В назначенный день, я отменила психиатра и отправилась в «Офелию». Надев парик и темные очки, бросила машину за несколько кварталов и, добравшись до гостиницы пешком, зашла через служебный вход. Гостиница представляла собой девятиэтажное здание, и единственный лифт не просматривался с ресепшена, очевидно это был один из критериев, по которым Макс выбрал пристанище. Я спокойно поднялась на нужный этаж, о камерах должен был позаботиться человек Макара.
Осторожно постучала в дверь нужного номера. Сначала мне казалось, что там никого нет, однако через минуту дверь открылась, и Макс затащил меня внутрь.
— Я думал, ты не придешь, — шептал он, прижимая меня к себе и целуя.
— Как я могла не прийти, — я отвечала на его поцелуи, и вскоре на нас уже не было одежды.
Лежа в пушистых подушках, я изображала оргазм, Макс же трудился в поте лица. Я не слышала, как открылась дверь. Поняла, что все закончилось лишь, когда его тело, обмякнув, стало тяжелым, а я оказалось забрызгана чужой кровью.
— Черт! Сними его с меня! — обратилась я к напарнику, едва сдерживая рвотный рефлекс.
Быстро приняв душ, я оделась, и мы покинули «Офелию».
К счастью, Глеба не было дома и у меня было время привести свое душевное состояние в шаткое равновесие. Я успокаивала себя тем, что у меня не было другого выбора. Если бы я не пришла, он убил бы Глеба. Скажи я Бесу, риск тоже был бы слишком велик. Макс не просто мальчишка, он — первоклассный киллер. Малейший прокол и он бы ушел, мы никогда бы его не поймали, и Глеб был бы нежилец.
Я уснула, так и не дождавшись Бессонова, зато утро было фееричным.
Он ворвался в спальню словно ураган, сорвав с меня одеяло заорал:
— Вставай, спящая красавица, мать твою!
— Что случилось? — изобразила я недоумение, продолжая сидеть на кровати и потирая глаза.
Я-то, конечно, знала, что случилось, и то, что Глеб не поверит в мою непричастность тоже, но попытаться стоило.
Он молча стащил меня с кровати, и, припечатав к стенке зашипел:
— Где ты была вчера с 13.00 до 15.00?! Отвечай!
— Глеб, что ты делаешь? — всхлипнула я, — Ты же обещал!
— Где ты была?! Ты отменила психиатра!
— Я не хочу больше ходить к мозгоправу! Я вспомнила достаточно, чтобы никогда не быть нормальной!
Он ударил кулаком в стену, потом еще и еще, я зажмурила глаза и завизжала.
— Господи, я всего лишь, отменила психиатра, Глеб!
— Полина, как называется спектакль, который ты сейчас разыгрываешь?! Ковалев младший обнаружен с пулей в затылке!
Я закрыла глаза руками и разрыдалась, дав волю чувствам.
— Боже, какой ужас! У Клима много врагов… — закинула я удочку.
— Да, но преставился он в нашем городе!
Я ахнула, а Глеб подошел ко мне в плотную, взяв меня за подбородок прошипел:
— Он был в постели, без штанов. Некто подобрался так близко, что твой щенок пропустил пулю. Кто-то, кому он доверял, ради этого человека он сюда и приехал. Если я узнаю, что это была ты, а я почти в этом уверен, клянусь, я тебя прибью. На этот раз по- настоящему.
— Он был с женщиной… Выстрел в затылок…как она должна была изловчиться? — размышляла я вслух, пытаясь направить мысли Глеба в нужное русло.
— Очевидно, стреляла не она, либо она выше среднего роста, но она ушла. Сечешь?! Ее нет!
— Как ты можешь обвинять меня! У нее был подельник, у меня нет в этом городе даже знакомых. Или ей просто повезло, и она к этому времени уже покинула номер, разминувшись со стрелком, тогда это могла быть любая дама, даже легкого поведения, — развела я руками.
— Очень оригинально, проехать тысячу километров ради шлюхи, не находишь?
— Чего ты хочешь от меня?! Чистосердечного признания?! Тебе ведь, в сущности, не важно, была это я или нет? — перешла я к стадии «нападение».
Он развернулся и вышел, громко хлопнув дверью.
Через несколько часов, когда страсти понемногу улеглись, я занялась своими делами, а именно: приготовила обед, решив отвезти Бессонову на работу. Как известно, путь к сердцу мужчины лежит через желудок, а мне нужно было задобрить Глеба так, чтобы он выкинул из головы дурные мысли.
В офисе я появилась при параде с корзинкой в руках, чем вызвала недоумение секретарши, которая мне, кстати, не понравилась. Слишком молодая и пышногрудая брюнетка.
— Что это? — рявкнул Глеб, указывая на корзинку.
— Обед. Решила тебя побаловать. Так делают любящие жены, для своих мужей. Видела в кино, — улыбнулась я во все тридцать два зуба.
— Кино называется «Яды»? — сказал он, доставая еду.
— Чувство юмора — одно из твоих главных достоинств, но самое главное, конечно другое, — я игриво прикусила нижнюю губу.
— Интересно, как далеко ты зайдешь в своих стараниях усыпить мою бдительность? Может быть, сделаешь, что-нибудь совсем неприличное?
— Ради спасения нашего брака, все что угодно, — мурлыкнула я.
— Нашему браку ничто не угрожает. Есть биологические следы дамы, которая побывала на месте преступления, я сравню их с твоими, мне станет жутко стыдно за свои обвинения, и, купив ювелирный завод или меховую фабрику, а может быть все вместе я приползу к тебе извиняться.
— Уверена, так и будет.
Сказав последнюю фразу, я поднялась, изящным движением стянула кружевные трусики, и, повертев их на указательном пальце, кинула Глебу на стол. Приземлились они аккурат рядом с тарелкой.
— Мои биологические следы, Любимый, — ответила я на немой вопрос в его глазах.
Когда я была уже у дверей, Бессонов пришел в себя от моей выходки:
— Куда ты собралась без белья?!
— Домой. Буду ждать тебя там, что бы сделать что-нибудь «совсем неприличное», — ответила я его словами и вышла из кабинета.
Сев в машину, я стукнула кулаком по рулю и чертыхнулась. Глеб понимал, что кроме меня этого никто не мог сделать, но понимал ли он, ради чего я это сделала? И чего он хочет добиться? Неужели надеется, что это действительно была девица по вызову и ей просто повезло?
По дороге домой заехала в магазин нижнего белья и купила себе пару эротичных нарядов. Однако моим планам не суждено было сбыться.
За ужином у Глеба пиликнул телефон, сначала он побледнел, желваки заходили ходуном на его лице, потом покраснел, вскочил и одним движением перевернул стол. Посуда зазвенела, вино, разливаясь, предавало белоснежной скатерти кроваво-красный цвет. В моей голове всплыл образ безжизненного тела Макса, под которым растекалось алое пятно, я закрыла глаза, желая абстрагироваться от происходящего. Вторая волна должна быть слабее первой, по крайней мере, подсознательно, он должен был принять то, что это была я. За эти два года я поднаторела в психологии. Сидя на своем стуле, я ожидала чего угодно, но только не того, что услышала:
— У тебя есть три минуты, чтобы оказаться как можно дальше отсюда! — он крушил все вокруг и орал не своим голосом, а я продолжала сидеть, не открывая глаз, — Полина! Убирайся вон!
Сделав глубокий вдох, я огляделась по сторонам. Столовая напоминала Киевскую Русь после набега татаро-монгол. В прошлый раз весь его гнев обрушился на меня, в этот раз я была цела и невредима — существенный прогресс.
— И не подумаю. У меня одно легкое, никогда не будет детей и с головой серьезные проблемы. Чем еще ты можешь меня напугать? — я говорила спокойно, глядя в пол.
Он подошел ко мне, подняв мой подбородок так чтобы видеть мои глаза.
— Я когда-то поклялся не учинять над тобой физической расправы. Ты ведь действительно многое пережила. Когда ты была в коме, для меня было главным чтобы ты жила. Пусть как овощ, пусть без сознания, все чего я просил у Господа — знать, что есть шанс на то, что ты однажды откроешь глаза. Так почему же сейчас так тяжело удержаться от того, чтобы размозжить тебе череп, Детка?
Самообладание покинуло и меня, я встала, не желая больше давать ему шансов самостоятельно осознать, какой «подвиг» я ради него совершила.
— Так ты не сдерживайся. Дай волю чувствам. А чтобы тебе было легче и не в чем было себя винить я тебе скажу вот что: его остывающий член еще был во мне, когда его мозги разлетелись по комнате, забрызгав мое лицо! — он влепил мне пощечину со всей дури, такую, что я пошатнулась, но продолжила, не обращая внимания, на горящую щеку, — Ощущение, знаешь ли не самое приятное! Наверное, даже хуже пыток в твоем подвале!
Бессонов сел, обхватив голову руками:
— Зачем? Детка, зачем?
— Разве ты не понимаешь, Глеб?! Он приехал за мной и ясно дал понять, что тебе не жить при любом раскладе: уйду я с ним или нет!
— Кто стрелял?
Я выдержала паузу, прикидывая, стоит ли вонзать ему еще один нож в спину, а он заорал, поднимаясь и двигаясь на меня:
— Кто стрелял?! Я тебя спрашиваю, кто стрелял?!
Было страшно и надо было что-то говорить. Я сделала это тихо, будто надеялась, что он не услышит:
— Человек Макара.
— Ты не пришла ко мне, не сказала о том, что у нас проблемы. Не попросила помощи. Ты пошла к Макару, выступила в роли наживки, рискуя собой. Зачем? Ты ведь знала, чем все это для тебя закончится!
— А ты?! Ты знал о том, что он здесь! Знал о нашей встрече в кафе! У тебя было четыре дня, что бы решить эту проблему! Чего ты ждал?
— Я дал тебе право выбора!
— Я его сделала, Глеб! Я люблю тебя, и я не могла рисковать! Я положила на алтарь этой любви свою честь, гордость, здоровье и последнее, что у меня осталось — мое тело. Ты умолял меня простить, забыть, дать еще один шанс, и я простила тебе самое страшное — убийство моего ребенка! Теперь я тебя прошу: забудь все, прости меня! Мы будем счастливы, Глеб! Но если не можешь и хочешь меня наказать за то, что я боролась за нас, тогда выдай Климу! Уверена, у него приготовлена эксклюзивная программа для убийцы его единственного сына!
Бессонов вытаращил глаза, будто за все это время он даже ни разу не подумал о Ковалеве старшем и вдруг расхохотался:
— Ты все продумала, маленькая дрянь! До мельчайших деталей! Готов поспорить, даже этот разговор!
Он ошибался, я готовилась пропускать удары, а не развозить трехчасовой диалог, анализируя ошибки прошлого, по этой причине пришлось импровизировать. Бессонов зол, обижен, ему противна сама мысль о том, что я провернула все за его спиной, но одно осталось неизменным: он не позволит никому ко мне прикоснуться, и следовательно, не отдаст меня на растерзание Ковалеву.
— Я вымаливал твое прощение много лет, на что ты готова пойти, чтобы получить мое?
— На все…Я сделаю все, что ты захочешь…
— Отлично. Потому что захочу я многого.
И он захотел. Под утро, я начала жалеть о том, что встала между ним и Максом. Уверена, даже Генка в подвале был бы более ласков со мной, и уж точно менее изобретателен. Я разве что ботинки ему не облизывала этой ночью.
— Все еще хочешь остаться?
— Теперь даже уползти не получится.
— Зато чувство юмора тебя не покинуло, — зло бросил Бессонов.
— Надеюсь, я сполна расплатилась с тобой — с этими словами я встала и отправилась в душ.
Вода, бившая в лицо, немного отрезвляла. Надо жить дальше. Я стойко выдержала все испытания, и теперь очень некстати меня накрыла настоящая истерика. Я без сил сползла на кафельный пол и закрыла лицо руками, проклиная тот день, когда зашла в номер 405 гостиницы «Офелия». Ублюдок добился своего. Я совершенно искренне раскаивалась. Мой взгляд упал на бритву, и мысль о том, чтобы наконец-то все закончить, показалась мне очень заманчивой, тем более, вряд ли Бессонов кинется меня сегодня спасать. Я не слышала, как открылась дверь, поэтому появление Глеба, оказалось для меня сюрпризом.
— Даже не думай, — сказал он, проследив мой взгляд, и выключил воду, — Это надо было сделать вместо похода в «Офелию». Тогда все были бы живы, кроме тебя, разумеется, — он подал мне руку, помогая выйти, и заворачивая в полотенце продолжил, — Ты не рассматривала такой вариант? На мой взгляд, идеально! Щенок жив, я жив, нам нечего делить, по очереди носим цветы на твою могилу. Ты, кстати, можешь уйти. Я тебя все еще не держу.
— Ты кому сейчас пытаешься сделать больно? Мне или все-таки себе? — рассмеялась я, — Убить не можешь, выгнать тоже. Это называется безысходность, Дорогой.
Между нами было только полотенце, и я его отпустила, продефилировала в спальню и прежде, чем накинула халатик, дала ему возможность насладиться следами прошедшей ночи на моем теле.