От сессии до сессии

Глава 9

— Ийехоу! — вопит кот в восторге. И я тоже ору, но больше от страха:

— Тим, с ума сошёл? Мне же нельзя… так! Я беременна, ты забыл?

— Это тебе неспящей нельзяу, а во сне всё можноу! Полетаем! Не бойсяу!

И зависает со мной… Сказать бы — на головокружительной высоте, а вот не кружится голова-то! Зато во всём теле восхитительная лёгкость, будто я воздушный шарик, что так и рвётся вверх, вверх! Кажется, не придерживай меня Баюн — я бы так и унеслась в стратосферу, сама, без посторонней помощи.

А звёзды, какие здесь звёзды! Они приблизились, честное слово!

А что внизу?

Пересилив страх, опускаю взгляд и замираю в восхищении. Красота-то какая! Простор — разве что с открытым морем сравним. Вся долина как на ладони, этакое огромное блюдечко с лесами, речушками, озёрами, деревенькой, да ещё обрамлённое каёмкой-горами, и кажется — только яблочка наливного не хватает, чтобы оно раскрутилось и приблизило картинку. Горные пики розовеют, отражая полосу рассвета, над озерцами стелется туман, настоящий, не сно-ходческий; из труб крошечных домов поднимаются дымки… А вот ещё видны постройки, красивые особнячки, каждый в своём стиле, от скромного коттеджика до небольшого замка, и разбросаны кто где: три, в том числе и «наш» — в лесу, изрядно отдалённые друг от друга, два — в горах, на противоположных сторонах «блюдца», один на островке посреди самого крупного водоёма. К нему от берега тянется ажурный мостик.

— Красивоу?

— Красиво, — выдыхаю я. — Бесподобно.

И чувствую, что подвешенное состояние ничуть не беспокоит. В какой-то мере оно привычно, похоже на парение в бестелесном виде: именно так мне чаще всего приходилось путешествовать в первых осознанных сновидениях.

— Тимыч, а я могу летать одна, без тебя?

Он фыркает.

— Конечноу. Тепер-рь можешь. Стоит телу один р-раз запомнить ощущенияу — и ты всегда сумеешь их повторить. Это и в р-реальности р-работает, толькоу медленнее. Пр-робуй!

И по очереди демонстративно отжимает свои пальчики с моего запястья.

У меня даже сердце ёкает… но вниз я не ухаю, вопреки опасениям. Просто остаюсь на месте и даже чувствую под ногами опору, будто воздух уплотнился. С замиранием в груди я, помедлив немного, делаю движение, чисто на рефлексах, как в большой воде — в море или бассейне — чтобы развернуться и… нырнуть, да? И у меня получается! Вязну в воздухе вниз головой, но не падаю камнем туда, к земной тверди, а снова висю… вишу. Видимо, для дальнейшего «погружения» чего-то не хватает.

— А тут у каждогоу свой способ! — мурлычет Тим-Тим. — Попр-робуй и дальше в тоум же духе!

Стоит мне сделать характерное движение руками, как при плавании кролем, вернее даже — обозначить его, как я легко продвигаюсь вперёд. Не на полметра-метр, как в воде, и не останавливаясь после «гребка», а плавно скользя в заданном направлении. Лёгкий толчок плечами, будто сама себя ускоряю — и да, движусь быстрее! Ийехоу! Сейчас тоже завоплю! Как здорово!

Раскинув лапы в гротескном движении, будто мультяшный кот, вообразивший себя вороной, меня догоняет Тимыч.

— Во-от! Видишь, как легкоу? В др-ругой р-раз на метлеу попр-робуй, увидишь — получитсяу! Можешь даже в ступе, если найдёушь…

Расхохотавшись, я делаю в воздухе кувырок — и отлично справляюсь! Будто всю жизнь акробатикой занималась.

— Ты меня не путай, я не ведьма и не Баба Яга, мне и так нравится! А что, любого можно научить летать? Я имею в виду — во сне?

— Если верит — полетит, — лаконично отвечает кот.

Особо пока не задумываюсь: полёт опьяняет, заставляя забыть обо всём. Делаю в воздухе несколько кульбитов. Ух, хорошо! И никаких неприятных ощущений вроде прилива крови к голове, никакой потери координации!

Наверное, обрети я такое умение наяву — довольно долго трусила бы, боясь рухнуть с небес и разбиться. Но сейчас в моей умной голове сидит твёрдая установка: это сон, я в нём всё могу! А если столкнусь с опасностью — надо всего лишь проснуться. Непреложный закон сновидения, такой же вечный, как смена времён года.

— Ну, ладноу, ладноу, хор-рош р-развлекаться! — ворчит, опять догоняя, Баюн. — Ишь, р-разр-резвилась… Погоди немногоу, сейчас ещё одно делоу доделаем — и кур-ролесь, сколькоу хочешь, заслужила. Вот покажу тебе ещё кое-чтоу…

Поманив за собой лапой, он забирает левее и идёт над лесом на бреющем полёте. Заинтригованная, лечу следом.

— А что это будет?

— Скор-роу увидишь!

Ага, должно быть, он несётся вон к той поляне, настолько большой, что видно её издалека, даже в предрассветных сумерках: обширная такая проплешина на кудрявости леса. И что там такого интересного? Какие-то сооружения, смутно что-то напоминающие… Однако на подлёте к цели мы минуем ещё один широкий прогал среди деревьев, не идеально круглый, как поляна впереди, а полосой. Вырубленной, зачищенной. Здесь тоже понатыкано множество разных штуковин. Брёвна, например, похожие на спортивные; но тут они натуральные, даже не ошкурены, разве что зачищены от сучков, да ещё ориентированы по всякому. Есть и строго горизонтальные, но чаще — наклонены к земле под разными углами. Столбы со скобами и без скоб, высокие и не очень, с непонятными рогатульками наверху, а некоторые — со смотровыми площадками. Барьеры, высокие и низкие. Щиты в рост человека и выше. Мостики через неглубокие канавы, заполненные песком или водой. Натянутая на колышки сеть, под которой, вероятно, надо проползать… Одним словом — настоящая полоса препятствий!

Но для кого? Не для престарелых же… простите, не для почтенного возраста уважаемых магов на покое? И не для заповедных животных, о которых вскользь упоминал кот?

Мы замираем над поляной.

С изумлением разглядываю небольшой амфитеатр со скамьями и кафедрой, с доской, похожей на школьную. Да тут целый класс уместится, или студенческая группа, например! Но нет, со студентами я поторопилась: подальше виден городок из игрушечных домиков, в которых с трудом поместится взрослый, зато ребёнку — благодать… Чуть в стороне — горки, настоящие детские горки, разве что выше и шире, чем на стандартной площадке. Столбы с качелями, причём не с сиденьями-перекладинами, а с основательными диванчиками. Небольшой бассейн с раскиданными вдоль бортов циновками, с вышкой и крохотным водопадом.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

Что ещё?

За стволами елей проглядывает здание. Не особенно высокое, в один этаж, но как-то не совсем оно похоже на обычный дом. Скорее уж, на павильон, длинный, с высокими арочными проходами… Нет, с такого расстояния, да ещё за деревьями толком не разгляжу.

— Что это, Тим-Тим?

Вздохнув, он опускается на траву неподалёку от бассейна.

— Тс-с… тише! Они, видишь ли, толькоу угомонились…

— Да кто?

— Детёныши. Они же всеу, в основном, ночные жители, днёум спят, ночью игр-рают, учатся… Здесь детский сад, Ваня. Толькоу особенный.

9.2

По настоянию кота мы приближаемся к павильону тишайше, на цыпочках; но Тимычу этого мало. Надувшись, как лягушонок, он выдыхает целое облако цветного тумана, который тотчас окутывает нас плотным коконом, став изнутри прозрачным. Лишь едва заметная, похожая на плёнку мыльного пузыря, сфера свидетельствует о применённой магии.

— К чему это, Тим? — шепчу я и, чтобы поддержать его в игре в конспирацию, даже перехожу на мыслесвязь. «Мы же, в конце концов, во сне; дети нас не увидят и не услышат. Или… ты не просто так назвал их особенными?»

«Сейчаус-сейчаус… — бормочет он, осаживаясь на задние лапы, а передними проделывая какие-то пассы. — Сейчаус ты сама всё поймёшь… И пр-рекрати задавать вопр-росы, должен же я тебя поизводить! Я ведь стр-рашный интр-риган!»

В стене, рядом с крайним оконным проёмом, проступает светлое пятнышко. Вот оно увеличивается, разрастается на глазах…

«В окна лучше не заглядывауть. Вдруг увидят, — туманно поясняет кот. — Мы лучше… так подсмотрим».

Странное пятно ширится, становится прозрачным… и вот нам открывается пространство за стеной. А заодно — картина, настолько невероятная, что мне хочется одновременно вытаращить глаза, протереть их и привычно сощурить, хоть с близорукостью я рассталась в первые же дни пребывания в Гайе, после знакомства с наставником-паладином. Это…что? Кто?

На первый взгляд, ничего необычного. Небольшая детская спальня. Кроватка с милым декоративным балдахином в розовых кисейных бантиках. Пушистый коврик во весь пол, кстати — во многих местах с обрывками нитей, будто его долго и усердно драли когтями. Мама, присевшая на край постели, укладывает спать своё дитя, ласково что-то напевая, поглаживая детскую головёнку… львиной лапой.

В верхней части тела она вроде бы женщина, экзотически красивая. Тут и знойные очи, изысканно подведённые, и чёрные, как вороново крыло, волосы, перехваченные диадемой в каком-то египетском стиле, и точёная шея, и высокая грудь, и великолепные плечи… плавно переходящие в те самые лапы с тщательно обточенными полированными когтями. То, что с первого взгляда я приняла за пушистый плед или накидку, оказывается белоснежными крыльями, скрывающими незнакомку до самых колен. Но из-под пышной юбки, обшитой золотой каймой, выглядывают мощные задние лапы, обвитые гладким хвостом.

Кисточка на хвосте украшена бахромой с крошечными бусинами.

Дитя, к которому нежно склоняется мать, её миниатюрная копия. Черноволосая девочка, с виду не старше годика, тянет к женщине лапки и что-то нежно мурлычет. Та награждает её поцелуем в лоб и шутливым обнюхиванием.

«Сфинксы!» — прозрев, наконец, ахаю я.

«Ага, сфинги. Из здешних детёнышей это единственный, мамочка котор-рого выжила. Всеу остальные дети — сир-ротки. Пер-рвое времяу Миу едва спр-равлялась с ними, но мы помоглиу. Потом нашёлся ещё один воспитатель, его ты ещё увидишь. Идём дальше».

Минуем следующее окно. Прозрачное пятно перемещается следом и, обосновавшись в простенке, открывает вид на очередную спальню. Подсознательно готовая к новому удивительному зрелищу, я всё же не могу удержать прерывистый вздох. Посреди комнаты рычат друг на друга два маленьких трёхголовых чудовища: самый настоящий Цербер, ещё не взрослый, но и не щенок, а подросток, и… Химера, честное слово! Рядом с львиной башкой, уже обросшей короткой гривкой, грозит рожками противнику козлиная голова, а с кончика хвоста шипит настоящая змея. Змейка, вернее. Ведь оба чудовища на самом деле вовсе не страшные, и очень, очень молоденькие. Детёныши. И дерутся они не по-настоящему, а просто дурачатся. Сшиблись, поваляли друг дружку по ковру, похохотали… Странный это был смех, и лающий, и мекающий, и шипящий… Да так и уснули на полу: церберок — пузом кверху, химерёнок — головами на этом самом лохматом пузике.

— Вот это да! — выдыхаю я.

Левые ушки трёхголового щена одновременно дёргаются, головы поворачиваются в нашу сторону. Затаив дыхание, жду, пока он смежит глаза, убедившись, что вроде бы нет никого, показалось… Выходит, и эти детёныши умеют ступать за Грани и видеть и слышать сквозь измерения? И даже сквозь защиту Баюна?

Притихнув, на носочках крадусь за Тим-Тимом. Ему-то хорошо, у него лапки!

А следующим детёнышем оказывается мантикорыш, постарше нашего Боровичка, заметно крупнее, с оформленными ветвистыми рожками. Этот, похоже, давно спит, растянувшись на голом полу, но подмяв под себя огромного плюшевого кита. Через балюстраду небольшой антресоли под потолком свешивается ещё один хвост с характерной кисточкой. Да и комната здесь побольше, угловая, явно рассчитанная на двоих крупных живот… детишек.

Уже в нетерпении заглядываю дальше. При этом невольно кошусь на окно, мимо которого только что прошмыгнула. Единственное из всех — во всяком случае, на видимой мне стороне дома — оно затянуто магической тёмной дымкой.

«Думаешь, это вр-роде р-решётки? — насмешливо бросает кот. — Не угадалау! Это защита от подглядыванияу. Но нам с тобой смотреть можноу. Тем более что здесь её дар только пар-рализует, да и то не всегда и не всех. Не бойсяу, она уже угомонилась».

Девочка лет пяти, хорошенькая, как куколка, спит в настоящей принцессовой кроватке, и комнатка у неё этому стилю под стать — с миниатюрной дворцовой мебелью, с диванчиками и креслицами, заваленными игрушками. В пухленьком кулачке ребёнка зажата фарфоровая птичка. А в роскошных белокурых локонах притихли, незаметные с первого взгляда, такие же светлые, как волосы, змейки. Лишь более тёмные узоры на чешуйчатой коже позволяют их обнаружить.

Крохотная Медуза.

Уставшее дитя, мирно спящее. Вырастет — затмит всех красотой.

Если вырастет.

Если не найдётся на неё свой Персей.

С тревогой оборачиваюсь на кота.

«Им здесь безопасно?»

Он в возмущении закатывает глаза.

«Шутишь? В долине, спр-рятанной в сер-рце гор, под охр-раной мудрейших и сильнейших магов? Ваня!»

«Поняла, поняла. Значит, маги здесь вовсе не на пенсии прохлаждаются… А можно ещё посмотреть?»

«Ну да! Для тогоу я тебя и пр-ривёул».

Напрасно я думала, что больше меня ничем не удивить. В соседней спальне обнаруживается молодняк энтов — три ростка говорящих деревьев, которых я сперва принимаю за кукурузные стебли, пока те не открывают глаза. Почирикав о чём-то, троица вытаскивает корни из рыхлого земляного пола и перемещается от центра комнаты к стене, о которую удобно опереться. Потом мы видим жилище птенцов фениксов, каждый из которых, хоть ещё и в младенческом пуху, но размером с хорошего индюка. Пол, стены, потолок здесь не имеют ни одной деревянной детали, выложены шероховатым камнем и разрисованы целыми букетами рун — по видимому, защищающих от огня… Через стену от них спит в большой ванне русалка, но догадаться о её присутствии можно лишь по хвосту, закинутому на бортик.

После увиденных чудес грифончик, обнаруженный в последней комнате, уже не шокирует. Орлёнок с туловищем льва дремлет, положив голову на лапы грифона взрослого, даже, пожалуй, старого: в его чёрном оперении будто просвечивает серебро. И почему-то именно от него, пожилого грифона я не могу отвести глаз. Будто он мне смутно кого-то напоминает.

«Погоди, Тим. Ты ведь говорил, что все дети, кроме сфинкса — сироты. А это кто? Не отец? Просто представитель такого же вида?»

«Это Наставник, Ваня. Воспитаутель. Помнишь, я обещал, что ты его ещё увидишь?»

«И этот дом… А рядом — детская площадка… И полоса препятствий, чтобы они развивались, и учебный класс… Получается, так и есть? Детский сад?»

Какое-то время кот молчит. Потом нехотя отвечает:

«Кто-то в Совете магов называет его пр-риютом, кто-то — сир-ротским домоум. Мне и Хозяину больше нр-равится «детский сад», так… человечнее, что ли. И не важноу, что малыши не люди. Они дети. Р-разумные дети».

Слово «приют» отдаётся в моей памяти звонким щелчком. Я вновь впиваюсь взглядом во взрослого грифона… и, наконец, узнаю. Именно в этой ипостаси я видела его парящим под небесами Рая, где в девочке Глории впервые проснулась драконица.

Дон Куадро! Главный наставник Террасского приюта для сирот! А вы-то как сюда попали?

***9.3

Тяжко вздохнув, мой пушистый проводник мягко притоптывает передней лапой по стриженной газонной поросли, обрамляющей дом. Мир вокруг становится зыбким, дрожащим, словно марево… и сменяется иным.

Невольно прижмуриваюсь. В лесу, который мы покинули, едва занимался рассвет, а тут гораздо светлее… Кстати, где это — тут?

— Не обсуждать же нам всё это под боком у детишек! — ворчит кот, пока я торопливо оглядываюсь. — Видела же: них у всех ушки на макушке. Зачем зря тревоужить? Пр-риглядись; догадываешься, где мы?

Есть в сно-хождениях свои прелести, вроде того, что сно-тело, как правило, чувствует себя в любой обстановке и в любом времени года относительно комфортно. Ни тебе пронизывающего холода, ни одышки и головокружения от пребывания высоко в горах; лишь намёк на возможные реальные ощущения. Окажись я в этом месте на самом деле, да ещё в той одежде, что сейчас на мне — добром не кончилось бы. Окочурилась бы через четверть часа.

…Кстати, а почему я должна узнать это место? Меня с ним что-то связывает? НЕ припоминаю…

Одно могу сказать: мы где-то далеко-далеко в горах. Ни намёка на какую-то долину или хотя бы равнинную местность поблизости: хребты, вершины, скалы… Занесло нас на относительно ровную площадку, пусть не пятачок, сверзиться с неё невозможно, но и не разбежишься. Размером где-то с поляну перед «детским садом», на которой мы приземлялись. Площадка обрывается в пропасть шириной метров двести, не меньше. За нашими спинами зияет в скале дыра пещеры. Неровная поверхность площадки усеяна щебнем, пестрит следами от копоти… Здесь что-то жгли? На кострища не похоже. Присмотревшись, замечаю ещё кое-что.

Обломки от стрел. Вот что это за палочки, время от времени хрустящие под ногами.

Всё правильно. Только обломки, ни на что не годные. По рассказам Лоры, после законченного боя с поверженного противника (проще говоря — с трупов!) собираются не только трофеи. Все целые стрелы — свои, чужие — всё, что можно изъять, подобрать с земли, выдернуть, тащится в закрома, ибо нефиг добром бросаться. Не брезгуют даже уцелевшими оперениями, а уж боевыми наконечниками тем более. Попадаются среди них такие, что ценятся на вес золота.

А на этой площадке кто-то хорошо прошёлся, зачищая…

Кое-где темнеет въевшаяся в камень кровь. И хоть не осталось на бывшем побоище ни трупов, ни призраков, становится жутко.

— Смотр-ри!

Тим-Тим тянет лапу к пропасти.

— Вон туда и вышеу! Как р-раз в это вр-ремя, на р-рассвете его становится видноу.

Шагах в десяти от края обрыва косые солнечные лучи, преломляясь, обрисовывают пустую арку бывшего портала. Мёртвого.

И тут на меня снисходит озарение.

— Неужели это портал самого Игрока? Тот самый, да, Тим-Тим? Это здесь его загнали в угол?[1]

— Нашли, вызваули на бой и победили. Да, Ваня. Из этого портала валом валили монстр-ры, чудовища, неописуемые твар-ри — остатки войска Демиур-рга. Потом, когдау всё закончилось здесь, наши маги и воины шагнули и туда…

Он вновь машет лапой.

— Зачистить? — ёжусь я.

— Ну да. Или убедиться, что никогоу не осталось. И нашли в подвалах двор-рца тайную комнату, где спали в стазисе детёныши… Ну, пошли отсюдау, устал я что-то пр-рыгать по р-разным местам. Домау лучше.

Он хлопает лапками, и непостижимым образом мир вновь меняется. От столь быстрой смены декораций кружится голова, и я спешу натянуть на голову одеяло, под которым вдруг оказываюсь… И вообще — похоже, я в своей постели. И проснулась.

— Устал, — поясняет кот, устраиваясь в кресле напротив. — Иногда, чтобы сил набр-раться, засыпауешь, а иногда наоборот — пр-росыпаешься. Ты слушай, слушай меняу; потом поспишь по-пр-ростому, отдохнёушь… Как пр-роснёшься — хозяйничай здесь самау, с мышатами, а то я надолго засну, дня на два-тр-ри.

И в самом деле, несмотря на то, что ночь я провела в постели — телесно, во всяком случае — оно, моё бедное тело, чувствует себя так, будто его сутки по полигону гоняли. Или по полосе препятствий. Уже ничему не удивляясь, подпихиваю под локоть подушку. Подумаю о дальнейшем житье-бытье позже, а сейчас, когда Тимыч, наконец, снизошёл до объяснений, не хочу ничего упускать.

Рассвет из-за гор добрался и сюда. Светлеет за занавесками оконный проём, гомонят в лесу птицы… а я слушаю очередную сказку, на этот раз — печальную. Хоть надеюсь, и с хорошим концом.

***9.4

В своё время Игрок, он же Мир, он же зарвавшийся демиург Гайи — к счастью, ныне отстранённый — наворовал не только людей. Для своих игр в реале он тащил из иных миров и магов, и воинов, и простых юнитов — тех, кто обеспечивал «солдатиков» всем необходимым для войны и для жизни: оружием, доспехами, артефактами. Едой, в конце концов. Отсюда — целые куски от иномирных городов и деревень, вживлённые в материю Гайи, как есть: с деревнями, слободками, гильдиями…

Но были и другие объекты, которые сам Игрок презрительно называл «условно разумными».

Первых своих монстров он наваял сам. Его создания отличались кровожадностью, мощью и тупостью, и годились лишь для самых простых войнушек типа «Стенка на стенку». В сущности, это были примитивные големы, наделённые зачатками интеллекта. Идиотизм их доходил порой до того, что, обознавшись или перепутав приказы, они могли перебить своих же. В конце концов, потеряв терпение, Игрок их уничтожил, как непригодных, оставив наиболее внушительных — циклопов. И вновь принялся шастать по чужим мирам, выглядывая, где что плохо лежит. Он загорелся новой целью: набрать собственный бестиарий. С тварями, уровень которых был бы под стать их будущим противникам.

Вот только «условно разумными» и в нужной степени агрессивными оказались далеко не все из его находок. Такие существа, как мантикоры и грифоны, фениксы и энты, горгоны и сфинксы, отнюдь не были тупыми чудовищами. Напротив, они являлись представителями развитых рас, вершин эволюционных цепочек других миров, где жизнь развивалась по своим законам и под воздействием иных обстоятельств, нежели на Земле или в Гайе. Есть такое понятие — симбиоз. Сотрудничество живых организмов разных видов. Союз ради выживания. В немагических мирах его виды ограничены, а вот в магических весьма разнообразны. Где-то венцом творения стали слившиеся особи — в таких мирах процветали многоголовые псы, драконы и великаны. В других — комбинировались гены разных видов, что привело к появлению смесков вроде грифонов и пегасов. Иногда к союзу примыкала и человеческая ветвь, а развившееся в результате такого витка эволюции существо обладало способностью к смене ипостасей.

Игроку, откровенно говоря, было наплевать на высокие материи. Он был совсем молодой, «зелёный» и довольно-таки безответственный демиург, и по причине природной лености не желал отвлекаться на изучение особенностей той или иной расы. Всех «условно разумных» он считал просто боевыми единицами, мнение о которых сложил однобокое, базируясь на мифах мира, в котором однажды родилась полюбившаяся ему Игра. Кто такой Минотавр? Злобное чудовище, людоед. Горгона? Полузмея, взглядом обращающая в камень всё живое. Ну, и так далее.

А то, что цивилизация травоядных минотавров уже добралась в своём развитии до идей равенства и братства и основала города-коммуны, научные центры и первые обсерватории, его не интересовало. Как и то, что змейки-горгонидки питались только солнечной энергией, оделяя при этом защитниц-носителей способностью к целительству. И то, что трёхголовые псы были выведены изначально для охраны овец от хищных рептилоидов и успешно присматривали за человеческими детьми. Что…

В общем, как демиург со способностями, он перекраивал их по собственным понятиям, ломая и калеча природу, подправляя мышление, стравливая с людьми и магами. А то, что среди похищенных оказывались представители обоих полов, явилось для него досадным открытием. Как и факт беременности некоторых захваченных особей. Игрок был брезглив, а потому счёл ненужным лично топить ко… уничтожать детёнышей, которые одним своим существованием вносили бы разлад в войсках. В самом деле, новорожденный отвлекал родителей от их основной миссии — войны!

Игрок запретил семейные союзы. Распорядился уничтожать всех детёнышей. И жёстко наказывал непокорных.

Почти пятнадцать лет он правил Игрой, не замечая в самодовольстве, что под боком образовался настоящий заговор. Что всё это время в подвалах его дворца иномирные матери прятали своих уцелевших детишек. Несмотря на жёсткий прессинг и ломку психики, «боевые единицы» оставались живыми существами, которые иногда влюблялись, встречались, заводили тайные семьи… Среди них встречались неплохие маги, они помогали будущим матерям скрывать беременности. Ко времени последнего сражения Демиурга и его позорного бегства в Убежище под дворцом спали в стазисе сорок два малыша. Иного выхода у матерей не было. Дети, оставляемые при родителях, рано или поздно обнаруживались, судьба их была печальной. Оставалось одно: прятать тех, кто уцелел, и надеяться, что власть тирана рано или поздно закончится, что на ком-то он обломает зубы… В общем, на чудо. И защищать подступы к Убежищу, чтобы ни случилось.

В свой последний бой в горах Игрок собрал почти всех, кто остался во дворце, одурманив их, как берсерков. Но даже боевой транс не помог. Полегли все. Команда магов, вошедшая в портал после завершения битвы, не встретила сопротивления: в покоях бывшего повелителя не осталось ни души. Лишь спустившись в подвалы, они, разрядив несколько ловушек, обнаружили Стража Убежища — сфинкса Миу, которая, как истинный Страж, внушениям не поддавалась, и даже освободителей пропустила в святая святых не сразу, а лишь убедившись в чистоте их помыслов.

Получив известие об удивительной находке, Совет Магов встал в тупик. Что делать с малышами? После гибели родителей, чья магия, поддерживала Убежище, стазисные плетения истончились, дети вот-вот начнут просыпаться… И тогда один из членов Совета вспомнил о Долине Магов. О её уникальном свойстве гасить магические всплески. А самое главное — о её недоступности и секретности. Там уже обитали, как в заповеднике, несколько видов уникальных магических существ, которых в Гайе остались единицы; там мягкий климат, прекрасные условия для жизни и развития тех, кто привык к слиянию с природой… К тому же, маги-портальщики могут попробовать вернуть хотя бы часть детей в их миры. Задача сложная, но не безнадёжная.

А пока — для детишек обустроили жильё и несколько площадок, в том числе учебную. Невозможно было предугадать, сколько времени проведут они в этом мире и всех ли удастся вернуть на родину. Значит, придётся учить их жить здесь, приспосабливаться к людям, думать о будущем…

Воспитывать.

Исследовать магию, чтобы та не навредила ни самим детёнышам, ни людям.

Помочь подготовиться к первому обороту тем, кто имел несколько ипостасей.

И многое, многое другое…

К великому облегчению Совета, через три месяца больше половины найдёнышей были возвращены в родные миры, к родичам, которые приняли их с радостью. Остальным не так повезло. Или их миры были невообразимо далеки, или координаты не поддавались вычислению. А кто-то оказался никому не нужным даже на родине. Разумеется, этих малышей вернули в Долину. Лучше уж оставаться там, где о тебе искренне заботятся, нежели никому ненужным, а то и в рабстве. А дальше… Дальше будет видно.

На возражения скептиков о возможной опасности, исходящей от неизученных существ в будущем, Совет сказал: никто не рождается агрессивным. Пока что перед нами дети. Что мы в них вложим — такими они и станут. А если в ком-то и проснутся дурные наклонности — что ж, будем думать. Почтенные наши коллеги, обосновавшиеся в Долине, согласились незаметно приглядывать за молодняком на этот случай. А заодно протестировать на полезные способности. Из детёнышей-животных, имеющих лишь один облик, могут получиться уникальные фамильяры, из двуликих — маги-природники… Пусть себе растут. Долина большая. А горы высоки и неприступны, защитят и их от мира, и мир от них, случись что.

[1] О сражении с Демиургом рассказывается в четвёртой книге Сороковника.