Стою у санузла в шортах и майке, активно разминая шею.
– Долго еще, твою мать?.. – бурчу под нос.
На этих словах из соседней комнаты выруливает моя начальница. Вместо уже привычных рубашек и строгих пиджаков на ней короткий шелковый халат поверх ночной сорочки.
Последняя – с тонким черным кружевом, обрамляющим грудь.
И снова без лифчика, то есть абсолютно не по уставу.
Переваливаюсь с ноги на ногу и прикрываю полотенцем стратегически важный объект Х. Мы с ним такой красоты по утрам давно не видели, с самого развода. Есть у меня зазноба, Женечка, но на ночь я у нее не остаюсь.
Это как бы закон.
В прошлый раз так на семнадцать лет остался. Ну на хрен эти ночевки. Спать надо дома. Максимум вот – на рабочем месте.
– Доброе утро, Владислав. Там опять Эльза?.. – начальница понимающе кивает на дверь. – Это надолго, поверьте. Можете умыться в моей ванной.
– Повезло: своя ванная! – Иду в святая святых – спальню самой королевы-матери, чтобы попасть к свободному от ее отпрысков источнику воды и жидкого мыла.
Собираемся быстро. Пацан без конца канючит и сопли на кулак наматывает, сатанистка с черными губами подозрительно молчит, а Маша?..
А Маша молодец. Машка в своем розовом пальто и белой беретке просто красивая.
Что уж тут скажешь?
– Эта машина вообще на ходу? – нагло спрашивает объект А, пока я застегиваю Машу в кресле.
– Щас увидишь.
Мажор, блядь. У меня вполне приличный внедорожник, на который я собственным здоровьем заработал. Уже хочу запрыгнуть на водительское кресло, но слышу:
– Владислав! – Стоит на крыльце. Кружева свои проветривает. Зовет: – Можно вас на секундочку? Пожалуйста.
– Пожалуйста, – возвращаюсь, сунув ладони в задние карманы джинсов.
– Вы с Машей поаккуратнее, – наклоняется ко мне, будто тайну разбалтывает. – Она по утрам капризничает часто.
– Кто? Маша? – оборачиваюсь. Малая машет рукой и приветливо улыбается. – Вы шутите?..
– А я похожа на шутницу? – опасно хмурится.
Блядь…
Тут уж не сдерживаюсь. Сама спросила. Тоже мужика включаю. Ей можно, а мне нет? С особой тщательностью рассматриваю аккуратный педикюр, стройные ноги, пояс халата, скрывающий все остальное, и лицо в обрамлении светлых коротких волос.
– Нет, не похожи, – тоном эксперта заявляю, глядя в глаза.
На женщину она похожа. Симпатичную. Лады-лады, красивую женщину. Но, что примечательно, с яйцами. Я таких обычно по объездной объезжаю.
– Я вас просто предупредила. Тогда до вечера. – Теодоровна строго мне кивает, расплывается в улыбке, чтобы помахать детям, и скрывается за дверью.
– До вечера, – отправляю ей вслед.
До школы добираемся без происшествий. Старшие без особого энтузиазма сваливают. Спустя пять минут мы уже у детского сада. По факту – просто огибаем территорию школы и останавливаемся у ярко-желтого здания.
Маша – сказка. Едет молча: не огрызается, дьявола не вызывает.
Это не ребенок. Это кешбэк!..
– Ну пока, – разворачиваюсь, поглядывая на белого зайца в маленьких руках, и тянусь к ручке на ее двери.
Цешка хмурит смешные брови.
– Не пока, Владь, – назидательно мне говорит и грозит пальцем. – Тебе еще надо в глуппу зайти, ласписаться. И меня пелеодеть.
– А без этого никак? – морщусь, поглядывая на часы.
Серега с утра попросил заехать, а ждать Серега долго не будет.
– Никак, – вздыхает Маша, отдавая мне своего плюшевого зайца и выбираясь наружу.
Разглядываю пластмассовые глаза и пожеванный ревнивой собакой нос.
– Ну пойдем. Раз никак, – тоже вздыхаю.
На улице мелкая тут же тянется за своим зайцем и поправляет милипиздрическую сумку, перекинутую через плечо.
Деловая какая.
Вся в мать.
– Пойдем, Владь. Я тебе ласскажу здесь все, – заходит в свои владения. – Это плащадка, мы здесь гульяем.
– Ясно, – иду следом.
– А зимой с голок катаемся, зопу молозим.
– Чего? – усмехаюсь.
– Ой, – она поворачивается и зажимает рот крохотными пальцами. – Так няня говолила.
Господи, с кем ребенку приходилось работать?..
У двери останавливается. Ждет. Открываю перед ее кнопкой-носом, куда деваться?
– Здесь надо обувь снять. – Снова сует мне зайца. – А тебе можно бахилы.
Вставляю по очереди ноги в специальный аппарат. Вот до чего техника дошла! Помню, обувь снимал, когда еще за дочкой в детский сад приходил. Случилось это, правда, раза два за все время. Вечно то в наряде, то в командировке – не до того обычно было. Служба.
Пахнет здесь, кстати, вкусно. Детством и котлетами.
По светлому коридору в нашу сторону направляется женщина. Вроде бы приятной наружности. Только макияж отталкивающий, но, может, у них тут сегодня утренник?.. И она играет водяного, к примеру.
– Здравствуйте. – Если бы у нее было сорок зубов, я бы лицезрел все без стоматологического зеркала – вот такая у нее широченная улыбка. – Эм…
– Владислав, – сухо представляюсь.
Она сканирует мой внешний вид и особое внимание уделяет зайцу в руках. Будто бы умиляется.
– Разделась? – спрашиваю у Маши.
– Дя. Здлавствуйте, Валвала Серлгеевна.
– Здравствуй, Машенька. Ты… сегодня с кем? – играет черными тонкими бровями.
– Это мой Владь. Сейчас с ним буду ходить… Воспитатальньица, – шепчет мне, когда та скрывается за дверью группы. – У-у-у… Глымза.
– Маша! – пытаюсь быть строгим.
Там шумно – пиздец. Уши закладывает.
Осматриваюсь на предмет безопасности. На входе в детский сад сидит охранник, который даже документы мои не спросил. И хоть повсюду камеры, а на стене замечаю тревожную кнопку – этого вовсе недостаточно.
– Вот мой. С киской. – Маша в отличном настроении идет к шкафчику. – Я сейчас пелеоденусь. Ты пока ласпишись там, – кивает на письменный стол, расстегивая пуговицы пальто.
– Как скажешь.
Рассудительная какая.
Нахожу в списке Побединскую Машу, расписываюсь, а затем слежу, как она, сидя на полу, аккуратно складывает кофту и надевает белые колготки с вишенками. Мать явно на нее наговаривает, заработалась совсем, не видит дальше своего носа.
Расслабляюсь окончательно и складываю руки на груди.
– Застегни, пажалста, – Маша поворачивается ко мне спиной и убирает кудри.
Сажусь на корточки и тянусь к собачке на платье. Следом волосы поправляю.
– Спасибо, Владь. – Снова идет к шкафчику, шмыгая носом. – Сейчас еще ласчешусь.
Я заглядываю в группу. Там штук десять таких же, как наша, головорезов. Носятся по кругу, словно им механизм в одном месте завели.
– Нравится тебе тут, Маш?.. – скучающе спрашиваю.
– Да. Только меня Ломик обижает.
– Ломик? Это какой?
– У него волъосы темные, – Маша шумно дышит, пока застегивает лакированные сандалии с бантами. – И синяк на щеке. Это я поставила, – гордо вытягивается.
Разглядываю детей повнимательнее, пока не нахожу побитого.
– Очкарик?
– Оч-ка-лик, – Маша медленно повторяет, словно пополняя свой словарный запас.
Твою мать. Ну нет.
– В смысле тот, который в очках? – исправляюсь, но поздно. – Так давай поговорю…
– Не надо. – Маша закрывает шкафчик и разворачивается ко мне. Смотрит на меня глазами своей матери. – Я уже взлослая. Сама лазбелусь.
Задирает четырехлетний подбородок чуть ли не выше лба.
– Ну смотри. Давай тогда, до вечера, – прощаюсь как со взрослой.
Свобода!.. – вот что чувствую.
Одинокий хнык звучит как спусковой крючок.
– Владь!!! – слышу крик сзади и… следом такой силы трехэтажный рев, будто где-то неподалеку плотину прорвало.
Обернувшись, изумленно смотрю на Машу, заливающую раздевалку слезами. Нижняя губа надулась, рот приоткрыт. Зрелище не для слабонервных.
– Ой, Машенька. Снова плачешь? – выглядывает из группы абсолютно спокойная Валвала-стальные нервы. – У нее часто бывает, – говорит уже мне, приветливо улыбаясь.
– Не хочу! – орет только что рассудительный, счастливый ребенок.
– Все в порядке, – успокаивает воспитка. Главное – меня. – Вы уйдете, и она сразу успокоится.
Подхватив Машу на руки, тащит ее в группу, а я сощуриваюсь, пристально наблюдая.
– Не хочу в садик… Владь… Не хочу…
– Сейчас мы с тобой завтракать будем, – сюсюкает Валвала.
– Владь, хочу домой. Не хочу… Владь. Пожалста!
Не выдерживаю. Хрен знает почему.
Города брал. В Хасавюрте как-то месяц на одной воде держался. Все терпел, даже в плену, твою мать.
А тут ни хрена. Сердце дерет.
Залетаю в группу, отбираю дитя у воспитки и тащу обратно в раздевалку. Маша замолкает и только всхлипывает, пока пальто на нее натягиваю.
– Поехали.