Парижский треугольник

9

– Куда же мы поедем, девочка моя?

– Мне все равно. Куда-нибудь подальше.

– В Штатах нам делать нечего. В Европу? Может, в твой любимый Париж?

– Нет, – торопливо сказала Мэг, – только не в Париж. Я хочу, чтобы это было совсем далеко. Совсем другая жизнь. И чтобы нас там никто не видел!

– Тогда, может, в Сидней?…

Свадьба с Грегом стала для нее гораздо большим испытанием, чем она могла себе представить. Уже известие об их помолвке вызвало бурю негодования в обществе. Не прошло и полгода после апрельской трагедии, а вдова мистера Долсона снова выходит замуж! И за кого! За человека, который разрушил их семью, за своего любовника, с которым они бесстыдно проводили время под носом у бедного Майкла.

Мэг понимала, летя в Вашингтон, что лезет в логово львов, где, скорее всего, ее разорвут на куски, и возглавлять стаю будет Мелани. Но в ней так сильно клокотало зло, что ей хотелось этой схватки, хотелось раздразнить свирепых хищников и напроситься на драку.

Прямо из аэропорта, где ее встретил ошалевший, просто обезумевший от счастья Грег, она отправилась в гостиницу, чтобы провести там предсвадебное время. В доме будущего мужа, при всем своем решительном настрое, Мэг поселиться не захотела, понимая, что это будет окончательный скандал. Он безапелляционно заявил, что переезжает к ней, потому что жить без нее не может. И выполнил свое обещание, временно скинув бизнес на компаньона, так что первые две недели после прилета Мэг был совершенно свободен и не отвлекался от главного занятия.

На само торжество из своих старых знакомых они не пригласили почти никого. Мэг сказала, что с нее уже хватит одной истории, когда Майкл в порыве человеколюбия провозгласил:

– Мои друзья – это твои друзья, и наоборот. На свадьбу придут все, кто нас знает, и станут нашими общими друзьями!

Теперь она понимала, что такое невозможно, и долго думала, стоит ли вообще оглашать это событие? С одной стороны, ей хотелось как можно быстрее пройти через новое испытание и забыться в каком-нибудь тихом уголке, где ее никто не станет тревожить. С другой – гнев и бессильная ярость оттого, что ее личное счастье растоптано, подхлестывали ее помахать красной тряпкой перед разъяренным быком, то есть перед Мелани.

В общем, решили отпраздновать свадьбу в Нью-Йорке, при минимальном количестве гостей. Грег сказал, что он лично готов обвенчаться с ней хоть вдвоем, позвав свидетелей с улицы, лишь бы поскорее любимая Мэгги стала его законной женой.

Все время, пока шли приготовления (Грег снял шикарный теплоход на побережье Атлантики), они ни разу не общались ни с Мелани, ни с Оскаром. Последнего Мэг попросила вообще не тревожить до тех пор, пока все не случится. Грег с облегчением согласился, ему и самому претила мысль о том, что сын, которого явно ошарашит такое известие, будет присутствовать на свадьбе. Еще неясно, как он к этому отнесется, несмотря на все свои болтливые обещания их «благословить». Мелани упрямо не выходила на связь. Вне всяких сомнений, она была в курсе, но словно спряталась в Чикаго и притаилась. Именно это обстоятельство больше всего тревожило Мэг, которая испытала большое разочарование и досаду, как всякий боец, который долго готовился к поединку, а его вдруг отменили. Но она знала, что мисс Стейлинг еще даст о себе знать.

И не ошиблась. В последний вечер, когда все уже собрались в Нью-Йорке и ждали только завтрашнего утра, чтобы официально поздравить счастливую пару, Мэг, по своему обыкновению, решила немного побыть одна. В последнее время она увлекалась одиночеством. Ей нравилось бродить по улицам, сидеть в скверах, наблюдая за людьми, и ни о чем не думать. Грег очень обижался, ему казалось, что он все делает, чтобы любимая женщина была счастлива, но выяснилось, что он ошибается. Сначала он с недоумением обнаружил, что какая-то часть ее души остается для него закрытой. Вход туда осуществлялся по особым пропускам, и, может быть, Оскар знал, что за этой дверью. Грег получил в подарок ее тело, но не душу. А ему было мало этого, и однажды он признался:

– Я хотел тебя всю. Такой, какая ты есть. Я знаю, что ты не любишь меня, но по каким-то причинам приняла предложение. Допускаю даже, что сгоряча. Но теперь тебе не уйти от меня, Мэг.

– Я не хочу уходить, – ответила она.

И все-таки уходила. Каждый день, хоть на часок, чтобы привести шальные мысли в порядок и в который раз приказать себе не думать об Алексе.

Нью-йоркская вечерняя сутолока бодрила ее. Темп жизни в этом городе был в два раза быстрее, чем в официальной столице США. Мэг почти физически ощущала, как бьет мощный поток жизни в главной артерии страны, и с удовольствием смешивалась с толпой, несущей ее через центр города. Она хотела напитаться этой энергией, такой жадной до всех жизненных благ, такой напористой, оптимистичной, и такой непохожей на утонченное спокойствие Парижа.

Вот тут-то они с Мелани и встретились.

Можно было не удивляться, да Мэг и не удивилась, когда увидела ее. Непонятно только, почему Мелани до сих пор ничего не предпринимала, ждала последнего вечера? Она миллионы раз прокручивала в голове свой первый разговор с ней, придумывала ее вопросы и формулировала свои ответы на них, едкие, жесткие, ядовитые. Но сейчас, когда долгожданная схватка была объявлена и в ушах у Мэг отчетливо прозвенел удар гонга, она онемела и только тяжелым взором сверлила своего врага. Мелани тоже молчала. Они стояли в ярких лучах неоновых подсветок, у витрины какого-то магазина одежды, и манекены безмолвно взирали на них, застыв в красноречивых позах, великолепно дополняя собой эту сцену из немого спектакля. Мэг показалось даже, что звуков вечернего города не стало совсем. Вообще ничего не стало, кроме них с Мелани, да еще манекенов. Сколько было холода и жести во взгляде взрослой женщины, и как глубока была обида и ненависть в глазах Мэг! Они постояли несколько минут, наконец Мелани сухо произнесла:

– Поздравляю.

И, медленно обойдя друг друга, они разошлись, каждая в своем направлении.

Мэг никому никогда не говорила об этом эпизоде в своей жизни.

Свадьбу отпраздновали лаконично, без шума и помпезности, после чего супруги на месяц отбыли в Сидней.

Город и страна, где она ни разу не была, поразили Мэг, позволив забыть обо всем и наслаждаться жизнью. Впервые за свои двадцать шесть лет она отключилась от самой себя, рассталась со всеми проблемами, печалями и противоречиями, которые терзали душу последние годы. По ее настоянию, они подробно изучили все туристические маршруты и знаменитые точки города. Больше всего Мэг понравились «паруса» оперного театра – визитная карточка Австралии, – которой так гордятся местные жители. А вот Сиднейская башня навеяла ей воспоминания о Париже, хотя, по словам гида, подобную конструкцию можно встретить почти во всех столицах мира.

В Австралии буйствовала весна. Октябрь считался не очень жарким месяцем, но дуновение зноя уже чувствовалось в воздухе. Пока еще от духоты спасала зелень. Ее было очень много: в знаменитых парках, на лужайках, просто на каждом углу, особенно в жилых кварталах, окружавших деловую часть. Каждый владелец коттеджа считал своим долгом разбить вокруг дома небольшой садик, а то и с бассейном под открытым небом, который летом был просто спасением от изнуряющей жары.

Но главным открытием для Мэг в Сиднее стал мост. Он соединял два берега – южный и северный. Она назвала его «Мостом времени», в этом, ей казалось, его главное назначение.

Они прошли довольно большой его отрезок пешком, прежде чем повернуть обратно, и измученный Грег, с трудом сохраняющий заинтересованное выражение на лице, делал вид, что внимательно слушает Мэг.

– Послушай, ведь это же сенсационная новость! Австралийцы не понимают своего счастья. Этот мост – он как будто между прошлым и будущим. В нем – бесконечность жизни.

– Угу.

– Грег, как до тебя не доходит! Не нужно больше изобретать машину времени, можно приехать сюда, встать на перила и…

– Мэг! Не вздумай экспериментировать!

– Да не в этом дело. Мост – он как взлетная полоса. Ты можешь загадать здесь любое желание, нужно только верить, понимаешь? Верить, и ты можешь попасть в любую точку времени!

– Или в сумасшедший дом.

Но она не слышала его. Ноги сами несли ее вперед, они едва касались асфальта, она бежала навстречу ветру и ощущала только одно: невероятное блаженство.

– Смотри! Солнце садится за материк. Весь мир – под ногами! Грег, у нас весь мир как на ладони!..

– Ну хочешь, – он обнял ее, словно маленького восторженного ребенка, – хочешь, я построю тебе такой же мост, даже больше – через всю Атлантику?…

– А, Грег, – она махнула рукой, – ничего ты не понял!

За днями, наполненными яркими впечатлениями и новыми открытиями, следовали бурные ночи любви. Грег не мог насытиться своей женой. Теперь, когда все его мечты относительно нее осуществились, казалось, он еще больше терял голову и углублялся в эйфорию. Она уже давно утолила голод физической страсти, а он все кормил и кормил ее с руки, и Мэг иногда казалось, что нормальный человек не может так безжалостно и ненасытно любить.

– Я болен тобой, – сказал он однажды. – Болен твоим телом, потому что твой разум и душа недосягаемы. Пусть так. – Он нежно ласкал ее, целовал волосы. – Пусть ты со мной наполовину, я был бы согласен даже на маленький кусочек. Я тебя люблю, Мэгги! Ты – главное, что у меня есть.

В последнюю неделю она пристрастилась к «монорэйлу», так здесь назывался поезд на воздушной подушке. Грег любовался ею со снисходительностью добродушного отца: она и впрямь, как ребенок, который только открывает мир, восторгалась всем искренне и глубоко. Такой он ее никогда еще не видел. Он даже не предполагал, что можно получать столько удовольствия, наблюдая за счастьем любимого человека.

Но пришло время возвращаться домой. Им обоим этого не хотелось, но, словно серое ненастье после солнечных дней, настало время их отъезда. А вместе с ним на Мэг навалились мрачные воспоминания. Снова в Штаты. Снова в ненавистный Вашингтон. Ей ненадолго удалось оторваться от всего этого, когда она жила в Париже, но обстоятельствам было угодно снова заковать ее в железный ошейник и теперь уже навсегда привязать к нелюбимой стране. О том, что когда-то и с Грегом ее брак может закончиться, она пока не думала.

– Но ведь мы же будем вместе, Мэгги! Я никуда тебя не отпущу. Ты же видела, мы можем не надоедать друг другу целые сутки тридцать дней подряд!

– Тут была сказка. А в Штатах начнется быль.

Она знала, что права. Нет, Грег действительно будет возле нее, за это можно не бояться. Пугало другое. То, в чем даже мысленно она не хотела себе признаваться, но чувствовала, что не в силах будет совладать с этим. Как только она ступит на землю Соединенных Штатов, все начнется сначала. Алекс, Алекс, Алекс… И даже Оскара нет рядом, чтобы выплакаться!

Грег купил квартиру в Вашингтоне, он хотел дом, но Мэг заявила, что с нее довольно крупной недвижимости. Ей больше не хотелось видеть вокруг пустующие комнаты, которые совершенно не нужны для двоих. Тогда он сказал ей, что хочет много детей, и тогда уж точно купит большой дом.

– Но только пусть это будет не очень скоро, девочка моя. Пока я хочу, чтобы ты принадлежала только мне одному…

Их квартиру постоянно наводняли какие-то люди, Грег водил ее на приемы, осыпал бесполезными подарками, в общем, развлекал как мог. Ей нравилась такая жизнь, хотя она чем-то напоминала три года, проведенные с Майклом, но не была столь прилизана и несла в себе гораздо больше остроты и разнообразия.

В конце ноября Мэг наскучила праздность, и она вознамерилась заняться бизнесом. Она не смогла придумать ничего лучшего, чем открыть рекламное агентство, как у Алекса.

Грег воспринял эту затею сначала с воодушевлением, но потом, вспомнив обстоятельства ее жизни в Париже, и еще то, что однажды услышал от Оскара, помрачнел и начал ревновать. Он не мог запретить ей вести дела, поскольку она пользовалась только собственными деньгами, полученными в наследство, и абсолютно от него не зависела.

Она построила работу в агентстве, точно воспроизведя структуру парижского. Теперь, когда приходилось подбирать персонал, общаться с художниками и менеджерами, она часто вспоминала, как работала летом, и несколько раз пыталась позвонить Натали. Но в Париже сказали, что та уехала, взяв бессрочный отпуск, будет не раньше Нового года. Ее не узнали по голосу, и она не стала расспрашивать подробней. Номер Алекса, разумеется, ей набирать не захотелось.

Зато она теперь постоянно думала о нем. Как-то вся ушла в себя, почти не общалась с Грегом, когда он забирал ее с работы и вез в ресторан ужинать. Тот догадывался, в чем дело, но терпеливо ждал, когда она переболеет, главное, чтобы по ночам никто между ними не стоял.

Неизвестно, сколько продолжалось бы это ожидание, если бы однажды она не выкрикнула имя Алекса во сне. Она проснулась от собственного голоса. Рядом сидел Грег, на котором не было лица.

– Так вот, значит, как его зовут?…

Ей вдруг стало страшно, показалось, что рушится что-то очень крепкое, незыблемое у нее под ногами. Она попыталась все загладить, перевести в шутку, но Грег не реагировал. Он сидел отвернувшись. Впервые ему было невыносимо смотреть на нее…

Мэг накинула плед и вышла на просторный балкон. Тотчас ледяной ветер прожег ее, спутал волосы, набросал в лицо мокрого снега с дождем. Где-то она уже видела такое. Хмурое ночное небо, пронизывающий ветер, Нормандия, залив. Ей было вот так же одиноко и холодно, а потом Грег подошел и обнял ее. Это было всего пять месяцев назад и – так давно! Это было в их первую ночь, которую они, как студенты, провели в машине.

Внезапно ей стало теплее. Грег обнял ее и накрыл еще одним пледом. В лицо им брызгал снег.

– Ты помнишь?

– Да, я как раз об этом думала. Что ты мне тогда сказал?

– Что ты замерзнешь без меня, и вообще, тебе будет…

– Грег, но я смогу без тебя. Теперь – смогу. Да и тогда, наверное, тоже. Хотя в одном ты прав: мне будет очень холодно.

– Скажи, тебе мало того, что я тебе даю? Тебе мало того, что я с тобой делаю, – голос его задрожал, он стал покрывать ее лицо поцелуями, – вот этого тебе мало, Мэг? Тебе нужен кто-то еще?

Она нежно отстранила его, тогда он прильнул к ее спине, заговорил жарко, скороговоркой:

– Мэгги, я потерял голову. Ты сводишь меня с ума. Честное слово, я думал, это пройдет, станет мягче… Но ты разжигаешь во мне только огонь. Голый огонь, который все уничтожает на своем пути. И с каждым днем это становится все сильней! Я – сумасшедший!

– Я тебя не люблю, Грег. Ты знал это с самого начала. – Где-то она уже слышала эти слова? Кто их говорил?…

– Мэгги!

– Не надо ни о чем говорить. Я не должна была выходить за тебя замуж. – Она поежилась, положила укутанные в одеяла локти на перила и выглянула на улицу. Ох, ну почему бывает так холодно, почему бывает так печально? Внезапно до нее дошло, что она ему сказала. Она повернулась к нему: – О господи, Грег, не слушай меня! Мне очень хорошо с тобой. Правда! Очень-очень. Я благодарна тебе за все, что ты делаешь для меня. Ты мне веришь? – Она почти жалобно смотрела на него. Если бы только он смог ее простить…

Если бы только он никогда ее не прощал! Ушел ли сам, выгнал бы ее – все равно, тогда, может быть, ей стало бы легче.

– Мэгги. Давай забудем об этом. Когда-нибудь ты выкинешь его из головы. Я все равно тебя люблю.

Вот этого она больше всего и боялась! И вправду как сумасшествие.

– Грег!

– Пойдем в комнату, ты вся продрогла.

Ее трясло. Но не от холода, а оттого, что хотелось кричать. Хотелось встать на середину комнаты, открыть рот и громко, с надрывом кричать, пока хватит воздуха в легких.

Грег юркнул под одеяло и резко потянул ее за собой, он был раздосадован. Ему хотелось понять, где витает ее душа, поймать ее и привязать к себе.

– Ты будешь мне с ним изменять? – В его голосе слышалась знакомая болезненная острота.

– Нет.

– Ты когда-нибудь полюбишь меня?

– Нет.

Стоял конец декабря. За все время их совместной жизни они ни разу не виделись с Оскаром. Мэг вообще не была уверена, что он слышал об их свадьбе. Но сама не хотела звонить в Англию, а Грег тоже не очень стремился к этому, боясь напороться на острый язык сына. Наконец Мэг получила пересланное из Парижа письмо, из которого поняла, что Оскар вообще ничего не знает.

«Послушай, Мэг, – писал он, – если ты на меня обиделась, то скажи. Два месяца не могу дозвониться. Почему ты не берешь трубку?… Как у вас с Алексом? Я звонил ему в агентство в ноябре, спрашивал про тебя, но он разорался, что знать ничего не хочет, я и не стал настаивать. Как отец? Давно вы виделись?

Ты не давай мои координаты Натали. У меня тут жизнь бьет ключом. Три лондонских издательства рвут меня на куски, так что времени на любовь не остается. Хотя… аэродром не пустует. Ты держись, сестренка. Все у вас наладится. Увидимся в Париже на Рождество. Целую в лоб!».

Странно, что Мелани не звонила ему. Неужели так была обижена на Грега, что забыла про единственного сына?

Большой дом Стейлингов теперь пустовал. Оскар никогда не любил жить в нем, с восемнадцати лет стремясь в Европу. Мелани, как говорили, была счастлива с Юджином в Чикаго.

Однажды вечером они зашли туда вместе, Грегу надо было взять какие-то вещи. Пока он рылся в кабинете, Мэг гуляла по комнатам, вспоминая прошлые годы, как будто не из своей жизни, как сцены старого кино, где она играла роль.

Вот гостиная, где они часто сидели с Майклом по вечерам. Вот комната Оскара, единственное уютное место в этом доме, она так любила проводить тут время, гораздо больше, чем у себя, то есть у Майкла. Вот просторный гулкий холл под тяжелой хрустальной люстрой, к которому спускались две полукруглые лестницы с резными перилами, отделанными красным деревом… Это дом, где вырос Оскар, это дом Мелани…

Внезапно повернулась ручка двери. Она щелкнула так неожиданно и оглушительно в этой мертвой тишине, что Мэг вздрогнула всем телом.

На пороге стоял Оскар. Строгий и гневный. На его волосах лежали снежинки.

– Что происходит?

– Оскар!

– Вы что, с ума посходили?

– Оскар, я…

– Почему вы мне ничего не сказали, Мэг? Что за цирк? Какая свадьба? Вы что, с ума посходили?! – Его трясло, голос дрожал. – Ты одна? Где отец? Вы что, здесь живете?

– Нет, у нас свой дом, Грег у себя в кабинете, – она обиделась, – спасибо за поздравление.

– Поздравляю! – Оскар отодвинул ее плечом и, тяжело размахивая длинными полами английского пальто, пошел на второй этаж.

Некоторое время там стояла тишина, потом начали доноситься возбужденные голоса. Отец и сын, по обыкновению, очень горячо отстаивали свои интересы. Мэг удовлетворенно кивнула сама себе, как будто говоря: «Ну вот, все в порядке, теперь они поорут друг на друга». Она тихо вышла за дверь, села в машину и уехала домой. Второй раз оправдываться перед Оскаром будет невыносимо. Да и что он себе позволяет? Их личная жизнь – не его дело. Он и так уже довольно подробно порылся в ней, как в чужом чемодане. Сначала подталкивал их друг к другу, потом разозлился на то, что ему это удалось… Вытирал ее слезы по Алексу, и вот на тебе: «Вы что, с ума посходили?». Как будто она – не его лучшая подруга, а одна из шальных женщин Грега – посторонняя и одноразовая, с которой можно не церемониться, потому что завтра придет другая.

– А интересно, – вдруг пробормотала она, сжимая руль так, что побелели костяшки пальцев, – за что я обижаюсь на Оскара? Неужели Грег стал мне дороже?

Отец и сын приехали вместе, через час. Оскар отказался ночевать в своем доме, тем более что назавтра хотел полететь в Париж, встречать Рождество.

– Зачем же ты сюда мотался? – грубо спросила его Мэг.

– На вас посмотреть, – он измерил ее нахальным взглядом, – вы ведь теперь миссис Стейлинг?

– Я тебя сейчас побью.

– Да ладно, чуть что обращайтесь. Я на кухне.

И шествуя по коридору в сторону холодильника, он скандально и нарочито громко бормотал себе под нос:

– До чего ж достали! Ой, ну до чего ж достали со своим здоровым английским питанием! Ненавижу овсянку!!!

Грег рано отправился спать, давая возможность молодым людям пообщаться.

– Я так понимаю, вам лучше не мешать, – сказал он, поцеловав на ночь жену, – теперь Оскар с тобой будет выяснять отношения… Как малые дети!

Молодой человек долго не выходил из кухни. Когда в холодильнике ничего не осталось, кроме лимона, зелени и прочих малосъедобных продуктов, он вошел в гостиную и вытянулся в кресле напротив Мэг.

– Ну как, нежишься? Наверно, это приятно, когда тебя обожают.

– Разумеется.

– А он тебя сильно любит, Мэг? – Тут настолько явственно прозвучала ревность за Мелани, что Мэг стало не по себе.

Она вздохнула.

– Ты хочешь услышать подробности?

– Уволь. Меня волнует другое, моя ветреная сестренка. Меня волнует Алекс. Что же будет с ним?

Мэг покосилась на дверь в спальню и сказала:

– Может, пойдем куда-нибудь, дома так надоело.

– Что, папа тебя не выгуливает? Или у вас на это не хватает времени?… Молчу-молчу! Мэг, цветы здесь ни при чем. А ваза, небось, дорогая! – Он отбежал на безопасное расстояние. – Прости. Я взбешен. Мэг, я не знал, что буду так взбешен!

– Ты так сильно переживаешь за Алекса?

– Очень остроумно, сестренка… Постой, а может, мне тебя мамой называть?

– Я сейчас уйду, – она встала, – и никогда больше не буду с тобой разговаривать.

– Ну все, все. Теперь действительно прости.

Она все еще стояла, исподлобья глядя на него. Как же ей не хватало этого балбеса! Как она скучала по нему, в надежде, что кто-нибудь расскажет о них с Грегом, только не она сама, и тогда он приедет к ней, и все встанет на свои места! Он как обычно возьмет ее за руку и скажет: «Ладно, давай, вываливай, что там у тебя стряслось! Сейчас мы все решим!».

А теперь, оказывается, ее можно мамой называть… Если от нее отвернется Оскар, останется только наложить на себя руки.

– Оскар, в чем я перед тобой виновата?

– Ни в чем. Только все, как в кино. Эротический триллер с элементами мелодрамы. Мне не нравится этот жанр, но приходится играть одну из главных ролей. Между прочим, Алекс спрашивал про тебя, я звонил ему позавчера, когда еще ничего про вас с отцом не знал.

Она ясно представила, как Грег сейчас лежит в темноте и вслушивается в звуки из гостиной. Он так притворно зевал, уходя спать, что можно не сомневаться в его теперешнем занятии. Может быть, он даже стоит у двери, тогда ему слышно почти каждое слово.

– Оскар! Ну пойдем на улицу!

Они оделись и вышли на воздух.

После девяти вечера в Вашингтоне было не так многолюдно, как в других городах под Рождество. Но все-таки народ сновал туда-сюда, разнося пушистые елки по своим домам. Витрины пестрели красно-зелеными венками с золотыми колокольчиками, в общем, как всегда, предпраздничная суета. Только сейчас она не радовала их. Падал мелкий снег, кое-где он оставался лежать на пожухлой траве газонов, но под ногами прохожих сразу таял и превращался в жидкую тоскливую грязь. Зима в Вашингтоне.

– Разве это – зима? – грустно сказала она.

– Во-во. В Англии еще хуже сейчас. Там холодно. А вот в Париже – весело. – Он вздохнул. – Эх, Мэг, что ты наделала, я так по тебе соскучился! Думал, будем гулять все каникулы по кабакам, с Алексом вас помирю…

– Нас уже не помиришь. – Мэг рассказала ему историю с Мелани, рассказала про Натали, которая утешала ее, рассказала, как мучительно родилось в ней это решение – выйти замуж за Грега, и как все безнадежно теперь.

Они не заметили, что ушли от дома довольно далеко и уже наступила тихая ночь. Оскар бережно обнимал ее за плечи и грустно качал головой. Снова они стали самыми близкими, самыми родными, и Мэг знала, что не в силах будет скрывать от «братика» ничего.

– Отец тебя очень любит. Он сам мне сказал.

– Я знаю.

– Но это тебя не радует, так ведь?

– Мне иногда страшно за него. Я стала для него навязчивой идеей, и после свадьбы все только усугубилось. Он в прямом смысле слова не может без меня существовать. Оскар, это невыносимо! Он может сутки напролет смотреть мне в глаза, рассказывать, как любит меня, и ни разу не повториться!

– Он знает про Алекса?

Мэг вспомнила их с мужем недавний ночной разговор и мучительно вздохнула:

– Знает.

– От мамы?

– Нет, от меня. Во сне я его звала.

Оскар присвистнул.

– Почему ты не попыталась Алексу все объяснить, ведь мама бог весть, что могла наговорить ему.

– Думаю, так она и сделала. Но объяснять ему было бессмысленно, он разъярился и слышать ничего не хотел.

– Значит, я был прав. Алекс устроил этот цирк с твоей работой в агентстве, чтобы каждый день видеть тебя. А тут – такое. Знаешь, как он кричал, что бывшие сотрудники его не интересуют, когда я ему звонил в ноябре?

Она со всхлипом втянула в себя воздух.

– Оскар! Ну что мне делать, а? Скажи – что?!! Ведь это – нечестно. Нечестно по отношению к Грегу. Он готов все стерпеть. Мне нужно просто быть рядом – ему этого достаточно. Он тоже мне очень дорог. Но…

– Любишь ты Алекса.

– Да. Получается абсурд: мы с Грегом совершенно одинаково относимся к предметам своего обожания, только весь казус в том, что я сама – один из них. Правда, Оскар, я ему сочувствую!

– Но это не мешает вам казаться счастливой парой. Во всяком случае, со стороны. Ты очень похорошела, Мэг. Так может выглядеть только женщина, которую любят, и которая довольна своим мужем. Это бросается в глаза.

– А я и довольна своим мужем. А с Алексом…

Как объяснить Оскару? Ее отношение к Алексу было более сложным, непонятным ей самой. Мэг чувствовала к нему какую-то пугающую ее нежность, чуть ли не материнскую привязанность и гордость за его ум, обаяние. Они совершенно одинаково думали, и часто он мог читать ее мысли. Да и не в этом, по-настоящему, было дело. На первой же встрече она увидела в нем своего человека, ведь просто «случайному попутчику» не станешь рассказывать так много о себе.

С Грегом ей было проще, свою власть над ним она чувствовала абсолютно, но Алекс вообще никак не прогнозировался и тем становился дороже. Она, как и Грег, была бы счастлива просто видеть его, быть возле него и обожать…

– Да ничего у нас не будет с Алексом никогда. Он мне не простит этого брака. А знаешь, Оскар, я помню, как подслушала ваш разговор с отцом у тебя в саду, когда Майкл погиб. Ведь ты – первый, кто проговорился. Ты сказал тогда, что я люблю другого, и как будто подписал приговор. До этого мне самой было еще не ясно, как я к нему отношусь, а после твоих слов…

– Ага! Значит, виноватый найден. Вот он, подлец, сидит рядом и снова готов подписать роковой приговор.

– Не обижайся. Ладно, я устала говорить об этом. Лучше расскажи, как ты?

– Я? Прекрасно. У меня контракт с журналом, кое-какие планы в двух других издательствах и много проблем с банковским делом. Что еще? Куча приятелей и… – Он замолчал.

– Много женщин. Ты это хотел сказать?

– Да ну тебя! Ты переживаешь за Натали?

– Она серьезно к тебе относится.

– А я тут причем? У нее наверняка уже новый любовник завелся.

– И этот человек только что выслушивал мои глубокие переживания. Оскар, ты хоть знаешь, с какой буквы писать слово «любовь»?

– Ни разу не писал!

Они шли вдоль парка аттракционов. Редкие прохожие спешили упрятаться в теплые дома, по городу гулял ветер, он срывал с ветвей снег и растаскивал его по асфальту. На Мэг было надето короткое меховое пальто, предназначенное скорее для езды в автомобиле, капюшон нисколько не грел голову, и у нее уже онемели щеки и уши.

– Не рождественская погода. – Оскар поежился, кутая шею в шарф. – Давай домой пойдем, там тепло, вино есть.

– Ты завтра – в Париж? – Мэг не хотелось с ним расставаться. А дома трудно будет говорить.

– Посмотрим. Может, с вами останусь. Там-то меня никто не ждет.

Она открыла было рот, но Оскар ее оборвал:

– И не смей жалобить меня своей Натали! Мы еще с ней успеем повидаться. Впереди – праздники. Новый год еще скоро. А Рождество все-таки семейный праздник, значит, мне надо провести его с тобой и отцом. Мы же теперь…

Мэг влепила ему снежком по воротнику.

– Ладно, – он поднял руки, – обещаю больше не смеяться над вами! Гм, родители…

Рождество они провели в Вашингтоне, Оскар не полетел в Париж. Два дня не расставались, гуляли все вместе по городу, Мэг гоняла продрогших голубей на площади, Оскар с отцом снисходительно наблюдали за ней, словно два престарелых родственника. Конечно, Оскар не выполнял своего обещания, и время от времени у него вырывались двусмысленные словечки, но никто не обижался, и выходными все остались довольны.

Утром двадцать седьмого он собрался в аэропорт.

– Мэгги, я хотел тебе сказать. – Он мялся на пороге, и Грег, вышедший было провожать сына, с досадой ушел в комнату. – Я хочу дать совет. Ты не обижайся, но выход здесь очень простой. Уйди от отца на время и разберись в себе. Уезжай куда-нибудь, только пусть это будет не Париж, куда-нибудь далеко.

– В Австралии мы уже были.

– Я не шучу. Уезжай. Может быть, самое главное в твоей жизни уже случилось прошлой весной, а ты, как страус прячешь голову в песок и снова идешь по замкнутому кругу. Пока.