Паутина жизни

ГЛАВА 14

Я СТОЯЛ В ГОСТИНОЙ, промокший до нитки, с идиотской улыбкой на лице, попутно вытирая слезы:

— Я так рад тебя видеть!

Он сердито посмотрел на меня.

— И? Если ты так счастлив, то какого черта не обнимешь меня?

— Но я же насквозь промок, — произнес я, дрожа не столько от холода, сколько от счастья.

— И? Мне плевать, — пробормотал он и раскинул руки.

Я бросился в его объятия и прижался к нему так сильно, как только мог, а он так же крепко обнял меня в ответ. Со стороны выглядело, будто мы пытались раствориться друг в друге.

— Я от счастья сейчас взорвусь.

В ответ он проворчал очень по-яновски, самодовольно и крайне сексуально:

— Не стоит. Ты мне нужен в целости и сохранности.

Я поцеловал его в изгиб шеи, пробежался губами по подбородку и, наконец, прижался к его губам, давая понять, насколько сильно я по нему скучаю, ценю, и как отчаянно в нем нуждаюсь.

— Ты на вкус как скотч, — заметил он, прерывая поцелуй, чтобы сделать вдох, — и соль.

— Картофельные чипсы, — ответил я, улыбаясь и окидывая взглядом его лицо, волосы и глаза. Боже, как же он все-таки хорош!

— Что за хрень на тебе надета?

— А что не так с моей одеждой? Разве я выгляжу странно? — удивился я, отступив назад и осматривая свою мокрую рубашку и брюки, пытаясь понять, что именно он имеет в виду.

— Нет, — хриплым голосом произнес Ян и жадным взглядом окинул меня с головы до ног, прежде чем снова заглянуть в глаза. — Я бы не назвал это «странным».

— Нет? Как же тогда? — я сделал шаг вперед и почти уперся ему в грудь, ощущая, как жар, исходящий от его крепкого мускулистого тела, обжигал меня. Казалось, как только мы коснемся друг друга, наружу вырвутся клубы пара, ведь я весь был холодный и мокрый, а он был горяч, словно бушующее пламя.

— Порочный, — прошептал он, тяжело дыша. — И ты всю ночь ходил в таком виде?

Он хотел меня.

Это чувствовалось по тому, как низко и глубоко зазвучал его голос, как соблазнительно и опасно заблестели глаза и как он облизал губы, словно у него пересохло во рту.

— Ага, — промурлыкал я, ухмыльнувшись, и толкнул его обратно к двери, прижав одной рукой и удерживая, чтобы он не мог пошевелиться. — Весь вчерашний и сегодняшний день я хотел рассказать тебе о сотне разных вещей, но прямо сейчас мне в голову ничего не приходит.

— И в чем причина?

Я невольно всхлипнул:

— Наконец-то ты дома!

У него перехватило дыхание. Ян поднял руки и дотронулся до моего лица, скользнул по синякам и ссадинам; едва задев кожу, разгладил брови. Он прикасался ко мне не только кончиками пальцев, но и взглядом.

— И где же ты был?

Это был провокационный вопрос, но я знал, о чем он хотел спросить меня на самом деле.

— А как ты думаешь, где я был?

— Нет, — прорычал он и я увидел, как напряглась его мощная квадратная челюсть, пока он внимательно наблюдал за моей реакцией, не упуская ни одной детали. — Это ты мне, блядь, скажи!

— Ну, сначала я был с ребятами, затем позвонила Дженет, а потом я уже почти добрался до дома, но забежал к Барретту.

— И почему ты забежал к нему? — он почти допрашивал меня, а сам тем временем просунул руку под ворот моей рубашки, чтобы добраться до кожи и провести пальцами по ключице к основанию горла.

— Я не знал, что ты дома. И не мог дозвониться до тебя.

— Я знаю. Нам не разрешены были звонки, а потом… я просто хотел поскорее вернуться сюда.

— Правда? — сердце забилось как сумасшедшее, горло сдавило, а во рту пересохло. И всему виной был Ян. Такая простая фраза о том, что он хотел вернуться ко мне, вызвала внутри чувство всепоглощающего, безумного счастья. Меня почти разрывало от нахлынувших эмоций.

Он немного помолчал, а потом просто сказал:

— Я испытываю боль каждый раз, когда ухожу.

— Да? — переспросил я, потому что, черт возьми, Ян никогда не говорил ничего подобного. От него так редко можно было услышать признание, и когда наконец это произошло, мне захотелось вцепиться в него.

— Ты же знаешь, что так оно и есть, — проворчал он. — И знаешь, что я ненавижу уезжать от тебя.

— От меня?

— Конечно, от тебя, от кого же еще… Ты что, пьян?

Я покачал головой, пока он расстегивал на мне промокшую рубашку.

— Теперь уже нет. Может, несколько часов назад я был слегка навеселе, но сейчас — нет. Скорее выдохся.

— И почему ты был навеселе?

Я пожал плечами, глядя на щетину на его лице, морщинки в уголках глаз и на его пухлую нижнюю губу. От прикосновений Яна кожа, казалось, натянулась и пылала огнем. Я глубоко вздохнул, когда ощущения пронзили меня, искрясь и шипя. Желание нарастало так быстро, что я готов был взмолиться.

— Ты не знаешь почему пил?

— Скучал по тебе, — произнес я, резко выдохнув, когда он стянул рубашку с моих плеч.

— Господи, да у тебя кровь идет.

— Совсем чуть-чуть, скоро остановится, — пообещал я, наклоняясь и целуя его в шею, втягивая ртом кожу и нежно покусывая. Останутся следы, но он сможет их спрятать.

— Тебя порезали?

— Вчера, — сказал я, прежде чем поднял голову и поцеловал его.

Он был так хорош на вкус, как зубная паста и немного бурбона. Его рот был горячим, а дыхание прерывистым, и это заставило меня улыбнуться.

Ян чертыхнулся, когда я прервался на секунду, чтобы дать ему отдышаться, хотя все, чего мне хотелось сейчас — это целовать его до потери сознания, пока он не начнет умолять меня трахнуть его.

— Мне нужно принять душ и переодеться, — прошептал я, уткнувшись в ложбинку у его шеи, касаясь языком кожи, вдыхая его запах, желая, чтобы этот запах был на мне, в нашей кровати, везде. — Я знаю, что от меня плохо пахнет. Я не спал и не мылся с самого утра воскресенья.

— Ты пахнешь дождем и потом, у тебя глаза потемнели, а одежда прилипла к плечам и груди. Господи, Миро, ты не можешь… Я должен оставаться здесь, чтобы оградить тебя. Чтобы никому и в голову не пришло, что они могут заменить меня и обладать тем, что принадлежит мне.

Это он обо мне. Я был тем, кто принадлежит ему.

Радость от того, что меня ценят, хотят и нуждаются во мне, наполняла сладкой, приятной гордостью, и я упивался ею, позволяя заполнить то место в моем сердце, которое так долго пустовало.

— Миро, — выдохнул Ян, лишь только я прижался своей щекой к его щеке. Затем, повернув голову, уткнулся носом в его подбородок, слегка прикусил его и, добравшись до губ, раздвинул их языком.

Я накинулся на него, один поцелуй следовал за другим, каждый из которых еще больше распалял Яна, делая его податливым и жаждущим, почти вызывая у него боль и голодную, отчаянную, удушающую потребность.

Он дернулся, когда я засунул руку ему в штаны. Обнял меня за шею, крепко обхватив ее, прижимаясь губами к моему рту, посасывая, пробуя на вкус, возвращая каждую частичку восхитительно разгорающегося пламени, что росло между нами.

— Господи, я так скучал по тебе, — хрипло выдавил я из себя. У меня почти пропал голос от вида Яна, дрожащего в моих руках. — И я должен это изменить.

Он отодвинулся, чтобы заглянуть мне в лицо.

— Что?

Я попытался взять себя в руки, чтобы не наброситься на него снова.

— Миро, — потребовал он ответа, вспыхивая от гнева.

Меня всегда впечатляло, как он мог в одно мгновение отключить зов плоти и включить свой логичный и пытливый ум. Очевидно, для него я не был настолько неотразим, как мне казалось.

— Что ты собираешься менять?

Запустив пальцы во все еще влажные волосы, я попытался найти объяснение тому, что выдал мой до смерти уставший, а теперь еще и распаленный страстью мозг.

— Миро? — он ждал ответа от меня, и в его сдавленном голосе отчетливо проступил страх.

Я покачал головой и наклонился, чтобы снять ботинки и носки, заодно поднимая мокрую рубашку, которую он стянул с меня, пока мы целовались.

— Поговори со мной.

Я глубоко вздохнул.

— Я тоскую по тебе, когда ты уходишь, и становлюсь неосторожным в общении с людьми и вообще в жизни, — задумчиво ответил я.

— И что все это значит? — спросил он, потому что должен был знать, что я говорю о работе. — Именно поэтому тебя порезали? И вот почему Барретт гнался за тобой через весь задний двор, уговаривая быть с ним?

— Именно из-за этого все и происходит, — сказал я и, обогнув Яна, направился в прачечную.

Он преградил мне путь, так что пришлось притормозить, чтобы не врезаться в него; Ян тут же отобрал все, что было у меня в руках, бросил ботинки и рубашку на пол и обхватил мое лицо ладонями.

— Мне хочется, чтобы ты по мне тосковал.

— Да, но ты не можешь быть для меня целым миром. Это несправедливо по отношению к нам обоим.

— О чем, черт возьми, ты говоришь? — он скользнул руками по моей шее, а я боролся с желанием прижаться к нему и просто дышать.

— Я не могу так жить. Потому что слишком сильно завишу от того, рядом ты или нет. Особенно когда ты уезжаешь. В конечном итоге я чувствую себя потерянным и мне словно на все наплевать, потому что тебя нет со мной, и мне не с кем поговорить, не с кем заснуть, и никто не смеется надо мной, если я сморожу какую-то глупость, — я вздохнул, улыбнувшись через силу. — Ничего не получается.

— Я не понимаю, — мягко начал он, словно уговаривал меня, и положил правую руку мне на грудь, прямо напротив сердца, а вторую чуть ниже живота. — Объясни мне, чтобы я понял.

— Где-то посреди нашего с тобой пути я забыл, что такое быть собой без тебя, — совершенно спокойно начал я. — И я не знаю, когда именно это произошло, но теперь я другой, и мне нужно вернуть себя прежнего.

— Но я не хочу, чтобы ты это делал.

Я грустно вздохнул:

— Да, но ты не можешь мне указывать, как и я не могу указывать тебе в твоих отношениях с армией.

— Так, постой!

— Все в порядке, — успокоил я его и, все еще дрожа от холода, высвободился из объятий. — Я, пожалуй, приму душ. Можешь бросить мою рубашку в стиральную машину и поставить ботинки рядом с раковиной? Надо еще найти какую-нибудь газету, чтобы засунуть ее внутрь.

— Конечно, — ответил он, прежде чем я повернулся и побежал наверх.

ЭТО БЫЛ НЕ САМЫЙ ЛУЧШИЙ ДУШ, который я когда-либо принимал, но он был как никогда мне нужен… К тому времени, как я вышел, стены покрылись каплями конденсата, а зеркало запотело. Прежде чем взяться за зубную щетку, я протер его рукой и только тогда увидел, насколько побито и дерьмово выгляжу.

Синие и желтые синяки на лице, красные пятна на подбородке под двухдневной щетиной и темные круги под глазами. Кожа на лице выглядела тускло и болезненно, а взгляд казался плоским и безжизненными. Я понятия не имел, что именно Ян или кто-то еще могли найти во мне.

Я переоделся во фланелевые пижамные штаны и футболку и, наконец согревшись, вернулся в спальню, с удивлением обнаружив сидящего на кровати Яна. В руке он держал чашку с горячим чаем.

— Чувак, выглядит неплохо. Пожалуй, пойду заварю себе тоже.

— Это тебе, идиот! — проворчал он. — Я не пью всякую дрянь типа улуна.

Я подошел, взял у него чашку и осторожно, чтобы ничего не расплескать, присел рядом.

— Спасибо! — я наклонился, чтобы поцеловать его в щеку.

Повернувшись ко мне, Ян поймал своим ртом мои губы, а затем нежно и медленно поцеловал. Даже то, как он прикусил меня напоследок, было осторожным.

— Думаешь, это правильно — поцеловать меня так, как ты это сделал внизу, а потом просто взять и уйти?

Я усмехнулся и глотнул чая.

— Эй?

— Вообще-то, именно ты прекратил это. И я решил, что в тот момент мы закончили.

— Понятно, — его голос дрогнул. — Ты сводишь меня с ума.

Я поставил чашку с горячим чаем на тумбочку и повернулся к своему мужчине, касаясь рукой его щеки и глядя в прекрасные глаза.

— Понятия не имею, о чем ты.

— Понятия не имеешь? — почти прорычал он, хватая мою руку и прижимая ее к своему длинному и твердому стояку. — А теперь можешь понять, мать твою?

Я стиснул его член сквозь штаны, и в ответ Ян громко застонал, вызвав у меня усмешку.

— Значит, ты говоришь, что хочешь меня, — поддразнил я.

— Да, черт побери, я хочу тебя!

— Мне все труднее угадывать твои желания, — признался я, толкнув его на кровать, стянул с него штаны, забрался сверху и принял его член глубоко в рот.

Он прорычал мое имя, и этот звук, грубый, гортанный, словно вырвавшийся откуда-то из глубин его души, вызвал во мне волны тепла и нежности, которые не возникали между нами уже какое-то время.

Я был чересчур осторожен.

Он не был до конца уверен.

Оба мы были любящими и заботливыми, но тем не менее ни один из нас не позволял зайти отношениям так далеко из-за страха, что что-то может пойти не так или кто-то из нас однажды произнесет не те слова. Подобная ошибка могла бы стать концом, поэтому мы на цыпочках ходили по краю пропасти, боясь упасть и разбиться насмерть.

И из-за нашей нерешительности мы создали между нами дистанцию, потому что если нет близости, то нет и страданий.

Я любил Яна всем сердцем, но в то же время боялся, что он может разбить его на мелкие кусочки. Он же тем временем делал ставку на то, что я останусь и буду сильным, тем самым испытывая меня. Останусь ли я, когда наши отношения дойдут до критической точки? Будет ли для меня решающим фактором в тот момент то, что вне дома он бывает дольше, чем со мной?

Но сейчас — прямо в эту минуту — он был в моей власти, я сводил его с ума своими губами и руками, и между нами не было ничего, кроме свирепой, всепожирающей страсти.

Я сосал изо всех сил, облизывал его от яиц до головки, а затем заглатывал, показывая все трюки из своего арсенала, пока, наконец, он не сжал мои волосы в кулаке и не начал двигаться взад и вперед, трахая мой рот. Когда он оттолкнул меня, я удивился.

— Что? — я тяжело дышал, слюна стекала с моего подбородка.

Он обнял меня, грубо вытер мне губы большим пальцем, а потом, обхватив рукой за шею, притянул к себе для поцелуя.

Я вытянул из него все, что мог, и он выгнулся на кровати, прижимаясь ко мне всем телом и не переставая шептать мое имя снова и снова.

— Ян, — сдавленным голосом произнес я, задирая на нем футболку, склонившись, чтобы пососать затвердевший сосок. В этот момент я восхищался тем, как прекрасен он в своей покорности. Волны энергии, пробегающие между нами, заставили его тело вздрогнуть в моих объятиях, и тогда я снова поцеловал его, но этот поцелуй был более властным и грубым, потому что мое желание сейчас выражало не только благоговение, но и гнев.

Почему он оставил меня? Почему он не мог просто взять и остаться?

Первое, что я хотел видеть, открывая утром глаза, и последнее, когда засыпаю ночью — это Ян. Ян, лежащий в нашей постели, наши тела, сплетенные вместе, наше дыхание, звучащее в унисон.

— Я тебя ненавижу, — прорычал я.

— Да, — прохрипел он в ответ, потому что понял. Он должен был понять. — Но мне все равно. Любишь ты меня больше.

И это тоже было правдой.

— Трахни меня, — простонал он мне в рот, когда я наказал его очередным поцелуем. — Я хотел тебя с той самой секунды, как уехал. Я просто хочу чувствовать тебя сверху и внутри себя, и просто… Черт, Миро, как мы могли так отдалиться друг от друга?

Потому что он снова уехал, вот как.

— Ничто не имеет для меня смысла, когда я не здесь. И вот я возвращаюсь, а ты совсем другой. Почему ты так осторожен со мной? Почему обращаешься со мной так, будто я не принадлежу тебе?

Как будто мы начали и остановились. Я уже привык к тому, что его нет, но потом он возвращался, и я с опаской ждал, что он опять вот-вот уедет. Это была не жизнь. Но я так сильно любил его и не мог понять, насколько сильны чувства Яна ко мне и насколько я готов их принять.

Пора было решить все вопросы, возникшие между нами. Но это может немного подождать. Единственное, что имело значение в данный момент — это то, как Ян обнимает меня.

Я сел, перевернул его на живот так, что он уткнулся лицом в скомканное одеяло, и только потом потянулся к тумбочке за смазкой.

— Ты вообще думаешь обо мне, когда я не рядом?

— Идиот, — прохрипел я, со щелчком открывая тюбик. Быстро смазал свой член и прижал головку к его бледно-розовому тугому колечку мышц. — Я только о тебе и думаю.

— Тогда в следующий раз, когда я вернусь домой, схвати и поцелуй меня, разложи на кухонном столе и просто, блядь, заставь меня подчиниться. Пожалуйста, Миро, перестань отстраняться. Откройся мне.

Чтобы понять, что его любят, Яну было нужно, чтобы я взял то, что принадлежит мне. И что бы ни случилось между нами, это была непреложная истина.

Я медленно начал входить в него, чувствуя, как мышцы пульсируют и растягиваются вокруг меня, сжимая мой член так сильно, что я готов был кончить.

— Черт, Ян! — прохрипел я, прерывисто дыша, стянул с него футболку через голову, чтобы дотянуться, поцеловать и коснуться языком глубоких шрамов, испещряющих его спину. Когда-то Яна беспокоило то, что я посчитаю их уродливыми, пока я не объяснил ему, что каждая часть его тела была для меня настоящим даром.

— Двигайся, — взмолился он, толкаясь назад и вбирая меня все глубже. — Миро… любовь моя.

Эта нежность, единственная, которую он когда-либо позволял в отношении меня и только для меня, каждый раз заставляла мое сердце сжиматься.

— Покажи, что хочешь меня.

Слова, адресованные только мне, потому что мне одному принадлежала вся его страсть.

Погрузившись в него, я сразу вошел сильно и глубоко, а затем снова вытащил член, чтобы повторять это движение раз за разом, накатывающими волнами, создавая плавный ритм, который превращался в непрерывные безжалостные толчки, а Ян в это время начал мастурбировать, повторяя мое имя.

— Клянусь, я того стою, — взмолился он низким, соблазнительным голосом, завораживающим меня так же сильно, как и его тело. — Просто останься со мной.

— Я знаю, что ты стоишь этого, — выдохнул я, врезаясь в него, отпустив себя и перестав сдерживаться, потому что знал, что мое сердце живет и умирает для него и ни для кого другого. — Думаешь, я не знаю? Разве ты не видишь?

— Тогда не сдавайся. Никогда не сдавайся!

— Не сдамся, — пообещал я и взмолился, чтобы мне удалось сдержать данное обещание. — А теперь кончи для меня.

— Я хочу… но не могу… я должен держать себя в руках.

Мне необходимо было отобрать у него контроль. Ведь это я был тем единственным, кто разрушил всю его осторожную сдержанность, тем, кто позволил Яну быть полностью самим собой, окруженным моей любовью.

Я вытащил член и услышал в ответ на это стон отчаяния. Откинувшись на кровать, протянул к нему руки:

— Будь сверху.

Ян вскочил, чтобы выполнить мою просьбу, перекинул через меня ногу и жадно насадился на мой член. Положив руки мне на грудь, он впился в нее пальцами, жестко оседлал меня, находя нужный ему угол, опустился, задавая темп, который был для него удобен и который доставлял ему удовольствие.

Его бедра напряглись, крепко обхватывая мои бока, и я наслаждался видом того, как он дрочит, чувствуя, как мышцы его задницы сжимаются вокруг моей длины тисками, когда его кульминация достигла пика и он забрызгал спермой мою грудь.

Это было очень сексуально. Наблюдая за тем, как Ян бьется в экстазе, я тоже достиг самого края. Все, что мне требовалось, это поспешить за ним, чтобы удовольствие накрыло нас одновременно, поэтому, схватившись руками за идеальную задницу Яна, я крепко прижал его к себе, резко входя в него до тех пор, пока еще большее соприкосновение не толкнуло меня через край.

— Ян! — громко выкрикнул я его имя. Он больше не в силах был опираться на руки и обессиленно рухнул на мою грудь; наша кожа была покрыта потом и спермой, а губы слились в поцелуе так же крепко, как и наши тела.

Когда он наклонил голову вбок, я решил, что ему нужна передышка, но оказалось, что Ян просто выбирал лучший угол, при котором его язык мог проникнуть еще глубже в мое горло.