Печальный Лорд

Глава 3. Арделлидис чудит, Дитрикс сердится

Разбудил Джима поцелуй. Он застонал и потянулся, и его глазам помогли открыться ещё два поцелуя. Голос лорда Дитмара ласково сказал:

— Просыпайся, любовь моя! Уже половина десятого.

Джим открыл глаза и встретился с полным нежности и обожания взглядом лорда Дитмара. Печальный Лорд был уже одет, но не во вчерашний белоснежный костюм, а сиренево-бело-золотой. Волосы лорда Дитмара были гладко зачёсаны и заплетены в косу, он благоухал тонким ароматом духов и выглядел очень молодо и свежо.

— Вы сегодня неотразимы, милорд, — сделал Джим робкий комплимент.

— Самым красивым сегодня будешь ты, мой милый, — улыбнулся лорд Дитмар, целуя его. — Поскорее приводи себя в надлежащий вид и спускайся. Я жду тебя.

Джим подошёл к окну и распахнул его, чтобы вдохнуть свежего воздуха. В безоблачном небе сияло солнце, а в саду между белыми столиками деловито сновали какие-то люди. Ими командовал ЭгмЕмон. Поблёскивая гладкой головой, он то и дело властно покрикивал:

— Куда вы ставите эти бокалы, растяпы? Это же уму не постижимо! Где вас только учили накрывать стол! Ставьте сначала вот эти, а подле них уж те!

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал Джим, накидывая халат.

Вошёл изящный большеглазый юноша, высокий и стройный, как эльф, с кудрявой, как у Купидона, светло-русой головой. Его кудри до боли в сердце напомнили Джиму волосы Фалкона.

— Ваша светлость, ванна готова, пожалуйте, — сказал он с поклоном.

Джим последовал за юношей в ванную комнату. Она была большая, с двумя огромными окнами, занавешенными тяжёлыми зелёно-золотыми шторами, и оснащена она была как королевская купальня. В ней были три обычные ванны в форме огромных раковин морских моллюсков, белоснежные внутри и перламутрово-бежевые снаружи, и две шестиугольные ванны с гидромассажем, разделённые ширмами той же расцветки, что и шторы, три душевых кабинки, а в центре — небольшой бассейн. Рядом ваннами стояли небольшие удобные скамеечки, а ближе к окнам — белые диванчики-уголки, тоже в форме фантастических морских раковин, с круглыми маленькими столиками, приспособленные, очевидно, для того чтобы прямо в ванной можно было выпить чашку чая. Пол в ванной был из зелёных мраморных плит, но повсюду лежали коврики и дорожки, чтобы не поскользнуться и чтобы ноги не ступали по холодному мрамору. На скамеечке возле одной из причудливых ванн-раковин были приготовлены купальные принадлежности: два полотенца, большое и маленькое, махровый халат, губка и щётка, какие-то красивые флакончики. В наполненной ванне покачивалась густая белая пена, приятно пахло какими-то ароматическими маслами. Джим сбросил халат, стыдливо покосившись на юношу, но глаза того были скромно потуплены. Ресницы у него были великолепные.

Тёплая вода мягко обняла тело Джима. Нежась и играя пеной, он украдкой поглядывал на юношу, который смиренно стоял рядом. Красивое, гладкое лицо, большие ясные глаза, великолепные кудри — словом, этот молодой слуга был прекрасен, как Аполлон в юности. Неуловимое сходство с Фалконом одновременно и приводило Джима в замешательство, и невольно притягивало его взгляд.

— Как тебя зовут? — спросил Джим.

— Эннкетин, ваша светлость, — ответил юноша почтительно. (Ударение на первую букву.)

— Сколько тебе лет?

— Восемнадцать, ваша светлость.

— Давно ты служишь у лорда Дитмара?

— Сколько себя помню, ваша светлость.

Эннкетин намылил губку и подошёл к ванне. С небольшим поклоном он сказал:

— Извольте подняться, ваша светлость, я омою вас.

Он подал Джиму руку, и Джим заливаясь краской стыда, поднялся из воды. Частично его тело прикрывала густая пена, но в целом он был совершенно наг. Эннкетин почтительными и деликатными движениями стал тереть губкой его спину и плечи, легонько прошёлся по ягодицам и задней стороне бёдер.

— Я мог бы сам, — пробормотал Джим.

— Зачем же? Это моя работа, ваша светлость, — ответил Эннкетин.

Он зашёл спереди, и Джим инстинктивно прикрылся руками.

— Не бойтесь, ваша светлость, — тихо сказал Эннкетин. — Я только ваш слуга.

И он завершил омовение. Джим опустился в ванну, а Эннкетин стал мыть ему голову. После мытья на волосы Джима была нанесена ухаживающая маска, а Эннкетин сказал:

— Позвольте вашу ножку, ваша светлость.

Джим высунул ногу из пены. Приняв её на свою мягкую ладонь, Эннкетин замешкался, и от Джима не укрылось восхищение, проступившее в его взгляде, но Эннкетин тут же овладел собой и стал тереть пятку Джима пемзой. Маленькая ступня Джима вся умещалась в ладони Эннкетина, и он обращался с нею бережно и благоговейно, как с бесценным сокровищем. Закончив с одной ногой, он перешёл ко второй, а после этого прополоскал волосы Джима и завернул их в полотенце. Нет, подумал Джим, так нельзя. Если ему всюду будет мерещиться Фалкон, то как ему вообще жить дальше?

После ванны Джима соблазнила прозрачная изумрудная зелень бассейна, и он, выскользнув из полотенца, в которое его закутал Эннкетин, с озорным визгом прыгнул в чистую воду.

— Ваша светлость, вы не успеете одеться! — обеспокоился Эннкетин.

— Ничего, я только пять минуток, — успокоил Джим.

Окунание в прохладную воду после тёплой очень бодрило, и Джим окончательно проснулся. Потом он сидел на скамеечке, а Эннкетин обрызгивал всё его тело туалетной водой, после сушил ему волосы, и Джиму было всё это непривычно и ново. Хотя он прекрасно помнил вчерашний день, но ему почему-то всё ещё не верилось, что он стал спутником одного из знатнейших граждан не только этого города, но и, пожалуй, всей Альтерии — одного из первой десятки Книги Лордов. Это было похоже на сказочный сон. «Я спутник лорда Дитмара, — сказал он себе. — Звучит просто невероятно!»

— Пожалуйте в спальню, ваша светлость, я принесу вам ваше платье, — сказал Эннкетин.

Джим вернулся в спальню, а юноша пошёл за одеждой. В приоткрытое окно всё ещё доносились звуки суеты в саду, особенно выделялся голос дворецкого, главенствуя над всеми остальными звуками.

— Эй, эй, куда ты это тащишь? Это не на этот столик, а на тот! Не видишь, тут уже всё есть? Эй, ребята, ребята, осторожнее с пирогом! Ещё двое, помогите! Уроните — выгонят вас всех! Так, так, потихоньку! Тише едешь — дальше будешь!

Джиму вдруг непреодолимо захотелось оказаться в гуще этой весёлой кутерьмы, а не сидеть в спальне. Ему отчего-то нравилось в Эгмемоне всё: и его внушительный голос, и деловая хватка, и даже сверкающая лысина (Эгмемон, как уже было сказано ранее, не страдал выпадением волос, а брил голову), а его знание своего дела просто не могло не внушать уважение. Забыв об Эннкетине с платьем, Джим побежал вниз в своём коротком халате, с распущенными волосами и в домашних туфлях на босу ногу.

Вид залитого солнцем сада и сияющих белизной столиков привёл Джима в необычайный восторг. Забыв обо всём на свете, он стоял и наблюдал как заворожённый за снующими между столиками работниками и отдающим команды дворецким. Эгмемон не сразу сообразил, отчего работники вдруг начали сворачивать себе шеи и спотыкаться на ровном месте, а когда проследил направление их взглядов, увидел Джима и вытаращил глаза.

— Святые небеса, ваша светлость! — заговорил он на октаву ниже, с выражением великого ужаса на лице, заслоняя Джима от работников. — Разве можно показываться в таком неглиже? На вас же, прошу прощения, пялятся! Эй! — крикнул он работникам, — ну, что уставились? Шевелитесь, шевелитесь! — И снова обратился к Джиму: — Ваша светлость, миленький вы мой… Разве так можно? Ну-ка, быстренько в дом!

— Я хочу посмотреть, — сказал Джим, немного обидевшись. — Отчего вы меня гоните?

— Ваша светлость, не извольте сердиться, — ответил дворецкий слегка нервно. — Вы же сами видите, какое вы производите действие! Люди работать не смогут, если вы будете ослеплять их своей… — Эгмемон пошевелил бровями, — гм, гм, прелестнейшей красотой. А у нас ещё и половина не сделана: эти лентяи и неумёхи так медленно работают! Вы хотите, чтобы мы не успели закончить к приезду гостей? Какой срам будет!

Двое работников, тащивших тяжёлую корзину со свежими ягодами блаки*, проходя в нескольких шагах от Джима, загляделись на него и наскочили на столик, отчего наземь просыпалось полпригоршни ягод, а на столике опрокинулся бокал. Эгмемон, увидев это, страшно рассердился.

— Эй, куда вы смотрите, олухи?! Осторожно, не подавите ягоды ногами — пятна на дорожке останутся!

Джим подошёл к корзине.

— А можно мне несколько штук попробовать?

— Извольте, ваша светлость, угощайтесь! — ответил дворецкий.

Запустив руку в корзину, Джим набрал горсть блаки — его пальцы казались ещё белее на фоне красных ягод, — а Эгмемон прикрикнул на работников:

— Ну, что встали? Несите!

Те подняли корзину с ягодами и зашаркали ногами, но, как оказалось, не в ту сторону.

— Да не туда, болваны! — простонал дворецкий.

Вконец обалдевшие работники затоптались на месте: один тянул влево, другой — вправо. Джим звонко засмеялся, а Эгмемон указал пальцем:

— Туда, горе вы моё, туда!

Работники разобрались, куда нести, а дворецкий, схватив из стопки одну из ещё не использованных скатертей, развернул её и накинул Джиму на плечи.

— Я умоляю вас, ваша светлость… Не смущайте людей. Да и вам самому так появляться не следует — неприбранному и без вашей диадемы… Что скажет ваш супруг, если увидит? Ах! — Эгмемон выпрямился, будто ему выстрелили в спину. — Ну, что я говорил? Дождались! Его светлость идёт!

Лорд Дитмар, блестя на солнце диадемой, неспешной поступью шёл между столиками, окидывая их строгим хозяйским взглядом. Складки его сиреневого плаща покачивались при каждом его шаге, поблёскивала золотая кайма. Протягивая к нему руку, Эгмемон простонал:

— Милостивый государь! Ваша светлость! Я не виноват, клянусь! Я всеми силами пытаюсь укрыть ваше сокровище от чужих взглядов, а мне нужно подготовкой заниматься… Умоляю вас, помогите! Возьмите его светлость к себе под плащ! Он не хочет уходить в дом!

— Что такое? — нахмурился лорд Дитмар, подходя. — Джим, ты всё ещё не готов?

Скатерть упала с плеч Джима, и лорд Дитмар переменился в лице: кожа на его лбу сдвинулась куда-то вверх и назад. Шагнув к Джиму, он закрыл его полой своего плаща.

— Дружок, что же ты разгуливаешь неодетый? — проговорил он строго. — Уже скоро начнут прибывать гости!

— Не сердитесь, милорд, — сказал Джим, с робкой лаской заглядывая лорду Дитмару в глаза. — Я быстро оденусь. Вот, попробуйте ягодку…

И он поднёс к губам лорда Дитмара ягоду блаки. Тот, как ни хотел быть строг, не устоял перед чарами больших доверчивых глаз Джима. Съев из его рук ягоду, он смягчился, поцеловал Джима и проводил под плащом до двери.

— Поспеши, мой дорогой, — сказал он ему вслед.

Перепуганный Эннкетин бегал по всему дому. Наткнувшись на Джима, он замер как вкопанный, уставившись на него, как будто увидел призрак.

— Ваша светлость! А я вас ищу, ищу… Вы же опоздаете!

— Прости, я заболтался с дворецким, — небрежно объяснил Джим.

Костюм Джима был выполнен в той же цветовой гамме и фасоне, что и костюм лорда Дитмара, только вместо сапог были белые с сиреневой полоской туфельки, а плащ был длиной лишь до середины бедра. Эннкетин причесал и заплёл волосы Джима точно так же, как у лорда Дитмара, и надел ему на голову диадему.

— Спасибо, Эннкетин, — поблагодарил его Джим. — Право же, я не привык к такой барской жизни. Всё, что ты сделал для меня, я легко мог бы сделать и сам.

— Его светлость лорд Дитмар приставил меня к вам в услужение, — ответил Эннкетин с низким поклоном. — Я лишь исполняю его приказ.

Джим спросил:

— А Даллен уже встал? Я его что-то не видел сегодня.

— Господин Даллен ещё не вставал, — ответил Эннкетин. — Он обычно поздно поднимается. В десять, а то и позже.

Одетый, причёсанный и благоухающий духами, Джим спустился вниз и вышел в сад, где уже шли последние приготовления. Лорд Дитмар вместе с Эгмемоном обходили столики, чтобы проверить, всё ли в порядке; дворецкий что-то объяснял лорду, а тот слушал и кивал. До начала прибытия гостей оставалось не более пятнадцати минут.

— Где Даллен? — спохватился лорд Дитмар.

— Даллен ещё не вставал, милорд, — сообщил Джим.

— Это уже вконец никуда не годно! — возмутился хозяин. — Кто-нибудь, сходите, разбудите этого соню! Пусть поторопится, если не хочет опоздать к началу.

Без двух минут одиннадцать выяснилось, что Даллен не собирается выходить к завтраку: он сказался нездоровым. Лорд Дитмар был недоволен.

— Капризы это, а не болезнь, — проговорил он. — Ну что ж, как ему угодно. Если он полагает, что без него ничего не состоится, то он ошибается… Ну, а проголодается — сам выйдет.

Первыми, ровно в одиннадцать, пунктуально прибыли лорд Райвенн с Альмагиром. За ними — Дитрикс с Арделлидисом, а потом понемногу подтянулись и остальные гости. Всего приглашённых персон было восемьдесят пять, и каждого следовало усадить за определённый столик. Эгмемон дал Джиму копию схемы расположения столиков, чтобы он помогал встречать и усаживать прибывающих гостей, втягиваясь в роль хозяина. У каждого столика был номер, а в списке гостей напротив имени стояла соответствующая цифра. Чтобы Джим не попал в неловкое положение, Эгмемон подсказывал ему, как кого из гостей зовут. Джим находил в списке имя, номер столика и вёл гостя к нему. Самым трудным было быстро найти в огромном саду нужный столик, не перепутав, и Джим, проводив таким образом восемь или десять гостей, почувствовал, что у него пылают от напряжения щёки, а по спине струится градом пот. Некоторые гости по пути к столику ещё и завязывали светскую беседу, и Джиму приходилось им что-нибудь отвечать, и не как-нибудь, а по возможности любезно и остроумно. Это был настоящий экзамен на гостеприимство и знание правил светского обхождения, и он, надо сказать, дался Джиму не без труда.

Наконец поток гостей иссяк, все сидели на своих местах, никто не был перепутан или обделён вниманием. У Джима уже подкашивались колени, но сесть на своё место было ещё нельзя. Сначала в соответствии с протоколом лорд Дитмар стоя произнёс речь, и Джиму пришлось всё время стоять рядом, пока его спутник говорил. Речь, произнесённая хозяином, ярко свидетельствовала о глубоком уме говорящего, о его совершенном владении литературным слогом и риторическими приёмами, и была награждена долгими аплодисментами. Джим смертельно боялся, что и его заставят говорить, но всё обошлось. Говорили в основном гости, а в промежутках между речами ели подаваемые блюда. Обильно украшенный цветами стол, за которым сидели лорд Дитмар с Джимом, был чуть больше всех остальных и располагался на небольшом возвышении, с которого были хорошо видны другие столики. Все гости сидели на белых лёгких стульях с мягкими сиденьями, а хозяин и его спутник восседали на тяжёлых креслах, весьма похожих на троны. Большинство столиков располагались в тени деревьев, а хозяйский стол стоял на открытом месте, и поэтому над ним был установлен навес, чтобы лорду Дитмару и Джиму не пекло голову солнце, к полудню начавшее пригревать весьма ощутимо.

Чтобы любого гостя можно было без труда услышать, на каждом столике стоял микрофон, который при надобности можно было и выключить. Гости с удовольствием пользовались ими, дабы донести свои слова до окружающих, но не обошлось и без курьёза. Один из гостей, забыв выключить микрофон на своём столике и полагая, что его никто не слышит, сказал своему спутнику:

— Зря я съел этот салат, что-то у меня теперь живот пучит.

Микрофон не был выключен, и его голос раздался на весь сад. Однако так как все собравшиеся были людьми воспитанными, никто не захохотал, всё ограничилось лишь лёгким шепотком и улыбками, а лорд Дитмар так отреагировал на этот случай:

— Дорогие друзья, не забывайте о том, что микрофоны на ваших столиках не выключаются сами по себе. Они установлены для облегчения нашего с вами общения, но если вы не хотите, чтобы какой-нибудь ваш секрет нечаянно стал достоянием гласности, стоит лишний раз проверить, выключен ли ваш персональный микрофон.

Гости сдержанно засмеялись и с этого момента стали внимательнее обращаться со своими микрофонами.

Дитрикс и Арделлидис, сидевшие за одним из столиков, ближайших к хозяйскому, были на редкость требовательными гостями. Точнее сказать, беспокойным гостем был Арделлидис: он то и дело звал официанта по каждому пустяку, капризничал по поводу подаваемых блюд, не всегда желал есть то же, что и все остальные гости, и пару раз требовал подать ему «что-нибудь другое», чем вывел из терпения даже снисходительно относившегося к его причудам Дитрикса. Тот позволил себе мягкое замечание:

— Дусенька, что это ты сегодня раскапризничался? То тебе не так, и это не эдак… Не с той ноги встал, мой сладкий?

Дитрикс сказал это полушутливо, в своей обычной снисходительно-ласковой манере, которой он придерживался со своим спутником, но Арделлидис ни с того ни с сего обиделся. С полными слёз глазами он встал из-за стола, подошёл к лорду Дитмару и объявил:

— Милорд, я с вашего позволения еду домой.

— Что такое, дружок? Что случилось? — спросил лорд Дитмар ласково. — Тебе нездоровится?

— Да, я плохо себя чувствую, аппетит испортился, — сказал Арделлидис. — А этот Дитрикс… — красивые пухлые губы Арделлидиса задрожали, — этот Дитрикс мне хамит!

— Что такое? — нахмурился лорд Дитмар. — Не может быть! Дитрикс! — Он сделал Дитриксу знак подойти. — Подойди сюда, сын.

Он прекрасно знал, что Дитрикс в жизни не говорил Арделлидису резкого слова, и сразу понял, что у Арделлидиса просто очередной «бзик», но продемонстрировал серьёзное отношение к его жалобе. Подошедшего Дитрикса он ошеломил суровостью.

— Сын, твой спутник на тебя жалуется. Что это значит?

— Отец, я не понимаю, — пробормотал Дитрикс недоуменно. — Я ничего такого не сказал, клянусь!

— Нет, сказал, — дрожащим от слёз голосом возразил Арделлидис. — Милорд, он сказал, что я плохо себя веду, что я капризный, взбалмошный и… И глупый! Что мы с малышом ему надоели и он нас не любит!

Дитрикс был ошеломлен несправедливостью этих обвинений — практически клеветы. Он не сразу нашёлся, что ответить. Ситуация была такова, что любые его оправдания прозвучали бы глупо и жалко, и поверили бы не ему, а Арделлидису.

— Дусенька! Детка! — пробормотал он потрясённо. — Ты что-то путаешь. Я никогда такого не говорил! Зачем ты выдумываешь то, чего не было?

По щекам Арделлидиса скатились две бриллиантовые слезы.

— Вы слышали, милорд? — проговорил он тоном жертвы. — Я же ещё и врун!

Лорд Дитмар ласково взял его за руку.

— Успокойся, дружок. Тебе нельзя волноваться… Дитрикс! Твоё поведение достойно порицания. Ты должен немедленно попросить у своего спутника прощения!

— Да я… — начал было Дитрикс.

— Нет, не хочу слышать никаких оправданий, — перебил лорд Дитмар сурово. — Нельзя оправдать поведение, ставящее под угрозу здоровье твоего будущего ребёнка!

— Да, — всхлипнул Арделлидис, чрезвычайно довольный тем, что лорд Дитмар принял его сторону.

— Да я всего лишь… — опять попытался возразить Дитрикс.

Лорд Дитмар поднял руку в знак того, что не желает ничего слушать.

— Сын, я требую, чтобы ты попросил прощения у Арделлидиса и вернул ему хорошее настроение и самочувствие. Офицер ты или неразумное дитя?

— Да, — опять поддакнул Арделлидис, весь полный морального удовлетворения.

— Я офицер, — сказал Дитрикс. — Но я…

— Никаких «но», — жёстко оборвал его лорд Дитмар. — Проси прощения или уходи!

Дитрикс побледнел, прикусил задрожавшую губу, потом выпрямился и, круто повернувшись, стремительно зашагал прочь. Арделлидис, видимо, не ожидал такого поворота. Это было совсем не то, чего он хотел, и он пришёл в ужас — но не от выдуманной им «несправедливости», а оттого, что он мог сейчас потерять Дитрикса. Он и вообразить не мог, что его каприз приведёт к таким катастрофическим последствиям, что ангельское терпение Дитрикса может однажды лопнуть. Он пришёл в такое волнение, что ему действительно стало нехорошо.

— Присядь на моё место, дружок, — мягко сказал лорд Дитмар, вставая с кресла. — Не волнуйся, он извинится. Джим, побудь с Арделлидисом.

Он пошёл следом за уходящим Дитриксом, нагнал его, остановил, и они о чём-то заговорили. Арделлидис, упав в кресло, залился настоящими, а не притворными слезами.

— Он меня бросит… Он бросит меня и детей! — безутешно всхлипывал он.

Джим, как мог, старался его успокоить, подал ему стакан воды и платок, но Арделлидис был безутешен. Он с тоской смотрел на Дитрикса и заливался слезами, судорожно хватаясь за свой живот.

А тем временем у отца с сыном происходил следующий разговор.

— Дитрикс, это не та ситуация, чтобы закусывать удила и показывать норов, — увещевал лорд Дитмар уже совсем другим, не суровым и резким, а мягким и терпеливым тоном. — Ты же понимаешь, что с его стороны всё это было несерьёзно…

— Отец, это было уж слишком, — горячился Дитрикс. — Я на многое смотрел сквозь пальцы, терпел все его бзики и причуды, но это уже ни в какие ворота!.. А ты? Как ты со мной разговаривал? Получается, что я кругом виноват, а я ни в чём не виноват! Я не заслужил, чтобы со мной так обходились!

— Ну, ну. Тише, тише. — Лорд Дитмар с улыбкой погладил сына по плечам. — Да, я был с тобой крут, но я всего лишь подыграл ему. Ты должен был это понять, дружок, и не обижаться, а тоже подыграть, и всё обошлось бы. Ну, извинился бы… От тебя бы не убыло, а Арделлидис не волновался бы так. Сынок, он же ждёт ребёнка — вашего ребёнка! Он носит в себе новую жизнь, которую скоро произведёт на свет. Это самое святое чудо на свете! Его нужно беречь, как зеницу ока! Ведь малыш уже сейчас всё чувствует, поэтому он должен быть окружён только любовью и нежностью. Пусть Арделлидис неправ — прости ему это! И сам попроси прощения, хотя, казалось бы, и не за что. Послушай своего старого отца, дружок: не горячись, будь мудрее. Ты только посмотри на него! — Лорд Дитмар кивнул в сторону Арделлидиса. — Он уже сам раскаивается. Он очень тебя любит и панически боится потерять! А самое главное — он носит под сердцем вашего малыша. Только за это его можно боготворить. Он сейчас святой, и ты должен носить его на руках в прямом и переносном смысле. Иди… Иди, сынок, и помиритесь немедленно.

Дитрикс посмотрел. Арделлидис не сводил с него глаз, полных слёз, умоляющих, испуганных, тоскливых, обнимая обеими руками свой живот. Сердце Дитрикса дрогнуло, сжалось от нежности… Первые шаги обратно к Арделлидису он сделал неуверенно и медленно, но каждый его последующий шаг был твёрже предыдущего. Арделлидис поднялся ему навстречу, протягивая к нему руки, и Дитрикс нежно заключил его в объятия.

— Не плачь, дусенька… Прости меня.

Арделлидис доверчиво прильнул к его груди.

— Ты не уйдёшь? Не бросишь нас?

— Что ты, дуся! Успокойся, всё хорошо… Я с тобой.

Арделлидис задал свой неизменный, уже порядком надоевший, но действительно волновавший его вопрос:

— Ты нас любишь?

— Да… Люблю, малыш, — ответил Дитрикс, но уже не снисходительно и привычно, а с подлинной нежностью во взгляде и в голосе. — Больше жизни люблю.

— Я тоже очень-очень тебя люблю, мой пушистик, — проворковал Арделлидис, гладя коротко стриженую голову Дитрикса. — Давай больше никогда-никогда не будем ссориться…

Приём близился к концу, а Даллен всё не появлялся. Лорд Дитмар, решивший выдержать характер, на протяжении всего завтрака не вспоминал о нём, но под конец его всё-таки одолело беспокойство.

— Может, он и вправду нездоров? Я схожу к нему, — сказал он, поднимаясь.

Он собственноручно собрал на поднос лучшие блюда из сегодняшнего меню, не забыв также о сладком, фруктах и ягодах. Джим, взявшись за поднос, предложил:

— Позвольте мне отнести, милорд.

— Что ж, отнеси, сделай милость, — согласился лорд Дитмар. — И спроси, долго ли он ещё будет упрямиться.

Поднос был довольно тяжёл, и к Джиму подошёл Эннкетин:

— Позвольте мне, ваша светлость. Я помогу вам.

Джим охотно принял его помощь, тем более что он ещё не совсем хорошо знал расположение комнат в доме лорда Дитмара. Он следовал за Эннкетином, пока тот не остановился с подносом у одной из дверей.

— Здесь?

— Да, ваша светлость.

Джим постучал в дверь. Никто не отозвался, и он постучал ещё раз, настойчивее. Из-за двери послышался голос Даллена:

— Кто там?

— Это я, — ответил Джим. — Можно к тебе войти, Даллен?

— Нет, — резко ответили из комнаты. — Я не одет. Я в постели.

— Ты болен? — спросил Джим, хотя ему показалось, что голос у Даллена был вполне нормальный, непохожий на голос больного человека.

— Да, — ответил Даллен. — Не беспокойте меня.

— Поскольку ты не вышел, я принёс тебе поесть, — сказал Джим. — Твой отец сам собрал для тебя кое-что. Он беспокоится, как ты себя чувствуешь.

— Я нездоров и ничего не хочу, — последовал упрямый ответ.

— Я оставлю поднос около двери, — сказал Джим. — Если захочешь, возьмёшь сам.

Джим кивнул Эннкетину, и тот осторожно опустил полный еды поднос на пол возле двери в комнату. Они вернулись к столу, и лорд Дитмар спросил:

— Ну, что он?

— Ваш сын не разрешил мне войти, милорд, — сообщил Джим со вздохом. — Он сказал, что всё ещё плохо себя чувствует, но, осмелюсь заметить, его голос не показался мне больным… Это моё личное впечатление, милорд. Я оставил поднос с кушаньями возле его комнаты.

— Ты всё правильно сделал, мой дорогой, — сказал лорд Дитмар ласково. И добавил, хмурясь: — Даллен ведёт себя вконец возмутительно. Что за ребячество! Какие-то болезни… Ну, ничего, я позже с ним поговорю.

_________________

*блака — ягода наподобие черешни, с красной кожицей и ярко-жёлтой мякотью