Перемещенное лицо. Триада

* * *

«Истребителей» судили через день. Дана вызвали свидетелем, от лица пострадавшего вампира выступал черноокий дознаватель. «Истребители» корчили из себя идейных, обещали Дану страшные кары и заработали по двадцать пять плетей за запугивание свидетеля, по три месяца за оскорбление дознавателя при исполнении служебных обязанностей, по пять лет на попытку умышленного убийства и еще по два года за разжигание межрасовой розни. И год за оскорбление следствия и суда. Чтоб другим неповадно было.

Где им предстояло отбывать срок, Дан не знал, а плети выдавались тут же, причем весьма унизительным способом: усатые дяди гренадерского сложения спустили с «истребителей» штаны, установили их на карачки задницами к публике, головы зажали коленями и принялись охаживать плетками. Задницы распухали на глазах, наказываемые негероически орали, один даже маму звал, когда кончик плетки угодил ему между ног (Дан сочувственно вздрогнул). Судья подозвал его, то есть поманил пальцем, и посоветовал быть поаккуратнее: эти явно не одни, выдадут ли своих – неважно, те пока еще ничего противозаконного не совершили, а начать совершать могут именно с Дана. Кинжал хоть купи, а то ходишь без ничего…

Мун Стамис его за содеянное похвалил, его старший сын зевнул, а Дана устроила дискуссию, и младший сын, он же старший брат, легко доказал, что, поступи Дан иначе, это выглядело бы не просто трусостью, но даже и подлостью, потому что негоже товарища бросать в беде, пусть он и вампир. Он у них в семье был философом.

Только куда интереснее всем, ну поголовно всем, была внезапная привязанность сторожевого дракона, и каждый считал своим долгом выяснить, как пришельцу это удалось и знает ли он нужное слово. Слово Дан знал. Родео. Только там оседлывают бычков сходным образом. Дан ведь гарцевал на драконе совершенно по-ковбойски, хватаясь за шею и хвост одновременно. Ездить верхом, благодаря новомодному хобби Олигарха, он научился, но все же на более подобающих животных...

Один раз его спасла классическая случайность с перебором: он не нагнулся завязать шнурок башмака, он на этот шнурок наступил и выстелился во все свои сто восемьдесят с хвостиком, ободрав запястье и отбив коленку. Стрела сломалась о каменную кладку там, где только что был торс Дана. Поэтому он установил рекорд по бегу на четвереньках, слегка прихрамывая на ушибленную руку и опасаясь стрелы в зад, а за углом принял человеческую позу и установил еще один рекорд, уже по обычному бегу, – и ни разу ведь на болтающийся шнурок не наступил. После этого он купил кинжал, наверное, от стрел отбиваться. Перебрал десятка два, не слушая комментариев оружейника, и остановился на тяжелом, некрасивом, классно сбалансированном тусклом клинке, немного похожем на десантный нож. Хозяин крякнул и извинился: «Я думал, ты болван» – и подарил удобные ножны. Ножичек обошелся в две полных короны, то есть безумно дорого. Хозяин ему еще меч предложил, но меча Дан не держал в руках лет пять… ну да, с тех пор как погиб Сашка, не с кем было тренироваться… и не хотелось.

Уже с кинжалом Дан сходил за пособием. Черт возьми, неужели уже месяц? И ведь все реже вспоминается банк, пенсионерки, уютная комнатенка в хрущевке площадью аж одиннадцать квадратов… Организм решил, что адаптироваться выйдет дешевле, чем рефлексировать на мотивы своей несчастной судьбы.

Карман приятно оттягивали девять корон и несколько соток – все его состояние. Вспомнился Гай, и Дан немедленно почувствовал себя свиньей и отправился его навестить. Гай читал весьма толстую книжку, сидя в мягком кресле у камина, хотя холодно не было.

– Знобит, – улыбнулся вампир, – реакция на серебро. Я рад видеть тебя, Дан. Смотрю, ты вооружился. Можно?

Он протянул правую руку; левая висела на перевязи. Рассмотрев кинжал, Гай одобрительно кивнул и спросил:

– Он без серебра потому, что ты нам поверил, или потому, что тебе просто не пришло это в голову?

– Не пришло, – покаялся Дан.

– И хорошо. Добавки серебра смягчают металл, а это – настоящий боевой нож, не игрушка. Ты умеешь им пользоваться?

Дан пожал плечами. Теоретически. Всего лишь теоретически. Применять оружие против живых людей он не только не умел, но и учиться не хотел.

– Ты сумеешь выжить в нашем мире, – после очень-очень долгой паузы сообщил Гай. Они рассматривали друг друга, и Дан подсознательно искал черты сходства с человеком. И отличия.

– Что такое трансформация в вашем случае?

– То же, что и в любом другом. Изменение. Самоизменение. Я лучше потом тебе покажу, когда плечо заживет.

– А это… больно?

– Весьма. Поэтому мы нечасто трансформируемся. У нас нет нужды или зависимости от природных факторов. Вот вервольф, хоть ты что, в полнолуние непременно меняется, но не в каждое, а четыре раза в год, и в это время им предписано покидать город.

– Нападают на людей?

– Да. Особенно на тех, которые чем-то обидели их. Подсознательно. Человек – не станет, сдержится, а волк нет. К тому же волк теряется в городе… Эти четыре раза в год волк просто доминирует. Совсем. А в лесу – пусть себе доминирует, зайцев ловит да волчиц любит. У них дети только так бывают: зачинают волчицы, рожают женщины. Знаю, что хочешь спросить. Высшие вампиры сохраняют интеллект полностью. Ты умеешь варить кофе? Одной рукой управляться неудобно. То, что ты мне о ваших вампирах рассказывал, здорово смешно. Вот что бывает по слухам. Мы не переносим солнечные лучи – все, вампиры сгорают дотла! Шляпа, перчатки и рукава – этого достаточно. Целый день под солнцем смертелен только для маленьких детей. Осиновый кол – бред. Не пытайся даже. Только серебро. Или… – Он чикнул себя пальцем по горлу и взял предложенную чашку с кофе по-дановски. – Стать вампиром нельзя, можно только родиться. Чеснок мы, как и люди, часто добавляем в соусы, рагу, маринады или в овощные салаты. В гробах не спим. Кусая, не орем диким голосом…

– Все врут, – кивнул Дан.

– Не все. Скорость, реакция, убойная мощь – это правда. Если бы не болт, я легко убил бы всех четверых.

– Ты очень легкий, – увел разговор Дан. Об убийстве не хотелось.

– Вдвое легче человека такого же роста.

– И при этом вдвое сильнее?

– Вдвое? – усмехнулся Гай. – Я тебе действительно потом покажу. Папа поставил тебе метку, я смотрю. Не удивляйся. Мы видим в другом диапазоне.

Они поболтали с час, и Дан отправился в казармы. Скверное для мужчины дело – не иметь дела. Основное занятие – шляться по городу, обстоятельно есть да болтать. Надо было хоть книжку попросить почитать… Ага, конечно. Входит ли умение читать в комплекс эквивалентного обмена? Может, и правда, поучиться чему полезному? Учить его обязаны задарма, и он хоть время убьет.

Здрасьте. У них традиция – по четверо нападать? Даже лестно. Хотя не очень.

– Парни, – примирительно начал Дан, отступая к стене. Город стен. Сплошные дувалы какие-то. Но парни были настроены категорически. Для начала Дан получил в челюсть. И, честно говоря, если б его хотели только попинать, позволил бы без всяких, но его хотели убить. Когда четверо на одного, да с кинжалами, да с крайне решительными рожами… не сынки.

Дан подумал: надо прорываться и делать ноги, попутно оря во все горло, чтоб стража услышала. Не дали. А против четверых, да на скользкой после недавнего дождичка мостовой… не до спортивного поведения. Держись, Лазарь. Нет. Дерись. Лазарь.

И он дрался, равномерно дыша, расходуя силу по полной, не стараясь ослабить удар, бил и получал, но почти не чувствовал боли. Сознание равнодушно фиксировало: дали в глаз, получили в пах, полоснули по спине, пока пируэт делал, но скорости не сбили и нога врезалась в планируемый подбородок, ткнули в руку, получили согнутыми пальцами в горло…

Дан опомнился, только когда услышал киношный хруст. Он держал в объятиях труп, потому что у живых голова под таких углом набок не клонится. Данил Лазарцев только что убил человека. Свернул ему шею. Она хрустнула, и человек умер. Навсегда. Дан бросил труп на одного из двух оставшихся противников и хрипло спросил:

– Довольны? Еще или хватит?

Ага. Коммандо Лазарь из выдуманного мира злоупотреблял такими фразочками. Козел. После такого козлиного вопросика враги в ужасе разбегались или сдавались, а эти только рассвирепели, и было бы Лазарю плохо-плохо, кабы не мелькнула над ним туша нежно любимого дракоши, не плюхнулась на четыре раскоряченные конечности и не приняла бы бой на себя. Бой занял две секунды: первую дракон потратил на располосовывание лапкой одного нападавшего, вторую – на откусывание лапки другому. Собственно, случилось это чудо почти одновременно. Дан за эти две секунды сумел только сесть на скользкую мостовую и не расплакаться, как девочка. Не расплакаться. Господи, а как же хотелось.

Дан перевернулся на карачки. Рвало его долго и активно, даже когда в желудке ничего не осталось. Рядом утешающе клекотал и посвистывал вараноподобный монстр, никакими угрызениями и рвотными позывами не терзавшийся. Милый. Славный монстрик, сохранивший жизнь Лазарю. Дан обхватил зверюгу за шею и поцеловал в нос. Рядом захохотали профессиональные усачи, складировавшие трупы налево, живых – направо. Поровну. Трупов было два. Один – с грудной клеткой, вскрытой ударом когтистой лапы. Второй – с болтающейся под диким углом головой, державшейся только на мышцах и коже. Дан разорвал ему позвоночник.

Тошниться было уже нечем, но его все выворачивало. Потом в горло хлынула водка. Плохая, но очень крепкая, смывшая изо рта вкус рвоты. Потом его куда-то тащили под руки, ноги заплетались и не шли, потом его раздевали, громко жалея загубленную хорошую одежду, остро щипало спину. Дан таращил глаза, отвечал на вопросы, все больше напирая на три слова: «Я его убил», пока чей-то начальственный голос не гаркнул: «Ну убил и убил, а что тебе делать оставалось-то?» Дан заткнулся и наконец начал немножко соображать.

– Дело ясное, – резюмировал черноглазый дознаватель. Не Фин Гласс. – Отомстить решили, мразь этакая. На человека – вчетвером! Покойников зарыть за стеной. Этого, если до утра не доживет, туда же, доживет – так в суд. Страже – благодарность за службу. Перемещенного Дана Лазарцева – в солдатский лазарет до полного выздоровления.

Дракон пронзительно свистнул.

– А тебе – морковку. Есть морковка, стража? Дайте, заслужил.

В солдатском лазарете (точно такой же казарме) Дан отлеживался три дня. Отделался он легче легкого – несколько синяков, порез через всю спину, но глубиной аж полтора миллиметра. И проколотая рука. Одежда и впрямь годилась только на помойку вследствие многочисленных дыр и загрязненности как кровью, так и рвотными массами.

Дан не спал две ночи из трех. То есть он засыпал и тут же слышал хруст ломающихся – рвущихся! – позвонков и чувствовал, как обмякает в руках то, что вот сию минуту было живым человеком. Плохим – хорошие не нападают вчетвером. Идейным ксенофобом, приравнявшим вампиров к клопам и комарам. Блондином, как и сам Дан. Чьим-то сыном. Дан, Данил, Данька, ты человека убил. Хрусь – и все, глаза остановились, сердце замерло. А у него тоже мама есть и тетка Даша. И наплевать им, что сын и племянник собрался Дана Лазарцева жизни лишить. Он – собрался. А Дан – лишил. Взял да и отнял то, чего не давал. И вернуть никак нельзя. Перед мамой и теткой убитого не оправдаешься. И перед собой. Он – убийца.

Он сбежал из лазарета в свою персональную казарму, но и там лучше не стало. Эмоции поутихли, зато включилась размышлялка. Да. Выхода не было. Он не мог знать, что драконий патруль курсирует поблизости, а не в трех кварталах. Его бы убили, потому что только крутой Лазарь из придуманного мира играючи разбрасывает врагов десятками, а в реальности Лазарю с четверкой вооруженных и готовых убить крепких парней не справиться.

Но раз не справиться, раз все равно убили бы, зачем убил он? Мысль была предельно глупая, логических ответов было сто штук, а все равно подгладывало: зачем? Убил. Человек из просвещенного двадцать первого века, из страны, претендующей на повышенную духовность вплоть до второго пришествия Христа, как-то особенно легко впал в дикость и свернул шею. С изяществом киношного Сигала. И с той же небрежностью.

Навестил его Фин Гласс. Ласковый такой. Понимающий и сочувствующий. Но доведенный до нервного истощения (не поспи-ка трое суток вследствие загрызания своей же совестью!) Дан закатил ему монолог. Короткий.

– Вы знаете, что я свел знакомство с вампиром. Они знают, что вы связаны с Гильдией убийц. Так вот, я в нее вступать не намерен ни при каких обстоятельствах. Станете приставать, одно убийство я все-таки совершу. Вопросы есть?

Вопросов не было. Непробиваемая чернота на миг залила глаза, а уж что Гласс увидел с помощью магии, Дан не знал, но главное, что тот ушел. И к черту.

Пойти напиться? До умопомрачения. Чтоб в лучшем случае карманы обчистили, а в худшем – самому башку открутили.

Гай возник. То есть секунду назад его не было – и уже сидит на топчане напротив, без шляпы – значит, солнце село, длинные тонкие волосы неприятно шевелятся, будто живые, хотя дело всего лишь в сквозняке, гуляющем по казарме. Лицо бледное, скуластое, белейший воротник под курткой только подчеркивает эту бледность, и глаза флуоресцируют в полумраке.

– Ты не в порядке, – вынес он приговор. – Что такое случилось?

– Я человека убил, – сообщил Дан. Он ждал уже привычных комментариев, но Гай удивился:

– Что ж за мир у тебя, если мужчина в тридцать лет убил впервые?

– Нормальный мир! Как раз нормальный! – не хуже дракона вызверился Дан. Хватило бы челюстей, тоже бы руку по локоть отхватил. А рука, кстати, уже не на перевязи.

– Нормальный, – согласился Гай. – Но наш – нет. Тебе не понравится то, что я сейчас скажу. Если захочешь, можешь меня ударить. Это не последний раз, Дан.

Ударить не захотелось, а заплакать – очень. Но плакать Дан отучился еще в детском саду, потому что от его слез сильно расстраивались мама и тетка Даша.

– Наверное, для человека очень страшно – убить первый раз, – продолжал вампир-утешитель, – но ты привыкнешь. Нет, не полюбишь это дело, не станешь убийцей по профессии или по зову души, но защитить себя или кого-то другого – сможешь.

– Для человека? – зацепился Дан за абсолютно не важные слова. – А для вампира?

– Легко. У нас иная мораль. Хотя должен уточнить: не уверен, что мне было бы легко убить вампира.

Дан вгляделся в светящиеся глаза. Свет мешал. Да ничего такого глаза и не выражали. Лицо – да, мимика, гримасы, движение век, а глаза – это так, для романов. Сколько раз Дан слышал, что у Витьки леденящий взгляд! Ни фига не леденящий. Просто глаза светло-голубые. И рожа к ним прилагается послушная: велит хозяин ужас наводить – леденит, велит обаять – обаяет.

– Я не человек, Дан, – мягко напомнил Гай. – Смотри.

Он зачем-то начал раздеваться: снял куртку, стянул через голову рубашку, раскинул тонкие руки…

Руки начали меняться первыми: на них появились когти, еще тоньше стала талия, штаны едва не свалились, зато помощнела грудь, засияли фонарями глаза, обнажились зубы, а потом что-то треснуло – и за спиной того, что было Гаем Литом, юношей с одухотворенным лицом, развернулись черные крылья. Действительно как у летучей мыши.

Надо сказать, получившееся создание не было уродливым. Нечеловеческим – да. Челюсти чуть вытянулись вперед для удобства перегрызания горла, уши заострились и увеличились, глазищи стали еще больше – видеть и слышать явно удобнее. Зубки… хорошие зубки.

Взлетать он не стал, но Дан поверил – может. Потому и легче вдвое, чем человек, кости, наверное, полые, крылья, хоть и велики, большого груза не унесут. О, вот еще кожа потемнела. Для лучшей маскировки в ночном небе. Носферату – призрак ночи. Оно было гармонично и естественно, потому даже и красиво. Не голливудская пародия на человека. Просто не человек. Что и требовалось доказать.

Дан кивнул и показал большой палец. Гай подождал минуту и трансформировался обратно. Лицо подергивалось. Ну да, это больно.

– Ты решил, что чудовищное зрелище мигом выбьет из меня дурь в виде угрызений совести? – спросил Дан, подавая Гаю рубашку, которую сдуло на пол движение его же крыльев.

– Что-то вроде того, – кивнул Гай и принялся отряхивать когда-то белую рубашку. – Грязно тут у тебя. И холодно.

– А откуда берутся крылья?

– Вырастают. Очень быстрое деление клеток. Ты ведь меня понимаешь?

– Да вроде. Сродни твоей быстрой регенерации?

– Принцип один. – Гай застегнул куртку и поежился. – Я говорить не могу, голосовые связки тоже меняются, но слышу. Я меняюсь только внешне, оставаясь Гаем Литом.

– Я начинаю понимать, как полторы тысячи вампиров могут опустошить целый город. Ударная авиация, наземные соединения…

– Что? – удивился Гай. – Что ударное?

– Вот то, чем ты только что был.

– Ты поверил, что я не человек?

– А психологически?

– Психологически – тем более.

– Тем более? – поддал сарказма Дан. – Благодарность – исключительно вампирячья черта? Желание помочь? Выбить из одного шока посредством другого?

– В нас много общего, – согласился Гай, – иначе мы не могли бы жить рядом. И я правда хочу тебе помочь. Не потому, что мне тебя жалко, как семье Стамисов. Мы не умеем жалеть. И даже не потому, что однажды ты пожалел меня и однажды спас жизнь. Ты мне нравишься, Дан. Дружба человека и вампира – далеко не самое невероятное, что может случиться.

– Дружба? – без особого протеста проворчал Дан.

– Может случиться. Я не сказал – случилась. Но ведь и тебя это не пугает.

– А должно, что ли?

– После того, что ты увидел, могло.

Дан пожал плечами, и от этого сильно заныла царапина на спине. Гай лекарски ловко содрал с него рубаху – последнюю, посмотрел на царапину, на повязку выше локтя.

– У тебя нет старых шрамов. Какой спокойный мир.

Сашка Симонов мог бы с этим поспорить. Да и конкуренты Олигарха тоже. А три пенсионерки – в ужасе замахать руками. Но Дан промолчал, только сдвинул браслет, чтоб показать шрам на запястье. Впрочем, с располосованным животом Гая это не сравнить.

– Ну, раз впереди у нас возможная дружба, – одеваясь, сказал Дан, – дай совет. Что мне вообще делать? Я ж одичаю и деградирую.

– Делать? – Гай совершенно по-человечески почесал в затылке. – При твоих умениях – поступать на службу. В стражу или в частную охрану. Вряд ли ты сумеешь научиться чему-то еще. Да никто и не станет всерьез учить взрослого. Холодно у тебя. Зимой тебе здесь не выжить, такое помещение не натопишь… да и не дадут столько дров.

Распахнулась дверь и объявились две разодетых в пух и прах персоны. Расшитые длинные куртки, кружевные воротники, блестящие штаны, больше похожие на женские колготки, сверкание камней везде и всюду, включая эфесы мечей.

– Ты пришелец Дан? – через губу спросила одна персона. – Ее светлость герцогиня Фрика хочет тебя видеть.

– Ночь на дворе, – огрызнулся Дан, – я спать хочу. Привет герцогине.

Тут бы ему и конец пришел, потому что кончик меча (натуральнейшая катана, ей-богу) пропорол бы ему горло, если бы на пути меча не встал Гай. Дан хорошо рассмотрел этот кончик, высунувшийся из спины вампира. Кровь шипела и испарялась. Не дожидаясь, когда из него вынут меч, Гай вполне почтительно, даже поклонившись, заговорил:

– Простите его, благородные, он чужак, вряд ли регистратор предупредил его, что желания ее светлости надлежит выполнять неукоснительно.

Кончик исчез. Дан тупо моргал. Насквозь ведь. Просто – насквозь. Как бабочку булавкой. Кусок маринованного мяса – шампуром. Гай повернулся к нему и исподтишка показал кулак. Дан встал с кровати и надел куртку. Простецкую и удобную. Больше в его гардеробе не нашлось ничего, кроме сапог советско-армейского образца. Рубашку он носил третий день, да еще лежал в ней. Впрочем, он в гости и не просился.

Гай поклонился поглубже и попросил разрешения сопровождать их, дабы проследить, чтоб более пришелец таких глупостей не делал. Персоны переглянулись и решили, что герцогиню это развлечет.

Ее сиятельство сияла за внутренней стеной, где располагались кварталы элитной застройки, стража в воротах была пожестче той, которую совсем недавно миновал симпатичный блондин в закатанных штанах из легкого льна. Дана сразу ему объяснила, что простым смертным там делать нечего, ну, он и не совался. А тут вот пришлось. Он все еще был в шоке, но уже не по поводу первого убийства или бэтменовских крыльев Гая, а вот из-за лезвия, выскочившего из его спины.

Дворец ея светлости был дворец. Сиял огнями, сверкал позолотой, блистал инкрустациями – словом, уменьшенная и ухудшенная копия Эрмитажа. Дан ощущал себя туристом, потому не особо стеснялся убогой одежды: ну не надевал же он фрак для осмотра малахитового зала, так и шел в джинсах и сбитых кроссовках.

А зал был малахитовый. Иззолоченный весь вдоль и поперек. Все, что не было зеленое, было золотое, и золотого было больше, чем зеленого. Пока персоны рассказывали о забавных обстоятельствах Дан туристски озирался, но когда внимание публики сконцентрировалось на нем, сразу ощутил, что похож на нищего, забравшегося в Георгиевский зал во время саммита. То есть на бомжа. Немытого, небритого, нестриженого и с помойки одетого. Гай был хотя бы вполне элегантен.

Народу было немного. Человек тридцать. До неприличия декольтированные дамы окружали… окружали… Дан ждал чего угодно, но не этого совершенства. Ибо ее светлость герцогиня Фрика была такой, что всем мисскам любого масштаба следовало немедля надеть паранджи и удалиться в монастырь, дабы не пугать мир своим уродством. Сказочно рыжие локоны вокруг нежно-фарфорового личика, сказочно изумрудные глаза, сказочные плечики… и почти вываливающаяся из декольте грудь тоже сказочная.

– Вампир? Забавно, – хрустально пропела герцогиня. – Симпатичный. И молодой. Зачем ты его закрыл собой?

– Для меня это безвредно, ваша светлость, – весьма изящно поклонился Гай, – к тому же я обязан ему жизнью. Простите его, он не знаком со здешними правилами.

– Безвредно? – задумалась герцогиня, и Дан до одури испугался, что она захочет на это посмотреть. – А если бы клинок был посеребрен, ты бы умер?

– Нет, ваша светлость. Но болел бы. Убивает нас только чистое серебро.

– Забавно. Вампир спасает человека. Даже трогательно. А ты говоришь, Ирис, что они все злые и их надо уничтожить.

Цветочное имя принадлежало мужчине, который проткнул Гая. Гай на него не смотрел, однако тот явно почувствовал себя неуютно. Она дура или просто сдала придворного с потрохами?

– Ну, пришелец, как тебя зовут?

– Дан.

– Ваша светлость, – одними губами произнес Гай, и Дан неумело добавил:

– Ваша светлость.

Прозвучало это примерно как «Иван Игоревич» – так звали непосредственного и не шибко уважаемого Данова начальника. Герцогиня простила невежу.

– Ну, расскажи нам что-нибудь интересненькое о твоем мире. И что это за ужасная одежда? Кит, Ирис, вы что, не могли его сначала помыть и переодеть?

В Дане взыграла плебейская гордыня. Нет, все-таки разночинская. Он был как-никак сыном учительницы и инженера.

– Не представляю, что могло бы заинтересовать вас в моем мире, ваша светлость, – отрезал Дан. Гай закатил глаза. – К тому же я скверный рассказчик.

– Грубиян, – констатировали коралловые губки. – Выпороть и выгнать вон. Научи его хорошим манерам, вампир, иначе в следующий раз я прикажу его повесить.

Дана мигом вывернули наизнанку, спустили с него штаны и выпороли по голому заду на глазах у десятка женщин. За это время Дан уверился, что Владимир Ильич был не так уж и неправ. Очередной шок был так велик, что Дан потерял голос и не доставил герцогине удовольствия своими воплями. Выкинули из дворца его так же – со спущенными штанами, и он пробороздил гравий носом, сверкая задницей. Гай помог ему подняться, причем ловко – за штаны, так что в процессе поднимания он уже оказался одет.

– Застегивайся быстрее, – прошептал Гай, – надо сваливать.

Захлебываясь унижением, обидой и, что греха таить, болью в поротой заднице, Дан путался в пуговицах на штанах и понимал, что выглядит полным идиотом, стоя на ярко освещенной площадке перед входом во дворец. Ночную жизнь вели не только и не столько вампиры, сколько эти вот, во внутреннем городе. Как радостно они смеялись и показывали на Дана пальцами, а его собственные пальцы плясали на пуговицах, ведь только две застегнул, еще целых три. Кольцо веселящихся зевак уже сомкнулось, сквозь замутненное сознание Дана уже пробивались оскорбительные реплики. Гай больше не торопил его, повернул к себе лицом, чтоб хоть никто не видел, как он копошился трясущимися руками, застегивая последнюю поясную пуговицу.

Подняв наконец голову, Дан увидел улыбку вампира. Гай взял его за локоть и повлек по коридору, образовавшемуся в толпе перед этой улыбкой. А у Дана путались не только пальцы, но и ноги, дрожало все внутри и застилало глаза. Идти было больно. Оказавшись наконец в тени какого-то дома, Гай тихо сказал:

– Ну все. Приведи себя в порядок. Заправь рубашку, ремень затяни. Давай, Дан.

Дана затрясло и снаружи. Гай поднял руку, но давать ему по морде для снятия истерики не стал, просто прижал очень холодную ладонь к щеке и вразумительно повторил:

– Нам лучше убраться во внешний город. Тебе помочь?

Кое-как Дан запихал рубашку в штаны, одернул куртку и поправил ремень. Гай повел его, стараясь держаться тени, но как мало было света во внешнем городе, так много было его во внутреннем. Фонари были развешаны по столбам, стенам, кованым заборам и даже деревьям. Народу на улицах было больше, чем во внешнем городе днем. На них обращали внимание, даже пальцами тыкали. Ну да, даже Гай был здесь инородным телом. Здесь порхали тропические бабочки и плавали экзотические рыбки. И все сверкали и сияли так, что Дану хотелось зажмуриться.

А за воротами стало хорошо. Сумрачно. И свидетелей позора не было. И никто внимания не обращал на странную пару.

Гай крепко встряхнул его за плечи. Лучше бы он не подставлял свой живот под катану благородного, и все на свете проблемы были бы решены.

– Тебя ударить? – спросил Гай. – Или все же сам в себя придешь?

– Я…

Получилось заикающееся «йа-а». Когда-то в раннем детстве воспитательница в детском саду поддала расшалившемуся Данилке по попе, совсем не больно, но он был так поражен, что поделился с мамой, а его тишайшая мама устроила воспитательнице жуткий скандал. Это был первый и последний раз в жизни Дана, когда он получал ниже спины. И надо было прожить тридцать лет, чтобы его, как отец-алкаш нашкодившего пацана…

Гай оглянулся по сторонам и коротко сунул кулаком ему в солнечное сплетение. Мир помутнел окончательно, а потом посветлел-таки, насколько это было возможно при наличии двух фонарей на полкилометра улицы.

– Как же так можно? – жалко проблеял Дан. – Вот так просто…

Невесомая рука Гая легла ему на плечо.

– Вот так и можно. Во внутреннем городе закон один – каприз герцогини. Точно так же могли выпороть и любого благородного или благородную.

– А т-тебя?

– И меня. По тому же месту. Мне бы не было больно, но стыд и унижение – те же.

– А когда наказывают вампира…

– Нет, бьют по спине или по груди. Здесь, Дан, действует закон. Нормальный и понятный закон. За дерзость могут сунуть кулаком в зубы, но выпорют только по решению суда и за дело.

– Я ведь…

– Да, ты ничего особенного не сказал, не был груб и во внешнем городе тебе никто бы ничего не сделал. Теперь ты понимаешь, что встреч с благородными лучше избегать, а если не вышло, то засунуть гордость подальше и бить поклоны. Пойдем ко мне. Не спорь. Хочешь неделю обедать стоя? Боюсь, в трактире тебя не поймут.

Он потащил упирающегося Дана за собой, и стало понятно, почему стражники семенили за драконом. Дана тоже влекла ровная и неудержимая сила, и приходилось переставлять подгибающиеся ноги, иначе Гай бы пер его волоком, не выпуская плеча – не самого удобного места, чтоб тащить за него.

– Я тебя одного не оставлю, – внезапно произнес Гай. – Не надейся даже. Конечно, кинжалом по горлу – легкий выход, но должен ли мужчина искать легких путей?

– Я не думал…

– Думал, думал, – прервал его Гай, – только еще не понял, что думаешь. Кому, как не вампиру, видеть тень смерти на лице человека? Дан, я понимаю, за несколько дней случилось больше значимых событий, чем за всю твою предыдущую жизнь. Ты себя спроси, можешь ли ты выдержать или готов сдаться. Есть у тебя характер или ты такой же никчемный, как все прочие пришельцы. Готов ли ты принять трудности этого мира. Если готов, то я помогу тебе. Если не готов, то тоже… помогу. И больно тебе не будет, и страшно тоже. Нет, ты неправильно понял. Я не выпью тебя, помогу легко умереть. Не сейчас. Завтра. Должно пройти время. Никогда ничего не предпринимай по первому порыву.

Дана опять затрясло, как истеричную девушку, он даже вдохнуть глубоко не мог, зубы часто стучали, а сердце их даже перегоняло. Гай чуть не пинками гнал его по улицам, силой втаскивал в дом, силой раздевал догола и швырял носом вниз на диван. Без какого-либо напряжения. Чем-то щипучим он тщательно протер битое место, потом накрыл горячим компрессом, и Дану стало легче оттого, что никто больше не любуется его задом. И так уже многие полюбовались. Он вспомнил «истребителей», их стремительно распухающие ягодицы и свое удивление, смешанное с жалостью и омерзением. А сам попал еще хуже, потому что там были не равнодушные стражники, дознаватели и судьи, но развлекающиеся дамы и кавалеры. Дамы. Его выдрали по голой заднице на глазах хихикающих женщин. Все равно что поимели публично.

Чтобы не завыть, он вцепился зубами в руку. Кровь на вкус была большой гадостью. И как Гай это пьет?

– Решил заделаться вампиром? – сыронизировал Гай. – Я принес тебе водку, может, больше годится для такого случая. Хоть всю выпей. Только не поможет.

Дан хотел было сесть, но Гай удержал, поплотнее прижал компресс, и желание садиться испарилось. Пить водку лежа на животе было неудобно, но Дан все равно глотал, чтобы хоть немного заглушить боль унижения.