Перстень Харома

Репликация восьмая. Странник

Блестящий боб завис над Глаурией и раскрылся. С него вывалилась особь женского пола в транспортном латексе, который начал постепенно таять под солнцем Глаурии, называемом Горело. Тёплые лучи проникли сквозь полупрозрачную оболочку, щекоча онемевшее тело. Блестящий боб выполнил свою функцию и скрылся в обратном направлении, совершенно не интересуясь доставленным грузом, который уже пришёл в себя и лихорадочно искал таблетку моникса[30], путаясь в латексе.

Вспомнив, особа женского пола нашла таблетку в верхнем кармашке комбинезона и сразу же бросила её в рот, а потом, вздохнув, дёрнула транспортный шнур, и бесформенный кусок латекса с ней внутри медленно поплыл вниз. Латексная оболочка медленно вращалась, поворачивая её то к солнцу, то к тёмному звездному небу, но через толстый слой рассмотреть подробности ей оказалось не под силу. Она расслабилась, ожидая, пока не произойдёт приземление, всем телом ощущая парение и лёгкую невесомость, испытывая при этом мимолётную эйфорию.

Но ощущения тревожно напомнили, что она ускоряется чересчур быстро и её внезапно осенило, что происходит не посадка, а падение. Она тихо завыла, повторяя про себя: «Облапошили, гады!» — понимая, что напрасно поверила работникам никому не известной фирмы транспортировки «Дикие гуси». Падение ускорялось, а она, закрыв от страха глаза, ревела, проклиная свою судьбу и то, что она связалась с братьями Хворрост.

Внезапно падение прекратилось, и она напряжённо ждала того мгновения, когда её голова расколется, как орех, о землю, и все её мысли исчезнут навек, выброшенные из черепушки. Последнее мгновение затянулось, и она ждала, когда перед ней промелькнёт вся жизнь, но сериала в её честь не последовало. Напротив, мгновение после её смерти стало таким длинным, что у неё зачесалось в боку. Она протянула руку и почесала, с удивлением понимая, что армагеддон откладывается.

Открыв глаза, они увидела неясный свет, который пробивался через бракованный латекс, чуть не прервавший её жизнь. Раздирая его руками, она высунула наружу голову и вдохнула забивающий рот воздух, который усиленно трепал её волосы, выбившиеся из-под облегающего капюшона.

К своему удивлению, она увидела, что летит на каком-то живом организме, имеющим большие кожаные крылья, которые с необыкновенной мощью ритмично опускались и поднимались, удерживая огромное животное в воздухе. Подняв глаза, она рассмотрела впереди себя три головы на длинных шеях, которые напоминали ей персонажи мультиконструктора на игровом гандикапе[31]. Одна из голов повернулась и радостно открыла широкую пасть.

— Живая!

На её крик обернулись две другие головы, которые рассматривали её с неподдельным интересом. Правда, при этом забыли смотреть вперёд, и она с ужасом увидела, как громадное тело чудовища заваливается влево. Назвать трехглавого летающего зверя иначе, чем чудовище, не поворачивался язык, но оно, вероятно, разумно, так как заметило оплошность и выправило полёт.

Первая голова снова обернулась и спросила, кокетливо скорчив рожу и улыбнувшись:

— Как тебя зовут, милочка?

Девушка немного подумала, включила коммуникатор и, порывшись в головах чудовища, сообщила: — Васабри.

— Меня зовут Габи, — жеманно сложила губки голова. Васабри с трудом выдрала своё тело из остатков латекса, который, почему-то, прилипал к комбинезону и на котором, видимо, самодельным трафаретом написали: «Экспертное качество».

— Ты училась летать? — спросила Габи у Васабри, но её прервала вторая голова:

— Ты что, дура? У неё же крыльев нет! — и с улыбкой повернула голову к Васабри:

— Меня зовут Гайтели.

— Очень приятно, — улыбнулась в ответ Васабри и поняла, что она никуда не долетит: третья голова, забыв о навигации, снова повернулась назад, с интересом её разглядывая.

— А я Гаркуша, — широко улыбнувшись, сообщила третья голова, а Васабри с интересом размышляла о сосуществование разных полов в отдельно взятом теле.

— Ты потерялась? — поинтересовалась Габи, рассматривая её, как игрушку, кем-то потерянную и даром доставшуюся ей.

— В некотором роде, — сообщила Васабри, прикидывая, что на некоторое время не отказалась бы от покровителя. Бросив взгляд вниз, под крыло змея, она увидела ровное, голубое пространство, по которому, сколько видел глаз, катились волны какого-то моря или океана.

— Вы куда путь держите, — спросила Васабри.

— Домой, в Боро, — ответила ей голова, назвавшаяся Гаркушей.

— Боро – это что? — поинтересовалась Васабри.

— Боро – столица Страны Маргов и Фрей, — снисходительно ответил Гаркуша.

«Хорошо, — подумала Васабри, — здесь цивилизация есть. Не одни только змеи летают».

— Почему у тебя губы ядовито зелёные? — спросила Габи, с интересом разглядывая Васабри. Та вытащила из широкого кармана какую-то маленькую цилиндрическую штучку и вскоре Габи светила губами, как у лягушки. Гайтели цвет не понравился, но Васабри покрутила колесико и раскрасила её пасть голубым перламутром. Вытащив из необъятного кармана большое круглое зеркало, Васабри дала возможность змеиным головам увидеть свой новый лик, от которого обе головы остались в величайшем восторге.

Вскоре показался высокий берег, за которым сразу же поднимались горы, через которые змей перемахнул легко, а вот Васабри пришлось прилечь ему на спину, так как она начала задыхаться. Озабоченные здоровьем новой подруги, Габи и Гайтели заставили Гаркушу лететь ниже и дальнейший свой путь они двигались петлями, облетая самые высокие вершины.

Заночевать пришлось в горах, так как ночью с таким ценным грузом лететь побоялись. Укрывшись крыльями, как палаткой, Габи и Гайтели закинули головы на спину и спали вместе с Васабри, поместив её посредине между собой, а мужская половина змея одиноко торчала снаружи, своим грозным похрапыванием разгоняя хищников и охраняя покой остальных голов.

Балдеющий в иллюзиях Странник, совсем машинально, отправил симпоту, чтобы осмотреться вокруг, но готовый сразу же втянуть её в себя при первой опасности. Наружное наблюдение успокаивало, так же, как и клочок амомедара, который таял, отдавая остатки эмоций, жадно поглощаемые глифомами Странника.

Вернувшаяся назад симпота собиралась присоединиться к остальным, чтобы высосать остатки амомедара, но Странник заметил нелогичное в окружении и, вдобавок к одной, отправил ещё несколько симпот. Странное заключалось в том, что он не видел вожака барберосов, Бандрандоса. Такое оставлять без внимания нельзя, потому что Бандрандос за спиной – забвение, а, возможно, ещё хуже – он может содрать сетку Странника, после чего вечная жизнь станет адом.

Проверив всё внимательно, Странник не обнаружил Бандрандоса, и это его смутило, так как говорило о том, что барберос вышел на охоту и где-нибудь затаился, поджидая его промаха. Оставив кокон из амомедаров с опутанным внутри Мо, и прикрыв его экранирующей сеткой, Странник окутал себя найденной замёрзшей водой и неторопливо поднялся над планетой Эраннер, на которой он находился.

Медленно разгоняясь, он направил замёрзшую глыбу к орбите Глаурии, рассчитав траекторию движения так, чтобы она выглядела совершенно естественной, а в конечном итоге Странник предполагал стать спутником Глаурии. Синхронизируя движение с расчётными параметрами, Странник осторожно отправил симпоту в лагерь барберосов, собираясь узнать последние изменения в рекогносцировке сил противника. Оставшиеся в стаде барберосы всполошились, что наводило на мысль об их растерянности.

«У них что-то случилось?» — подумал Странник, считая причиной беспокойства барберосов отсутствие Бандрандос. «Интересно, куда он пропал?» — ожил Странник, и, совершенно обнаглев, раскинул симпоты в окружающее пространство.

К его удивлению, Бандрандоса нигде не оказалось, что само по себе абсурд, точно он растворился в океане Глаурии или рассыпался пылью в космическом пространстве. Покинутые амомедары, оставаясь без присмотра, разбрелись в разные стороны, серебрясь короткими прямыми нитями, натыканными в них вразнобой, которые превращали их в колючее облако.

Странник, пролетая ледяной глыбой рядом с парочкой серебристых ёжиков, не посчитал за труд накинуть на них сеточку и заткнуть им симпоты, чтобы потом, незаметно, прикрыть их льдом и, спрятав свои симпоты, спокойно продолжать свой путь, рассчитав время, когда он скроется на противоположной стороне Глаурии.

Уловка, несомненно, удалась, и никем не замеченный ледяной астероид плыл дальше по своей орбите, никак себя не выдавая. А от кучки барберосов отделился один и стал медленно опускаться на Глаурию. Когда остальные барберосы спохватились, то снова недосчитались двух амомедаров, отчего, недолго посовещавшись, собрали стадо и гурьбой удалились от Глаурии, проклятого места, где пропадают барберосы и амомедары.

Странник облетел Глаурию и решил спрятать пойманных амомедаров в своём укромном месте на планете Эраннер, когда его заинтересовал блестящий предмет, появившийся возле Глаурии, из которого вывалилась латексная оболочка, сразу же полетевшая вниз. Проверив её симпотами, Странник удивился её содержимому и решил проследить её путь до места падения. Облачный слой не давал возможности наблюдать, поэтому Странник отправил симпоты, которые говорили о том, что латексная упаковка зависла в воздухе, двигаясь параллельно поверхности Глаурии.

«Во, как уже научились!» — удивился Странник прогрессу транспортировки, но знакомые ощущения симпот груза не давали ему покоя. Всё же, решив, для начала, спрятать амомедаров, Странник поплыл к планете Эраннер, серым пятном виднеющейся вдали.

Тотам[32] Ай-те-Кон, заскучавший возле станции репликации на планете Контрольная, уже не ждал вожделенных событий, таких как прежде, в те славные времена, когда его друг, сам король Ладэоэрд, приходил к нему в гости и делился последними новостями. Его помощник Метин тоже скучал, так как уже пристрастился к жизни, богатой событиями.

Единственной отдушиной для Ай-те-Кона оставалась Онти, будущая королева Королевства Армильйон, да крылатый юноша Русик, часто залетающий к Ай-те-Кону и с упоением слушающий его истории, которые он сам знал и являлся героем некоторых из них. В устах старого тотама Русик не узнавал себя в его рассказах, удивляясь тому, рассказанному Русику, такому мужественному и героическому.

Что же касается Онти, то она, тренируясь, прилетала к тотаму, потому что ей тоже бывало скучно, а еще ожидала, иногда напрасно, когда появится Рохо, Хранитель планеты Деканат, с которым у неё имелись приятельские и ещё какие-то отношения. Эти «какие-то» отношения длились у них долго, но так и не продвинулись дальше взятия друг друга за ручки. Даже невинные поцелуи не заставляли покрыться румянцем щёки Онти, не потому, что она не умела краснеть, а просто до поцелуев никогда не доходило.

Онти, появившись в небе, внесла суматоху в размеренную жизнь тотама, а Метин, не дожидаясь команды Ай-те-Кона, уже ставил чайник на огонь и подкладывал кизяки в костёр. Пока пили первую кружку чая, по традиции, молчали, а потом Онти рассказала все новости при дворе короля Ладэоэрда. Выпили еще по одной кружке чая, но все новости кончились, и Онти молчала, тем более с тотамом Ай-те-Коном молчание естественно.

Они бы ещё долго сидели и молчали, если бы не станция репликации, которая открылась, и под кольцом репликации появился товарищ Тёмный. Онти радостно поднялась и понеслась к коню.

— Тёмный, ты как здесь оказался?

— А что ты здесь делаешь?

— Я наведалась в гости к Ай-те-Кону, а ты?

— Я по делам, — коротко ответил Тёмный и кивнул гривой: — Пока!

— Эй, я с тобой! — сказала Онти и махнула ладошкой Ай-те-Кону.

— Если так, садись на меня, — предложил Тёмный, но Онти отказалась.

— Как хочешь, — сказал товарищ Тёмный, взмахнув появившимися крыльями и поднимаясь в воздух. Онти вспорхнула за ним, догоняя.

— Куда мы летим? — спросила Онти, пристраиваясь рядом с товарищем Тёмным, но тот загадочно сказал:

— Увидишь.

Полёт проходил скучно, так как Тёмный ничего не рассказывал, игнорируя все намёки Онти, но она всё равно поняла, что летят они в направлении столицы, Арбинара. Что там забыл товарищ Тёмный, Онти предположить не могла, разве что в гости к королю Ладэоэрду.

Когда она увидела Русика, появившегося впереди, то необычайно обрадовалась встрече: тюремное молчание кончилась и можно будет поболтать с другом. Русик бросил обычное: «Привет» — и сразу же спросил:

— Куда путь держите?

— Государственная тайна, — ответила Онти: пусть и Русик помучается.

В это время Бонасис Порфир разбирала травы, привезённые из путешествия, и раскладывала их на столе для просушки. Она так же, как и раньше, возила ремесленные товары из столицы в деревню для обмена на сельскохозяйственные продукты. Травами она занималась от души, а сказать правильнее, от тоски по дочери, Альмавер, которая знала в них толк, в отличие от Бонасис, имеющей весьма поверхностные сведения о действии того или иного снадобья.

Последние вести о дочери, которые она услышала от Рохо несколько лет назад, стали для неё, как лекарство, но оно не залечило душевной раны, а, наоборот, растравило её воспоминания. То, что её дочь осознала их душевную близость, которая строилась с той минуты, когда Бонасис подобрала беспомощный плачущий комочек у себя на крыльце, грело сердце матери, подтверждая их неразрывную связь.

Бонасис сбросила слезу с глаза и взяла в руки гребень, которым с детства расчёсывала Альмавер. Медленно провела по своим коротким волосам, точно расчёсывала свою дочь, вспоминая свои ощущения при этом. «Доченька моя, где ты есть?» — спросила она у воздуха и услышала, неожиданно для себя: «Я тебя жду!» Голос, прозвучавший внутри неё, настолько походил на голос дочери, что Бонасис вздрогнула, поражаясь случившемуся.

За окном раздался хлопот крыльев, и Бонасис выглянула во двор, собираясь увидеть стаю голубей, которых она подкармливала, но для птиц, приземлившихся у неё во дворе, горсти зёрен маловато. С удивлением Бонасис увидела, как складывая крылья, огромный чёрный жеребец окинул влажным глазом двор и уставился на неё, точно видел её в глубине комнаты. Рядом с ним приземлилась Онти, девочка, которую она знала, и с которой довелось несколько лет назад пережить не самые радостные минуты внутри пещеры, заливаемой водой.

Говорили, что девочка будет будущей королевой, и Бонасис этому радовалась, так как девочка оказалась добра и непосредственна, не в пример придворным дамам. Бонасис знала, что её дочь едва не убила Онти, но её не винила, так как тогда она оказалась под влиянием страшного человека – Монсдорфа. Рядом с Онти Бонасис увидела Русика, сущей птицы небесной, и не могла понять, что странная троица делает возле её дома. Она вышла на крыльцо и спросила у Онти: — Кушать будете?

Она всегда готовила обед, забывая, что дочери, Альмавер, нет, поэтому в доме всегда имелось, чем накормить гостей.

— Спасибо, тётенька Бонасис, — поблагодарила Онти, понимая, что угощать тётеньке некого: ни Русик, ни Онти, а тем более товарищ Тёмный в пище не нуждались. Такая особенность их организма пуще всего огорчала маму Русика, Вету, но с этим и ей, и другим приходилось смириться.

— Я приехал за вами, — сказал товарищ Тёмный, а Онти, от удивления, открыла рот: так вот зачем прилетел Тёмный. Русик смотрел на Тёмного и Онти, понимая ещё меньше.

Бонасис не удивилась, что конь говорит, как будто разговаривала с ним каждый день, что, отчасти, походило на правду, так как в поездках она изливала душу своей старой лошадке. Ответ Бонасис поразил Онти ещё больше, чем сказанное Тёмным, так как скрывал загадку, которую она не знала, и, даже, не могла поделиться ей с тотамом Ай-те-Коном.

— Я готова, — сказала Бонасис, прикрывая дверь дома и держа в руках расческу Альмавер.

— Может, вы что-то возьмёте с собой? — спросил товарищ Тёмный, поражённый интуицией Бонасис.

— Мне ничего не нужно, вот только лошадь, — сказала она, показывая на конюшню со старой кобылой. Товарищ Тёмный подошёл к загородке и старая лошадь, увидев его, радостно заржала, протягивая к нему морду.

— Я распоряжусь, и её поставят в королевских конюшнях, — сказала Онти и добавила, — и сама присмотрю за ней.

— Ты добрая девочка, — обернулась к ней Бонасис и спросила: — Ты простишь мою дочь за всё плохое, что она тебе сделала?

— Я зла не держу, — сказала Онти, несмотря на то, что в душе в этом сомневалась. Бонасис, немного смущаясь, уселась на товарища Тёмного и тот, прямо с места, поднялся в воздух. Онти отправилась во дворец, чтобы отдать нужные распоряжения и на минуту залететь домой: увидеть родителей и успокоить Хабэлуана: тот больше родителей беспокоился за свою сестру.

А Русик последовал за Тёмным, чтобы проводить его до станции репликации.

Они подошли к дворцу, и Сергей удивился такому изящному и технически совершенному зданию, стоящему в явной глуши. Кот привычно шагал впереди, когда дверь открылась и на ступеньках появилась стройная черноволосая женщина, которая вела за ручку совсем маленькую белобрысую девочку.

«Это и есть Элайни?» — удивлённо подумал Сергей, теребя свои воспоминания, но не находя там никакого отклика.

— Серёжа, ты вернулся! — воскликнула женщина, сердечно обнимая его и целуя. — Пойдём в дом, ты, наверное, устал?

Сергей шёл за женщиной, которая взяла ребёнка на руки и гостеприимно раскрыла дверь:

— Добро пожаловать домой!

В душе Сергея не дрогнула ни одна ниточка бесчисленных нервов, и он, скорее равнодушно, зашёл во дворец, чувствуя себя совсем лишним. Откуда-то из-за угла выскочила горбатенькая женщина, которая воскликнула: «Элайни!» — и прильнула к Сергею, повторяя: «Вернулся, родименький!». Вышел абсолютно лысый мужчина, который молчаливо подошёл и крепко его обнял, сказав всего лишь:

— Я рад, что ты вернулся!

Все эти люди для Сергея оставались чужими, и он подумал, что кот и конь ошиблись, перепутав его с кем-то другим, на него похожим. Он разочарованно прошёл в зал, куда его вели, и увидел стоящую у окна девушку, которая на его шаги обернулась и её лицо, покрытое грустью, внезапно вспыхнули радостью, и она бросилась к нему навстречу.

Её белокурые волосы распахнулись от бега, полностью обнажая её лицо и девушка, чуть не сбив его с ног, повисла у него на шее, выдохнув одно слово: «Любимый!»

Услышав её голос, Сергей с ужасом почувствовал, что знает её, но чья-то безжалостная рука стёрла из памяти всё следы, связанные с ней. Представив, что почувствует Элайни, узнав от него, что он её не помнит, Сергей смягчился и прижал эту девушку, так незнакомую, но ужасно близкую.

В наступившей тишине, они только сжимали друг друга, когда раздался топот, и тишина сделалась громкой. Он поднял голову и обернулся: в дверях, среди толпы незнакомых ему людей, стояла девочка лет четырёх, которая распахнула настежь глаза и напряжённо на него смотрела.

Сморщив лицо, она спросила:

— Папа? — и Сергей понял, что этим глазам нельзя врать. Идя девочке навстречу, он подхватил её на лету и прижал к себе, понимая, что ребёнок не обманет, а сердце поймёт. Он поднял дочь, ему незнакомую, и пошёл к Элайни, понимая, что они должны быть вместе. Люди у дверей зашевелились и, перешёптываясь, исчезли, вероятно, давая возможность побыть им вместе.

— Я приготовлю тебе ванну, — сказала Элайни, проведя рукой по его щеке, и он кивнул головой, соглашаясь, чтобы выиграть время и, в отсутствие Элайни, собраться с мыслями.

— Папа, пойдём, я покажу тебе мамины рисунки, — сказала девочка, а Сергей даже не знал, как её звать. Он пошёл за своей дочерью, которая тянула его за руку в светлую комнату, где везде лежали рисунки, выполненные углём на бумаге. Сергей удивился, откуда в этой глуши бумага, но её наличие подтверждала высокая стопка в углу. Он взял первый попавшийся рисунок и увидел себя, взял второй и на нём увидел своё лицо, но уже в другом ракурсе.

— Марго, оставь папу, ему нужно помыться, — сказала Элайни, остановившись у двери. Марго взяла его за руку и отвела в большую ванную комнату.

Когда за ней закрылась дверь, Сергей резко вдохнул, задыхаясь, и попросил: «Кот, помоги!» Почему он просил кота, Сергей и сам не понимал, но вдруг его голова стала ему тесной от лавины информации, обрушившейся в неё.

Склонившись к парившей воде, Сергей постоял несколько минут, так что по лицу потекли ручейки воды, а он всё пытался разобраться в том, что ему свалилось на голову. Чтобы не терять время, он быстро окунулся, вместе с грязью смывая с себя своё незнание и раскладывая воспоминания на положенное место. Когда он выходил из ванной комнаты, то знал о прошлом всё, так же, как и о будущем, которое без Элайни и Марго казалось немыслимо.

Зайдя в их спальню, он увидел Элайни, которая меняла простыня на кровати и, ничего не говоря, подошёл сзади, зарывшись в её светло-жёлтые волосы и, вдыхая её запах, сказал: — Как же я тебя люблю!

Она обернулась, понимая, что он окончательно вернулся, так как с первой минуты появления Сергея чувствовала его недоумение и потерянность. Расслабляясь и сбрасывая своё напряжение, она обронила простыня и обняла его за шею, потянувшись губами к его губам, легко их касаясь, чтобы прицелиться и впиться в них до крови и навсегда. Они услышали детский смех и, растерявшись, увидели у двери Марго, которая смотрела на них и смеялась.

— Целуйтесь, целуйтесь, я не буду вам мешать, — пролепетала она, прикрывая дверь, но не успела, так как Сергей подхватил её на руки и закружил вместе с Элайни, смеясь вместе с ней. На их смех заглянула Алида, остановившись у дверей, а под ней проскользнула Бони, косолапо перебирая ножками. Тут же, куда уж деваться, припёрлись Альмавер с Анаписом, напряженно вглядываясь в лица и тоже, расслабляясь, смеялись.

— Кушать будете, — спросила Алида и все хором ответили: — Да!

А Хамми сидел на окне в общем зале и, запустив симпоты во всех сразу, так обалдел от эмоций, что поплыл ушами, которые сосульками свисали с обеих сторон головы.

Манароис, Леметрия и Чери лежали на широкой кровати в доме Манароис и горевали. Собственно, горевала Манароис, а Чери с Леметрией ей помогали, подвывая в нужных местах. Так как запасы «горевания» исчерпались, то они безмолвно лежали, каждая думая о своём.

Леметрия думала о том, что она дура, так как её, вероятно, излечила мальвия и её место в другой кровати, с Перчиком, чтобы быстрее сделать ребёнка. Одно успокаивало, что у них уже есть ребёнок, Витер, но, опять же, так и не насладившись общением с ним, она лежит в этой дурацкой кровати и горюет о каком-то Хранителе, который изменил одной и убежал к другой.

Чери тоже думала о кровати, но о той, на которой она лежала, так как на ней её Фогги кувыркался с Манароис, которая находилась тут же. От этих воспоминаний Чери сделалось нехорошо, и она подумала, не переборщила ли с состраданием. Может быть, достаточно простого сочувствия.

А у Манароис горе имелось не нарисованное, а настоящее, но присыпанное пеплом и притихшее, как ноющий зуб, обманутый анальгинкой. Её любовь, так внезапно охватившая её, пришла одновременно с её необычным возлюбленным, странным образом соединив не соединяемое. Можно представить, какие химические реакции вызвали данное чувство у женщины, а то, что подвигло Хранителя на любовь, никакой химией объяснить нельзя, так как составляющие Хранителя в химические реакции не вступают и не могут влиять на любовный процесс.

Мыслительные процессы женщин прервало ужасное сотрясение всего дома, отчего скудные запасы посуды на кухне у Манароис грохнулись на пол, рассыпавшись глиняными обломками. Они выскочили на улицу, опасаясь, что дом развалится, и они останутся под обломками. Но выскочив, остановились у порога, замерев от ужаса: перед домом возвышалась каменная громадина, которая громко хрустела и, наклонившись к ним, спросила:

— Куда вы девали Бандрандоса?

Сказать глыбе, что Бандрандос превратился в безобидную мышку, очевидно, не следовало: а вдруг эта глыба ему родственник или ей не понравиться такое обращение с барберосом. А ничего не сказать – тоже нельзя, ведь каменная громадина может их просто уничтожить и, к тому же, она, вероятно, способна читать мысли людей и любую ложь разоблачит сразу.

— Банди вместе с Туманным Котом уехал в Боро, — осмелилась сказать Леметрия и застыла, так как громадина тоже застыла, очевидно, туго соображая. На самом деле глыба имела имя, которое для людей звучало примерно так: «Дульжинея».

Можно, конечно, удивляться, почему у Хранителей, Творцов или у тех же барберосов существует разделение имён на женские и мужские. К тому же и сами особи с мужскими именами позиционируют себя, как мужчины, и выбирают образы мужского типа, а женские имена носят дименсиальные структуры в женском образе. Взять, хотя бы, товарища Тёмного, считающего себя жеребцом или Маргину, остающуюся в образе женщины.

Маргину можно понять, она, до перенесения своего эго в дименсиальное тело, существовала, как обычная женщина, чего не скажешь о Хранителях, взращённых такими же Хранителями.

Исходя из таких рассуждений, мы можем только констатировать, что в стаде барберосов, руководимом Бандрандосом, находилась особь с женским именем, называемая Дульжинея, которая стояла сейчас перед домом Манароис и рассуждала, куда, всё-таки, девался Бандрандос, именуемый этими людьми странным именем «Банди». Наконец, что-то решив, она сгребла визжащих женщин в горсть и сообщила им:

— Вы покажете мне дорогу.

Как они будут это делать, зажатые в ладонь, Дульжинею, пока, не интересовало и, распрямившись во весь громадный рост, она считала из жертв направление и пошла на север, шагая широкими шагами. Чери и Леметрия чуть-чуть успокоились, а Манароис, убитая горем, молчала, полагая, что появившаяся глыба, это кара за её любовь к Мо. Леметрия, совсем осмелев, несмотря на толчки под ребро от Чери, пискнула из ладони глыбы:

— Уважаемый, вы не могли бы нас устроить более комфортно?

Чери подумала, что их сейчас утопят в степной речушке, к которой они подходили, но глыба забросила их на свое плечо, которое могло принять не только пленниц, но и свободно разместить на нём дом Манароис.

— Меня зовут Дульжинея, — сообщила глыба и Леметрия снова высунулась со своей вежливостью:

— Я Леметрия, а это мои подруги, Чери и Манароис.

— Что вы делали в голом месте? — спросила Дульжинея, имея в виду степь.

Леметрия подробно принялась рассказывать о Манароис и Мо, об их любви и Дульжинея повернула к ней подобие головы с двумя дырками, которые, вероятно, подразумевались глазами. Манароис, услышав рассказ о себе со стороны, разревелась и подруги, из солидарности, хлюпали у неё на плече.

Одна странность не ускользнула от глаз Леметрии, она заметила, как от лица Дульжинеи посыпались вниз мелкие камешки округлой формы. Леметрия догадалась и удивлённо спросила у неё: — Вы что, плачете?!?

— Ты что думаешь, я каменная, — парировала Дульжинея, вытирая кулаком, величиной с колодец Манароис, дырки для глаз. Манароис снова громко заревела и Дульжинея ей бросила:

— Не реви, твоего Мо у нас какой-то паразит украл.

Такое сообщение не успокоило Манароис, а только раззадорило ещё больше, и Дульжинея пообещала:

— Не реви, я попрошу Бандрандоса, и он освободит Мо.

— Ты его любишь? — набралась наглости Леметрия, и Дульжинея, покраснев камнем, призналась:

— Да!

В это время любимый Дульжинеи находился в Боро, на голове Туманного Кота, который шёл в Академию Маргов и Фрей, на свой урок «Обо всё на свете». Вы не ошиблись, урок так и назывался: «Обо всём на свете», — так как Туманный Кот никогда не зацикливался на какой-либо теме, а шпарил то, что случайно находил в своих дальних глифомах. Вначале Хенк пытался систематизировать знания, но, в конце концов, бросил эту затею ввиду её невыполнимости.

Туманный Кот готовил сегодня сюрприз для учеников, обычно гурьбой и с радостью валивших на его уроки, сбегая, иногда, из тех занятий, которые шли по расписанию. Когда ученики уселись тесными рядами в аудитории, Туманный Кот протянул лапу и снял с головы Банди, вызвав в аудитории громкий смех. Кот прошёлся по кафедре, на которой он находился и изрёк:

— Сегодня, у вас проведёт занятия мой любимый друг, — при этих словах Туманный Кот погладил Банди по голове, а аудитория залилась гомерическим хохотом. Кот помолчал немного, а потом сообщил:

— Я рекомендовал бы вам вести себя вежливо.

Аудитория откликнулась на слова кота весёлым смехом, а Туманный Кот вышел через дверь, не открывая её. Когда, через академическое время, Туманный Кот, подошел к концу урока и вежливо спросил у вышедшего Банди, как прошёл урок, тот показал на ровные молчаливые ряды учеников, покидающих аудиторию.

— У меня стадо покруче, — сообщил ему Банди, но в свои глифомы не пустил, как Туманный Кот не пытался, а ученики, точно завороженные, пришли и на следующее занятие Банди стройными рядами, соблюдая тишину и порядок. Кот шарил по их головам, но кроме новых знаний, ничего не нашёл.

«Чистая работа!» — подумал Туманный Кот, весьма довольный тем, что сдал свои учебные часы Банди. Перчик, который привел Витера в свою школу, узнав от Туманного Кота, что Банди так успешно преподает, привел к нему Витера и попросил Банди:

— Вы не можете подготовить Витера, а то он безнадёжно отстал?

— Могу, — сообщил Банди и забрался Витеру на голову.

Тот не возражал, а иногда брал его на руки и, поглаживая мышку, внимал всему, что вкладывал новый педагог в его девственную голову. Так как голову Витера никто не засорял дурными знаниями, то Банди поместил информацию рационально и правильно, чем весьма увлёкся, в ущерб занятий в Академии с остальным «стадом».

Перчик привёл в школу и Марго, но занятия ей давались с трудом, так как множество ровесников смущали её, и она не могла сосредоточиться на занятиях, боясь отвечать невпопад. Марэлай, опекая свою сестру, везде таскала её за собой, и здесь их роли поменялись: в этой жизни она знала больше, чем Марго.

Хенк и Фогги снова собирались в горы, но Байли, как будто что-то чувствуя, сдерживала Хенка всеми способами. Но Хенк оставался непреклонен: работа есть работа, и, погрузившись на флаэсину, утречком укатил на восток.

Дул попутный ветер и Фогги поставил на носу стаксель, чтобы не морочить голову подбором высоты. Они порядком отдалились от Боро, когда увидели на встречном курсе змея, летящего им навстречу. Присмотревшись, Хенк заметил на нём какую-то человеческую фигуру с копной неестественно белых волос, торчащих ёжиком. Когда змей приблизился, то Хенк с удивлением рассмотрел на нем девушку, весело махающую им рукой.

— Вот, Хенк, мы тебе новую невесту нашли, — сообщил Гаркуша и змей плюхнулся на корму, так что флаэсина едва не перевернулась.

— Осторожнее, ты! — шикнул на змея побелевший Фогги, стоящий у штурвала, и едва выправил курс флаэсины. Девушка легко спрыгнула со змея и сразу представилась, улыбаясь.

— Меня зовут Васабри, — сказала она и протянула руку Хенку. Тот посмотрел на девушку с зелеными, ярко накрашенными губами, потом перевёл взгляд на Габи и Гайтели, с разрисованными мордами и улыбнулся.

— Хенк, — сказал он, протягивая руку, и, кивнув на Фогги, сообщил: — Мой друг Фогги.

Васабри внимательно рассматривала первого и второго претендента на роль покровителя и решила остановиться на Хенке, не оставляя без внимания высокого и симпатичного Фогги. Змей заинтересованно спросил лицом Гаркуши:

— Я тебе нужен? — и, получив отрицательный ответ, быстро умотал вперёд, только его и видели. «Снова рыбу ловить», — догадался Хенк, но отзывать змея не стал: пусть себя побалует.

Девушка по-хозяйски осмотрела флаэсину и принялась выведывать у Фогги, который стоял у руля, отчего флаэсина летает. Фогги показал основной камень, разобрав предохранительную крышку, и тёмный цилиндр кристалла, управляющий гравитацией. Видимо, девушка оказалась весьма продвинутой в технических вопросах, так как быстро схватила суть, а вот Хенк забеспокоился: флаэсина, брошенная на произвол судьбы, могла врезаться в какую-нибудь скалу, так как уже начинались горы.

Он взялся за штурвал, а Фогги продолжал просвещать девушку по техническим вопросам, от которых они перешли к делам Страны Маргов и Фрей. Исходя из вопросов девушки, Хенк понял, что она ничего не знает о Глаурии и с удивлением подумал: «Откуда она свалилась?» Нарушая правила вежливости, он перебил Фогги, что-то объясняющего, и спросил:

— Вы откуда?

— Я с Земли, — ответила девушка, и у Хенка вторично полезли глаза на лоб. Первая мысль, возникшая у Хенк, касалась того, что Глаурии грозят репликации, а вторая касалась девушки – что она здесь делает?

Хенк у неё так и спросил:

— Как вы сюда попали и что здесь делаете?

— Я отправилась на экскурсию на Марс, — соврала девушка, но увидев, что Хенк ничего не понял, добавила:

— У меня сломалась капсула.

Не стоит объяснять, что Хенк ни о каком Марсе не знал, несмотря на то, что расспрашивал Сергея о Земле, к тому же понятие «капсула» ему ни о чём не говорило. Поэтому новая первая мысль посоветовала Хенку отвезти девушку в Эссенариум к Маргине и пусть она, как Хранитель, разбирается с этой девушкой.

Вторая новая мысль советовала быть снисходительнее, ведь девушке и так не сладко, хотя по внешнему виду не скажешь, возможно, она притворялась весёлой.

Вторая новая мысль оказалась права, так как девушка чувствовала себя не сладко, только не по причине присутствия на планете Глаурия, где она чувствовала себя совершенно комфортно. Впрочем, Васабри не собиралась посвящать в свои проблемы встретившихся ей мужчин, к тому же, и причин сделать признание не находилось.

Фогги от технических вопросов перешёл к волшебству, а так как девушка оказалась способной, то вскоре могла свободно выполнить простые трюки с огнём, отчего Хенк забеспокоился: сожгут флаэсину вместе с ними.

Васабри бросала украдкой взгляды и на Хенка, но видя его угрюмое лицо, снова переключалась на Фогги, сияющего, как осветительный шар.

А Хенк решал задачу, что предпринять: нужно закончить исследования горных пород и требовалось отправить Васабри к Маргине. Непосильную Хенку задачу легко решил змей, который успел смотаться к океану, набить свою утробу и вернуться назад. Его трёхголовый силуэт с коротким тройным хвостиком отсвечивал чешуёй под солнцем на фоне тёмного вечернего неба.

Хенк сообщил Фогги, что оставит ему флаэсину и пусть он обустраивает полевой лагерь, а Хенк, вместе с Васабри, слетает на змее к Маргине, чтобы как-то ей помочь. Такая постановка вопроса совсем не понравилась Фогги, и он собрался возражать, но Васабри легко согласилась с Хенком, окинув его странным взглядом. К тому же, они прилетели к месту, где они копали шурфы, и Фогги ничего не осталось, как приняться за разгрузку флаэсины.

Хенк забрался на спину змея и Габи, обернувшись, подмигнула ему и Васабри, ухватившуюся за его талию, и сказала: — Держитесь, голубчики.

Фогги её слова совсем расстроили, но его уже никто не видел – змей оказался высоко в небе, а две фигурки людей, прижатых друг к другу, снизу совсем незаметны.

Несмотря на то, что вверху ужасно холодно, Васабри нравился полёт с Хенком и, даже, по двум причинам. Первая состояла в том, что он правил страной и мог сгодиться при непредвиденных ситуациях, которые ей могли грозить в скором будущем, а вторая состояла в том, что Хенк ей понравился, как парень, простой и надёжный, за спину которого всегда можно спрятаться.

Поэтому она прижималась к нему с приятной неизбежностью, чувствуя его тепло, согревающее её спереди, вспоминая своё, надёжно спрятанное внутри, возбудившее желание обнять и ласкать ... ласкать ... ласкать...

— Крепче держись, — крикнул ей Хенк, когда она, забывшись, принялась водить руками по всему его телу. Она засмеялась ему на ухо и крикнула:

— Не бойся, я держу тебя крепко.

Сказанное звучало двусмысленно, но ей понравилась, и она снова прильнула к нему головой, вспоминая своё, крепко сжимая Хенка руками. Васабри не боялась остановиться на ночлег, не сомневаясь в том, что проведет его, прижавшись к Хенку, но он продолжал путь, как будто спешил.

В это время Маргина кружилась в танце, ведомая самым красивым мужчиной её мечты, который томно смотрел в её глаза, а она тонула в его взгляде. Её женские чувства оставались открыты, и она отключила симпоты, чтобы чувствовать себя только женщиной и не видеть внутренним взглядом ничего вокруг, ни обмана, который может быть, ни неестественности происходящего, ни того, что они любят других, а наслаждаются друг другом.

Возможно, такую ситуацию можно назвать тренировкой, на которой мастер оттачивает своё оружие и набирается опыта. А можно определить, как прихоть двух сущностей, одна их которых вообразила себя женщиной, каковой давно не является, а второй мужчиной, которым никогда не был.

Огромная спальня Фатенот, занимаемая Маргиной, спокойно трансформировалась в танцевальный зал со светящимися канделябрами вдоль стен, а потолок украшали картины в небесных тонах, обрамленные по контуру золотыми завитками, добавляющими торжественности и величия.

Харом неуловимо, но постоянно менял свой облик, зачерпывая образы понравившихся мужчин из глифомах Маргины, и кружил её, подстраиваясь под неё, в лёгком широком танце. Сквозь полузакрытые глаза Маргина видела его силуэт, совсем не всматриваясь, кого он изображает и по привычке, повторяя шёпотом такты.

А змей летел даже тогда, когда настала ночь и всё накрыла звёздная россыпь созвездий, рассматриваемая Васабри с интересом, так как картина неба отличалась от той, которую она видела на Земле. Вначале внизу поблёскивали звёзды, отражаясь от воды, а потом летели над какой-то сушей, которая вскоре закончилась, и снова потянулся океан.

Когда подлетели к новой суше, Васабри, несмотря на холод, уже дремала, и проснулась от того, что змей начал пикировать вниз, а она завалилась на Хенка. Тот, как заведенный, снова повторил: «Держись», — и Васабри послушно обхватила его за талию.

На востоке небо приготовилось принять Горело, местное солнце, которое уже осветило окрестности своего царственного появления, предупреждая о своём ослепительном блеске. В сумраке, в который они погрузились, снижаясь, Васабри рассмотрела впереди какое-то величественное здание на берегу огромного озера, которое, по мере снижения, скрывалось в зарослях обширного сада. Змей, почему-то, приземлился в отдалении от здания, и Васабри спросила у Хенка:

— Что за здание?

— Эссенариум, — ответил Хенк, как будто данное название о чём-то говорило. Змей, потоптав коротенькими ножками по земле, сообщил Хенку:

— Мы полетели в океан.

— На озере, что, рыбы нет? — спросил Хенк, но неволить змея не стал и тот, сделав прощальный круг, отправился по обратному пути к океану.

Они двинулись к зданию, и Хенк забеспокоился: прозрачная стена, которая останавливала всякого, кто намеревался проникнуть в сад, куда-то исчезла. Харом, вообразивший, что Маргина и есть его Фатенот, мог выкинуть всякое, а время, которое, как говорят, лечит, могло отколоть и другой фортель: усугубить болезнь Харома. Хенк осторожно двинулся к зданию, а Васабри шла сзади, немного недоумевая, так как видела, что его что-то беспокоит.

Здание оказалось пустынным и никак не реагировало на гостей. Хенк отправился в спальню Маргины, надеясь найти её там, но его ожидания не оправдались – комната оставалась стерильно пусто. Растерявшись, Хенк решил пройти в спальню, где находилась Байли.

— Кого мы ищем? — спросила его Васабри.

— Мы ищем Маргину, — ответил Хенк, приближаясь к двери спальни Фатенот. Остановившись, он вздохнул и потянул дверь на себя. Издали не разглядеть, но в постели кто-то находился. Они подошли ближе, и Хенк удивлённо замер: из-под полога на него смотрела Маргина и какой-то незнакомый мужчина. Оба оказались неглиже и, вероятно, никто симпот вокруг не разбрасывал, не отвлекая их от прямого назначения: получения наслаждения.

— Хенк, тебя не учили, что нужно постучать, прежде чем заходить в спальню дамы? — покраснев, возмутилась Маргина. Вероятно, она полностью находилась в человеческой сути и, даже, краснела совсем натурально.

Васабри с интересом наблюдала за Маргиной, а ещё с большим вниманием разглядывала голого незнакомца, который понял, что визит гостей затягивается, и сразу встал с постели одетым.

— Харом, — представился он Васабри, а на Хенка посмотрел с сожалением.

— Харом? — удивился Хенк, поражаясь такой быстрой сменой кавалера Маргины. «А как же товарищ Тёмный?» — подумал Хенк, а Маргина ему ответила в его же голове: «Никак! Могут у меня быть слабости». Она окинула оценивающим взглядом Васабри и посмотрела на Хенка.

— Целомудренный мой, а Байли знает, что ты прилетел сюда с этой девушкой? — спросила Маргина и Хенк густо покраснел. Маргина, не стесняясь, запустила симпоты в Васабри, прочитала всё и хмыкнула.

«Если ты собьешь Хенка с пути истинного, ты знаешь, что я с тобой сделаю», — предупредила она Васабри внутренним голосом. Девушка оглянулась, не поняв сразу, но, посмотрев в глаза Маргины, от которых потянуло космическим холодом, решила, что Хенка она, пожалуй, оставит в покое и использовать не будет.

Харом, до этого молчаливо стоявший в театральной позе, бесцеремонно подошел к Васабри и принялся разглядывать ожерелье из сардоникса, висевшее у неё на шее.

— Откуда оно у тебя? — спросил Харом и Маргина удивлённо на него посмотрела.

— Мне его подарил мой любимый кот, — созналась Васабри и добавила, — только оно одноразовое.

— Вижу, — ухмыльнулся Харом, — что уже использованное.

— Ждите в Боро, — сказала Маргина, обрывая Харома, — приедет Тёмный и всё рассудит.

Растерянный Хенк отправился искать змея, но тот, словно чувствовал краткость визита, уже ожидал за кустами бывшей ограды. Васабри плелась сзади, вспоминая слова Маргины. Всю дорогу от Эссенариума до Боро она прижималась к Хенку, но без всякого удовольствия, а он, не собираясь ничего расспрашивать, думал о том, что сказала ей Маргина, ведь он видел выражение лица и Васабри, и Маргины при их разговоре. Еще более странно прозвучали слова Маргины при расставании:

— Возможно, я тебя не увижу, — сказала она Васабри, — будешь на Земле, передай привет бабушке и дедушке.

Когда они остались вдвоём с Маргиной, Харом заметил: — Не нужно, чтобы они помнили об этом.

— Мне тоже не нужно этого помнить, — сказала Маргина и добавила: — Оставь, пожалуй, только безымянное наслаждение.

Харом так и сделал. Хенк и Васабри помнили, что им надлежит ожидать в Боро товарища Тёмного, а больше ничего. А Маргина растерянно подняла на Харома глаза и сказала: — Я сегодня чудесно выспалась и, даже, видела какие-то сны, — она потянулась и спросила Харома:

— Мы же собирались утром пойти в сад? Ты обещал рассказать о своей любви к Фатенот.