Перстень Харома

Репликация седьмая. Фатенот

— Совсем смущён, мадам, что я посмел сейчас, в столь раннюю пору, побеспокоить вас! — закончил декламировать товарищ Тёмный, вспоминая сочинённый им в 1923 году экспромт в честь графини Куин, которой он передал манто из чернобурки от товарища Будённого.

— Ты снова говоришь стихами, Барти? — раздался голос Фатенот, а её глаза через медное зеркало удивлённо уставились на товарища Тёмного, одетого в красную русскую косоворотку, перетянутую шёлковым поясом с кисточками на концах. На голове Тёмного красовался чёрный кожаный картуз с красной звездой и розочкой сбоку.

— Ты не Барти?! — удивилась Фатенот и, забыв об осторожности, повернула к нему голову, рассматривая усатого чернявого красавца.

«Не смотри! Влюбишься, дурр-ра!» — пробурчала одна из невидимых Судеб Времён, висевшая в воздухе надутой совой в углу комнаты.

«Молчи! Сама дурр-ра!» — оборвала её вторая сова, внимательно прислушиваясь к разговору.

— Совершенно верно, товарищ Фатенот, — улыбнулся товарищ Тёмный: — Позвольте представиться – меня зовут Тёма.

— Вы тоже пишите стихи? — спросила Фатенот, глядя на Тёмного, в тоже время, перебирая пальцами разноцветные нити на небольшом ткацком станке.

— Не обучен, — возразил товарищ Тёмный, — но имею склонность к декламированию и пению.

— Может, вы споёте мне что-нибудь из вашего репертуара, — предложила ему Фатенот, продолжая работать.

Товарищ Тёмный кашлянул, поднял вверх руку и запел:

«Эх, яблочко, покатилося,

Красна Армия – воротилася!

Эх, яблочко, цвета зрелого,

люблю красного, люблю белого!

Эх, яблочко, цвета макова,

любит Маня их одинаково!»

Онти, слушая рулады черноглазого красавца, закрыла уши, а Рохо удивленно на неё смотрел – к сожалению, он не мог петь даже так, как товарищ Тёмный.

А вот Фатенот плакала, роняя слёзы на разноцветные нити ткацкого станка, которые тут же меняли свою окраску. Невидимые Судьбы Времён возмущённо кудахтали, теряя перья, которые, вдруг, ниоткуда падали на пол, кружась в воздухе. Фатенот, вытирая слёзы, перестала смеяться и простонала Тёмному:

— Вы больше не пойте.

Отсмеявшись, она подняла глаза на товарища Тёмного и спросила: — Вероятно, вы приехали сюда не для того, чтобы петь песни?

— В вашей жизни присутствовала любовь? — спросил товарищ Тёмный, томно взглянув на Фатенот. Она засмеялась и взмахнула рукой: — Не пытайтесь меня обольщать… — она помолчала и продолжила: — Когда-то я любила Харома, но сейчас очарована другим человеком.

— Сергеем? — спросил товарищ Тёмный, и Фатенот удивлённо окинула его взглядом:

— Откуда вы знаете?

— Может, вы любите след Харома, оставленный на этом человеке? — предположил товарищ Тёмный. Фатенот замолчала, и, даже, её пальцы перестали бегать по ниткам.

— Возможно… — неуверенно сказала она, — …а вам какое дело?

— Сергея любят так же горячо, как вы любите Харома … — начал Тёмный, но Фатенот его перебила:

— Я не люблю Харома … любила … — она растерянно посмотрела на Тёмного: — Вы думаете …

Из угла раздалось явственное покашливание, не сулящее ничего доброго. Фатенот, бросив туда взгляд, растерянно сказала Тёмному:

— Я не могу … Я дала слово …

— Мы с вами вашего слова не нарушим, — пообещал товарищ Тёмный и совы в углу, ожидая, затихли.

— Вы хотите, чтобы я разорвала нити связывающие Сергея и меня? — Растерянно спросила Фатенот.

— Да, — сказал товарищ Тёмный, — если немного подождёте, в обмен на это вы получите Харома.

В углу обе совы почему-то резко закаркали, позабыв, что их лики предполагают разве что уханье.

— Не знаю … — неуверенно сказала Фатенот и, вспомнив, добавила: — Он сейчас должен прийти.

Точно услышав Фатенот, в дверь, неожиданно, постучали, и товарищ Тёмный превратил Онти и Рохо в двух воробьёв на подоконнике, а сам вообще пропал.

— Входите, — крикнула Фатенот, и в комнате появился Сергей, который, оглянувшись вокруг и поздоровавшись, сразу же спросил:

— Вы не подскажете, что связывает Бартазара Блута и Элайни?

— Сейчас – уже ничто, — сказала Фатенот, разрывая скрученные между собой нитки. Две совы неодобрительно заухали, и Сергей растерянно оглянулся, а потом посмотрел на Фатенот, вероятно, ожидая более пространного ответа. В окне появилась морда Флореллы, которая напряженно приставила ухо к окну, но ничего не слышала. Воробьи, сидящие на подоконнике, уставились на неё и плюхнули ей в голову мексиканский сериал. У глеи тотчас из глаз посыпались слёзы и она свалилась вниз, рыдая и переваривая последнюю серию.

— Вам нужно поспешить на станцию репликации, — сказала Фатенот и Сергей настороженно переспросил:

— Вы думаете?

Вновь возникшая в окне глея Флорелла требовала продолжения сериала, но воробьи повернулись к ней хвостиками, отчего она поняла, что «кино» уже не будет.

— Спасибо, — сказал Сергей и вышел. Флорик у порога его спросил: — Что там?

— Очень хорошая женщина, — ответил Сергей и, глянув на хлюпающую Флореллу, спросил: — Кто её обидел?

Флорик хмыкнул, а Бартик неодобрительно на них посмотрел и пошёл утешать Флореллу.

— Куда теперь? — спросил Флорик.

— На станцию репликации, — сообщил Сергей.

Они поднялись в воздух и быстро полетели в направлении станции репликации. Появившийся в комнате прямо из воздуха товарищ Тёмный сообщил для всех:

— Мне тоже нужно спешить, — и направился к выходу из комнаты Фатенот.

— А мы? — спросили воробьи.

— А вы у себя дома, — ответил им товарищ Тёмный и скрылся за дверью. Онти и Рохо снов превратились в юношу и девушку, собираясь уходить, но их остановила Фатенот:

— А вам связать вашу судьбу? — спросила она, держа в руках их нити.

— Мы сами! — хором закричали Рохо и Онти, и Фатенот со смехом отпустила нитки.

Товарищ Тёмный в это время находился на станции репликации.

Барберос Бандрандос понял, что его коварно обманули, но бесполезно не дёргался, понимая, что эмоции ничего не дадут, тем более что окутавший стадо морок лишил их на некоторое время возможности ориентироваться в пространстве и времени.

Вместо бесполезной суеты он принялся вычислять, кто его так хитро подставил и начал перебирать сведения в глифомах, сопоставляя факты. При первом приближении он сразу же подумал о Страннике, который болтался рядом, но, когда присмотрелся к его поведению за последнее время, то понял, что нынешняя акция – не его работа. Странник работал по мелкому, стырит одного амомедара и скроется на время, а чтобы утянуть кучу амомедаров вместе с Хранителем – для него, со стопроцентной вероятностью, слабо.

На планете, которую местные называли Глаурией, кроме Хранителя, украденного Бандрандосом, находились Хранитель, Творец и Координатор, который недавно удалился через станцию репликации. Кроме того Бандрандос заметил на планете ещё одну сущность, не определяемую категорией, но решил, что в силу её немощи брать её во внимание не стоит.

Всё же, стараясь быть последовательным, Бандрандос решил: первое, что он сделает, опустившись на Глаурии – проверит эту невыразительную сущность, так как в непонятном может храниться истина.

То, что похитители находились на Глаурии, подтвердили симпоты, как только морок развеялся. Странника давно и след простыл, так как его симпоты не проглядывались в данной звездной системе, а вот на Глаурии все оставались на своих местах.

Кроме странной сущности, которая переместилась к месту, откуда Бандрандос забрал Хранителя. Он не понимал, куда за такое короткое время девались амомедары и Хранитель, но барберос решил, что на все вопросы ответит странная сущность.

Оставив остальным барберосам разъяснения по общей тактике при непредвиденных обстоятельствах, Бандрандос стал снижаться, направляясь в место, куда переместилась странная сущность. Оказалось, что вместе с сущностью переместилось и ее стадо, с которым она тесно связана эмоционально.

Для Бандрандоса такое положение вещей только на руку, так как давало ему возможность дополнительного воздействия на сущность. Сам себе Бандрандос не мог позволить такой роскоши, потому что такое поведение чревато тяжелыми последствия: отождествляя себя с подопечными, некоторые Хранители и, даже, Творцы создавали очень глубокие зависимости, пагубно сказывающиеся на них самих. Многих таких Бандрандос встречал в виде Странников, опустошенных эмоционально, но не желающих уйти в забытьё.

У Бандрандоса имелась своя философия, которая помогала ему водить своё стадо миллионы лет, не потеряв ни одного барбероса, помогавшая ему всегда иметь нужное количество амомедаров. Это философии поддерживались его барберосы, видевшие реальные результаты неуклонного роста стада и его стабильности.

В сущности, его философия не отличалась сложностью и, переведённая на человеческий язык, гласила: если хочешь иметь кусочек амомедара на вечер, накорми его с утра. Обычно, приземлившись на планету, амомедары напитывались эмоциями, а когда приходила пора улетать к следующей звезде, то оставляли одного недремлющего барбероса, который вёл стадо, а остальные посасывали амомедаров.

Впадая в нечто похожее на транс, барберосы начинали своими симпотами теребить амомедара, извлекая из него эмоциональные ощущения и наслаждаясь ими до следующей звезды. Использованных амомедаров опускали на планету, чтобы они снова набрали эмоций, вырастая до прежних размеров. Амомедарами торговали, но очень редко.

Обычно, их обменивали на что-то чрезвычайно нужное или дарили Хранителям за разрешение пасти своё стадо на планете, но делалось такое нелегально, хотя нарушений законов Кольца в таком дарении не наблюдалось. По негласным законам Кольца принимать амомедаров не рекомендовалось, что, по существу, соответствовало запрету.

Бандрандос приземлился возле дома Манароис, чем перепугал всех помощников Манароис, только Туманный Кот оставался невозмутим и спокоен. Встревоженные коровы поднимали глаза на громадину барбероса и тревожно мычали, что же касается людей, то они растерялись не меньше животных.

— Что это за чудо? — спросила Марэлай, прячась между отцом и матерью, но Хенк ответить дочери не мог, так как и сам не знал, с чем они столкнулись. Поднимаясь выше дуба у колодца, барберос окинул симпотами всю компанию, собравшуюся возле странной сущности, которую млекопитающие называли Туманный Кот, и решил, что так называемый Кот всё расскажет или он его так размажет, что тот будет собирать своё эго не меньше ста гигапрасеков.

К его удивлению кроха Кот, именуемый Туманным, легко согласился обменяться содержимым глифом и Бандрандос заподозрил неладное, но снова взглянув на кроху, понял, что Туманному Коту деваться некуда, кроме как раскрыться.

К тому же сам барберос не боялся раскрыться, так как любой, познавший его философию, становился его сторонником. Кот, пусть и мелочь, но приятно. Таких маленьких сущностей у него в стаде не имелось и это тешило его эго. С этой мыслью Бандрандос раскрылся, объединяя свои глифомы с глифомами Туманного Кота, и погрузил свои симпоты внутрь общего пространства памяти.

Захлестнувшая его волна эмоций, похлеще амомедаров, выбила его эго из колеи, увлекая в столь странный мир, наполненный яркими красками ощущений, неведанных им никогда, что Бандрандос потерялся и не помнил, кто он.

— Кто я? — спросил он у Туманного Кота.

— Ты мышка, — объяснил Кот, подбрасывая из глифом образ мышки. Бандрандос тут же превратился в громадную мышку и Марэлай за спиной родителей некстати захихикала: — Котик сделал себе мышку!

Огромная мышка, осмыслив себя и своё место в пищевой цепочке, увидела новыми глазами Туманного Кота и так задрожала, что в деревне Леметрии, находящейся не совсем далеко от избушки Манароис, подумали о землетрясении, явлении редком, но возможном.

— Ты меня съешь? — спросил Бандрандос, задрожав ещё больше, так, что у Витера, стоящего ближе всех к нему, зубы начали выбивать чечётку.

— Нет, — ответил Туманный Кот, — ты мне друг и в обиду я тебя никому не дам.

С этими словами он лизнул Бандрандоса в нос, а тот, не веря в чудо и подумав, что его начинают кушать, благополучно брякнулся в обморок. Туманный Кот, видя, что переборщил, сказал Перчику: — Принесите ведро воды, — а сам начал впрыскивать в сущность новоявленной мыши эмоции эйфории.

Перчик с маху плюхнул ведро воды в острую морду громадной мышки и та пришла в себя:

— О, тёпленькая пошла, — вытянула она из глифом чьи-то эмоции, хотя колодезная вода холодная, как лёд.

— Ты мне друг? — спросила мышь, обнимая передними лапками Туманного Кота, который исчез под этими лапками.

— Друг, — подтвердил Туманный Кот, выныривая из-под необъятной мышки.

Находиться в плену у влюблённого маньяка оказалось не так просто, и Маргина задним числом пожалела Байли, просидевшую в Эссенариуме намного больше дней. Если в первое время её забавляли возникающие на стене надписи, то на следующий день они вызывали раздражение и желание завыть волком, чтобы разорвать на куски Харома.

Она не знала, что придумал товарищ Тёмный, который пообещал вернуться и всё уладить, но ждала его с нетерпением, и не только из-за Харома. Почему-то так получалось, что все её мужчины обожали ходить на сторону, а потом исчезали из её жизни.

«Может, товарищ Тёмный такой же, соблазнил даму и бросил!?» — подумала Маргина и решила, что если и этот сбежит от неё, то она поставит на мужчинах три больших креста.

Чтобы не тратить время зря, Маргина надумала попробовать себя на поприще психиатра и на второй день вызвала Харома к себе, чтобы он явился перед её ясные очи. Тот надписью на стене сообщил, что не может появиться перед любимой в своём виде, так как не хочет её пугать.

«Какие скромные у нас пошли маньяки», — подумала Маргина и почувствовала, что её слова не очень понравились Харому. Она решила, что разговора не избежать и предложила:

— Ты можешь принять облик Мо, — и Харом ответил на стене: «Могу», — появляясь перед Маргиной огромным рыжим котом. Маргина рассмеялась – она-то думала, что Харом появится в человеческом образе Мо.

«Человеческий вид Мо вызывает у тебя неприязнь», — ментально сообщил ей Харом и Маргина, ещё вздрагивая от хохота, с удовольствием уцепилась руками в так знакомую шерсть кота.

«Ах, как приятно!» — млела она и, забравшись коту на спину, приказала:

— Вези меня в сад!

Она прилегла на мягкий рыжий ковер и закрыла глаза, ощущая плавную ходу Харома. «А, ну его, разговор этот», — расслабилась Маргина, откладывая лечебные процедуры для Харома на потом ... потом ... потом ...

Проснулась оттого, что ей стало холодно. Оказалось, что она совсем погрузилась в человеческие рецепторы, заснула и почувствовала холод, хотя ей никакой мороз не страшен и, даже, в космосе она свободно может существовать. Харом, словно заведенный пружиной, всё также кружился по саду, невзирая на то, что наступил вечер.

Несмотря на то, что сон ей не нужен, она почувствовала огромный подъем сил, и подумала, что напрасно Хранители пренебрегают таким человеческим способом концентрации внимания. Поднявшись и усевшись на Харома, она посмотрела на звёзды, вынырнувшие в небе, потянулась и спросила:

— Харом, какое лицо у Фатенот.

— Волшебное, — заворожённо ответил Харом, и Маргина с любопытством заглянула в его глифомы. Она увидела лицо невзрачной женщины со странно искривленным ртом, делившим лицо на две половинки: одна улыбалась, а вторая казалась печальной.

«Что он в ней нашёл?» — подумала Маргина, и, спохватившись, быстро закрыла свои глифомы, чтобы Харом нечаянно туда не заглянул. Но ей не стоило беспокоиться, так как Харом поплыл на волнах воспоминаний, распечатывая их из глифом и извлекая под свет загоревшихся в небе звёзд. «Чтобы моль не съела», — хихикнула Маргина, закрываясь от Харома совсем, так как не хотела разрушать его святыню.

— Я похожа на неё? — спросила Маргина, погасив в себе все каверзные мысли, которые, как шило в мешке, так и пыжились проткнуть её добродетельную мину.

— Ты? — удивился Харом, безжалостно отвлечённый от своего идеала.

— Нет, — возмутился он, уличая Маргину в посягательстве на святое.

— Не похожа? — невинно переспросила Маргина.

— Да, — согласился Харом, потом растерянно добавил: — Нет ... да ... нет ... — он зациклился, и Маргина почувствовала, что мыслительный процесс в теле кота взорвался по экспоненциальной кривой, так что температура его тела мгновенно подскочила на пару тысяч градусов.

Если бы вместо Маргины на Хароме сидела Фатенот, то расплавилась бы за пару секунд, каплями стекая на землю. Запахло жареным.

Маргина, дымясь, соскочила с Харома, а он, потеряв образ кота, сгрудился яркой разжаренной кучей, которая постепенно остывала, темнея внизу. Решив, что для начала достаточно, Маргина ушла во дворец, где стала под душ, который с шипением её остудил.

А потом легла в чистую кровать, прикрывшись крахмальной простыней, и включила человеческие чувства, радостно засыпая и улыбаясь человеческим снам, которые собиралась извлечь из своих глифом, точно барберос, сосущий амомедара.

Вообще-то, добираться на перекладных до Земли не очень приятно, тем не менее, товарищ Тёмный преодолел длинный путь и теперь, широко раскинув крылья, снижался над Крымом, догоняя Ил-96, летящий из Турции в Москву.

Стюардесса Ксения, которая принесла воды командиру, совершенно случайно выглянула в иллюминатор кабины и увидела за бортом самолёта товарища Тёмного в лошадиной ипостаси, лихо ей подмигивающего.

— Михаил Семёнович, лошади летают? — спросила Ксения, предполагая, что командир экипажа знает всё.

— Летают, — сообщил командир и добавил: — Пегасы. Стихи хочешь писать?

— Нет, не хочу, — сообщила Ксения и снова спросила:

— А лошади подмигивают?

— Лошади нет, — глубокомысленно изрёк Михаил Семёнович и, посмотрев на второго пилота, добавил:

— А, вот, жеребцы – непременно!

— Михаил Семёнович, мне в иллюминатор какой-то жеребец подмигивает и рожи корчит, — пожаловалась Ксения, показывая на товарища Тёмного. Командир экипажа долго разглядывал Тёмного в окно иллюминатора и с осуждением посмотрел на второго пилота, вспоминая, что они пили вчера вечером. Не решив данный вопрос, Михаил Семёнович, так и не ответив Ксении, спросил у неё: — У нас коньяк есть?

— И мне, — добавил второй пилот, разглядывая в иллюминаторе злополучную лошадь.

— А кто же самолёт будет вести? — озабоченно спросил Михаил Семёнович, и второй пилот ответил:

— А автопилот на что!

Когда они выпили по сто пятьдесят коньяка и снова выглянули в иллюминатор, то лошади уже исчезла.

— Это всё хитрые хохлы, — решил Михаил Семёнович, — хотят, чтобы мы через их Украину не летали.

Товарищ Тёмный, избавив от головной боли командира экипажа, спикировал вниз и продолжал полёт вдоль русла реки Днепр, включив в свой песенный репертуар подхваченную симпотами песню:

«У прибрежных лоз, у высоких круч и любили мы и росли.

Ой, Днепро, Днепро, ты широк, могуч, над тобой летят журавли».

Чтобы лучше передать ощущение песни, товарищ Тёмный превратился в одинокого журавля, а так как его образ он взял из головы школьника Гришы Андросова из Запорожской школы номер 112, то его журавль больше походил на гуся. Жители Андреевки и Ульяновки слышали громкое пение в небе, но видели над собой только гуся, отчего ночной охранник клуба «Марко Поло», идущий после дежурства домой, глубокомысленно изрёк:

— Гуманоиды прилетели за нашими душами.

В это же время, выехав из Киева, по обуховской трассе мчался Сергей на красной «Яве», обгоняя попутные машины, испытывая от движения щенячий восторг, и детское ощущение свободы. Когда-то, в детстве, у него оказалась «Паннония», подаренная отцом, на которой он гонял по Власихе, чувствуя себя лучше всякой птицы и всем телом ощущая мощь мотора, способного нести десяток таких пацанов, как он.

Столь простой способ окунуться в беззаботное детство, оказал терапевтическое действие, позволяя решать задачи психологии простым методом. Куда-то в сторону ушла Светлана со своим начальником, и казалось смешным держаться за женщину, которую, как оказалось, совсем не любил. И жизнь становилась проще, только жми на газ, и крути руль на повороте, который, точно его звали, вырисовался впереди.

Товарищ Тёмный тоже ощущал восторг от полёта, но романтические бредни он оставил на потом, так как времени оставалось в обрез, и объект приближался к точке Х с неотвратимой неизбежностью судьбы. Тёмный летел над Днепродзержинском и уже видел четырёхэтажную башню шлюза Днепровской ГЭС и находящееся за ней рукотворное море.

Чтобы улучшить аэродинамику, товарищ Тёмный оставил образ журавля и превратился в диск, со скоростью истребителя пронзая небо. Миновав Кременчуг и Светловодск, диск летел над морем, точно пущенный чьей-то могучей рукой. Оставив слева от себя Черкассы, диск устремился к Каневской ГЭС, ещё больше ускоряясь.

В этот субботний день Галя Столярчук, вышла на балкон развесить бельё и, сделав своё дело, собиралась уходить, когда перед её глазами на огромной скорости пролетел диск, который за мгновение оказалась над Каневским морем.

— Міша, ти бачив? — спросила Галя у мужа. Миша, смотревший футбол, кроме нападающих своей команды никого не видел и, поэтому, не понимая, спросил:

— Что?

— Тарілку з інопланетянами бачив?

Миша внимательно посмотрел на Галю и заботливо спросил:

— Ты сегодня таблетки от давления пила?

— Ти мені не віриш? — обиделась Галя.

— Верю, — сказал Миша и, подумав, добавил:

— Когда приедет Серёжа, ты много не пей.

В это время Серёжа приближался к повороту на Халепье, в который вписался, не сбавляя скорости. Он уже повернул, как увидел перед мотоциклом рыжего кота в красной шляпе, сидящего на дороге.

Сергей тормознул и вильнул к обочине, но кот, зараза, бросился туда же. Нажимая на тормоз, Сергей почувствовал, как мотоцикл вздыбился задним колесом, выбрасывая его из сидения на траву у дороги. Когда он открыл глаза, кот сидел над ним и смотрел ему в лицо.

— Живой? — спросил он, лизнув его по лицу. Сергей приподнялся и оглянулся. Мотоцикл валялся недалеко от дороги, а Сергей с котом оказались на пропахшей мёдом и ещё какими-то вкусными запахами цветущей поляне у поворота.

— Элайни! — неожиданно вспомнив, воскликнул Сергей, а рыжих котов вдруг стало два и они в один голос ответили: — Элайни, Элайни!

«Мне что, мерещится?» — подумал Сергей, протирая глаза, а два кота снова разделились, и их стало четверо, но мельче.

— Элайни? — растерянно спросил Сергей, не очень надеясь на своё зрение, а несколько пар рыжих котов дружно ответили писклявыми голосами: — Элайни, Элайни.

Потом их стало в два раза больше, потом ещё в два раза и скоро всю поляну вокруг Сергея засыпали маленькие рыжие котики, каждый из которых был Элайни.

— Ты мне друг? — спросила мышь, обнимая передними лапками Туманного Кота, который исчез под этими лапками.

— Друг, — подтвердил Туманный Кот, выныривая из-под необъятной мыши, и спросил:

— А ты не можешь стать меньше?

— Могу, — сказал Бандрандос и уменьшился до размеров Туманного Кота.

— Понимаешь, э ... э ... — начал Туманный Кот.

— Меня зовут Бандрандос, — подсказал барберос.

— А тебя нельзя называть короче ... — задумался Туманный Кот и предложил: — Например, Банди? — и кот застыл, уставившись на барбероса и ожидая ответа.

— Замечательно, — согласился барберос, — мне нравится.

— Обычно, мышки намного меньшего меня, — продолжил Туманный Кот.

— Такие? — спросил Банди, уменьшаясь ещё.

— Такие, которые могут кататься на мне, — подсказал ему кот.

— Замечательно, — согласился Банди, уменьшаясь ещё и забираясь Туманному Коту на голову.

— Слава богам фрей, — вздохнула Чери, отпуская Дуклэона, которого она с появления барбероса прижимала к себе. И напрасно, так как вся детвора понеслась к Туманному Коту и у него на голове принялись гладить Банди, который млел под их руками, точно объелся амомедаров.

Взрослые собирались вмешаться, но Туманный Кот их успокоил, вложив им в голову нужные мысли. Хенк, переговорив с Перчиком и Фогги, предложил собираться и лететь в Боро. Их жёны тотчас же согласились, решив, что Манароис, как будто, ничто не угрожает. Но они ошибались.

Манароис, которая так и осталась там, где стояла, неожиданно для всех быстро подошла к Туманному Коту, взяла в руки Банди и спросила:

— Куда ты девал Мо?

Остальные не поняли ничего в этом демарше, так как не присутствовали при похищении Мо. Банди, чувствуя себя немного неуютно в руках Манароис, считывая её мысли, стесняясь, признался:

— У меня его украли.

Слова Банди поразили Манароис, которая сразу же ему поверила. Расспросив Банди подробнее, Манароис узнала всё о похищении, а фактически – ничего, так как Банди и сам не знал, кто у него украл Мо. Манароис снова застыла в прострации, понимая, что не в её силах найти любимого.

Подошедший к ней Хенк, немного успокоил её, сообщив ей, что Мо, в отличие от людей, бессмертный, и не может исчезнуть.

Это немного успокоило Манароис, но потом она сообразила, что может умереть от старости, но так и не увидит своего любимого, и эта новая мысль вызвала в ней лавину печальных мыслей, которые, в конце концов, укатали Манароис и она, прислонившись прямо к стене своего дома, заснула.

Чери, жалея свою бывшую соперницу, приняла решение остаться при ней, пока та не почувствует себя лучше. Леметрия, не собираясь покидать подругу, сообщила, что тоже остаётся, а остальным пришлось погрузиться на флаэсину и, вместе с Туманным Котом и Банди, отправиться домой, в Боро.

Она проснулась от того, что почувствовала на себе чей-то взгляд. Открыв человеческие глаза, Маргина увидела перед собой Харома, который оказался в первоначальной личине, то есть, состоящий из груды камней. Он уставился на неё своими маленькими глазками, поблескивающими в тени камней и спросил:

— Ты кто такая?

— Какой красивый вопрос, — ответила Маргина, не поднимаясь с постели, и добавила: — Меня зовут Маргина.

— А что ты делаешь в постели Фатенот? — озадачил вопросом Харом.

— Я, неким образом, её заменяла, — сообщила Маргина, поднимаясь из чужой кровати.

— Мы, что, спали с тобой вместе? — опять спросил Харом.

— Тебя это беспокоит? — в ответ спросила Маргина и добавила: — Раньше такое тебя не останавливало.

Харом погремел на месте камнями, сказал: «Извини», — и потопал на выход. «И, что он хотел сказать?» — осталась в недоумении Маргина, но симпоты раскидывать не стала – она по-прежнему не любила копаться в чужих глифомах.

Поднявшись, она вышла из дворца и увидела Харома, сидящего на берегу озера Байлези, погрузив ноги в воду. Маргина пошла к Харому по аллее, которая шла до воды, и, совсем крошечная, присела рядом с каменной горой.

Рядом с фигурой Творца Глаурии она, со стороны, казалась ещё меньше.

— Ты любишь другого, — после долгого молчания сказал Харом.

— Да, — ответила Маргина, соглашаясь.

— Его здесь нет?! — то ли спрашивая, то ли утверждая, сказал Харом.

— Он вернётся, — убеждённо сообщила Маргина. Харом зашевелился, грохоча камнями, и торопливо сказал:

— Ты свободна … — он хотел добавить ещё что-то, но промолчал, а Маргина не допытывалась.

— А почему вы расстались с Фатенот? — она осмелилась затронуть скользкую тему. Харом молчал, и Маргина думала, что уже не дождётся ответа, как тот ответил:

— Она считала меня недостаточно красивым.

Маргина сидела минуту неподвижно, а потом откровенно расхохоталась во весь голос. Харом удивлённо повернул к ней каменное громадьё, именуемое лицом, и рассматривал лилипутку, смеющейся над ним.

— Ты считаешь, что это смешно? — спросил он, но без угрозы.

— Харом, ты тормоз, — ответила Маргина и добавила: — Ты что, не можешь изменить свою внешность?

Она и сама задумалась, что помешало Творцу Глаурии сделать такую мелочь, как изменить внешность. «Вероятно, когда это произошло, он оказался невменяем», — подумала она и решила немного просветить Творца.

Затем открыла свои глифомы и позволила Харому в них ковыряться, что сразу почувствовала. Харом сгрёб все в кучу, загрузил в свои глифомы, а потом принялся перебирать симпотами.

Маргина влезла к нему своими симпотами и принялась просвещать его, удивляясь скудности знаний в области отношений с женщинами.

«Что за мужчины!» — возмущалась Маргина, и Харом осторожно отодвигал свои симпоты. «Создают миры, а поинтересоваться, что нравится любимой – не удосуживаются», — возмущалась она, тыкая симпоты Харома в нужные глифомы.

Тот покорно следовал за её симпотами, но вскоре Маргина, неожиданно для себя, человеческими глазами увидела рядом с собой Тёмного, сидящего на берегу.

— Тёмный, ты вернулся? — радостно воскликнула она, обнимая его и целуя. Погружаясь в него симпотами, чтобы слиться с ним воедино, она обнаружила чужие симпоты и с ужасом поняла, что целует и обнимает Харома. Харом был ошарашен не меньше – такого напора страсти ему наблюдать не доводилось, и он растерянно смотрел на Маргину.

— Харом, это ты?! — возмутилась Маргина и крикнула: — Немедленно сними чужое лицо.

Харом возвратился к своей бесформенной фигуре, опустив вниз нескладные каменные руки. Марина, немного остыв, поняла, что сама виновата, так как Харом черпал образы из её глифом, а то, что у него получилось так правдоподобно, говорило о том, что Харом, всё-таки, талантлив. «Недаром он Творец», — совсем расслабляясь, подумала Маргина.

— Вот видишь, у тебя получается, если хочешь, — приободрила она Харома, — ты понял, что я хочу видеть Тёмного, и сразу в него превратился. Когда увидишь Фатенот, прочитай её мысли и узнай, каким она тебя видит.

Харом, как ученик, сосредоточенно слушал Маргину, снова перебирая её глифомы, и она открылась совсем – пусть увидит и узнает, что такое любовь, что такое человеческая жизнь, которой она жила и которой он награждал людей, созданных им самим. Харом снова застыл, переваривая полученное из глифом Маргины и понимая, как много он потерял в своей длинной жизни.

Маргина и себе паслась в его глифомах, запасливо наполняя свои. Знания Харома она не понимала, но попытается освоить их потом, когда отлюбит свое с товарищем Тёмным и когда жизнь потечёт счастливым ручьем. Когда они закончили обмен, то стали как будто прозрачны друг для друга, точно сестра и брат, объединённые прошлой общей жизнью, или как муж и жена, знающие всю подноготную друг друга.

Харом приобрел вид мужчины, образ которого Маргина не помнила, но ей не отторгался, и она по-доброму улыбнулась внутри себя: Харом всё еще экспериментировал, создавая образы приятные ей.

— Всё хорошо, Харом, — она обняла его по-братски и он, обняв в ответ её, внутренне восторгался ей. «Притормози, Харом, — остановила его Маргина, — я люблю другого».

— Я понял, что это такое, — ответил ей Харом и снова нежно обнял её, к тому же и симпотами внутри.

«Притормози, Харом!» — засмеялась Маргина, ощущая себя свободной и счастливой.

— Ты можешь идти куда угодно, — сказал ей Харом, — ты совершенно свободна.

— Я знаю, — сказала Маргина, — отныне здесь место, откуда мне не хочется уходить.

Она опустила свои руки и случайно увидела на них перстень с зелёно-голубым амазонитом и браслет из серого металла, усыпанный камнями из селенита. Сняв их с рук, она протянула всё Харому: — Отдашь Фатенот.

— Ты знаешь, что он принадлежит королеве, — ответил Харом, возвращая ей перстень.

Какая-то настойчивая тварь жужжала прямо в ухе. «Пчела», — подумал Сергей, с трудом открывая глаза. И тут же резко ударили лучи солнца, ослепляя его. Под носом шевелилась сочная невысокая трава. Воздух, пропитанный мёдом, кружил голову, раздражая резким ароматом. Впрочем, голова кружилась сама по себе, вероятно, он крепко приложился об землю.

— Живой? — нависла над ним лошадиная морда.

— А где Элайни? — спросил Сергей, разыскивая глазами рыжего кота.

— Элайни на Глаурии, — сообщила лошадь, — поторопись, у нас не так много времени.

«Так мне показалось!» — подумал Сергей, вспоминая двоившихся рыжих котов, которых он принял за Элайни. «Какая Элайни?» — подумал он, припоминая, но девушку с таким именем он не знал, в тоже время это имя казалось ему необычайно знакомым. У него была девушка, Светлана, но они с ней расстались, а из других девушек, которых он знал раньше, ни одна не имела такого странного имени.

Сергей приподнялся. В нескольких метрах от него в пыли валялась на боку «Ява». Странный, геометрически ровный, кружок зелёной травы, на котором он находился, окружала безжизненная взрыхленная поверхность, тянущаяся до самого горизонта.

Подняв голову вверх, Сергей увидел глубокое чёрное звёздное небо и одинокое солнце, слепящее глаза, как прожектор. Солнце высвечивало прозрачный цилиндр, который, окружая Сергея и странную лошадь, поднимался вертикально вверх, обрезанный в метрах двадцати выше. Оглянувшись назад, Сергей с удивлением заметил огромный, в полнеба, бело-коричневый шар, который, подсвечивая всё вокруг, выкатывался из-за горизонта.

— Где мы? — спросил Сергей у лошади, так как, кроме неё, никого вокруг не увидел.

— На Каллисто[29], — ответила лошадь, — поднимайся, нечего валяться.

Сергей поднялся. Удивительно легко двигалось, и Сергей даже подпрыгнул от ощущения эйфории. — Не балуй, — строго сказала лошадь, — забирайся на меня.

Сергей легко, как пушинка, вскочил на лошадь и та, прямо с места, прыгнула вверх, отчего у него захватило дух. Громадный Юпитер заполонил всё небо и, даже, солнце поникло перед его мощью.

Но удивляться не приходилось, так как нелепее того, что он находится на спутнике Юпитера, могло быть только то, что всё ему снится. Сергей ущипнул себе руку, но сон не проходил, а лошадь хмыкнула и, издеваясь, сказала внутри Сергея: «За задницу – эффективнее». Вверху возникла чёрная дыра, которая по спирали засосала окружающие её звезды, и куда неудержимо тянуло их.

От страха у Сергея задёргалось веко, а лошадь заботливо сказала, странным образом повернув к нему голову:

— Тебе, лучше, этого не видеть, — и Сергей не видел, так как его благоразумно отключили от действительности.

Сколько можно жужжать над ухом!

«Тварь, — сердито подумал Сергей, потом вспомнил и передумал: — Это не тварь, это пчела, которая отвратительно воняет мёдом, отчего у меня болит голова». Он зажмурился, открывая глаза, так как прямо в них светило солнце.

Нос щекотала травинка, а вокруг шевелилась сочная невысокая трава. Воздух, и правда, пропитали медовые запахи, которые Сергей решил считать целебными, вздыхая на полную грудь.

— Живой? — нависла над ним знакомая лошадиная морда и ухмыльнулась: — Вам кофе в постель или простой водички хлебнёте.

Сергей поднялся. Они находились возле какого-то озера, окружённого небольшими горбами, которые укрывали тёмно-зелёные сосновые леса. Посредине острова находился остров, а за ним – устье небольшой реки. Подойдя к озеру, Сергей хлебнул холодной воды и умылся, ощущая прохладную бодрящую свежесть лица.

— Куда мы попали, лошадь? — спросил Сергей, вспоминая, что лошадь умеет говорить.

— Меня зовут товарищ Тёмный, — сообщила лошадь, и Сергей мельком взглянул на её первичные половые признаки, которые сообщили, что перед ним – жеребец.

— Мы на Глаурии, — просветил его товарищ Тёмный.

— Товарищ Тёмный, — обратился к нему Сергей, — вы не просветите меня, какого лешего мы делаем на этой Глаурии?

— Мы прилетели к твоей любимой, Элайни, — сообщил товарищ Тёмный, странно скорчив рожу. Сергей посмотрел на него и представил эту Элайни, как кобылицу с почему-то женским лицом.

— Если вы хотите меня женить на какой-то кикиморе, я сразу предупреждаю – ничего у вас не получиться, — сообщил он товарищу Тёмному.

— Поживем – увидим, — глубокомысленно изрёк конь, вглядываясь вдаль. «Что он там высматривает?» — подозрительно подумал Сергей, поглядывая в том же направлении, что и Тёмный. Его наблюдательность не пропала даром: вдали показалась огненно-рыжая точка, которая, вскоре, превратилась в кота, который, мягко перебирая лапками, медленно приближался к ним.

«Вот и будущий тесть появился, — подумал Сергей, ухмыляясь: — Моя будущая жена, что – кошка?» Кот подошел к ним и молчаливо, точно рентгеном, просветил Сергея взглядом.

— Он ничего не помнит, — сообщил конь коту, а тот ещё раз зыркнул на Сергея зелёными глазами. «Какую-то пакость договариваются мне сделать», — подумал Сергей, просматривая пути отхода, но потом решил, что от этих инопланетных тварей не убежать. «Не иначе, как опыты по скрещиванию хотят сделать, — снова подумал Сергей, глядя на недовольную мину кота: — Что у них, нормальные котята не получаются?»

Он, даже, пожалел котов и подумал, что, может, предложить вместо себя для экспериментов дворового кота Гошу, ещё того сексуального маньяка. К нему со всех дворов кошки бегают...

— Пойдём, — сказал Сергею кот и бросил жеребцу:

— До встречи, Тёмный!

«Ага, они ещё встретятся, — подумал Сергей, — так что, возможно, не всё потеряно и меня вернут назад». «Если всё исполнишь!» — ехидно подсказал внутренний голос, весьма похожий на голос кота.

Кот неспешно шагал вдоль речки, бегущей издали между гор, а Сергею ничего не оставалось делать, как идти за ним. Постепенно горы закончились, и впереди открылось ровное пространство, покрытое густым лесом с синими вкраплениями озёр, тянущихся вдоль речки.

— Кот, далеко ещё? — спросил Сергей, шагая за рыжим, который не подавал никаких признаков усталости. Кот ничего не ответил и Сергей погрузился в себя, рассуждая, что его ждёт, там впереди. Глядя на кота, не скажешь, чтобы их порода нуждались в осеменителях, оставалось надеяться, что та особа, которой Сергей потребовался, не будет каракатицей и в ней будет что-либо человеческое.

«Она не каракатица, придурок!» — услышал Сергей внутри себя и понял, что кот читает его мысли. «Вот незадача, — расстроился он, — и не спрячешься никак». Но то, что будущая невеста не уродина, его порадовало.

Там, куда они попали, наступила странная пора года, когда лето ещё в силе и солнце греет по-летнему, но едва уловимые признаки говорили о том, что скоро наступит осень.

Сергея радовало то, что и деревья, и земля вокруг удивительным образом напоминали Землю, и такое положение вещей могло говорить о том, что особых проблем не должно быть.

Вначале он подумал, что они на Земле, но Тёмный его сразу разубедил, а Сергей коню верил – уж кто-кто, а Тёмный на своих четырёх твёрдо стоял на земле. Только совсем не понятно, что это за планета такая Глаурия, о которой не знают на Земле.

Вдалеке показалось странное здание с куполом, на котором острым шпилем поднимался флагшток, на конце которого раскинул крыльями какой-то крылатый зверь. Купол опирался на четырёхугольное здание, в углах которого расположились причудливые башенки. Здание окружал молодой сад, уже с листочками, но не способный скрыть, ни купол, ни башенки.

— Что это? — спросил Сергей, уже не ожидая ответа от неразговорчивого кота.

— Столица Страны Фрей – Фаэлия, — неожиданно разговорился кот.

— А Элайни, к которой меня ведут – принцесса, — с сарказмом спросил Сергей.

— Бери выше – королева, — ответил ему кот, а у Сергея полезли глаза на лоб.