Перстень Харома

Репликация девятая. Васабри

Странник сосал амомедара, погрузив в него все свои симпоты, оставив только одну, которая, как паутинка, болталась в пространстве, фиксируя все изменения, чтобы, в случае чего, предупредить Странника об опасности. В данном секторе космоса царило спокойствие, так что ничто не мешало Страннику наслаждаться образами, высосанными из пальца амомедара.

К образам амомедара Странник подмешивал свои воспоминания, связывая логической цепочкой случайные картинки и выстраивая их в течение несуществующей жизни, которая могла существовать, если повернуть всё вспять. Он не жалел, что превратился в Странника, так как в той жизни, в которой он жил, ему не нашлось места, а ту, о которой мечтал, он мог создать, употребляя амомедара. Как часто бывает, кто-нибудь, случайно или нарочно, влезет туда, куда его не просят, мешая другим наслаждаться жизнью. Симпота Странника, доселе дремавшая, почувствовала движение и замерла, ожидая продолжения.

В пространстве возле планеты Глаурия возникла фистула, из которой вывалились две капсулы и раскрылись. Транспортные латексные оболочки поплыли вокруг Глаурии, постепенно снижаясь, а капсулы так же незаметно, как и появились, пропали в фистуле, которая сразу же закрылась.

Странник с сожалением оставил амомедара, чтобы проследить путь транспортных оболочек, которые, кружась вокруг Глаурии, уходили на тёмную её сторону. Проверив их содержимое, Странник вспыхнул всеми симпотами, а его глифомы непроизвольно выбросили в пространство облако хранившихся там эмоций, которые тут же и с жадность стал впитывать амомедар, расправившись во все стороны хрупкими иглами и став похожим на пушистого ёжика.

В этот день тишину раннего утра в Боро нарушили крики ужаса, которые неслись от южной окраины города по направлению к центру. Взбудораженные жители, вышедшие на улицу, чтобы увидеть причину крика, присоединяли свой голос к хору орущих и со всех ног неслись в направлении реки Леи, на берегу которой располагался новый городской квартал, заселённый, преимущественно, жителями, так или иначе принадлежащих к управляющей верхушке Страны Маргов и Фрей.

То, что видели жители потревоженных кварталов, и что приводило их в ужас, имело имя, которое звучало как Дульжинея. Напрасно Леметрия, Чери и Манароис орали у неё на плече, останавливая жителей и призывая их не бояться каменной горы, двигающейся по улицам города. Наоборот, их крики ещё больше пугали жителей, так как каждый думал, что каменный гигант похищает людей, чтобы их съесть, и, поэтому, удирали со всей возможной скоростью, создавая панику, которая опережала их движение.

Первые добежавшие до Леи договорились с лодочниками, чтобы их перевезли на другую сторону реки, и, вскоре, лодку никто не мог найти, поэтому многие бросились переплывать реку вплавь. А молва делала своё дело и весть о людоеде-гиганте достигла всех уголков города.

Хенка и Фогги в городе не оказалось, и все дела вела Эстата, огромной силы женщина, которая ничего не боялась. Первым сообщениям Эстата не поверила, но когда вышла на улицу, то сама увидела огромный силуэт, который двигался к ним.

Не испугавшись, она тут же дала команду фреям и маргам приготовить луки и копить силы, чтобы, применив волшебство или стрелы, остановить движение гиганта.

Такая рассудительность добавила духу остальным маргам и фреям, которые тут же принялись выполнять распоряжение Эстаты, занимая позиции за домами. Заместитель Эстаты, фрея Рома, получила указание собрать всех детей и отправить подальше от города. Байли, появившись при первых криках, распорядиться лучше Эстаты не могла, поэтому только поддерживала её команды своим статусом. Вокруг неё носились Марэлай, Марго и Дуклэон, которые ничуть не боялись, а взирали на всё, как на приключение. Марэлай держала в руках Банди, а Туманный Кот невесомо сидел на руках у Марго, которая считала его самым близким ей, так как он, как две капли воды, походил на её Хамми.

Дульжинея, совсем обезумевшая от страха потерять своего Бандрандоса, остановилась на главной площади и грозно спросила: — Где мой Бандрандосик?

Площадь ощенилась луками, но никто не стрелял, так как боялись попасть в Леметрию, Чери или Манароис.

— Еще шаг и мы будем стрелять, — громко предупредила Эстата. Дульжинея, оглянувшись, увидела Марэлай, державшую Банди и жалобно попросила:

— Девочка, отдай Бандрандосика.

— А вы отдайте наших тёть, — решительно потребовала Марэлай, прячась за Байли.

— На, — сказала Дульжинея, схватила в горсть завизжавших у неё на плече тёть, и высыпала их из ладошки на землю.

— Дуля, ты дура … — сообщил ей Банди, когда Дульжинея умудрилась взять его с ладони Марэлай.

— Бандрандосик... — Дульжинея попыталась погладить Банди, своей ладошкой размером с крышу дома, на что Банди ответил:

— Дуля, ты дура... — и попытался пригнуться, чтобы его не раздавила ладошка Дульжинеи. Чтобы не испытывать судьбу, Банди открыл глифомы и его Дульжинея погрузилась туда целиком. Что она испытывала, оставалось неизвестным, но выглядела Дульжинея, как застывшая каменная гора.

— Дуля, ты живая? — растерянно спросил Банди, вспоминая, как сам воспринял внутренний мир человека. «Дуля» зашевелилась, и каменная гора превратилась в огромную угловатую мышь, держащую в одной лапке Банди. Туманный Кот, соскочивший с рук Марго, подошёл к каменной мышке, и та схватила его второй лапкой и прижала к себе: — Друг!

«Друг», приплюснутый к камню, потёк формой и огненно-рыжей каплей капнул на ноги Дули, где снова превратился в Туманного Кота.

— Я, что, должна быть меньше? — удивилась Дули, перебирая свои глифомы.

— Да, — убедительно сказал Банди. Дули уменьшилась, но осталась чуть-чуть больше Банди. Чтобы исправить пропорцию, Банди немного подрос, но Дуля захотела стать больше и тоже подросла. Вскоре вся площадь наблюдала соревнование, пока Банди и Дули не выросли выше крыш.

— Дуля, ты должна быть меньше меня, — напомнил ей Банди.

— Я не смогу носить тебя на руках, — захныкала Дули и немного сдулась. Банди, вслед за ней, уменьшился в размерах, а зрители с удовольствием наблюдали обратный росту процесс.

Вскоре они оказались у ног Туманного Кота, который подставил им голову, на которую Банди и Дули успешно забрались.

— А здесь уютно, — сказала Дули, размещаясь между ушей Туманного Кота.

Бонасис стояла под кольцом репликации, ощущая себя словно в сказке: только что они стояли под такой же штукой у неё дома, на планете Контрольная и через какое-то мгновение оказались здесь, окруженные зарослями деревьев, а перед лицом тянулась к воде дорожка выложенная камнями.

— Садись, — сказал товарищ Тёмный, и она, немного привыкшая к общению со странной лошадью, вероятно, желающей ей добра, вставила ногу в стремя, появившееся ниоткуда, и вскочила на коня. Тот сразу же взлетел в воздух, и Бонасис разглядела пейзаж, мелькнувший между крыльями лошади.

Станция репликация находилась на острове, а озеро, его окружающее, обрамляла корона из острых, неприступных скал. Сзади остались высокие пики, идущие до самого горизонта, а впереди, между поредевшими низкими горами виднелось второе озеро, намного больше того, откуда они взлетели, в которое вливалась река. В устье реки тоже имелся остров, дико заросший деревьями, а дальше виднелась степь с перелесками и тёмные пятна лесов.

Бонасис нравилось лететь, и она совсем не боялась высоты, возможно потому, что доверяла коню, а может оттого, что уже ничего не боялась. Её тешила надежда встретить свою дочь, на что намекал конь, но этому она не верила, считая, что её, вероятно, для чего-то используют. Она согласилась на всё с надеждой хоть одним глазком взглянуть на дочь, а там пусть с ней делают, что хотят.

Они миновали озеро и летели вдоль речки, в него впадающей. Впереди, по левую сторону, как хвостик, в неё впадала еще одна речка, а между ними находилось здание или дворец, с круглым куполом посредине и башенками по углам. Товарищ Тёмный летел по направлению к зданию и Бонасис, без явной причины, забеспокоилась. Застучало сердце, и она чуть не потеряла сознание, но конь, она это сразу поняла, что-то сделал, отчего ей стало хорошо, как будто она возвращалась в свой дом. Из здания вышел юноша, который поднял вверх лицо, прикрывая его от солнца ладошкой, а в левой руке держал лук. Бонасис его не узнала, вероятно, он ей незнаком, а тем временем конь мягко приземлился и убрал крылья.

— Товарищ Тёмный? — удивился юноша, узнав коня:

— Вы знаете что-то о Марго?

— С Марго всё в порядке, — встряхнул головой конь, и юноша обратил внимание на Бонасис: — Вам помочь?

Бонасис, с помощью юноши, слезла с коня, чувствуя себя, как после путешествия в лодке: её слегка покачивало.

— Меня зовут Сергей, — представился юноша, и она назвала ему своё имя: — Бонасис.

— Вы – мама Альмавер?! — радостно воскликнул Сергей и повернулся к товарищу Тёмному: — Что же ты молчал? — но ответа коня Бонасис не услышала – она грохнулась в обморок, как только прозвучало имя дочери, и никакой товарищ Тёмный не успел ей помочь.

Очнулась Бонасис от того, что кто-то настойчиво повторял: «Мама, мама!» Она открыла глаза и увидела свою дочь, склонившуюся над ней, и в её взгляде она увидела такую любовь, что с её души тут же свалился огромный камень, а глаза покрылись влагой.

За Альмавер Бонасис увидела лысую голову Анаписа, который с тревожным выражением лица вглядывался в неё, и, увидев, что она на него смотрит, он так радостно ей улыбнулся, что не осталось никаких сомнений в его искренности.

Волна нежности к дочери и её избраннику захлестнула Бонасис и она подумала, что теперь, прямо сейчас может умереть счастливой, ничуть не жалея, что прожила жизнь. Расталкивая Анаписа и Альмавер, к кровати, на которой она лежала, подошла чернявая девочка и спросила:

— Ты моя бабушка?

Бонасис сразу поняла, что ей совершенно расхотелось умирать и, одурманенная неповторимым запахом детского тела, она обняла девочку и сказала:

— Я твоя подружка!

Девочка водила ручкой по её волосам, расправляя их, и Бонасис её спросила: — Как тебя зовут?

— Бони, — ответила её внучка и Бонасис, улыбаясь ей и дочери, безмолвно ревела, а Бони удивлённо спросила у Альмавер: — Мама, почему бабушка смеётся и плачет?

— От счастья, доченька, — сказал Анапис, и Бонасис впервые согласилась с зятем. Какая-то девушка ругала Сергея, обзывая его толстокожим, и Бонасис поняла, что юноша страдает из-за неё.

— Не ругайте его, — сказала она, — он не виноват.

— Меня зовут Элайни, — представилась девушка, потом подошли поздороваться ещё какие-то люди, но Бонасис, опьянённая счастьем, никого не запомнила, кроме сгорбленной женщины, Алиды, которая принесла какой-то отвар и требовательно сказала:

— Ну-ка, попей, голубушка, — и Бонасис, опираясь на подушку, послушно пила с ложечки, окидывая счастливым взглядом окружающих, ставшими самыми близкими ей людьми.

Наступила ночь, когда они прилетели в Боро. Змей приземлился во дворе дома Хенка, который демократично жил в таком же доме, как и остальные жители нового района Боро, расположенного возле самого берега Леи. Во дворе светился шар на искусном фонарном столбе, освещая площадку для посадки змея и разбитые клумбы цветов. Остальное пространство занимал дом и окружающий его сад, густой стеной ограждая от соседей и дорог.

Змей сразу же запрыгнул на крышу, укрыл крыльями головы и уснул, уморенный полётом без остановок. Хенк повёл Васабри в дом, где поместил её на первом этаже, в гостевой комнате, и, показав, где что лежит, поднялся на второй этаж, в спальню. Зайдя по пути в комнату Марэлай, он поцеловал дочь и спящую тут же Марго, а потом отправился в спальню.

Тихо раздевшись, он нырнул в кровать, и Байли во сне к нему потянулась, чмокнув его в грудь и укладываясь на ней головой. Хенк долго не мог заснуть, перебирая события в голове, в особенности появление Васабри. Неоднозначность данного события заставляла Хенка беспокоиться, так как его семье совсем недавно пришлось пережить события совсем неординарные и разве чудом можно объяснить, что все, и он в том числе, остались живы и невредимы.

Васабри тоже не спала, переживая последние дни, которые калейдоскопом кружились в её голове.

Они встретились на межфакультетской тусовке. Физики проводили совместный воскресник с биологическим факультетом. Вначале интеллектуальные соревнования и игры, а потом, вечером, посиделки в местных кафе, разбросанных по всему академическому городку. После общих мероприятий студенты разбились на группы по симпатиям и разбрелись по увеселительным заведением.

Так получилось, что они попали в одну компанию случайно, так как их ничего не связывало, кроме студенческой жизни, а поводом для знакомства послужило желание смыться из-за стола. Анни переписывала дома курсовую по генетике растений, и только ночью вылетела из Барнаула, собираясь отоспаться в пансионате.

Когда прилетела в Академгородок, то ей поспать не дали, так как её подруга, Вика, затянула её на воскресник, потому что её очередной парень из географического факультета уехал в экспедицию, а ей одной идти на тусовку несподручно.

Послушав подругу, Анни согласилась, но потом пожалела, так как не выспалась и никакие шутки-прибаутки её не веселили, а, после ссоры с Павлом, парня она не завела и вечеринке она просто скучала. По течению, попав в кафе, к тому же, разойдясь с подругой, нашедшей себе нового парня, она чувствовала в весёлой компании совсем чужой. Собираясь покинуть вечерние посиделки, она спросила кудрявого парня справа от себя, сидящего у прохода:

— Вы не позволите мне выйти?

— Я тоже ухожу, — заговорщицки блеснул глазами парень и, взяв за руку Анни, весело сообщил остальным:

— Ребята, мы уходим.

Их проводили весёлым гомоном, с интересом рассматривая Анни, видимо, в компании парня знали.

— Спасибо, — сказала Анни, когда они вышли с кафе, — а то я никак не могла выбраться.

— Устали? — рассматривая её, с сочувствием спросил парень и представился: — Меня зовут Дима.

— Анни, — назвалась она, не испытывая особого желания продолжать знакомство, но Дима жил в соседнем пансионате и им пришлось идти вместе. Постепенно они разговорились, и Анни узнала, что Дима совсем один, так как его родители погибли во время Потопа и он в университетский стипендиат. Чувство сострадания убрало ненужную чопорность и позволило Анни говорить откровенно, так что возле её пансионата они расстались почти друзьями.

— С тобой интересно говорить, — сказал на прощанье Дима, держа её руку, и спросил: — Если у тебя будет время, мы могли бы встретиться ещё.

Анни дала позывной своего «капа»[33] и, взмахнув пальчиками, скрылась за дверью пансионата. Звонок от Димы оказался для неё неожиданным: несмотря на то, что он ей понравился, через пару дней она о нём забыла, так как напряжённая экзаменационная сессия не давала расслабиться, к тому же, пришлось пересдать экзамен по биоиндикации, так как Соколова, заведующая кафедрой, так ей и сказала:

— Столярчук, ты от меня уйдёшь с единицей или десяткой, другой альтернативы нет.

— Ты хочешь на каникулы слетать в Париж? — ошарашил Дима вопросом, так что она засомневалась, он ли это, но его голубоватая фигура, вылепленная капом, маячила перед ней, подтверждая его личность.

— Париж затопило, — вспомнила она и улыбнулась: хорошо пошутил.

— В новый Париж, — ответил Дима и замолчал, ожидая ответа.

— Давай встретимся и поговорим, — решила она, взмахнув рукой и стирая перед собой фигуру Димы.

Они встретились вечером, зашли в кафе и Дима рассказал, что его приглашают в Версаль, чтобы ознакомиться с местом будущей работы. Ему предложили писать свой дипломный проект в Версале и отдали в его полное распоряжение лабораторию для опытов. Услышав рассказ, Анни удивилась – не каждому студенту предлагают такое.

— Что у тебя за тема диплома? — спросила она.

— Свойства рассредоточенных атомарных структур, — сообщил ей Дима, но Анни ничего не поняла.

— А русским языком? — рассмеялась она.

— Если просто я рассчитал такие маленькие штучки, способные меняться под действием ментальных структур и приобретать любые формы, — сообщил Дима, поглаживая руку Анни.

— Ты мне зубы не заговаривай, — выдернула руку Анни, и добавила: — А если ещё проще?

— Я могу создать себя из таких структур и буду, к примеру, жить вечно, — сообщил ей Дима, но потом поправился: — Сейчас, конечно, не могу, всё только на бумаге.

— А откуда тебя знают во Франции? — спросила она.

— Я статью в журнале «Математика и физика» опубликовал, — сообщил ей Дима и спросил: — Так ты поедешь?

— Не знаю, — задумчиво сказала Анни, — как то всё подозрительно.

— Мы с тобой едем, как друзья, не более, — думая о другом, сообщил Дима.

— Да нет, я не из-за этого, — улыбнулась Анни, — мне странно такое внимание к тебе.

— В этом нет ничего странного, — сказал Дима, — многих студентов приглашают за границу, а у нас ты, разве, не видела кучу иностранных студентов?

— Хорошо, я согласна, — улыбнулась ему Анни.

— Ты знаешь, я очень тебе благодарен, — признался Дима, — лучшего попутчика не сыскать.

Они расстались у её пансионата. На прощанье она чмокнула его в щеку и сказала:

— Спасибо тебе.

Дима смущённо засопел и покраснел. Хорошо, что вечерняя темнота скрывала лицо.

Как только Анни зашла в комнату, Вика ей сообщила:

— Павел приходил.

— Что ему нужно? — недовольно спросила Анни. С Павлом они встречались всего ничего, пару месяцев. Весёлый и легкий в общении парень ей сразу понравился, но на поверку оказалось, что не такой уж он весёлый, а комплексов выше крыши. К тому же никаких претензий ни от кого Анни терпеть не могла, а тут даже мимолётный взгляд на любого парня вызывал у Павла угрюмое выражение лица, которое сопровождало её весь вечер. Поэтому неделю назад Анни в открытой форме послала Павла подальше, разорвав отношения полностью.

— О тебе спрашивал, — доложила Вика.

— Если будет спрашивать, скажи, что для меня он умер.

Вика потёрлась возле неё и Анни поняла, что та хочет что-то спросить.

— Говори уже, — хмыкнула Анни.

— Ты не возражаешь, если я буду встречаться с Павлом?

— Встречайся, — согласилась Анни и добавила: — Только сюда не води.

— Спасибо, — воскликнула Вика, целуя Анни.

Вася Филимонов решил, что командировки в такое неспокойное время, когда вокруг всякая нечисть норовит в Васину супружескую постель вскочить, слишком дорогое удовольствие и, чтобы защитить свою жену, Розарию, от бесчестья, следует повременить с отлучками из дома, тем более что и в Боро работы хватает. По такой причине он быстренько собрал вещи и, вместе с Розарией, поднялся в небо на флаэсине, направляя её в Боро.

Всякие размышления стратега Питера Вейна, о том, что двойники – существа безобидные и, даже, с точки зрения философии, полезные для ума, Вася во внимание не принимал, находя такие мысли вредными, оппортунистическими, а двойника Вейна считал контрой, исходя из лексики товарища Тёмного. То, что данная контра удрала, как только посыпались новые звёзды, с точки зрения Васи значения не имело.

Розария согласилась уехать в Боро, опасаясь сойти с ума. Она имела кучу Вась, но, не имела ни с кем любви, так как Вася, который говорил, что он настоящий, по причине своей ревности о своих супружеских обязанностях забыл, а другие Васи ничего сделать не успели.

Поэтому, в данном вопросе у них с Васей полное согласие. Освободившись от напастей, обрадованная Розария подошла к Васе, стоящему у штурвала и, повиснув на его плече, сказала:

— Вась, а Вась?

— Что? — не понял Вася.

— Давай ребёночка заведём, — сказала Розария.

— Прямо сейчас? — спросил Вася, оглядываясь, как будто на высоте пятьсот метров кто-то мог им помешать.

— Можно и сейчас, — засмеялась Розария, радуясь оттаявшему Васе. Вася закрепил штурвал первой попавшейся верёвкой и потащил хихикающую Розарию в каюту. Флаэсина, подгоняемая толчками, медленно двигалась, куда ветер дует, наслаждаясь свободой и не мешая созданию нового человека.

То ли у Фатенот нитки кончились, то ли они порвались, и она узелок завязала, только судьба изменила плавное течение жизни Розарии и Васи, подкинув им новый сюрприз. Откуда-то сверху на флаэсину свалилась обёртка из латекса, в которой находился мужчина, а за первой появилась вторая, тоже не пустая. Разрывая латекс, первый мужчина выбрался наружу и подошёл ко второй обёртке, помогая второму мужчине выбраться из латекса.

— Славная посудина, — засмеялся первый, осматривая флаэсину. На его голос из каюты вышел Вася, весьма удивлённый появлением кого-либо на флаэсине. Увидев двух мужчин, одинаковых лицом, он плюнул и стукнул о борт флаэсины.

— Опять двойники, — сказал Вася и врезал со всей силы в скулу первого мужчины. Тот свалился под ноги, а второй, вытащив какую-то штучку, приставил её к шее Васи и любимый Розарии задёргался и упал.

Увидев такое надругательство над Васей, дородная Розария шлепнула рукой по второму и тот свернулся с копыт, как подрезанный. Не останавливаясь, Розария, связала упавших верёвкой, которая держала штурвал и принялась отпаивать Васю поцелуями, действие которых оказалось волшебным, так как Вася открыл глаза и спросил: — Где они?

— Ты их уложил, — сообщила мудрая Розария, а Вася на руках Розарии принялся вспоминать, когда он успел приложить другого мужчину.

— Что мы с ними делать будем? — спросила Розария, поглаживая голову Васи, лежащую у неё на коленях и поглядывая на связанных мужчин.

— Отдадим Хенку, пусть с ними что хочет, то и делает.

— А может, выбросим их и займёмся работой? — загадочно улыбаясь, сказала Розария. Точно её услышав, один из мужчин зашевелился.

— Вася, ты у него «штучку» забери, — предупредила Розария. Вася обыскал связанного врага и вытащил «штучку».

— Да это же шокер, — радостно воскликнул Вася и добавил:

— Сейчас проверим.

Очнувшийся мужчина выпучил глаза, но это Васю не остановило: он нажал на кнопочку и, вместе с искрами, клиент потерял сознание. Васе понравилось, и он потянулся рукой ко второму мужчине. Тот сразу воскликнул: — Я сам! — и закрыл глаза. Но Вася ему не поверил и приставил шокер к шее. Второй клиент затрясся и отключился по-настоящему.

— Какой ты смелый! — воодушевлённо воскликнула Розария и с надеждой спросила: — Теперь мы сможем заняться своим ребенком?

— Естественно, — гордо сказал Вася, и они быстро скрылись в каюте.

Она протянула руку и наткнулась на мягкую шерсть. «Котик домой вернулся», — подумала она, а на голове ощутила шевелящихся мышей. «И вы тут?» — улыбнулась она и, не открывая глаз, перенесла их на подушку, чтобы не раздавить, а сама перевернулась на другой бок и снова заснула. Сон, неожиданно прерванный котом, возвратился, и она снова увидела себя. Себя и Диму.

Во Францию отправились через две недели, когда закончились все экзамены и сессионная суета. В магнетике[34] оказались не одни, а вчетвером: напротив них сидела пара бизнесменов, поставляющих мебель в сибирский регион, насколько можно судить по буклетам, которые им всучили соседи.

Закрывшись красочной бумажкой, Анни смеялась, глядя на озабоченную пару, а потом рассматривала мебель на картинках, оказавшейся красивой, но весьма дорогой. Полёт продолжался недолго, всего пару часов, из которых один час занимал медленный подъем, настолько же медленный спуск, а летели всего десяток минут. В маленьком аэропорту, на выходе, их встретила девушка с плакатом, на котором Анни прочитала фамилию Димы. Она повела их к автокару, на котором они благополучно добрались до пригорода Версаля.

За время их недолгого путешествия, девушка, которая представилась Мари, поглядывая на Диму, рассказывала о восстановленных после Потопа исторических ценностях Франции, а об остальном не говорила ни слова. Анни показалось, что Мари обескуражена тем, что с Димой находилась она. Когда они уже приехали и суетились возле автокара, вытягивая вещи, Анни тихо спросила:

— Дима, ты предупреждал, что едешь не один?

— Нет, — сказал Дима, глядя на неё невинными глазами.

— Дима, ты балда! — воскликнула Анни, поражаясь безалаберности друга. Усадьбу, куда они приехали, окружала железная вычурная ограда, а за ней аккуратная зелёная стена из кустов ровно обрезанная сверху. Внутри оказался старинный трёхэтажный дом, к которому вела дорожка, выложенная округлыми плоскими камнями, с двух сторон которой стоял зелёной стеной высокий кустарник.

В доме их никто не встречал, только Мари показала помещения и как-то скомкано ушла. Изучать дом они принялись сами. На первом этаже находилась огромная прихожая, гостевая комната и хозяйственные помещения, второй занимали несколько спален, а весь третий этаж отдан под лабораторию, где Дима тут же застрял. Видя его воодушевлённое и радостное лицо, Анни поняла, что Дима здесь останется и ей стало немного грустно, так как она через несколько дней уедет домой.

Оставив Диму с его игрушками, Анни спустилась вниз и проверила кухню. Приглашавшие их оказались людьми искушёнными и предусмотрительными – холодильники набиты полуфабрикатами, а на кухонном столе стояли, прикрытые салфетками, супница с рыбной похлёбкой, сотейник с тушеным мясом и грибами, а в цилиндрической стеклянной посудине Анни унюхала салат с креветками.

«Возможно, я неправа в отношении хозяев?» — подумала Анни, перенося сосуды с едой в столовую и вытаскивая красивые тарелки из буфета. Когда всё приготовила, то поднялась на третий этаж и открыла дверь в лабораторию. Дима увлечённо опутывал проводами несколько столов, установленных вплотную, и находился в другом измерении.

— Здесь ничего взрываться не будет? — спросила Анни, прикидывая, где находиться её комната относительно столов.

— Взрываться? — задумался Дима, и Анни забеспокоилась.

— Нет, не должно, — после некоторых размышлений сообщил Дима, и его задумчивость насторожила Анни.

— Пойдём кушать, — сообщила она Диме и он, как зомби, потопал за ней, думая о своём. Когда они спустились в столовую, он остановился поражённый, подошёл к супнице и открыл крышку.

— Всё это приготовила ты? — удивился Дима.

— Не совсем, — скромно сообщила Анни, но её признание не испортило впечатление Димы, и он смотрел на неё, как на чудотворца. Отдав должное неизвестному повару, они пообедали, а, скорее, поужинали и едва вылезли из-за стола.

— Я пойду наверх, — сообщил Дима, и Анни с огорчением подумала, что увидеть Версаль ей не светит. Включив кап на всю стену, она посмотрела последние новости науки, где два клоуна обещали путешествие на любую планету, но их резонерство Анни выключила одним мановением своего пальчика.

Спали они в разных комнатах, вернее, Анни уснула в одной из спален второго этажа, а где спал Дима, она не знала. Возможно, что он вообще не спал, а всю ночь сидел в лаборатории.

Проснулась Анни в грустном настроении. Накинув халат, она спустилась на кухню и налила себе кофе из горячего кофейника. «Уже поднялся», — подумала она о Диме и, держа в руке кружку с кофе, поднялась в лабораторию.

Но Димы там не оказалось. Она спустилась ниже на этаж и обследовала все спальни, но и там его не обнаружила. «Куда он девался?» — подумала Анни, и озабоченно взяла в руки кап. Но Дима на звонок не отзывался, и Анни забеспокоилась всерьез. Внизу стукнула дверь, и Анни, облегченно вздохнув, бросилась вниз, собираясь отругать Диму за его безалаберность.

Внизу, при полном параде, стояла Мари и удивлённо смотрела на Анни. Окинув свой непрезентабельный вид, Анни покраснела, кто же знал, что с утра ожидаются гости.

— Я к мсье Димон, — сообщила Мари.

— Его нет дома, — ответила Анни, понимая, что попала в неудобное положение. «Куда ты девался, зараза!» — зашипела она на Диму и тот, как будто услышав, открыл входную дверь и появился на пороге, держа в руках роскошный букет роз. Мадемуазель Мари покраснела, обрадовавшись, и повернулась к нему, собираясь принять букет, но Дима, бросив на ходу: «Спасибо, Мари, но сегодня вы мне не нужны», — прошел мимо, направляясь к лестнице, на которой стояла Анни. Мадемуазель Мари соблюдая этикет, улыбнулась, блеснув злыми глазами на Анни, и вышла, даже не закрыв дверь.

— Сегодня я покажу тебе Эйфелеву башню, — сказал Дима, вручая ей букет, а она, совсем растерянная, спросила:

— Она, что, не утонула в Париже? — на что Дима, совершенно серьезно, ответил: — Я её вытащил для тебя.

— Спасибо, — сказала Анни, поблагодарив за цветы, а не за Эйфелеву башню, которая покоится на дне Парижского моря вместе со всем, что было в Париже.

— Ты ещё не оделась? — удивился Дима, осматривая Анни, и добавил: — Поспеши, у нас мало времени.

Через полчаса они уселись в автокар и уехали в город. По пути Дима так увлечённо рассказывал о резиденции французских королей, что Анни не выдержала и спросила:

— Откуда ты всё знаешь?

— Мне мама рассказывала, — сказал Дима, и Анни притихла, не собираясь ворошить больную тему. А Дима, наоборот, вспоминал мамины рассказы и сравнивал их с действительностью и, слушая его, Анни успокоилась. Автокар остановился на площадке перед версальским дворцом и их встречал зелёный Людовик на такого же цвета лошади. Дворец оказался не многолюдным, видимо, французы работали, а экскурсанты решили сделать выходной. Они прошлись по дворцу, заглянули в королевскую часовню, прошлись вдоль зеркал, скорчив рожи каждому из них, а потом выбрались наружу к водному партеру.

— Почему так мало народу? — снова удивилась Анни и Дима сообщил: — Я выкупил все билеты для экскурсантов.

На не работающем фонтане бедная Латон пыталась убежать от оскорбляющих её ликийских крестьян, посланных змеем Пифоном, и превращенных в лягушек Юпитером.

В пустом фонтане подальше спешит к ней её сын, Аполлон, загоняя полузатопленных лошадей, которые беспомощно барахтались на отмели. Неожиданно для себя Анни увидела знакомый силуэт и спросила:

— Это что?

— Эйфелева башня, — ответил Дима.

— Макет?

— Настоящая, — возразил Дима, и они за руку отправились поближе. Миновав Аполлона, подошли к большому каналу, где Дима заговорщицки сказал:

— Жди меня здесь.

Он вытянул кап и, не включая изображение, что-то в него сказал. Впереди, из-за угла, выскочила настоящая гондола и понеслась к ним.

— Пойдём, — сказал Дима, беря Анни за руку. В гондоле оказался настоящий итальянский гондольер в белой шляпе с красной лентой на околыше, белой рубашке и строгих чёрных брюках. Он стоял на корме с единственным веслом в уключине, ловко им манипулируя. Дима спрыгнул в лодку и подал руки Анни, принимая её. Они сели в два кресла впереди, оббитых голубым бархатом, и гондола плавно поплыла вдоль берега, приближаясь к Эйфелевой башне. Её громада медленно надвигалась на них, и у Анни захватило дух, когда они оказались под ней, ощущая на себе тысячи тонн металла.

Гондольер затянул баркаролу, и песня, поначалу, оказавшись чужеродной, потом, неожиданно для Анни, вписалась в окружающий пейзаж, наполняя его гармонией. Анни слушала, склонив голову на плечо Димы, обхватив руками его за пояс.

Тихо скользим мы спокойной водою,

носом сминая отблески волн.

Лодочка с милою вдаль убегает,

плавной ходою движется челн.

Широко машет веслом гондольеро,

только любимая вдалеке ...

Не проживу без любви в этом мире,

смятое сердце вянет в тоске ...

Лодочник доплыл до Большого Трианона и тут из неба посыпался дождь. Анни и Дима понеслись к колоннаде мраморного дворца, где, запыхавшись, укрылись от неожиданного дождя.

Поднялся ветер, продувая колонны насквозь, и дождь, вместе с молниями, обрушился на Версаль, затягивая всё туманом. Несмотря на то, что, что в этот день всё время накрапывал дождь, они облазили, всё, что смогли, а вечером, мокрые, но довольные, возвратились в особняк, где их поселили незнакомые спонсоры. Анни сразу же умчалась в душ, а Дима взял на себя обязанности повара, что оказалось не сложно: пока они отсутствовали, кто-то приготовил еду, оставив её прикрытой салфетками на кухне.

— Это ты приготовил? — спросила Анни, возвращаясь в халате и с мокрыми волосами.

— Я, — широко улыбаясь, соврал Дима. Анни подошла к нему и чмокнула его в щеку: — Спасибо.

— Так не благодарят, — возмутился Дима, глядя ей в глаза.

— А как? — спросила она, подняв на него лицо и улыбаясь.

— Вот так, — сказал Дима, впиваясь в её губы. Она обняла его за шею, и они долго стояли, истязая друг другу губы, пока Анни не спохватилась:

— Я ужасно хочу есть!

Они покушали, и, нарушая невидимую стенку между собой, вместе забрались в широком кресле, наслаждаясь теплом от камина, который разжёг Дима. Языки пламени завораживали своим непостоянством, меняя свой облик каждое мгновение, а они, изредка целуясь, смотрели в огонь, с приятной нежностью ощущая присутствие другого. Когда пришла пора спать, Дима посмотрел на Анни, а она, растерянная, сказала: — Я боюсь, — на что он серьёзно ответил:

— Я тебя не трону. Мы будем только вместе лежать.

Забравшись в кровать, Дима повернулся к ней:

— Всё забываю у тебя спросить, что за ожерелье у тебя на шее?

— Подарок моего друга, — сказала Анни, не особо распространяясь о сардониксе на шее. Немного помолчали, неподвижно глядя на расписанный потолок. Как-то сами собой потянулись руки, а губы нашли друг друга, чтобы тут же начать ласкать, а остановиться никто не пожелал. Неистовство продолжалось целую ночь и только под утро они заснули. Когда, ближе к обеду, они поднялись из кровати, немного смущённые друг другом, Анни, краснея, спросила, комкая в руках простынь в пятнах:

— Куда это девать?

Дима забрал и унёс, а Анни торопливо убежала под душ, смывая следы ночи, которые нельзя и не хотелось смывать из памяти. Кушали, не говоря ни слова, а сразу после обеда, Дима подошёл к Анни и, став на колена, спросил:

— Ты будешь моей женой? — на что Анни ответила одним словом: — Да.

— Одевайся, — сказал Дима.

— Зачем? — не поняла Анни.

— Мы едем в муниципалитет, — ответил Дима.

— Зачем? — не поняла Анни.

— Ты тупая, — рассмеялся Дима, стоя на коленях.

— Сам тупой, — рассмеялась Анни, впиваясь в него губами. Оторвавшись от него, она отправилась наверх, пригрозив пальцем:

— Так и жди!

Когда она, одетая, спустилась вниз, он стоял на коленках.

— И кто из нас тупой? — спросила она у него.

— Понял, не тупой, — ответил Дима, заложив руку за ворот халата, и побежал одеваться.

В муниципалитете у них взяли документы и очень быстро выдали две бумажки.

— Приходите через месяц, — сообщила, озаряя их улыбкой, молодая девушка с бейджиком муниципалитета.

— Почему так долго? — обескуражено спросил Дима.

— Балда, может, я передумаю, — пошутила Анни, а девушка лучезарно ей подмигнула. Когда они вышли из здания, Дима озабоченно спросил:

— Ты, правда, можешь передумать?

— Не надейся, — успокоила его Анни.

Дима бездельничал целую неделю, пока находилась Анни, забыв о своей работе и своих спонсорах, а те даже не напоминали о себе. Только мадемуазель Мари появлялась в особняке, да невидимый повар, оставляющий на кухне готовый обед. Анни, в свой последний день, озабоченно спросила: — Тебя не беспокоит то, что ты не видел своих меценатов?

— Нет, — ответил Дима, — здесь люди доверяют друг другу. А пока тебя не будет, я наверстаю, — добавил он, улыбаясь на всё лицо.

— Не знаю, не знаю, — сказала Анни, искоса поглядывая на мадемуазель Мари, приехавшую в аэропорт её провожать.

— Не беспокойся, — шепнул ей на ухо Дима, — она мне совсем не нравится.

— Мне тоже, — сказала правду Анни.

Товарищ Тёмный источал само обаяние, и все домочадцы оставались от него без ума, в особенности Алида, которая обожала брать здоровенного коня на руки и поглаживать ему пузо.

Чтобы облегчить ей данное действие, которое доставляло ему удовольствие, товарищ Тёмный уменьшал свой вес до минимума, вызывая у Алиды сочувствие: «Что же ты такой лёгонький?» — и подкармливала его овсом. То, что овёс высыпался аккуратной кучкой под товарищем Тёмным, и зерно с удовольствием клевала курица, не волновала Алиду, так как она этого не видела, балуя любимца.

А вот Сергею присутствие товарища Тёмного не нравилось. Он ещё помнил, как десяток лет назад, его, Сергея, товарищ Тёмный вернул к Элайни и дочери Марго, вложив в его голову знания того, как они с Элайни здесь жили до его появления. Только голова Сергея, поверив сразу, критически перебрала внушаемое и определила, что многого того, что он знал, в его жизни не происходило. Сергея тревожила мысль, что товарищ Тёмный здесь не только для того, чтобы соединить Альмавер и её мать, Бонасис, но имеет ещё какую-то цель, касающуюся их с Элайни, тем более что у них, отчего-то, пропала Марго.

Сергей подспудно думал, что исчезновение дочери как-то связано с появлением товарища Тёмного, а неясные высказывания Хамми, что с Марго будет всё в порядке, как будто подтверждали эти подозрения. Поэтому, когда однажды утром товарищ Тёмный сказал Сергею: «Пойдём, прокатимся!» — он внутренне приготовился к разговору, и размышлял о том, какую жертву им придется принести, чтобы вернуть Марго назад. Товарищ Тёмный, проверив мысли Сергея, не стал ходить вокруг да около, а сообщил:

— Я появился здесь, чтобы вернуть Элайни и тебя в ваше время.

— А как же Марго? — спросил Сергей, внутренне напрягаясь – вот она, жертва за их возвращение. Жертва, с которой он совсем не согласен.

— Марго уже там и ждёт вас, — сообщил Тёмный, но Сергей ему не поверил.

— Я объясню тебе причину, по которой я это делаю, и ты сразу поверишь, — сообщил товарищ Тёмный, а Сергей напрягся, ожидая.

— Если быть кратким, я и Маргина любим друг друга, — сообщил товарищ Тёмный.

— Она что, живёт с жеребцом? — спросил Сергей и товарищ Тёмный с сожалением подумал, что у людей убогая фантазия, но с будущим родственником спорить не стал, а объяснил: — Она знает меня таким.

С этими словами товарищ Тёмный превратился в мужчину с немного лошадиным лицом и огромными томными глазами.

— Я вот думаю, в каком виде сообщить об этом Элайни? — посоветовался он с Сергеем.

Сергей затруднялся ответить и сообщил Тёмному, что скажет Элайни об этом сам.

— Ты должен сказать, прямо сейчас, — предупредил Тёмный, — сегодня мы возвращаемся.

Когда они вернулись назад, Сергей взял Элайни за руку и повёл её в спальню.

— Ты хочешь заняться этим сейчас? — спросила Элайни, на ходу расстёгивая ворот рубашки, на что Сергей ответил, что хочет поговорить.

— А! — разочаровано сказала Элайни и присела на кровать: — Говори.

— Твоя мама живёт с товарищем Тёмным, — сообщил Сергей, а Элайни, выпучив глаза, воскликнула: — С жеребцом?

Товарищ Тёмный, поместивший чуть ли не все симпоты в спальне, разочарованно воскликнул: «Как всё предсказуемо! Какая нетерпимость!»

— Жеребцом он по улицам ходит, а тем, о чём ты думаешь, он занимается, как человек, — сообщил Сергей и, вспомнив товарища Тёмного в виде мужчины с лошадиным лицом, добавил:

— Я видел.

— Ты видел, как Тёмный занимается этим? — ошарашенно спросила Элайни и тут же уточнила: — С кем?

Сергей понял, что в данном случае объяснения всё запутают и промолчал. А Элайни, застыв, усиленно размышляла и выдала Сергею:

— Я знаю с кем! С Алидой! — сообщила она, заблестев глазами: — То-то Алида его выглаживает.

Товарищ Тёмный, совсем разочаровавшись в человечестве, убрал свои симпоты из спальни, а затем удручённо возвратился в зал. Алида, увидев его таким грустным, сразу взяла его на руки и принялась успокаивать:

— Что же ты такой грустный, мой милый?

— Улетаю я сегодня, — сообщил товарищ Тёмный, и Алида даже всплакнула от жалости.

— Смотри, как Алида убивается, — посочувствовала Элайни, возвращаясь в зал, после того, как Сергей сообщил, что они возвращаются в Страну Маргов и Фрей, где их ждёт Марго. Разуверять Элайни относительно чувств Алиды он не стал, предоставляя своей тёще, Маргине, право объяснить дочери свои отношения с товарищем Тёмным.

Сергей сообщил всем, что они с Элайни нашли Марго и возвращаются к ней в свое время. Сообщение всех обрадовало, только Альмавер спросила:

— А мы?

— Вам нельзя, — сообщил Хамми, до этого молчавший.

— Хамми, а ты с нами? — спросила Элайни, поднимая кота.

— Я должен остаться здесь, — сообщил Хамми, и Элайни, присев на кресло, принялась его гладить, орошая его рыжую шкурку прозрачными каплями.

— Не мочи Хамми, — сказала молчавшая Бони, и содрала его с колен Элайни. Та только улыбнулась, вытирая слёзы, и погладила Бони по головке.

— А кто же будет королевой? — спросил Анапис, напряженно осматривая всех.

— Вот она и будет, — сказала Элайни, усаживая на колени Бони вместе с Хамми. Посмотрев на Альмавер и Алиду, она подняла руку и сказала:

— Все фреи в наличии, поднимите руку, кто за Бони.

Альмавер и Алида подняли руки, и подошли к Элайни, орошая и её и Бони.

— Не мочите нас! — возмутилась новая королева, слезая с коленок Элайни вместе с котом и направляясь к отцу, Анапису.

— Папа, ты не будешь меня мочить? — спросила Бони отца и Анапис сказал: «Нет», — скрывая слезу, предательски выскочившую из глаза.

— Нам нужно идти, — сказал Тёмный, первым направляясь к выходу.

— Ты за ним присмотри, видишь какой он, бедненький, грустный, — попросила Алида, провожая взглядом Тёмного.

— Хорошо, Алида, я за этим кобелем присмотрю, — пообещала Элайни, думая о том, сообщать маме или нет об измене Тёмного.

— Какой же он кобель, — возразила Алида, — он жеребчик.

— Ещё тот жеребец, — подтвердила Элайни, и подумала, что матери нужно всё рассказать. А товарищ Тёмный, читая её мысли, соображал, стоит ли возвращать Элайни, а может забрать в следующий раз?