Первая женщина на русском троне. Царевна Софья против Петра-« антихриста»

ГЛАВА 8 Сколько стоит Третий Рим?

Вопреки ожиданиям Василия Голицына, поход на Крым начался гораздо легче, чем он предполагал. Стояла весна, еще не было ужасающей жары, зеленый ковер свежей травы покрывал землю, а вода журчанием ручейков приятно ласкала слух.

Несколько раз по пути к перешейку на них налетали татары, но опыт предыдущей кампании сделал свое дело: русские войска стояли непоколебимо, отстреливаясь от врага с помощью артиллерии и мушкетов пехоты. Даже подход основных татарских сил не смог ничего изменить. Русская армия медленно, но упорно продвигалась к своей цели и двадцатого мая подошла к Перекопу. Почувствовав силу, русские воины и украинские казаки, сражавшиеся под командованием гетмана Мазепы, рвались на стены небольшой крепости, защищавшей перешеек. Слишком много бед принесли крымчаки порубежным русичам и казакам, и сейчас их сердца горели чистым огнем мести.

У Голицына полным ходом шел военный совет, когда ему доложили, что в лагерь прибыли послы крымского хана для проведения переговоров.

Полученная весть была встречена дружным хохотом. Никому и в голову не приходило, что придется отказаться от такой знатной добычи, но поднявшийся из-за стола князь прекратил веселье и, прервав совещание, пригласил к себе парламентеров. Татары шли в живом коридоре из сбежавшихся со всех концов лагеря солдат, бросая на них настороженные взгляды.

Зайдя в шатер, они с достоинством поклонились Голицыну и приготовились вести малоприятные для них разговоры. Князь приказал подать чаю и, сдержанно ответив на поклон, пригласил парламентеров садиться. Начался торг. Татары то делали новые предложения, то от них отказывались, каждый раз требуя время для обдумывания условий Голицына. Ни до чего не договорившись, они отбыли ночевать в крепость, предложив продолжить переговоры на завтра с утра. Следующий день не принес ничего нового. Татары явно тянули время, дожидаясь, когда у русских закончатся вода и провиант.

Голицын тоже не рвался на штурм крепости, невзирая на требования полковников и атаманов. Возникла странная ситуация: огромная стодвадцатитысячная русская армия остановилась у стен небольшой крепости, теряя с каждым днем боевой настрой. Проснувшись на третий день, князь обнаружил у себя на столе отпечатанный в типографии перечеркнутый крест-накрест плакат с портретом царевны Софьи в царском облачении, отпечатанный в нескольких экземплярах Шакловитым в патриаршей типографии. Призванный пред грозные очи князя мажордом клятвенно заверил Голицына, что не имеет к этому плакату никакого отношения. Наскоро перекусив, князь долго сидел, глядя потухшими глазами на изображение своей бывшей любовницы, по щеке которой пролегла жирная черная полоса.

Значит, сторонники Петра есть даже в его ближайшем окружении. Может, прав был Борис, когда говорил, что Софье осталось недолго сидеть на троне?

Наконец, денщик доложил о прибытии вчерашних парламентеров. Оторвавшись от своих мыслей, русский полководец попросил привести их. Повторив ритуал раскланивания, знакомый Голицыну по предыдущим дням, посланники хана заявили, что тот просит милости великих русских государей и готов не только отказаться от претензий на какие-либо выплаты со стороны Московского царства, но и пойти под их державу. Произнеся эту речь, парламентеры приготовились к длительным прениям. Казалось, что переговоры не закончатся и в этот день, но Голицын вдруг легко принял все предложения хана и скомандовал снимать лагерь на следующий день, мол, возвращаемся домой.

Сказать, что не только простые воины, но и полковники с атаманами пришли в полное изумление от такого приказа — это не сказать ничего. Все, кто по должности или по родству имел право заглянуть в ставку главнокомандующего, бросились к шатру князя, после того, как новость об отступлении словно молния, облетела все биваки. По всему огромному пространству, занятому русской армией, раздавались возмущенные крики, а в это время в своем шатре Голицын имел неприятный разговор со своими подчиненными, которые не могли понять, ради чего три месяца шли дикими степями к Крыму.

Однако Голицын, нахмурив брови, не только не жалел о своем решении, но и потребовал от своих полковников, чтобы они написали расписки о том, что в Крыму выгорела трава и, в случае продолжения похода, армия может погибнуть от голода и жажды.

Те возмутились, потом посовещались и… согласились на все требования своего главнокомандующего. Последним, когда все разошлись, в шатер явился раздосадованный Иван Мазепа. С ним Голицын имел долгий разговор, после которого гетман, еще совсем недавно требовавший изничтожения татар, вдруг начал превозносить великий талант князя и его прозорливость.

Голицын, наконец, оказался в шатре один. Еще одно предательство… Еще одна измена… Прости, Софья! Alea jacta est ^[11].

Его жребий брошен. Каждый спасается по-своему.

Рядом с Голицыным возник мажордом, державший на золотой тарелочке письмо Софьи, только что доставленное нарочным. С неприятным чувством — словно пойманный за руку вор — он сломал печать и углубился в чтение.

«Свет мой, батюшка, надежда моя, здравствуй на многие лета! Радость моя, свет очей моих! Мне не верится, сердце мое, чтобы тебя, света моего, видеть. Велик бы мне день тот был, когда ты, душа моя, ко мне будешь. Если бы мне возможно было, я бы единым днем поставила тебя перед собою».

Он опустил руку с письмом и задумался, глядя перед собой остановившимися глазами. Если бы оно пришло несколькими часами раньше! Голицыну было приятно думать, что сделанный им поступок не подлость в полном смысле этого слова. Нет!

Это простая гримаса судьбы, вынудившая его принять решение, которое, несомненно, приведет к падению Софьи. Князь был бездарным полководцем, но отличным дипломатом и прекрасно представлял себе все последствия того, что он собирался предпринять на следующий день.

В конце концов, он сделал все, что мог. Faciant meliora potentes[12]А он устал, страшно устал. Он вдруг вспомнил их первый поцелуй в Воздвиженском. Прошло меньше семи лет, а как все изменилось! Где его мечты о переустройстве общества, вызывавшие у одних (иностранцев) восторг, а у других (своих бояр) сомнения в трезвости его ума? Когда он впервые начал читать Софье свои прожекты об отмене крепостного права и раздаче земли крестьянам, она только расхохоталась и поинтересовалась, сколько времени, с его точки зрения, пройдет между подписанием такого указа и мгновением, когда сбежавшиеся бояре разорвут их голыми руками. Дикая страна, подлый народ. Он уже забыл свое недавнее предательство и был готов рассуждать о недостатках, присущих окружающим его людям. Князь принадлежал к той категории людей, которые, делая маленькую личную подлость, объясняют ее вынужденной необходимостью, а потом громко критикуют оплошности других, требуя от них кристальной честности и благородства в помыслах.

На следующий день, снявшись с места, русская армия начала отход на север. Настроение солдат и их командиров было ненамного лучше, чем в первую кампанию. Никто не понимал, ради чего армия находилась на марше больше трех месяцев, отбиваясь от наседавших татар. Почему не была проведена разведка?

Ехавший в походной карете князь чувствовал глухое недовольство и с ужасом представлял, что скажет его Софьюшка по поводу итогов похода и несметных денег, которые были на него затрачены. Но размышлял он об этом не с печалью или раскаянием, а как о шахматной партии, которую предстоит выиграть. Гораздо хуже то, что там будет Федька Шакловитый, который вряд ли поверит его рассказам о нехватке воды и травы. Он же бешеный, ей-богу, бешеный!

Голицын представил Шакловитого в ярости, и его аж передернуло от неприятных предчувствий. Конечно, такой исход крымского похода для властолюбивого выскочки — нож острый. Пока он, то есть князь, пылил по степи в своей карете, Федька в Москве добивался короны для Софьи, чтобы поставить ее в один ряд с подросшими царями. Поражение Голицына ставило на его планах жирный крест. Шакловитый же не привык проигрывать и не простит никому своего «позора». Голицын вспомнил, с каким упоением Федор Леонтьевич, научившись играть в шахматы, сражался до победного конца, не желая сдаваться даже в совершенно безвыходном положении. Уж кто-кто, а глава Стрелецкого приказа будет драться до последнего вздоха! Это ясно как божий день.

Так, то взвинчивая, то утешая себя, Голицын добрался до Москвы, уповая только на то, что Софья, узнав все из писем, успеет перебеситься и встретит его более-менее спокойно.

— Москва, Василий Васильевич! — услышал Голицын голос своего мажордома. — Мы уже почти дома.

Подняв шторку, князь выглянул в окно кареты, которая уже катила по Тверской улице, вымощенной деревянной брусчаткой, постукивая колесами по ее стыкам.

От теремов и дворцов знакомых бояр потянуло чем-то родным и трогательным до слез. Если, как говорит его хороший знакомец де Нёвилль «Париж стоит мессы», то Москва — Третий Рим — тоже достойна небольшого предательства. Опустив занавеску, «царственныя большия печати и государственных великих посольских дел сберегатель», ближний боярин и наместник Новгородский прикрыл веками глаза и откинулся на подушки. Он свой выбор уже сделал, осталось только ждать.

Предположения князя, как всегда, были верными. Софья действительно была вне себя от бешенства, когда прочла его письмо, написанное под влиянием только что проведенных переговоров с татарами. В первую минуту она потеряла дар речи и только силилась понять, как князь мог повернуть назад, зная о ситуации в Москве. Это же форменная измена! Если бы на месте Голицына был любой другой человек, то ссылка была бы для него самой легкой карой, но разве могла царевна пенять человеку, с которым делила не только власть, но и постель? С большим трудом она взяла-таки себя в руки и поборола желание отправить «лучшего друга Васечку» на плаху. Простила, но не забыла, как не забывала ни хорошее, ни плохое, случавшееся в ее жизни.

Шакловитый тоже ходил чернее тучи. Было ясно, что Софья в такой ситуации может забыть о царском венце. Хуже того, он звериным чутьем ощущал, что тучи сгущаются с ураганной скоростью, но был повязан по рукам и ногам категорическим требованием Софьи оставить обитателей Преображенского в покое.

Федор сердился, просил, ругался, а затем смирился, предоставив событиям развиваться своим чередом. Эта не очень красивая молодая женщина действительно оставила в его сердце глубокую царапину, и Шакловитый был готов пожертвовать жизнью во имя счастья своей Сонечки, если возникнет такая нужда. Приближался последний акт трагедии. Актеры уже заняли свои места, и оставалось только поднять занавес.