Алёна
– Ну, Алёна Михайловна-а, – тянет Вовочка.
Не тот Вовочка, который известный персонаж анекдотов, а мой ученик. Хотя как минимум десяток тех анекдотов придуман точно про моего Вовочку.
– Вова! – терпение моё кончается, хотя вообще-то я человек очень терпеливый.
Все музыканты такие. Ну, хорошо, может и не все… но среди педагогов точно есть какой-то процент. Очень небольшой. Стремящийся к нулю.
– Знаешь, что происходит с мухой в автобусе, Вова? – спрашиваю ребёнка, и тот мотает лопоухой головой. – Она одновременно летит и едет! Как моя крыша от тебя в эту самую минуту! Не мучай свою скрипку и мои нервы, а? Иди домой уже!
– Меня бабушка отругает, – шмыгает носом мальчик. – Скажет, что я не занимался.
– Так ты и не занимался, – торопливо собираю разлетевшиеся по столу ноты оркестровой партитуры. – Солнце моё, ну не могу я тебя допустить к концерту! Две сводных репетиции оркестра осталось! Две! А ты партию свою не знаешь!
– Я выучу-у, – снова заводит свою песню Вовочка.
– Уф-ф-ф! Вова!
– Ну, Алёна Миха-айловна-а! Можно я сейчас поучу, а вечером приду, и вы меня ещё послушаете?
Ну да, преподавателю же не надо отдыхать. Чем ещё заниматься-то вечером, кроме как являться в музыкальную школу на дополнительный урок, который никто не оплатит. Смотрю на наливающиеся слезами глаза ребёнка и давлю в себе печальный вздох.
– В восемь вечера приходи, – сдаюсь. Как всегда. – Полчаса дам тебе. Полчаса, не больше!
– Спасибо, АлёнМихална! – слёзы у Вовы тут же высыхают. – Я пошёл тогда!
– Опоздаешь хоть на пять минут – ждать не буду! – грожу пальцем юному скрипачу, уже бегущему к выходу.
– Не опоздаю! Чесслово, АлёнМихална!
Хлопает дверь кабинета, и у меня заламывает виски. Кидаю взгляд на часы и подрываюсь с места. У меня вообще-то тоже репетиция.
От музыкальной школы – точнее, школы искусств, как она недавно стала называться – до здания нашего Дворца культуры, который одновременно и концертный зал, и театр, и зал заседаний местного совета (а при необходимости – и свадебный, и даже ритуальный) можно добраться на трамвае. Который долго и нудно объезжает по периметру целый квартал и только потом спускается вниз, к широкой набережной.
Но дорога по прямой – это для слабаков. Зачем, если можно свернуть в одну подворотню, нырнуть в другую, пробежать мимо двух покосившихся, зияющих пустыми оконными проёмами деревянных домов, которые не торопятся сносить, проскочить «элитную» многоэтажку, которая возвышается среди прочих самых обычных «панелек», как клык вампира в нижнем ряду зубов, пересечь наискосок центральный городской сквер – и вот ты уже у служебного входа.
По высоченной ведущей наверх лестнице я взлетаю в последнюю минуту. Вахтёрша на входе приветливо кивает и тут же сообщает шепотом:
– Алёнушка, Пал Петрович с Йосей Давыдычем снова ругаются!
– Ох! – меня аж передёргивает.
Споры между дирижером и первой скрипкой оркестра – дело, в общем-то, житейское. Оба считают себя самыми главными. Но если учесть, что на двоих им уже давно перевалило за сто сорок лет, можно представить, какие формы приобретает их противостояние.
Моя проблема в том, что я – помощник концертмейстера. То есть первой скрипки – того скрипача, с которым дирижер в начале концерта здоровается за руку, даже если за пять минут до этого они собачились за сценой. А я сижу слева от него за пультом или пюпитром – так называется та хлипкая одноногая конструкция, на которую мы ставим ноты. Для молодой скрипачки всего три года как из консерватории – нехилая карьера, между прочим! Потому что именно я в случае чего заменяю первую скрипку! А ещё я ученица Иосифа Давидовича. Той самой первой скрипки. Или того самого? А Пал Петрович – наш дирижер и тоже скрипач – преподавал у меня дирижирование в музыкальном училище.
И крайней в их спорах, если не успеваю вовремя сбежать, тоже всё время оказываюсь я!
Разговор на повышенных тонах доносится до меня уже на подходе к оркестровой яме.
– Ну чего там? – шепотом спрашиваю у Толика, нашего гобоиста.
– Как всегда, – мученически вздыхает тот. – А мне ещё дочку из школы забрать надо!
Весь оркестр рассосался кто куда и не торопится внутрь – никому не хочется случайно оказаться виноватым в том, что переписчик, который пару сотен лет назад переписывал ноты композитора для печати, торопился и поставил какую-нибудь закорючку не там, где надо. Зато все двести лет первым скрипкам есть, чем заняться – например, до хрипоты спорить с дирижерами, как именно эту закорючку следует играть.
– Вы, Иосиф Давидович, здравый смысл-то подключите!
– Здравый смысл, Павел Петрович, тут не работает – вы же за пультом стоите!
– Ну так вселенскую глупость тогда используйте! У вас запас наверняка найдётся!
– Не смею возражать вам, маэстро, вы в этом первый!
– Да я с вами уже дирижировать разучился… где оркестр? Оркестр где, я вас спрашиваю? Репетиция давно, можно сказать, идёт, а яма пуста!
– Могильная, – хмыкает мне на ухо Толя.
Я поворачиваюсь к нему и киваю, подталкивая к двери.
– Коллеги! – шиплю суфлёрским шёпотом. – Вылезаем быстро! Ноги в руки, смычки в зубы, бегом!
– Ага, а духовые пусть в это время берут в рот, – язвит Толик.
– Тьфу на тебя, пошляк! Вперед, ты у нас главный, иди давай, дуй головой свою ля.*
– Смотри, чтоб два наших мастодонта тебя не услышали, – оборачивается ко мне гобоист. – Каждый из них знает, что главный – он.
Вздохнув, прохожу внутрь последней и тороплюсь к своему месту.
Репетиция проходит сносно. Ну, если не считать пары взрывов дирижёра, который – из-за весеннего обострения, не иначе – решил вдруг поинтересоваться, что там играют самые дальние от него струнные. Спойлер – разумеется, не то, что ему нужно. И вообще, удавить бы нас всех нашими же струнами – общее звучание от этого только выиграет. Впрочем, духовикам тоже посоветовали набрать побольше воздуха и задохнуться, раз уж играть не умеют.
После репетиции я очень удачно успеваю улизнуть, пока наши маэстро не взяли меня в оборот, огибаю дворец, перебегаю через дорогу и спускаюсь к набережной, которая уже светится вечерними фонарями. Город, где я родилась, росла, училась, а теперь продолжаю жить и работать, раскинулся у озера, можно сказать, нашей жемчужины. И набережная – место, где встречаются, расстаются, бегают по утрам и гуляют по вечерам.… Короче говоря, это местная Пятая Авеню пополам с Бродвеем.
Подхожу ближе к перилам, вдыхаю холодный вечерний воздух. Солнце только что зашло – закаты у нас как раз над озером – и горизонт ещё расцвечен всеми красками от алого до тёмно-фиолетового. Зимой тут всех сдувает напрочь. Но сейчас уже весна. Невольно улыбаюсь, глядя на разноцветное отражение фонарей в воде. Скоро фестиваль… Он всегда проходит весной – в честь дня рождения знаменитого композитора, которого угораздило родиться в нашем городе.
Или посчастливилось. Нам-то вот точно посчастливилось – кому бы иначе было известно это место. Хотя вряд ли бы с этим согласились поколения детей, которых мучили и продолжают мучить классической музыкой, во множестве написанной этим самым композитором для всех видов музыкальных инструментов. Плодовитый был товарищ! Кстати, о мучениях… Ко мне же в восемь Вовочка придет!
Вдохнув последний раз запах озера, разворачиваюсь. В темноте добираться до музыкалки подворотнями нет никакого желания. К счастью, из-за угла выворачивает трамвай. Повезло!
Выслушав несчастного ребёнка – вот не зря скрипка происходит от слова «скрипеть» – я обещаю ему, что если он продолжит репетировать, как сегодня, участие в отчётном концерте ему обеспечено. Директор школы и по совместительству дирижёр школьного оркестра наверняка захочет меня удавить, но если выбирать между ней и Вовиной бабушкой, лучше уж директор. Для неё я, по крайней мере, штатная единица, просто так в утиль не спишешь.
Со скрипкой наперевес устало тащусь домой. В такие минуты искренне радуюсь, что я не виолончелистка. Сначала поднимаюсь на свой третий этаж, отношу инструмент, кормлю свою пушистую дымчато-серую кошку Лиру. А потом спускаюсь на этаж ниже.
– БабАнь, это я! – кричу из коридора, открыв дверь своим ключом.
– Алёнка, проходи! – доносится из гостиной.
Странно. Бабушка в это время обычно на кухне сидит. Прохожу в комнату и чуть не вздрагиваю.
– Добрый вечер, Жанна Вадимовна, – улыбаюсь пожилой женщине, бывшей бабушкиной коллеге.
– Добрый, добрый, Алёнушка, – она расплывается в ответной улыбке, и я напрягаюсь. Нетипично для неё. – Такие новости!
– Какие? – кидаю на бабушку подозрительный взгляд, но та сосредоточенно наливает чай.
– Антоша возвращается! – выдаёт Жанна Вадимовна. – Представляешь? Решил пожить здесь какое-то время!
Вот же ёп.… перный театр!
– Я уже сказала, что ты будешь очень рада его видеть!
О да. Ещё как рада. За что ж мне такое счастье-то?
– У меня завтра педсовет с утра, ты же сможешь его встретить? – Жанна Вадимовна просто лучится от удовольствия, глядя на меня, а я, офигев, плюхаюсь на диван, чуть не промахнувшись мимо него.
– Встретить?!
___
* Перед началом концерта концертмейстер (первая скрипка) даёт знак гобоисту, который берет ноту ля – по ней настраиваются все остальные инструменты в оркестре.