Плененные страстью

Глава 4

Тишина, последовавшая после слов Эмили, длилась несколько неловких минут. Когда Седрик вышел из-за стола, она вздохнула с облегчением, что теперь есть возможность подумать о чем-то еще, кроме сложившейся ситуации.

– Сегодня нет солнца. Подходящая погода, чтобы прокатиться верхом. – Седрик обошел двух лакеев, убиравших тарелки после завтрака. – Ты не против, если я одолжу у тебя лошадь? Моя вчера осторожно ступала на левую ногу.

Эштон и Люсьен удалились, а Эмили встала. Чарльз растворился, перед этим одарив ее озорной улыбкой.

– Конюшни для тебя всегда открыты, Седрик.

Эмили оживилась от перспективы конной прогулки.

– Можно мне поехать с ним, ваша светлость? Я сто лет не ездила верхом.

У нее осталось горько-сладкое воспоминание о последней поездке на лошади. В первую же неделю переезда девушки в дом дяди Альберта он продал ее кобылу, чтобы рассчитаться с долгами. Она все еще помнила прекрасно подогнанное кожаное седло и жесткую гриву ее лошади. Эмили скучала по езде верхом, тосковала по прежней жизни.

Годрик сощурил зеленые глаза. Она изо всех сил старалась не демонстрировать открытое неповиновение. Его светлость наверняка подозревал, что девушка попытается бежать. Она сама сказала об этом несколько минут назад.

– Мое поведение может улучшиться, если я буду меньше ощущать себя пленницей и побуду на свежем воздухе, – добавила Эмили.

– Это извинение за всплеск эмоций? – спросил Годрик.

– Это самое большее, что вы можете получить, заточив меня в своем доме.

– Думаю, я позволю вам поехать, но тоже там буду. – Годрик положил крепкую руку ей на плечо.

Эмили скрыла свое разочарование. Даже при одном из них почти невероятно сбежать, что уж говорить о двоих? Тем не менее возможности только увеличиваются, если их искать.

– Дадите мне время переодеться?

Годрик, согласившись, проводил ее к спальне и остался ожидать снаружи. Эмили порылась в большом шкафу и остановила свой выбор на милой светло-голубой амазонке и гленгарри[5]. Жакет обрамляло кружево, тесьма и вышитые лягушки. Она перебросила через руку шлейф платья и присоединилась к Годрику в холле. Мужчина одобрительно взглянул на нее. И хотя она не нуждалась в его похвале, слегка приподняла подбородок от гордости.

Годрик предложил ей руку, а Эмили в это время обратила внимание на красоту дома. Статуи мужчин и женщин в греческих одеяниях, как молчаливые наблюдатели, украшали ниши вдоль холла.

Эмили подняла глаза на лицо мраморной красавицы. «Интересно, что ты видела?» Статуя крепко держала край своего платья, готового соскользнуть с ее груди. Соблазнительная застенчивость в ее глазах очаровывала.

Стук высоких сапог Годрика эхом разнесся по мраморному полу, так же как и его смех, читавшийся в тоне мужчины, когда он позвал ее за собой.

– На что вы смотрите?

Эмили указала на статую.

– На нее.

Годрик, оглянувшись через плечо, улыбнулся.

– Я часто смотрел на эту фигуру в детстве и мечтал о женщине. Это было до того, как я понял, что плоть и кровь несравненно лучше.

Он опустил взгляд ниже ее лица и задержал его в области груди. По ее коже пробежала дрожь негодования. Она не была жестокой по натуре, но Годрик вел себя так, что ей хотелось дать ему пощечину.

В конюшне Эссекского держали по меньшей мере дюжину лошадей, это были отменные лощеные нетерпеливые животные. Эмили выросла на лошади, хотя и не упомянула о том. Если бы Годрик узнал о ее опыте, то, наверное, отказал бы ей. Она должна быть осторожной.

Породистый мерин был прекрасным конем, с тонкими лодыжками и сильными мышцами, подергивавшимися под его кожей. Это была не та лошадь, на которой Годрик ездил прошлой ночью. Тот конь напоминал черный монолит в тусклом лунном свете, подобно свирепому строевому жеребцу из средних веков. У мерина, стоявшего перед ней, были нетерпеливые игривые шаги молодого скакуна. Он наклонился вперед, потянул спину, мотнул головой, словно находился на прогретом солнечными лучами поле. Годрик знал толк в лошадях, нужно отдать ему должное.

Эмили изобразила робость, взбираясь на коня. Он был любознательным созданием, но, как и все чистокровные животные, выказывал высокомерие. Его темно-карие глаза с укором уставились на нее, однако он не мог устоять, чтобы не уткнуться носом в ее ладонь. Она демонстративно отпрянула назад, когда он вскинул голову и фыркнул.

Годрик стоял так близко, что девушка натолкнулась на его крепкую грудь. Его руки мгновенно обвили ее талию. Эмили затаила дыхание, осознав, какой маленькой была по сравнению со стоявшим позади нее мужчиной. Руки герцога сжались крепче, когда она попыталась увернуться. Поясница Эмили слегка прикасалась к его телу. Испугавшись, девушка подпрыгнула, но его хватка стала лишь крепче.

Пальцы мужчины скользнули вверх по ее ребрам в направлении бюста. Ее грудь напряглась, соски отвердели и терлись о ткань платья. Они стали чувствительными и болезненными, а она не понимала, чем это вызвано. «Ненавижу этого человека. Он погубил меня». Почему ее дыхание ускорилось? Пальцы Годрика потирали нижнюю часть ее груди, и дальше возбуждая Эмили. Его прикосновения манили, искушение, вызванное страстными движениями мужчины, было подобно костру, но, когда она приблизилась к нему слишком близко, он обжег ее настолько, что она пришла в чувство. Они были на людях. Он пытался соблазнить ее здесь, в конюшне, на виду у своего друга. Эмили затряслась от ярости, а еще от неведомого, незнакомого чувства, непохожего на тревогу.

«Его распутные действия уже развращают меня». Она собрала все силы, игнорируя этого человека и его касания, и вырвалась из его крепких рук.

Годрик разочарованно уставился на Эмили. Неужели его прикосновения никак не отразились на ней? Он заметил, что Седрик наблюдает за ним краем глаза; вне всяких сомнений, он все видел. Они обменялись взглядами, и виконт пожал плечами, как будто выражая другу свое сочувствие. По правде говоря, прошло уже шесть месяцев с тех пор, как герцог в последний раз был с любовницей. Когда расцвет тех отношений угас, ему не захотелось обычной близости. Эванджелина была страстной в постели, но по натуре – грубой. Она воспринимала их отношения как игру, что было справедливо, но в то же время выражала презрение к слугам. Она жестоко вела себя с Симкинсом, считая, будто тот слишком фамильярен с Годриком, как для человека его положения. Герцог не мог простить ей это. Симкинс был ему как любимый дядя, и каждый, кто вел себя с ним резко, ощущал гнев Годрика.

Эмили совсем не напоминала Эванджелину. Она не являлась испорченной, что не должно было его удивлять. Он отчетливо помнил: Парр выражал досаду из-за того, что на его шею посадили племянницу, а то, как влезал в долги, свидетельствовало о том, что он вряд ли заботился об Эмили и ее комфорте. Годрик рассердился при мысли, что Парр лишал девушку всего.

«Я должен быть осторожным. Она затянет меня в свои чарующие сети, и я никогда не выпутаюсь».

Это было правдой. Годрик ни разу не испытывал ни малейшего желания заботиться о женщине, если не считать его маму, и уж определенно не так, как он хотел заботиться об Эмили. Нет. Покупать красивые украшения и платья для любовницы означало оказывать материальные услуги, а не создавать комфорт и проявлять заботу о леди. Но с Эмили он вел себя по-другому, и, если хотел заслужить ее благосклонность, нужно перестать быть с ней резким.

Он хотел убедиться, что ее шоколад нужной температуры. Хотел, чтобы она носила самые лучшие атласные платья, спала на самой мягкой кровати, находилась в безопасности, тепле и довольстве.

Возможно, если бы она была счастлива, то потянулась бы к нему, позволила бы ему открыть в ней страсть, затаившуюся в глубине ее души. Он хотел познать ее, овладеть ею. Все эти огоньки в ее глазах, когда она думает, что он не замечает, нужно выпустить наружу.

«Я круглый дурак. И не заслуживаю такого невинного создания».

Эта неприятная мысль просочилась в его грудь, осев где-то в глубине сердца. Он и не думал, что может ощущать там боль, но чувствовал ее сейчас.

– Можно мне прокатиться верхом на ней? – Эмили указала на лошадь.

Годрик сдержал улыбку.

– Да, можно.

Эмили, вспыхнув, закрыла лицо руками. Седрик едва заметно покачал головой с немой радостью.

«Женщины… они так мало понимают».

Конюхи вывели чалого мерина для Эмили. Герцог с виконтом оседлали каждый своего коня. Ему нравилось быть самостоятельным, по крайней мере, в некоторых делах. Его светлость никогда не жаждал избалованной жизни милорда, и его конюхи знали, что он сам оседлает свою лошадь, если не просил их до того.

Годрик продемонстрировал, как седлает мерина, и Эмили наблюдала за ним с восторженным вниманием.

– Глядите внимательно, мисс Парр. Седло должно смотреть сюда. Вам следует убедиться, что эта подпруга – ремень на седле – крепко пристегнута. С усилием затяните ее, не бойтесь причинить лошади боль. Ей не больно.

Тело мужчины напряглось при виде Эмили, покусывавшей свою пухлую нижнюю губку.

– Как я заберусь на него?

Стоило этим словам слететь с уст девушки, Годрик представил, как Эмили в постели седлает его… Нет! Он не должен дать себя увлечь, но, господи, из-за нее можно легко потерять голову.

– Вот так, – угрюмо произнес он. Взял ее за талию, поднял и усадил в седло. – Вам надо поставить одну ногу с одной стороны, вторую – с другой, поскольку у меня нет бокового седла.

– Ах да. Как глупо с моей стороны.

Она устроилась на коня, для чего потребовалось поднять юбки, потому что они мешали расположиться в седле, причем открыла свои голые ноги. Все его мысли переместились с головы в эту настойчиво раздражавшую точку ниже пояса. Он лишь удивился, откуда у нее загар на ногах. Что такого могла часто делать юная девушка, из-за чего ей приходилось поднимать юбки? Годрик сдержал стон.

– Гм… мисс Парр, простите мне мою дерзость, но на вас нет некоторых деталей нижнего белья.

Глаза Годрика были прикованы к ее гладкой коже. Его руки находились так близко, что, возможно, если бы он случайно провел по ее ноге, она и не заметила бы. В фиалковых глазах Эмили сверкнула смешинка, вскоре однако она исчезла, замаскированная удивленным выражением глаз.

– О, я дико извиняюсь, правда. Мои чулки порвались прошлой ночью.

Седрик захохотал, проезжая мимо них и открыто восхищаясь ее ногами, что вызвало досаду его светлости.

– Никогда не извиняйтесь перед двумя холостяками за смелость показать им прекрасную пару обнаженных ножек.

Годрик бросил сердитый взгляд на своего друга. Еще один комментарий подобного рода, и виконту несдобровать.

Сентябрьское солнце было теплым, а небо безоблачным. Стрекотали насекомые, и этот звук нарушал тишину. Отличный день для верховой езды, для жизни. Вдали от душных салонов и вечерних выходов в свет Эмили вновь дышала. Она чувствовала себя комфортно здесь, за городом, где были зеленые покатые холмы и бескрайние голубые небеса.

Легкий бриз обдувал ее кожу и амазонку, пока их трио пустилось рысью вдоль границ владений Годрика. Оглянувшись, Эмили увидела, как далеко они отъехали. Поместье виднелось вдали, будто каменное пятно. Годрик поймал ее восхищенный взгляд, она улыбалась.

– Ваши земли весьма протяженные, милорд. – Девушка вздохнула при виде очаровательного английского пейзажа.

– Это не единственное, что у него протяж… – начал было Седрик.

Герцог ударил рукояткой хлыста по лошади виконта. Животное пустилось диким галопом с выкрикивающим проклятия наездником, оставив Эмили недоумевать, что же он имел в виду.

В пятидесяти футах от них Седрик притормозил и по-детски сердито посмотрел в их сторону. Он застыл на приличном расстоянии впереди, оставив Эмили наедине с Годриком.

– Как долго вы живете с дядей, мисс Парр?

– Я… я не буду сильно возражать, если вы станете называть меня Эмили, ваша светлость. Мне не нравится, когда меня зовут мисс Парр.

Это было неприлично, конечно, но, учитывая все, что произошло между ними, меньше всего стоило переживать как раз о манерах.

– Как пожелаешь, Эмили, но тогда я должен настоять, чтобы ты прекратила называть меня «ваша светлость».

Солнце бледнело на фоне яркого сияния его глаз, и сердце Эмили начало биться чаще в ответ.

– Я переехала к дяде Альберту год назад, после смерти родителей.

– Я слышал, что они умерли. Могу спросить, как это произошло?

Годрик направил своего черного мерина ближе к Эмили. Ее конь игриво ущипнул его жеребца за бок.

– Их унесло в море. Мой отец направлялся в Нью-Йорк проверить, как идут дела в его судоходной компании. Мама настояла поехать с ним. – Боль от утраты родителей была еще глубокой, ведь она похоронила их не так давно. – Когда пришла эта новость, я гостила у друзей родителей. На следующий день приехал дядя и забрал меня.

– Как их звали?

У Эмили сжалось горло:

– Клара и Роберт.

– У тебя есть братья или сестры?

Она покачала головой.

– Нет. У мамы дважды были выкидыши после меня. А позже они уже и не пытались. Слишком много боли.

Почему она делилась такими личными подробностями с человеком, которого едва знала, было выше его понимания.

Годрик посмотрел в сторону.

– Моя мама умерла при родах, когда я был мальчишкой. Ребенок умер вместе с ней.

Не было таких слов, которые могли бы облегчить страдание от потери любимых, особенно родителей. Подобную утрату невозможно восполнить. Ничто не способно заменить тепло домашнего очага и чувство безопасности, когда родители рядом. Остаться без этого все равно что лишиться невинности.

Годрик заговорил снова:

– У тебя не было времени даже оплакивать их, да?

Это прозвучало скорее как наблюдение, а не вопрос. Странно, однако говорить о своей трагедии с ним оказалось так легко. Хотя он был незнакомцем, и, кроме того, несколько преград уже стояло между ними.

– Нет.

Они остановили лошадей. Она ослабила поводья, пока ее конь опустил голову, чтобы пощипать траву.

– Мне кажется, часть меня никогда по-настоящему не свыкнется с потерей родителей. Словно я жду, что они однажды приедут в экипаже к дяде Альберту и заберут меня домой. – Голос Эмили слегка дрогнул.

Глаза Годрика потемнели. Девушка заметила слабые тени под ними. Здесь, на улице, при свете солнца и вдали от суматохи дня он выглядел очень усталым.

– Ты, должно быть, обожал свою маму.

– Я любил ее как никого другого. – Мужчина говорил так тихо, что его слова прозвучали будто высказанная вслух мысль.

В сердце Эмили возникло желание. До этого она хотела обидеть его, так же как он обидел ее своим холодным расчетливым похищением. Но сейчас… сейчас она видела человека, чья жизнь была глубоко изранена, и ей хотелось стереть печали, из-за которых он сдвигал брови. Это напомнило Эмили о раненом барсуке: они с отцом нашли его в саду несколько лет назад. Он сломал лапу и, когда они попытались помочь ему, укусил отца до крови. Годрик был очень похож на того зверька. Раненый и яростно защищающийся.

– Мне кажется, она любила тебя не меньше.

– Спасибо, Эмили. Я уверен, где бы ни были твои родители, они скучают по тебе точно так же.

Он не лукавил. Искренность мужчины отражалась в блеске его глаз и поднятом в улыбке уголке губ. Человек, погрязший в бесчисленных грехах, верил в небеса и жизнь после смерти. На долю секунды она засомневалась: а может, исправить бунтарей реально.

Годрик преодолел небольшое расстояние, разделявшее их, и взял ее за руку. Никто из них не удосужился надеть ездовые перчатки. Он взял ладошку Эмили в свою. Тепло его ладони, гораздо большей, чем ее собственная, оказало неожиданное утешение – и напомнило то состояние умиротворения, когда они с родителями вечерами сидели у камина, расположившись на полу, и смеялись над юмористическими колонками в газетах. Годрик водил большим пальцем по ее нежной ладошке, и этот как будто бы невинный контакт разжигал в ее теле доселе неведомое желание. Все оказалось так просто, что ее мысли о дяде и родителях улетучились. Прикосновение мужчины возбудило в ней порыв следовать за ним на край земли, а там будь что будет.

Но ей не стоило позволять ему выиграть эту игру, добившись от нее покорности ласковыми словами и заботой. Эмили отказывала себе в праве влюбиться в этого мужчину. Они были совершенно разными. Он вряд ли женится по любви, а она искала того, кто полюбит ее так же сильно, как она его. Девушка не могла остаться, не могла подвергнуться риску любви. Ее родители хотели бы, чтобы она выжила, а для этого требовалось бежать от герцога и найти того, за кого можно было бы выйти замуж.

Эмили изучала окружающую местность. На расстоянии ста ярдов над землей возвышалась низкая каменная ограда высотой около пяти футов.

– А что за тем ограждением? – равнодушно спросила она.

– Пруд и луг или два, за ними деревня Блэкбрай.

Деревня? Этот глупец мог бы еще карту побега ей нарисовать.

Годрик обратил внимание на виконта, который скакал на своей лошади взад-вперед по полю, пуская ее в красивый галоп.

Рука Эмили все еще была крепко зажата в ладони герцога, а это усложняло дело. Она осторожно освободила свою ладонь, и он повернулся посмотреть, почему Эмили сделала это. Девушка, наклонившись вперед, похлопала коня по шее.

– Такое милое создание. – Она провела пальцами по густой гриве своего мерина. Эмили даже не нужно было поднимать глаз, чтобы понять – Годрик улыбается ей.

– Тебе понравились лошади?

– О да. Они немного пугающие, но этот такой прелестный.

Она сдержалась, чтобы не засмеяться. Никогда в жизни не боялась лошадей – иногда коз, может быть, когда эти ужасные твари тянули ее за оборку юбки, – но жеребцов никогда. Годрик бы сильно удивился.

Эмили подняла голову, якобы намереваясь взглянуть на передвижение Седрика по полю. Девушка подождала секунду, пока тот повернет направо, в сторону дома.

Она изобразила шок и тревогу на лице и лихорадочно указала в направлении виконта.

– Годрик, смотри! Разбойники!

Герцог напрягся, ожидая беды, и резко повернул лошадь.

Эмили пришпорила коня и с бешеной скоростью понеслась прямиком к ограде, моля Бога, чтобы скакун взял такой барьер. За оградой была деревня Блэкбрай. Там она попросит о помощи или спрячется, пока не придумает способ добраться до Лондона.

Годрику понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что произошло. Разбойники, как же!

Эмили мчалась по золотому полю, будто девушка-воин во время битвы. Ее пригнувшееся тело и умелое управление жеребцом говорили сами за себя. Девчонка оказалась умнее, чем он думал, а он, дурак, еще и рассказал ей о Блэкбрае.

– Эмили! – крикнул Годрик.

Она летела прямо на ограду, и, если не остановится, лошадь сбросит ее. Эмили приземлится прямо в озеро с другой стороны забора, сломав себе шею, или же утонет.

Он пришпорил своего коня, заставив его ринуться вперед.

Через несколько секунд Годрик уже преследовал ее по пятам, их отделяло всего двадцать футов, его черный мерин был самым быстрым в конюшне. Его светлость едва не зажмурил глаза, когда ее жеребец достиг ограды.

Одна изящная дуга, и она взяла барьер, несколько секунд спустя он сделал то же самое.

Эмили управляла конем лучше, чем он предполагал, и тот идеально приземлился. Она резко вывернула скакуна в сторону, едва не угодив в мелководный берег озера.

Годрик не был так удачлив. Его конь запаниковал, когда копыта приземлились на мягкую грязную траву на берегу озера, и встал на дыбы, отправив седока в озеро вниз головой.

Эмили придержала своего мерина, услышав еще один крик, на сей раз – испуганный возглас. Она обернулась как раз в тот момент, когда Годрик перепрыгнул через ограду, но был сброшен своим скакуном. Его тело, с громким всплеском ударившись о поверхность озера, исчезло из вида. Она затаила дыхание, ожидая, когда же он появится на поверхности. Он мог в любой момент вынырнуть и выругать ее.

Но этого не случилось.

Девушка задрожала от страха, смешанного с чувством вины, что она стала причиной гибели человека. Он не должен погибнуть из-за ее безрассудного плана, не должен. Эмили теперь уже, хоть и немного, начала понимать его и не желала испытывать угрызения совести из-за смерти мужчины.

Бросив панический взгляд в сторону Блэкбрая, она выругалась про себя и направилась назад к озеру. Она сама не понимала, почему делает это – ведь ничем не была обязана Годрику.

Девушка выбралась из седла и погрузилась в воду возле того места, где он упал. Озеро было мелким у берега, но очень мутным. Девушка с трудом заметила очертания белой рубашки Годрика. Обвила руками его грудь и начала сильно бить по воде ногами, пытаясь вытащить его на поверхность. Он тяжело повис на ней, находясь без сознания, но она продолжала работать ногами, никогда еще не была так благодарна за то, что умела отлично плавать. Достигнув берега, Эмили, задыхаясь, пробиралась по отмели, волоча за собой Годрика. Амазонка тянула ее вниз, вызывая ощущение, что помимо Годрика Эмили тащит за собой к берегу еще и булыжник.

Она перевернула мужчину на спину и приложила голову к его груди. Он не дышал.

– О господи, пожалуйста, только не умирай. – Кровь громко пульсировала у нее в ушах. Поддавшись панике, Эмили не могла мыслить трезво. Трудно было сконцентрировать внимание.

Можно кое-что попробовать. Когда-то она видела, как слуга делает это мальчику, упавшему в бассейн.

Приподняв голову Годрика, она одной рукой закрыла ему нос, другой обхватила его подбородок. Накрыла рот мужчины своим и вдохнула в него воздух, молясь, чтобы таким образом оживить его. Отстранившись, подождала секунду и повторила попытку, потом еще и еще. На четвертый раз он пошевелился, и она вздохнула с облегчением. Он был жив.

Годрик провел рукой по ее мокрым волосам, притянул к себе, и их губы сомкнулись. Другой рукой он взял ее за талию и положил Эмили на себя сверху. Он одарил девушку глубоким поцелуем, затем, перевернувшись, оказался сверху.

Эмили сжала руки в кулаки и ударила его в грудь, а его упругие, но мягкие губы в это время исследовали ее уста. Вкус его гладких губ совсем приглушил ее бдительность. Он обжигал и в то же время успокаивал Эмили каким-то неизвестным ей соблазном.

Миг прозрения потряс ее до глубины души. Она попыталась ударить его ногой и освободиться, а Годрик на секунду отстранился.

– Полегче, дорогая. Я лишь хотел поблагодарить мою спасительницу. – Слова Годрика растворились в страстном поцелуе.

Она не могла позволить ему этот поступок. Он не мог… не мог… Эмили охнула, когда мужчина провел рукой по внутренней стороне ее правого колена и поднялся к бедру, крепче прижавшись к ней своими бедрами. По ее ногам разлилась приятная боль. Следует остановиться, но в то же время ей хотелось и дальше ощущать на себе его чувственные губы и руки.

Девушку бросило в жар, такой сильный, что ей стало страшно. Ее тело задрожало, и смятение сменилось желанием. Возможно, Эмили не нравился этот человек, однако его поцелуи, его ласки начали оказывать на нее распутное воздействие. Осознав это, она еле слышно застонала, в ответ мужчина сверху зарычал от возбуждения.

Мир померк, и все исчезло, кроме громкого пульса, шумевшего в ушах, и сбивчивого дыхания. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Симфония их вдохов и выдохов в нескончаемом вальсе пугала ее. Появилось искушение наплевать на все, отдаться чувствам и пойти по стопам Евы. Один раз ощутить его на вкус, грешно пасть и навсегда погибнуть.

Грудь Годрика содрогалась от немого смеха, пока он упивался ее сладким вкусом, чистым, как отличный бренди, пьянящим и вызывающим зависимость. Радость разжигала его кровь и согревала сердце. Она вернулась ради него, чтобы спасти его.

Ее руки сжимали его бицепсы, пальцы впивались в него, когда он целовал ее. Он поднял голову Эмили и посмотрел на нее, она с трудом дышала и невольно терлась о него бедрами.

Он, как зачарованный, глядел на легкий румянец ее щек и слегка вздернутый нос, придающий девушке озорной шарм.

Однако чувствовал, что она слегка побаивается его.

Эмили никогда не была с мужчиной, ни разу не целовалась, пока он не захватил ее. Более опытная женщина знала бы, что нужно делать. Ему нравилось руководить ее действиями. Но было так сложно противостоять соблазну девушки. Он поднял одну руку и прикоснулся к ее щеке, поглаживая большим пальцем линию подбородка. В ее огромных фиалковых глазах читалось дикое желание и легкое беспокойство, и это вызвало у него улыбку. Она испытывала досаду из-за того, что поцелуй доставил ей удовольствие.

Ее реакция показалась ему восхитительной. Другие женщины смотрели на него томным взглядом и спокойно отвечали на его поцелуи или, как в случае с Эванджелиной, кусали его в ответ. Глаза Эмили были ясными и полными удивления, смешанного с гневом. Губы девушки пылали, а руки так энергично гладили его плечи. Создавалось впечатление, будто она решила получить удовольствие, несмотря на то, что он ей не нравился. Годрику был по душе ее мятежный дух. Она брала от него то, что хотела. Если бы потребовала, чтобы он остановился, он бы так и сделал, пусть даже это убило бы его. Но до тех пор он сорвет столько поцелуев, сколько сможет.

Годрик хотел проводить с ней дни напролет, исследовать ее нежные изгибы и открывать все новые чувствительные к щекотке места. Ему хотелось, спустившись вниз, склониться перед алтарем ее чувственной невинности. Она была тем самым страстным диким созданием, на поиски которого он потратил столько лет. Он наконец-то нашел ее, ему хотелось овладеть ею, накрыв своим телом, и так, чтобы она была сверху, и у стены, и согнувшейся над кроватью… О, сколько вариантов.

Он и не ведал, что женщина может быть такой на вкус, дарить такие ощущения. Он чувствовал себя последним негодяем, ведь притворился утонувшим, чтобы посмотреть, вернется ли она. Его друзья с легкостью нашли бы ее в Блэкбрае, никто из лавочников не утаил бы присутствие девушки от него, если бы он начал искать ее.

Но она вернулась. В тот миг, когда вытащила его из озера, он хотел поцеловать ее больше, чем какую-либо другую женщину. Прямо на грязном берегу, мокром и холодном. Он согрел бы ее своей страстью и благодарностью. Влажная кожа ее бедер была гладкой. Мышцы там напряглись, когда он сжал ее ногу. У нее были ноги наездницы. Господи, как он желал, чтобы эти ножки точно так же обвили бы его тело.

Скоро так и произойдет. Годрик пообещал себе овладеть ею тысячу раз, всякими способами, извести ее так, что она не сможет ходить, и однако при этом будет просить еще.

Ее ласки, ее вкус были всепоглощающими. Ритм ее дыхания и ощущение изгибов утихомирили его, и тут сквозь дымку страсти он услышал далекий обеспокоенный крик Седрика.

Ему стоило огромных усилий отпустить девушку. Эмили подняла на него наивные глаза, в которых читалось желание, она несомненно была потрясена его напором. Медленно моргала, словно не могла пробудиться от исчезающего сна. У нее были длинные ресницы, слегка завивавшиеся у кончиков, идеально обрамлявшие самые выразительные глаза из всех, что ему приходилось видеть.

На протяжении многих лет герцог смотрел в глаза женщины, только чтобы убедиться, приглашают ли они его в постель и удовлетворяет ли он ее. Но эта женщина под ним была другой. В глазах Эмили таилось иное приглашение: войти в ее сердце и остаться там.

Как от апперкота боксера, Годрик уклонялся от горькой правды. Мужчины вроде него не остепеняются, не заботятся о дамах, если не учитывать удовлетворение в постели.

Он поступал неправильно по отношению к этой девушке, губя ее тело и ее будущее. Она ожидала, что он женится на ней потом, но он не мог. Брак был для дураков, верящих в любовь. Годрик даже спасал друзей от неосмотрительных уз, и теперь они все наслаждались холостяцкой жизнью. Можно было понять тех людей из общества, кто женился с политической или финансовой целью. Но он отказывался навсегда связывать себя с женщиной, к которой испытывал чувства. Он был холодным, измученным глупцом, избегавшим любви. И понимал, насколько слабым это его делало.

Храбрый и быстрый ум Эмили вызывал у него восхищение, но она заслуживала мужчину, который стал бы достойным мужем. Он не мог предложить ей ничего, кроме своего тела.

Вместо того чтобы осуждать свое поведение, у него появлялось очень странная потребность оправдать собственные поступки.

– Как я уже сказал, ты спасла мою жизнь, Эмили. Я просто хотел выразить тебе благодарность, – извиняющимся тоном произнес он, помогая ей подняться.

Она немного пошатнулась, а Годрик протянул руку и поддержал ее за талию. Он старался не опускать глаза на пышную грудь, выступавшую под тонкой мокрой тканью, или на ее бедра, плотно обтянутые мокрой амазонкой, прилипшей к ее телу. Виконт верхом прискакал к ограде и, пораженный, уставился на них.

– Что случилось, Годрик? Я услышал крики, а затем увидел, как вы направились сюда. – Взгляд его друга скользнул по фигуре Эмили и приобрел выражение, прекрасно знакомое герцогу.

– Седрик, можешь одолжить Эмили свой жакет? – Голос Годрика пресек неподобающие взоры друга.

Тот снял жакет и перебросил через ограду. Годрик, поймав его, надел на плечи Эмили.

– Подожди здесь. Я заберу наших лошадей и заставлю их перепрыгнуть обратно, – скомандовал он.

По ее широко открытым глазам герцог понял, что девушка повинуется.

Седрик пустился рысью вдоль ограды, чтобы помочь Годрику, и когда они остались вдвоем, потребовал рассказать ему, что произошло.

– Она отвлекла меня и понеслась к ограждению. Я и подумать не мог, что перепрыгнет через него, но она сделала это – Господи, она сделала это – и лучше, чем я. Проклятый жеребец сбросил меня прямо в воду.

– Ты в порядке? Я потерял из виду вас двоих.

– Со мной было все хорошо. Бедняжка Эмили. Ей показалось, будто я утонул, и она попробовала привести меня в чувство этими своими сладкими губами. – Годрик тихо засмеялся.

– Ты не станешь говорить ей, что отлично плаваешь?

– Там было мелководье, и она решила, что я упал без сознания. Кроме того, мне же лучше, если она станет думать, будто спасла меня. Иначе за то, что я сделал потом, получу пощечину.

– Ох, Годрик, ты не сделал этого! Бедняжка. Она больше никогда не спасет твою бесполезную шкуру. Скажи мне, что ты не зашел слишком далеко.

– Несколько безобидных поцелуев… Может быть, несколько не совсем невинных ласк, – признался мужчина.

Но он не сожалел ни о чем. Он точно не пожалеет ни об одном поцелуе, ни об одной секунде, когда прикосновения Эмили пробудили призрак человека, которым являлся раньше.

Прежде Годрик хранил поцелуи словно сокровище, считал их, как юнец, который, затаив дыхание, ожидает снова увидеть девушку, вдохновившую его на такие романтичные чувства. Его первая любовь, дочь мельника из Блэкбрая, Аннабель, научила паренька наслаждаться поцелуями. Она соблазнила его, открыла ему мир чувственных наслаждений, но делала это неспешно, то подпуская, то отдаляя. С тех пор любые быстрые победы не доставляли ему наслаждения.

Он хотел этого с Эмили, упорного ухаживания, постоянного преследования. Чтобы каждый поцелуй ее желанных губ был сладкой победой. Теперь казалось, от любви его отделяет лишь тонкая завеса и она не навечно заперта внутри него, как он всегда считал.

Эмили, опершись о каменную ограду, слегка дрожала, легкий ветерок обдувал ее мокрую кожу.

Она вздрагивала еще и по другой причине. Когда Годрик прикоснулся к ней губами, руками, накрыл ее своим телом, девушка почувствовала замешательство. На несколько коротких секунд она забыла и о своей злости, и о том, как переживала, чтобы спасти собственную разрушенную жизнь.

В его объятиях и поцелуе таилось больше, чем нежная привязанность, которую она наблюдала между родителями. Нет, это был костер, пламя, что поглотило ее в попытке сжечь до останков. Когда он ее поцеловал, они были мужчиной и женщиной, а не лордом и леди.

Опасная игра в побег и погоню пробудила в ней самый примитивный инстинкт выживания. Если бы не появился виконт, Годрик, возможно, овладел бы ею здесь, на траве, на берегу. Эта мысль заставила девушку покраснеть.

Мужчины вернулись с лошадьми, и она скрыла свои эмоции за невинным выражением лица, которому научилась, живя с дядей.

Вспомнив это время, девушка замерла на месте.

Что предпринял ее дядя, узнав о похищении племянницы? Поблагодарил небеса или в панике побежал на Боу-стрит? Эмили не могла представить ни один из этих вариантов.

В уголках ее глаз появились слезы. Ей не хотелось признавать, насколько плохо она себя чувствовала в прошлом году, но это так, потому что жизнь с безразличным дядей была ужасной. Никто не заслуживает жить в семье, члены которой не любят и не заботятся о своем близком.

Эмили поспешила вытереть слезы, потому что мужчины показались с другой стороны ограды. Годрик протянул к ней обе руки, и она крепко схватилась за них, удивленная, с какой легкостью он поднял ее через ограду и усадил к себе на колени.

– Эй, дай мне пересесть на моего… – Она потянулась к своей лошади, но Годрик лишь крепче сжал свои руки на ее талии.

– Если ты считаешь, что я позволю тебе вернуться домой на каком-либо из жеребцов самостоятельно после твоего маленького приключения, ты ошибаешься.

– Но…

Годрик крепкой хваткой удерживал ее на своих коленях и одновременно направлял лошадь вперед.

– Думаю, пришло время установить несколько железных правил на случай твоих дальнейших попыток сбежать. Каждая попытка и провал будут лишать тебя какого-то преимущества, следовательно, никаких больше катаний верхом и побегов после наступления темноты. Слишком опасно для тебя.

Его снисходительный тон заставлял ее чувствовать себя провинившимся ребенком. «Почему я не дала ему утонуть?»

– Годрик. – Она раздраженно ерзала у его груди, пока они направлялись к поместью. – Я пойду пешком, если нужно, спасибо. Не надо этого.

Рука, державшая ее за талию, скользнула ниже и ущипнула ее. Она замерла, глаза горели.

– Ай!

– Из-за тебя я чуть не свернул себе шею, к чертовой матери, и едва не утонул.

– А тебе не нужно было гнаться за мной, – выкрикнула в ответ Эмили.

– Если я захочу отшлепать тебя до следующего воскресенья, то сделаю это, и ни один из присутствующих здесь парней не поднимет руки, чтобы защитить тебя, – проворчал он.

После таких слов Эмили погрузилась в молчание. Она никогда не надувала губы и не ходила с недовольной гримасой, но сегодня был подходящий день, чтобы начать это делать.

Девушка продолжала дуться с царской надменностью, пока лошади не прискакали к крыльцу поместья. Годрик, казалось, не обращал внимания на ее сердитый взгляд в его сторону. Он просто протянул руки, ссадил Эмили с лошади и перебросил ее через плечо, как мешок с зерном. Мужчина сдержал смех, когда она изумленно вскрикнула.

Дальнейшее варварское поведение Годрика было встречено ею молча, даже когда гогот и свист остальных парней заставили ее устыдиться во сто крат сильнее.

– Что с вами двумя случилось, Годрик? И ты, и она мокрые! – раздался голос Люсьена.

– Эмили снова попыталась бежать.

Маркиз поморщился, вытащил из кармана соверен и протянул Чарльзу.

– Отлично сработано, Эмили, на тебя делать ставки легче, чем на скачках. – Лорд Лонсдейл отвесил поклон головой и положил монету в карман. – Если ты устроишь еще один побег после ужина, я буду тебе и подавно благодарен.

Эмили открыла было рот, чтобы ответить, но Годрик дважды похлопал ее по попе, его рука задержалась там слишком долго. Девушка попыталась ударить его ногой, и это оттеснило его подлую руку.

– Она не станет угождать тебе, особенно после того, как только что едва не утопила меня.

– Ого, дай угадаю – она пыталась уплыть во Францию? – В голосе Чарльза сквозило самодовольство.

– Не предлагай ей никаких идей, Чарльз. – Годрик продолжал двигаться вперед. Остальные пошли за ним.

Эмили устала смотреть вниз головой на вереницу сапог. Она положила руки на спину мужчины и попыталась слегка оттолкнуться. Эштон и Чарльз с важным видом шли прямо за ней и оба улыбались. Глаза лорда Лонсдейла задержались на мокрой одежде вокруг ее груди.

Он засмеялся, заметив, какой огненный взгляд она бросила на него.

– Расскажи нам, Эмили, о плане, который ты придумала на сей раз?

Ее так и распирало внезапное желание заехать по челюсти этому златовласому графу. Так она и сделала – замахнулась кулаком, но Чарльз быстро пригнулся, что вызвало еще больше смеха в ее адрес.

– Не злите Эмили. Эта милая девушка достаточно отважная и может, сидя верхом, перепрыгнуть через каменную ограду, – сказал Седрик, идущий перед его светлостью.

– Ты шутишь! Последний раз, когда я попытался сделать такое, то упал в озеро. – Голос Чарльза смягчился, в нем звучало восхищение.

Но Эмили не хотела, чтобы его речи повлияли на нее. Она еще отомстит графу за его косые взгляды.

– Именно это произошло и со мной, однако не с нашей дорогой Эмили. Нет-нет, она удосужилась вернуться и спасти меня, когда я свалился и едва не утонул.

– Но ты же хо… – начал было Чарльз, и тут кто-то наступил ему на ногу, а он вскрикнул от боли.

Что? Любопытство изменило настроение Эмили. Она готова биться об заклад: похоже, Чарльз хотел сказать, что Годрик был хорошим пловцом. Если это правда… Она сжала руку в кулак и ударила Годрика по заднице. Он уклонился и теперь уже сам в ответ шлепнул ее по тому же месту. Эмили хотелось поколотить каждого из них. Из-за уязвленной гордости она готова была взорваться и уже не скрывала своих эмоций. Девушке не понравилось, что другие смеются над ней, особенно когда она боролась за свою свободу.

Эштон улыбнулся ей.

– Эмили, я одобряю твою смелость. Если бы не моя преданность Годрику, я бы пожелал тебе удачи в будущих попытках бегства. Пусть они окажутся такими же искусными, как предыдущие.

В его голосе не прозвучало и намека на насмешку – наоборот, читалась доброта и отзывчивость. «Это не имеет значения. Он из их компании. Никому из них нельзя доверять».

– И ради моего кошелька – может, это реально сделать до ужина, а не после, – добавил Люсьен, будто бы в подтверждение мысли Эмили.

Годрик вошел в одну из многочисленных комнат первого этажа и спустил пленницу со своего плеча в огромное кресло. Она плотно укуталась в жакет Седрика, чтобы спрятать мокрое тело от такого количества мужских взглядов. Ее пугало, что они столпились вокруг ее кресла и уставились на нее с их немалой высоты. Девушка пригнулась на дюйм или два, затем поджала под себя колени, положила на них подбородок и отвернулась. Из-за мокрой одежды чувствовала себя неловко, было холодно.

– Не хандри, Эмили. – Эштон убрал с ее лица мокрые волосы. – Ты слишком красива для этого.

Такое унижение убило ее уверенность. А к чему, она думала, мог привести этот побег? Сейчас возвращение в Лондон ничего не решило бы. Ею руководило лишь безрассудное желание что-нибудь предпринять, что угодно, только бы самой контролировать эту ситуацию.

Она выровнялась, прислонившись к спинке кресла, и стала рассматривать Годрика. Он пообещал обеспечить ей безопасность. Но доверять герцогу было сложно; мужчина наблюдал за ней из-под полуприкрытых век, а глаза Годрика, казалось, приобретали другой оттенок зеленого всякий раз, когда менялось его настроение. Пусть неохотно, но она признавала: эта небольшая деталь интриговала ее.

– Мы ведь предупреждали тебя: все попытки бежать напрасны. Не злись на нас за то, что оказались правы. – Герцог повернул ее кресло к камину.

Его друзья оставили их наедине и заняли места за столом в другом конце комнаты.

– Но я таки убежала. Ты обманул меня, чтобы я вернулась. – Эмили сердито посмотрела на него.

– Так. Тебе нужно согреться. Я скажу миссис Даунинг, что ты нуждаешься в чистой одежде.

Он потянулся через спинку кресла и потер ее руки сверху вниз, немного согревая их. Это прикосновение отличалось от предыдущих. Оно не вызывало пьянящего желания, не выводило из себя и не пугало ее. Он просто предлагал ей тепло и безопасность обычным ненавязчивым действием.

Это было похоже на поведение доброго мужа, который в первую очередь заботился о нуждах жены, а потом уже о себе. Эмили закрыла глаза, не в состоянии побороть фантазию о браке с Годриком. Но, когда она прокрутила в уме калейдоскоп событий, мечты разбились вдребезги о реальность. Семейные узы с ним стали бы кошмаром. Он одну минуту мог быть таким страстным, а в следующую – уже холодным. У нее голова болела из-за перемен в его настроении, ко всему прочему, Годрик отличался чрезмерным высокомерием. Она не могла выйти замуж за человека, который ценил себя так высоко, что это раздражало.

Эмили, расслабившись, глубже уселась в кресло, стараясь унять дрожь. Ее внимание привлек звон бокала и звук наливавшейся жидкости. Годрик отвернулся от нее, наполняя бокал. Утомленная, Эмили почти не противилась, когда герцог повернулся к ней и поднес его к ее губам.

– Выпей-ка.

– Что это? – пробормотала она над краем бокала.

– Немного бренди. Это согреет тебя изнутри.

Сквозь темные ресницы Эмили посмотрела на него снизу вверх, стараясь найти хоть малейший намек на то, что он намерен причинить ей вред. Но она не могла устоять перед бездонными глазами мужчины.

Отпив глоток, девушка едва не поперхнулась обжигающей горло жидкостью и, задыхаясь, поставила бокал. Годрик мягко похлопал ее по спине, пока она пыталась остановить кашель.

– Боже мой, это вот такой бренди на вкус? – Она никогда до того не пробовала бренди, и он показался ей слишком горьким. Прикрыв рот рукой, Эмили поморщила нос, у нее возникла хмельная мысль, что у этого напитка слишком знакомое послевкусие.

– Вот так. Молодец. – Он наклонился и поцеловал ее в лоб.

Эмили тяжело вздохнула. Все ее тело обмякло, Годрик же присоединился к остальным мужчинам за столом. Люсьен рассказывал о каких-то лондонских приятелях. Тепло огня и накинутый на плечи жакет Седрика помогли ей расслабиться. Ее веки задрожали, затем опустились. Она надеялась, ей не будет сниться Годрик, но поняла, что таки будет, когда его мягкие губы снова поцеловали ее в лоб и сон одолел ее.