Плохим мальчикам нравятся хорошие девочки

Глава одиннадцатая. Я свой ход сделала. Ты следующий

POV САЛАМАНДРА

Засунуть Витю под кровать ― ага, конечно. Человеку, который сумеет это сделать стоит поставить памятник. Посмертно правда.

– Чижова, я на кого похож? На любовника дамочки бальзаковского возраста? Открывай давай. Будем разбираться.

Разбираться? Он будет разбираться или я?!

– Сорокин, как же ты мне дорог, ― разочарованно цедя, стаскиваю его с кровати, заставляя встать у стеночки возле двери. Так, чтобы если её открыть, не сразу можно было спалиться. Вдруг папа и заходить не станет. ― Стой тут и молчи! ― строго грожу ему пальцем.

– Ни кипишуй. Ты вроде большая девочка. Неужели никогда не приводила тайком мальчиков? ― ехидно усмехаются.

– Заткнись! Просто заткнись! ― торопливо оглядываю комнату и, спохватившись, подбираю с пола одинокий кроссовок, а с кресла толстовку, всучивая всё Вите. Чего-то не хватает. Второй, где второй кросс? Блин, ладно. На видном месте не валяется и на том спасибо. ― Ни звука! ― напоминаю и, набрав в грудь побольше воздуха, открываю с невинной улыбочкой. ― Привет, папуль. Что хотел в такую рань?

– Спросить, как дела у моей дочери, ― в отличие от меня, тот уже полностью собранный и одетый с иголочки. Всегда белоснежная рубашка, всегда идеально отглаженные брюки и начищенные до блеска летние ботинки. Другим его редко когда кто видит: даже в самый жаркий сезон. Первое лицо обязано соответствовать статусу заведения. Что это за отель такой, если его владельцы в растянутых майках ходят?

– И давно тебя это интересует в… ― бросаю быстрый взгляд на электронные часы, стоящие на тумбочке. ― В семь утра?

– Не очень давно. Мне тут просто распечатку заселенцев за последние сутки выдали, вот и возникли кое-какие вопросы, ― шелестят принтеровской бумагой с компьютерными табличками. ― Сорокин Виктор **** года рождения, не знаешь такого? Снял вчера номер на сутки.

Ой, блин. А я-то думаю, как он пробрался сюда! Территория-то закрытая, его без разрешения дальше холла никто бы не пустил.

– А должна?

– Вдруг. Не твой товарищ со школы, случаем? По возрасту и имени совпадает.

Краем глаза вижу, как едва сдерживает смех Сорокин, которого от отца отгорождает лишь тонкая перегородка двери. Здорово. Ему смешно, а у меня коленки трясутся.

– Да кто его знает. Мне ж не докладываются. Может, совпадение? Много ли Викторов по городу шастает.

– Значит, не твой?

– Витя так и так не мой, па. Он свой собственный.

– Ну-ну. Уже завтракала?

– Нет пока.

– Мы спускаемся в ресторан. Ты с нами или другие планы?

– Ммм… Да нет. Планов нет. Я к вам спущусь. Попозже. Только переоденусь.

– Отлично, ― папа разворачивается, собираясь уходить, но, будто бы что-то вспомнив, снова оборачивается. По его лицу рябью пробегает едва уловимая усмешка. ― И друга своего тоже прихвати. Только у Чары игрушку забери, а то босиком парню придётся идти, ― красноречиво кивают туда, где пёсик, не утруждая себя вопросами солидарности, тихонько жуёт подошву кроссовка. Размера эдак сорок четвёртого. Кхм… Вот и пропажа нашлась. ― Доброе утро, Витя, ― бросает он в пустоту комнаты. ― Как вам обслуживание нашего заведения? Всем довольны?

– Всё на высшем уровне, не придерёшься, ― отзывается Сорокин, которого уже просто разрывает от беззвучного смеха. И за ситуацию, и за моё красное от стыда лицо.

– Очень рад. Надеюсь, вы не против познакомиться поближе, раз уж стали частым гостем в спальне моей дочери?

– Познакомимся. Чего б не познакомиться.

– Вот и чудесно. Ждём вас обоих внизу.

Можно провалиться сквозь пол? Согласна нырнуть к кому-нибудь в номер этажом ниже, лишь бы не видеть многозначительного папиного взгляда, брошенного напоследок, в котором так и читается: "молодёжь, вы правда думаете, что умнее нас?"

– Это. Было. Крайне. Неловко… ― присвистываю, баррикадируясь и для надёжности подпирая дверь спиной.

– Норм. Могло быть и хуже. Прикинь, если бы он пришёл минут на двадцать попозже и обломал ещё большую малину, ― хмыкает Витя, вступая в неравный поединок с Чарой за собственную шмотку. ― Отдай. Отдай, кому говорю, а то чесать больше не буду! Ля, рычит! Она ещё и рычит на меня. Я тебе щас как порычу, слюнявая морда. А ну быстро отдала, пока не отхватила! ― одержав громогласную победу, Сорокин гордо вскидывает отвоёванный трофей. На котором появились несколько новых дырочек от зубов. ― Да и вообще, чего очковать? ― подходя ко мне, подмигивает он ободряюще. ― Твои предки вроде ничего, адекватные.

– Ну так а почему они адекватные? Может, потому что я повода прежде не давала?

– А сейчас что? Твоя совесть чиста, согрешить ты не успела, ― замирают рядом, облокачиваясь на косяк. ― Но можем по быренькому доделать, что не успели.

Колкий ответ запутывается в недрах голосовых связок, едва меня накрывает табачный шлейф, смешанный с потом, впитавшимся в его футболку. Наверное, я токсикоманка, но это прям нереально балдёжный коктейль. Настолько, что вдыхаю его поглубже, пропуская через себя.

Что не остаётся незамеченным. Довольный моей реакцией, Витя склоняется, проводя кончиком носа по моим щекам, рисуя только ему известные узоры. И меня снова начинает штормит. Качает из стороны в сторону, затягивая в воронку. Почему его присутствие действует так на меня? Неужели это… оно? То, о чём я думаю?

– Нас ждут, ― тихо шепчу.

Кому я об этом напоминаю? Себе или ему?

– Я помню.

– И?

– Мне сложно от тебя оторваться.

– Ага. Именно так и скажем моим родителям, ― вижу, как дёрнулась лиловая от синяка скула. Удивительно, но ни ссадины, ни гематомы не портят Сорокина. И не вызывают отторжения. Я бы коснулась их, чтобы тактильно прощупать, но, наверное, это будет излишне. Он и без того уверен, что я уже в его полной власти. ― Что, не прельщает перспектива знакомства?

– Сама как думаешь?

– Думаю, не прельщает.

– Восторгов не вызывает, это факт.

– Тогда линяй под шумок. Я прикрою.

Моё предложение встречается ироничным смешком.

– Мы вроде ещё ночью определились, что я никуда не ухожу. А я от своих слов редко когда отказываюсь.

Чувствую… облегчение. Я ждала иного ответа, но рада именно этому, хоть он ничего и не значит. Спонтанный семейный завтрак ― не заявка на серьёзность намерений. Как и брошенные им вчера слова ― далеко ещё не признание, пусть и звучали те… если не убедительно, то, по крайней мере, искренне.

– Тогда, будь добр, подожди в коридоре.

– Почему?

– Потому что мне нужно переодеться.

– И?

– И ты мне мешаешь.

– Да ладно. Я не буду подсматривать.

– Что, в самом деле? ― сомнительно уточняю.

– Ну… Разве что самую малость. На что-то же надо будет передёрнуть перед отбоем, коли меня бортанули, ― Сорокин со смехом уворачивается от пинка. ― И сразу драться. Нет, чтобы принять это как комплимент.

– Сомнительный комплимент какой-то, не находишь?

– Почему? Вполне нормальный. Не каждая девушка оказывается объектом для сексуальных фантазий, уж поверь.

– Для того, чтобы фантазировать у тебя есть Яна. Так что обойдёшься без меня.

– Снова Яна. Она тебя смущает, да? Не первый раз ею отмахиваешься.

–Меня смущает!? А тебя что, ничего не смущает?

– Ты не ответила.

– Ты тоже.

– Ты первая.

Блин. И что я ему должна ответить?

– Я не согласна быть запасным вариантом, Вить.

– Тебе это не грозит. Только отбитый задвинет тебя на запас.

– Но именно это ты и делаешь. Я не понимаю, что происходит между нами, но чего точно не хочу: снова стать разменной монетой. Сегодня ты со мной, завтра с ней… Нет. Прости, но меня так не устраивает.

Сказала та, что всего несколько минут назад едва не поддалась порыву, готовая совершить, возможно, фатальнейшую ошибку…

– Снова?

– Что, снова?

– Ты сказала: не хочу снова стать разменной монетой.

Я правда это сказала? Чёрт.

– Не придирайся к словам. Суть ты уловил.

– Уловил. Я тебя услышал, Чижова. Решим вопрос.

"Решим вопрос". Звучит не очень обнадёживающе, но лучше, чем ничего.

– Буду признательна. А теперь услышь, пожалуйста, повторную просьбу: мне нужно переодеться.

– Да переодевайся, переодевайся. Кто ж запрещает, ― с видом, будто делает мне одолжение, Витя выходит их комнаты, тормознув на пороге. ― Слышь, малая. На заметку: тебе не идёт сердиться. Ты выглядишь больше забавной, чем грозной.

– Никто и не сердится.

– Конечно, нет. Только губы сдуй и руки в бока не упирай, а то никто не поверит.

Ой. А я ведь и правда так стою. Сама не заметила, как перешла в боевую позицию. В нелепой пижаме. С гнездом на голове. Да уж, прям воистину устрашающий вид. Трепещите в ужасе, что называется.

Спускаемся в шумный ресторан, где возле шведского стола царит анархия. То ещё зрелище. Туристы будто специально несколько месяцев сидят на жесточайшей диете, чтобы побольше в себя впихнуть за дни отпуска. Мол, мы за это заплатили, так что ни крошки не отставим. Давиться будем, но запихнём.

Обострившийся аппетит на почве климата это или обычная жадность ― не знаю, но когда один человек, достаточно хрупкая с виду дама, набирает четыре тарелки с горкой ТОЛЬКО ДЛЯ СЕБЯ… Ну, это жутковато. А если она с мужем и детьми приехала, то ещё и страшно. Вот так проспит завтрак и сожрёт с голодухи кого-нибудь из сородичей. Приехали вчетвером ― уедут втроём.

Ок. Набирать объёмы, которые бы довели до обжорства слона ― это ещё куда ни шло. Противнее смотрится, когда половина всего того, что было понакидано в тарелки так и остаётся нетронутым. И всё, куча еды летит в помойку. У нас с этим строго ― перекладывание обратно в общий котёл строго запрещено, за такое ловят и увольняют с громким скандалом.

В итоге в течение дня расход продуктов получается колоссальный, грузовая машина только успевает приезжать, поставляя новую партию. И ты вот так сидишь, смотришь на всё это и тихо офигеваешь от человеческого жлобства. А ещё скотства, наглости и свинства.

Мало того, что подобная "интеллигенция", пьющая кофе с оттопыренным пальчиком, оставляет после себя дичайший срач в номерах, так ещё и тырит при выселении всё, что плохо лежит, от чего каждую инвентаризацию накапывает поистине баснословная сумма. Которую, хочешь или не хочешь, но по правилам должен выплачивать обслуживающий персонал. Потому что не уследил.

А как уследить за всем? Просто… Одноразовые тапочки, "фирменные" наборы для умывания, пепельницы, пивные кружки ― это ладно, это не удивительно, все давно привыкли, но когда к ним в придачу идут халаты, полотенца, подушки и даже, внимание, вазы для фруктов!! ВАЗЫ! Неужели народ реально думает, что это такой индивидуальный "комплимент" от отеля, который можно забрать с собой как сувенир?

Почему вспоминаю об этом? Да потому что с порога окунаюсь в стадную вакханалию: когда меня локтями отпихивают от выставленных паллетов и орут: "Моё! Я первый!", сгребая остатки картошки-фри. Не знаю, что за магия такая, но она почему-то улетает стремительней всего. В любое время суток.

Обычно я завтракаю отдельно на нашей кухне или же спускаясь сюда ближе к полудню, когда основной поток наестся и идёт сжигать калории в море, но если даже попадаю в "час-пик" скандалов не устраиваю. Его картошка и его, ради бога. Всё равно не планировала, так что приятного аппетита.

Вот только на этот раз я не одна. И вместо того, чтобы спокойно накладывать себе яичницу, мне приходится тормозить Витю, который на полном серьёзе и в привычной ему манере уже нацелился объяснить фри-фанату, что дамам положено уступать, а без зубов жевать становится по определению проблематично. С трудом утихомириваю бунтаря.

Вспыльчивость Сорокина и его неумение выстраивать диалог без рукоприкладства ― наверное, самое тяжёлое для меня качество. Оно ни плохое и ни хорошее ― оно просто есть. Это часть уже сформировавшейся натуры, но мне пока сложно её принять. Я всё же привыкла решать проблемы иначе. Хотя согласна с ним: некоторые порой только таким образом и усваивают информацию.

На этот раз прокатило уладить вопрос мирно, и дальше, слава богу, без проблем мы собираем себе завтрак. Не могу сдержать улыбки при виде тарелки Вити: мясо. Одно мясо. Прожаренная отбивная и говяжий гуляш. Чисто мужской набор жиров, белков и углеводов. И я рядом: с яичницей, свежими овощами и долькой арбуза. Отличный контраст.

Он берёт тарелки, я ― горячий кофе в белых чашечках, которые тоже, кстати, любят прикарманивать отдыхающие, после чего идём к дальнему столику возле открытого нараспашку панорамного окна, где сидят мама с папой.

Не знаю, как Сорокину, а мне волнительно. Будто это я иду знакомиться с его семьёй, боясь им не понравиться. Правда если слухи, которые нарыла Карина о его родне правдивы, там и пытаться нечего. В любом случае не понравлюсь.

– Зря не дал замазать фингал, ― замечаю я.

– Ага, ― фыркают, не скрывая презрения. ― Тоналочку, реснички наклеить, платьице твоё на меня нацепить и вот уже я не озабоченный козёл, а лучшая подружка. Нет уж, спасибо. Давай обойдёмся без извращений. Я люблю ролевые игры, но не такие.

Мда. Если он и за завтраком будет разбрасываться такими живописными речевыми оборотами, то переживаю я не напрасно и моих родителей ждёт просто незабываемое "знакомство".

– Ещё раз доброе утро, Витя, ― здоровается папа, когда мы усаживаемся напротив. Откладывает столовые приборы, вытирает рот салфеткой и переключает всё своё внимание на гостя. ― Хорошо спалось?

– Не особо, ― усмехается Сорокин, сбрасывая толстовку на спинку стула.

– Что так?

– Да разве в такой компании уснёшь?

Ёлки-палки. Вот обязательно прям сразу в лоб!? Сложно хоть первые пять минут вести себя прилично и обойтись без пошлых подтекстов?!

– И чем я тебе мешала? Я лично спала просто отлично, ― обороняю как бы невзначай, сглаживая обстановку. А то папа напрягается. ― А вот чем ты занимался в это время, понятия не имею.

– Как чем? Окультуривался. Классику читал. Одолжишь "Монте-Кристо" своего на недельку? Меня прям зацепило.

Наколотые на вилку брокколи до рта не добираются. Замирают на середине пути.

ЧИТАЛ?!!?

– Я же просила: не трогать.

– Не просила. Просто отобрала.

– Ну! Разве это не подразумевает, что чужое трогать не стоит?

– Ммм… Вообще-то нет.

Капец…

– Да ладно тебе, Алис, ― дружелюбно отмахивается мама. Одна единственная среди нас всех тянет пальму "расслабленности", потому что даже Витя в режиме повышенной боевой готовности. Как бы не пытался всё скрыть за маской пофигизма. ― Это же просто книга.

– Вот именно. Просто книга, ― охотно поддакивает Сорокин, принимаясь за гуляш. Ухмыляется, но мышцы словно камень, от чего вены яркими линиями выступили на руках. Дико красиво и безумно хочется коснуться… Так, стопушки. Я вообще-то рассержена. Просто, видите ли, книга.

– Витя, что у вас с лицом? ― переключает тему отец. Правильно. Он же всю эту светскую беседу затеял не ради того, чтобы литературу обсуждать. Его цель более чем очевидна.

– Ммм… На кулак случайного прохожего упал.

– И часто вы так "падаете"?

– Бывает периодически. Я неуклюжий.

– А Алисе безопасно находиться рядом с вами?

– Папа, ― предупреждающе торможу.

– Что? Всего лишь уточняю.

– Безопасно, ― заверяет Сорокин.

– Вы так в этом уверены?

– Абсолютно. И можно смело переходить на "ты".

– Это обычная вежливость.

– От этой "обычной вежливости" у меня в лопатках зудит.

– Мыться не пробовал? ― не могу удержаться от подкола. Ну а что? Только ему можно глумиться? Да и вообще, я пытаюсь как-то смягчить накалившийся вокруг нас воздух.

– Пробовал, ― ехидно отзывается Витя. ― Не достаю. Вот если бы нашёлся бы тот, кто потёр спинку.

Очень хочется снова съязвить про Яну, но лучше промолчу. Я и правда слишком часто стала её упоминать, превращаясь в ревнивую истеричку. Да и не место для таких пикировок.

– Витя, вы сами откуда? ― нет. Папа конкретно нацелен на допрос. Как тему не уводи в сторону, всё равно вернёмся к ней. И чует моё сердце, хорошим всё не закончится.

– Отсюда.

– А родители чем занимаются?

Опасно.

– О, они профессиональные дегустаторы.

Очень опасно.

– Дегустаторы чего?

– Всего, что принимает вид жидкой тары и имеет градус.

Очень-очень опасно.

– Они ценители крепкого алкоголя?

– Да какие там ценители. Им похрен, что лакать. Главное залить за воротник до состояния дауна.

Всё. Приплыли.

Мама озадаченно замирает с кружкой кофе. Папа вопросительно изгибает бровь. Я снова мечтаю провалиться сквозь землю. Один Витя и глазом не моргнул, правда вилка в его руке вот-вот согнется пополам от концентрированно направленной силы.

– Хм… Надеюсь, я неправильно вас понял, ― тактично выруливает отец.

– Там сложно не понять.

Да уж.

– А что насчёт вас? Есть планы… на будущее?

– Папа, ― снова пытаюсь подать голос. ― Вот зачем это анкетирование?

– А что такого? Я лишь хочу знать, с кем ты общаешься. Какие у человека цели и перспективы.

– Перспективы? ― кажется, Сорокин уже понял, что пролетает со "знакомством" так же эпично, как фанера над Парижем. ― Перспективы грандиозные. Не спиться вместе с предками. Если получится, и на том рад буду.

– Витя отлично разбирается в математике, ― почти обречённо напоминаю я. Довод хлипкий, но хоть что-то.

– Да сдалась тебе это математика, ― с досадой отмахивается тот. ― Будто она автоматически перекрывает всё остальное дерьмецо. Засекай время: мне вот-вот тонко намекнут, что я не самая удачна для тебя партия и мне стоит сработать на опережение, тактично слившись.

– Раз уж вы сами об этом упомянули… ― начинает было папа, но мама строго одёргивает его за рукав.

– Гриша, не надо. Они молодые, у них всё впереди.

– Всё впереди, это если есть стремление что-то делать.

– Ну вот я и делаю, ― Витя откидывается на спинку стула, отодвигая тарелку. Гуляшу сегодня не судьба быть съеденным. Ещё одна порция на помойку. ― Что могу. Но увы, не всё всегда преподносится на блюдечке с бантиком. И вместо того, чтобы жить ― учишься выживать. Любыми способами.

– В таком случае хочется понять, для чего вам Алиса?

– Папа! ― восклицаю я, слишком эмоционально бросая вилку. Какая к чёрту яичница! Тут и без неё жаренным пахнет.

– Что? Я хочу знать, насколько серьёзны его намерения по отношению к моей дочери. По-моему, это право любого родителя. Ты уже пролила немало слёз из-за одного дурака, думаешь, мы желаем тебе повторения?

– То было совсем другое.

– Откуда такая уверенность? Откуда знаешь, что в этот раз иначе?

Хочется сказать: "просто знаю", но язык не поворачивается. Нет, я точно знаю, что Витя ― не Даня Спиридонов. Сорокин другой. Во всём: в мыслях, поступках, словах, темпераменте.

Но!

Для чего я нужна ему, и сильно ли нужна вообще ― вот этого я действительно не знаю. Мне кажется, он и сам ещё не понял.

– Если мерить всех по одному засранцу, то лучше сразу отправить меня в монастырь. Проще будет.

– Глупости не говори, ― возмущается мама.

– Ну так а чего вы нагнетаете. Мы знакомы пару месяцев. А общаемся и того меньше ― ну какие могут быть намерения?

– Какие-то, ― резонно отзывается папа. ― Раз второй раз за неделю я обнаруживаю в твоей комнате постороннего.

– Напоминаю: оба раза ― моя инициатива, ― напоминая о себе небрежно вскинутыми пальцами, замечает Сорокин. ― Если что.

– Именно. А потому мы автоматически возвращаемся к вопросу выше.

– Папа. Хватит, пожалуйста, ― чувствую, как уже сама начинаю заводиться.

– Ты закончила перебивать или я могу сам ответить? ― с мамонтовским спокойствием осаждает меня Витя.

Класс. Двое против одного? Да и пожалуйста!

– Ой, ради бога! ― милостиво разрешаю, оскорблённо скрещивая руки на груди. ― Слова больше не скажу.

– Сомневаюсь. Тебе только дай возможность за кого-то вступиться, ― Сорокин оборачивается к отцу. ― Мне нравится Алиса. Это всё, что я могу сказать. Остальное покажет время.

Замираю, переставая дышать. Нравится, в смысле прям… нравится?

Лично меня такой ответ более чем устраивает, но отцу этого недостаточно.

– Не очень информативно.

– Зато честно. И да, несложно догадаться, что не такого как я вы бы хотели видеть рядом со своей дочерью, но это решать уже не вам.

– А кому? Вам?

– Нам. С ней. Вдвоём.

– Я от вас не в восторге, Витя. Признаюсь честно.

– Я в курсе. Я от себя тоже, раз уж на то пошло, не пищу от радости, но куда деваться.

– Вариант всегда есть. Можно найти себе кого-то более подходящего… по положению и финансовым средствам.

Тихо выдыхаю, правда в образовавшейся паузе и это звучит слишком громко.

– Гриша, ― снова осторожно подаёт голос мама.

– А ты разве не согласна со мной?

– Да все согласны, ― охотно соглашаются Витя. ― Это ни для кого не новость.

– Рад, что мы понимаем друг друга.

– Предлагаю на этой ноте и разойтись. А то вдруг испортим сложившуюся идиллию.

– Замечательная идея.

– В таком случае, всего хорошего, ― скрипят ножки стула. ― Встретимся в школе, ― схватив толстовку и мимолётно касаясь моего плеча, Сорокин выходит из-за стола. А следом и из столовой.

– Зря ты так, ― грустно качает головой мама, снимая с рукава блузки невидимую пушинку. ― Очень даже приятный мальчик.

– Не могу сказать того же, ― качает головой папа. ― Слишком много высокомерия.

– А ты разве был другим в его возрасте?

– Сравниваешь меня с ним? Я с разноцветным лицом не ходил по улицам. И старшим не грубил.

– Времена меняются. Современное поколение тоже.

– Вот пусть понимает и не тешит иллюзий: он Алисе неровня. Мальчик из неблагополучной семьи с воспитанием уличной шпаны ― чего он добьётся? Они с ней совершенно разные социальные ступени.

– А он выбирал эту ступень? Я её выбирала? ― хмуро интересуюсь. ― Дети вроде не решают: в какой семье им рождаться. Так зачем тыкать носом в то, что от него никак не зависело?

– Я не тыкаю носом, а озвучиваю факты. Я не имею ничего против него, но он тебе не подходит. Что ты с ним делать будешь? Тянуть за собой как балласт?

– Да почему балласт? Ты же ему и шанса не даёшь.

– Алис. Это реальность, а не твои книжки, где принцессы выходят замуж за конюхов и живут с ними долго и счастливо. Нужно быть умнее и просчитывать варианты наперёд. И не распыляться на всякую шушеру. А у этого твоего Вити на лице всё предельно красочно описано: кто он, что он и чего от него стоит ждать.

Резко встаю, стискивая зубы, чтобы не бросить в сердцах что-нибудь, о чём после пожалею. Я не привыкла грубить родителям, но сейчас в корне с ними не согласна.

– У "этого моего Вити" совести, чести и самоуважения больше, чем у всех моих одноклассников вместе взятых, мозговая активность которых давно перестала подавать признаки жизни от передозировки травкой. Но зато они "равны мне по положению". Что же получается, надо выбирать окружение из таких вот обкурышей? Главное, чтоб были с деньгами? ― выпаливаю и ухожу, не слушая брошенных вслед слов. Вместо этого спешу в холл, нагонять Витю. ― Погоди. Да стой же! ― окрикаю его прихрамывающую фигуру на улице. Сорокин озадаченно тормозит. Оборачивается. Идёт обратно. ― Ты прости… за это…

– За что? Я его понимаю. Будь у меня дочь, я бы такого "ухажёра" с ружьём встречал. Всю обойму соли в задницу бы ему выпустил. Так что твой ещё вменяемый. И мирный.

– Всё равно. По-дурацки получилось.

– На другое сложно было рассчитывать. Ты ― птичка высокого полёта. Куда мне за тобой угнаться.

Как же меня раздражают эти постоянно вылезающие намёки о кастовых разделениях. Я не чувствую себя ни выше, ни ниже кого бы то ни было. И не вижу пропасти в том, что мне выдаётся карманных больше, чем кому-то ещё. Так почему остальных это так заботит? Что за пунктик?

– Не так уж в нас много отличий.

– Ошибаешься, ― меня ободряюще чиркают ногтем по носу. ― Держи хвост пистолетом, малая. Чего приуныла? Нарушать запреты ― это же так возбуждает, ― подмигивают мне и, ласково поцеловав в макушку, уходят окончательно.

– Тьфу ты. Кажись, забыла конспекты по биологии.

– Сочувствую. Перепиши у меня, пока есть время.

– Да ну. Неохота. Может, прокатит.

– Может.

– И кого это ты там всё высматриваешь? ― хитро интересуются, заставляя меня оторваться от бессмысленного разглядывания главных ворот, через которые стекаются ученики. Другая вереница шумными группками идёт от парковки, сливаясь с первой, а мы с Кариной стоим на открытой веранде у основного входа, откуда открывается отличный обзорный пункт на всю территорию разом.

– Сама догадаешься?

– Вот это тебя плющит.

Не то слово. Всегда любимые выходные в этот раз превратились в мученическую пытку. Никогда. Никогда ещё в жизни своей я не была так рада понедельнику. И никогда ещё в жизни своей я не летела в школу с таким нетерпением…

Спасибо Скворцовой, которая не ехидничает и послушно топчется за компанию, от скуки сгрызая стразы с новенького маникюра. Фиолетовые ногти под свеже покрашенные фиолетовые локоны.

– Я чувствую себя такой дурой, ты бы только знала.

– Меня не переплюнешь, так что расслабься.

Это точно. Я никогда не караулила парней у их собственного дома, притворяясь, что "заблудилась" в геолокации. Хитрая многоходовочка заключалась в том, что следом ей вдруг резко приспичивало в туалет. Естественно, никто не отказывал пустить "зассыху", что неизбежно приводило к "кофейку на дорожку". Ну а там и до официально назначенного свидания было уже рукой подать.

И это только один из вариантов "обольщения". Схем со "случайными" встречами, полными невинного флирта у подруги имеется превеликое множество, однако всё несёт исключительно развлекательный характер. Парни вроде Маркова и его тупых дружков, делают зарубки по количеству девушек, которых смогли уложить в койку. Она же играет на минималках: никогда не переходя черту, даже не доводя до поцелуев, но с удовольствием проставляя галочки в мысленном блокноте: клюнет или не клюнет на приманку.

Самое смешное, что пока не было ни одной осечки. Даже те, кто якобы был в отношениях печально быстро забывал о своих "половинках", стоило ей пустить в ход своё очарование.

– Занятия начнутся через пару минут, ― сверяясь с наручными часами, замечает Карина. ― Я, конечно, не против профилонить, но тухнуть на крыльце как-то тупо.

Да. Она права. Тупо и нелепо. Оставляем попытки дождаться Сорокина и идём в кабинет. Не судьба. Даже не знаю: радоваться или нет, потому что чёткого плана у меня всё равно нет. Ну встретились бы мы, и что? О чём говорить? Да и стал бы он со мной говорить?

– Объект на два часа, ― когда уже располагаемся за партой, лениво предвкушая два часа нудных лекций, даёт команду Скворцова.

До меня не сразу доходит, а когда доходит ― Витя уже проскальзывает мимо нашего ряда к себе на задние ряды. Ну вот, что и следовало ожидать.

– Привет, ― вздрагиваю от раздавшегося возле уха низкого голоса. ― Так лучше? Или нужно письменно здороваться? Заверяясь у нотариуса?

Замираю с открытым ртом, потому что отвечать всё равно нет смысла. Некому. Возле меня не стали задерживаться, но… поздоровался ведь! ПОЗДОРОВАЛСЯ! Да, вот так тихо и тайком, чтоб другие, видимо, не услышали, если он всерьёз говорил о том, что не светится ради меня, но…

Подруга услужливо помогает мне вернуть в исходную позицию отъехавшую челюсть, потому что сама я на это не способна. Слишком эмоции переполняют.

– Детка, у меня для тебя плохая новость, ― прицыкивает Карина.

– Какая?

– Ты влюбилась.

– В кого?

– Ууу… Как всё запущено-то, ― прыскает от смеха та, привлекая к себе внимание щелчком пальцев. Иначе полированная столешница с выщербленными царапинами, которую я прожигаю взглядом, рискует вот-вот вспыхнуть. ― Шкипер, что делаем дальше? Улыбаемся и машем?

Оглядываюсь через плечо на Сорокина, которого загораживают спины впереди сидящих. Вокруг стоит привычный обезьяний гвалд и приторный кумар вейпов, мешающих разглядеть его лицо.

Не отдавая себе отчёта, оставляю всё и иду к нему, обтекая восседающую на парте Потапову, разговаривающую с другой такой фарфоровой куклой. Туфля на шпильке, которой она болтает в воздухе, задевает меня на излёте, но почти не замечаю этого, потому что весь фокус внимания занимает исключительно последняя парта.

Витя, отвлекаясь от разбитого телефона, успевает лишь вопросительно вскинуть голову, прежде чем… сажусь к нему на колени и, обняв его лицо ладонями, целую.

Не вижу, зато прекрасно слышу, как в кабинете воцаряется тишина. Словно невидимый выключатель срабатывает. Неуютно целоваться у всех на виду, но оторваться сложно. Однако приходится.

– Теперь можно здороваться и не шёпотом, ― тихо говорю ему, на что получаю максимально Сорокинское и когда-то успевшее перестать быть оскорбительным:

– Чижова, ну ты и дура. Понимаешь, на что себя подписываешь?

– Понимаю. Но я свой ход сделала. Твоя очередь.