Плохим мальчикам нравятся хорошие девочки

Глава пятая. "Солёная лакрица" по имени Карина

POV САЛАМАНДРА

Это стёб, да? Или он решил, что раз мы искупались разок в неглиже, то теперь будет несложно раздеть меня окончательно? Я, конечно, согласна, что ситуация вышла достаточно двусмысленной, но не до такой же степени!

Открываю рот, чтобы решительно отказаться… Но язык не поворачивается сказать "нет". Более того, так и подмывает согласиться. Хотя бы для того, чтобы посмотреть: что из этого выйдет.

– Что ж, удивил, ― подковыриваю ногтем упаковку одного из киндеров. Додумался же. ― Это тоже тебе твои девочки подбросили? Чередуют с жвачками?

– Не а. Это сто процентное спешл фо ю.

Оборачиваюсь к Сорокину, поправляя сползшие на переносице очки. Не люблю в них ходить, но пока так. Глаз только-только перестал воспаляться. Вчера уже думала, что реально повязку придётся ляпать.

– И чего ждёшь от меня? Восторгов?

– Брови у тебя, конечно, презанятные, ― вообще мимо кассы отвечают мне. ― Ты знала, что они живут отдельной жизнью?

Ну приехали. С бровями-то моими что не так!?

– Ля, вы видели этих голубков? ― от проходящего мимо Лёши, только что зашедшего в кабинет, тоже не укрывается "нестандартный" подкат. ― Игрушечками балуетесь?

– Отвянь, Марков, ― отмахиваюсь, но знаю, что это бесполезно. Если прицепится, уже потом не отдерёшь этот репейник.

– Чего отвянь? Саламандра, не знал, что ты настолько дешёво продаёшься. Впрочем, что взять с нищего? Ты, наверное, и на эти шоколадки неделю собирал на паперти, ― ехидно косится он на напрягшегося Витю.

Вцепляюсь ему в одеревеневшую руку.

– Не надо. Только не заводись, ― прошу негромко. ― Он того не стоит.

– Послушай подружку, она плохого не посоветует, ― продолжают глумиться, не чувствуя безнаказанности. ― Но подход одобряю, не пропадёшь. Богатые неразборчивые невесты на дороге не валяются. Охомутаешь такую и из пешки сразу в короля прыгнешь.

– Ты заткнёшься или нет!? ― самой уже охота влепить оплеуху по этой мерзкой физиономии, но приходится удерживать Сорокина, уже буквально повиснув у него на локте. ― Витя, пожалуйста. На ограниченных не злятся. Их и так природа обидела.

– Слушайся хозяйку, верный пёсик. Гав-гав, ― да когда ж ты язык-то откусишь, кусок дебила! ― Саламандрик, слушай, а ты ему татушку свою уже показывала, а? Или вы пока так далеко не заходили? И то верно, пускай помоется сначала. Ты знаешь, кто его родаки? Я тут порылся в его увлекательной биографии, и советую без справки из наркологички его к себе не подпускать…

Всё. Перебор.

Витя без особого труда отрывает меня от себя и медленно поднимается с места. Спокойно так, без резких движений. Сколько за ним наблюдаю, замечаю, что он по натуре такой несуетливый. Всё делает неторопливо, взвешенно и молча. Без дешёвых выкриков с галёрки. Даже в мимике не меняется, обходясь без театральных гримас.

– Марков, ты идиот, ― вздыхаю обречённо, уже догадываясь, что будет дальше.

Ну вот и зачем? Зачем целенаправленно доводить? Зачем подзуживать? Неужели это такое удовольствие, по роже получать? Мало было одного раза, не терпится добавки выпросить? Или задетое самомнение покоя не даёт? Его унизили физически, так он пытается морально отыгрываться. Слово-то ранит не меньше боли.

– Ну давай, ― Лёша с издёвкой смотрит на замершего напротив соперника. И хоть внешне Марков привычно расхлябан, но я прекрасно вижу его стиснутые кулаки, готовые в любой момент пойти в ход. ― Только тронь. Свидетелей навалом, так что быстро поедешь в места не столь отдалённые. Хотя тебе там наверняка понравится. Будет как дом родной.

Свидетелей и права навалом. И большая часть уже старательно снимает всё на видео. Долбанные папарацци. Хоть бы кто вступился. Даже Потапова не чешется, сидит и меланхолично ноготки пилит.

– Не надо, ― последний раз, без особой надежды, прошу я. ― Будь умнее.

– Да не сцы, Саламандра. Он же не настолько туп… ― Марков не договаривает, влетая лицом в мою парту. Как из рогатки стрельнули, никто и сообразить ничего не успел. Даже я, как самая близ находящаяся, упустила момент, когда Витя его за шею схватил и приложил. Но этот хруст сломанного носа, наверное, никогда не забуду. И сухарики есть больше не смогу, слишком уж звук схожий.

Брезгливо отпрянываю от крови на столешнице. Несколько капель даже на учебник попали. Гадость.

– Да ты покойник! ― хватаясь за переносицу, истошно орёт Лёша, насилуя барабанные перепонки присутствующих. Сквозь пальцы текут алые дорожки, сам краснее рака ― противное зрелище.

Сорокин равнодушно оборачивается ко мне.

– Салфетки есть? ― трясущими руками лезу в рюкзак, доставая пачку. Тот спокойно вытаскивает парочку бумажных платочков и протягивает изрыгающему проклятия покалеченному. ― Заткни шнобель, а то загадишь всё, ― криво усмехается он и переводит взгляд на замершую в дверном проеме Валентину Павловну. Осоловевшую и пытающуюся понять, что произошло. ― Да знаю, знаю. К директору, ― не тратя время отмахивается Витя и, минуя её, выходит без разрешения.

Немая сцена.

Все в шоке.

Англичанка в шоке.

Я в шоке.

Один Марков клокочет от ярости и охает, задрав голову. Только он и вырывает нас из оцепенения.

– Алексей, ну и чего ты тут прыгаешь? ― безучастно интересуется Валентина Павловна, проходя мимо со стопкой рабочих тетрадей. ― Чеши в медпункт. Алиса, а ты куда? ― тормозят меня озадаченным окриком.

– Простите, срочно надо, ― хватая свою сумку, едва закрывающуюся от закинутых туда как попало вещей, и попутно подцепив оставленную сумку Вити, вылетаю из кабинета, нагоняя его лишь на лестнице. Вот шустрый.

– А тебе чего? ― удивлённо оборачиваются на стук каблуков.

– Ты куда?

– Сказал же вроде: к директору. Один фиг, явиться заставят, чтоб нотации читать, ― безразлично замечает тот, забирая своё. ― Так лучше сразу. Быстрее отделаюсь.

– Нотациями? Думаешь, только ими обойдётся? За неполный месяц обучения это у тебя уже какая драка? Третья, четвёртая?

– А есть разница?

– Есть. За такое вообще-то исключают.

– Да похрен.

– А на что тебе, позвольте спросить, не похрен? ― без предупреждения получаю по губам. Несильно, но обидно. ― Ай! За что?

– Леди не сквернословят.

– Да я же тебя цитирую!

– Нашла кого цитировать, ― сворачиваем за угол, минуя учебку, где на кожаных диванчиках обычно заливаются корвалолом уставшие от нас преподы, и входим в двойные стеклянные двери.

Они всегда открыты, как бы давая понять, что руководство готово выслушать и принять учеников в любое время, но на деле гостеприимством здесь не пахнет. Потому что все знают: сюда ходят не хвалебные оды школе петь, а выяснять отношения. Ученики, их родители, униженные учителя, спонсоры, налоговая.

Как результат ― за длинным столом, почему-то всегда заваленном, сидит замученная секретарша Катерина: тощая селёдка с выпирающими ключицами, которая никогда никому не рада. И себе, наверное, тоже не рада.

– Что хотели, ребята? ― ковыряясь в раздражающе пиликающем принтере, спрашивает она с нескрываемой досадой.

– Богданович на месте? ― Сорокин кивает на табличку, висящую на второй дальней двери, уже более приватной и закрытой ― за которой притаился личный кабинет директора.

– Он занят. И я тоже.

– Дайте сюда, ― отодвинув Катерину, Витя что-то нажал на сенсорном экране, где-то дёрнул и до хлопка закрыл крышку, заставив принтер замолчать. А следом и удовлетворённо зажужжать, включаясь в работу.

– Как ты это сделал?! ― облегчённо выдыхает секретарша.

– Перезагрузил.

– Да я раз десять его перезагружала! Стой, ты куда? Нельзя! ― облегчение сменяется возмущением, когда, стащив ещё не успевший затянуться валиком чистый лист, Сорокин бесцеремонно врывается к директору. Без стука, зато с чистосердечным: "Я с повинной. Дайте угадаю, снова объяснительную писать?".

Что остаётся делать? Прошмыгиваю следом со смущённым: "А я свидетель", виновато кивая Катерине.

Опуская недовольное ворчание о нашей невежливости и мои извинения сразу за двоих, директор благосклонно прерывает телефонный разговор, соглашаясь нас выслушать.

На самом деле, по большей части меня. Витя ограничивается сухим: "Я втащил Маркову. Опять. Скоро придёт к вам со сломанным хрюнделем жаловаться". И всё. Ни малейшей попытки себя оправдать.

Поэтому я и беру слово, разъясняя ситуацию. Мол, так и так, Алексей целенаправленно выводил его из себя, отпуская оскорбления в его и мой адрес. Не забываю добавить, что самолично прибила бы того, будь у меня поставлен удар.

Сорокин на это никак не реагирует. Молча строчит от руки объяснительную, но по поджатым губам заметно, что он не очень доволен тому, что я встреваю. Да и пожалуйста. Зато мои аргументы звучат явно убедительнее, чем его "да потому что достал". И давайте не будем забывать: по статусу я имею некие привилегии, от которых нельзя так просто отмахнуться. Тем более что пользуюсь ими достаточно редко.

А в данном случае моему папе точно вряд ли понравится, если он узнает, что его любимую дочурку прилюдно травят в стенах заведения, которое за немаленькие деньги обязано учить и обучать, но никак не гнобить ребёнка. О чём, как бы между прочим, тактично и напоминаю. Культурно и вежливо, без повышенных тонов.

Наверное, поэтому, а, может, потому что прежде за мной почти не водилось грешков, директор идёт нам на встречу. Выслушивает, забирает объяснительную, грозит Вите очередным последним-припоследним предупреждением и попросту отпускает, обещая поговорить с Марковым. Как и о чём ― это уже другой вопрос.

Но на повышенных тонах точно, потому что когда мы выходим из кабинета ― туда, игнорируя уставшую чувствовать себя невидимкой Катерину, как раз влетает Лёша: умытый, но с посиневшей переносицей. Злобно смотрит на меня, с ещё большей ненавистью на Витю, но ничего не говорит. Зато хлопает дверью кабинета так, что дрожит матовое стекло в раме.

Ор и угрозы расправы слышны даже из общего коридора. Подслушиваем вынужденно, замирая в нерешительности. Куда идти-то? На английский вроде как уже бессмысленно. Не придумав ничего лучше, тупо стоим возле подножия лестницы, размышляя. То ли наверх подняться, то ли в кафетерий сходить, кофе попить.

Но это я. У Сорокина в другом направлении мысль скользит.

– Могу я тебя попросить? ― первым нарушает он молчание.

– О чём?

– Никогда больше не вмешивайся в то, что тебя не касается.

– В смысле, не касается? Меня как раз-таки это и касается.

– НИКОГДА больше не вмешивайся. Не надо меня ни выгораживать, ни защищать.

– Не ори.

– Ты пока ещё не слышала, как я ору. И лучше тебе не слышать.

Резкий холодный тон режет по ушам, заставляя вжимать голову в плечи. Не очень приятно, хоть и понимаю, чем это обосновано. Гордость-то мужская задета. Он же сам буквально недавно отчитывал Мишу, "прячущегося за женской юбкой", а тут получается, что невольно прикрылся моей.

– Я просто хотела помочь.

– А тебя просили о помощи? Что за маниакальная одержимость во всё вмешиваться? Самоутверждаешься за счёт ущемлённых? Или просто дура?

Не, ну это уже перебор!

– Да пошёл ты, ― вспылив, огрызаюсь. ― В следующий раз слова не скажу, и пускай тебя отчисляют. Может, хоть тогда научишься себя контролировать. Псих! ― перепрыгивая через ступеньки уношусь вперёд, но на втором пролёте меня нагоняет его окрик.

– Малая! По поводу свидания.

Блин. Нашёл время!

– И что с ним? ― перегибаюсь через перила, всем видом давая понять, что теперь ему точно ничего не светит. Пусть сначала помощь принимать без агрессии научиться.

– Ничего. Я передумал. Никакого свидания. Ни тебе, ни мне это не нужно, ― бросают сухо, разворачиваются и идут в противоположную от меня сторону ― к выходу.

А я, опешившая, так и застываю в нелепой позе, рискуя свалиться вниз.

Эээ… !?

Лайфхак для парней: как стать незабываемым? Просто бортани девушку со свиданием и наслаждайся результатом. Весь спектр негодования к своей персоне тебе обеспечен. Потому что я негодую!

Не нужно ему.

Не хочет он свидания.

Передумал.

ПЕРЕДУМАЛ!!!

Не, ну нормально? Передумал, потому что ему не понравилось моё самоуправство! Да и пошёл тогда он лесом, ишь какой горделивый баран выискался.

Мысленно ругаю Сорокина, применяя самые незавидные эпитеты, а вот на деле… Не обидно, нет. Скорее тоскливо. Вечно мне какие-то придурки попадаются. Видимо, сама дурная и таких же магнитом притягиваю. А некоторых и отталкиваю…

Сижу в лобби отеля, на открытой веранде, вертя между пальцев маленькие фигурки фламинго и жирафа, попавшиеся в киндере. Шоколадные половинки давно съедены, а вот фигурки остались. Сперва хотела выкинуть, сгоряча, но потом передумала и полезла обратно в мусорку: они-то в чём виноваты?

А вообще, это было мило. Если опустить то, что случилось дальше. По крайней мере, так ко мне ещё никто не подкатывал. Только вот подкат ли это был? Что двигало Витей?

Ногти царапают пластик, когда кто-то сзади накрывает ладонями мои глаза.

– Кошелёк или жизнь, Чижик, ― мелодично поют возле уха, и я на радостях вскакиваю с места, повиснув на шее подруги.

Обе прыгаем, скачем и визжим как чокнутые, ставя на уши всех остальных. А таких здесь в любое время немало. Лобби отеля одно из самых популярных мест. Даже популярней шезлонгов возле бассейна. Там в большинстве лишь полотенца валяются, пока народ накачивается разведённым алкоголем здесь.

– Почему не предупредила?! ― надорвав голосовые связки и лишь тогда слегка угомонившись, отклеиваемся друг от дружки, усаживаясь обратно за плетёный столик. ― Давно приехала?

– Да часа полтора назад. Вещи домой забросила и сразу к тебе.

– Сказала бы. Я бы тебя в аэропорту встретила.

– А как же сюрприз? Я тебе, кстати, подарочек привезла, ― Карина протягивает бумажный фирменный пакет с наклеенным бантиком, внутри оказывающийся забитым всевозможными сладостями. Всех цветов, вкусов и форм. ― В Швеции безумно популярна солёная лакрица. Хотя она, конечно, на любителя. Но я тебе разные виды взяла.

Вкусняшки ― это, конечно, замечательно, но то, что подруга, наконец, вернулась лучше в сто крат! Я прям чувствую, как в лопатках зудит ― это крылышки рвутся наружу. Я люблю быть одной, мне нравится уединение, и я спокойно могу сутками напролёт валяться в кровати с книгой, но всё же общения, нормального живого общения, мне безумно не хватало все эти месяцы.

Как-то так сложилось, что Карина ― единственная близкая мне подруга. С которой можно и подурачиться, и побеситься, и посплетничать, и поплакаться. Но главное, быть уверенной, что все секреты останутся между нами, а не станут всеобщим достоянием. А то и такое бывало. Особенно когда дела папы пошли в гору.

Я тогда ещё училась в обычной школе, но мы уже переехали сюда и могли позволить себе чуть больше, чем другие. Одежду покупать получше, гаджеты круче, карманных, опять же, выделялось на порядок солиднее. Но пиком стало моё пятнадцатилетие, когда торжество устроили прямо здесь, на территории. Можно сказать, с размахом.

Тогда и начало всё меняться. Отношение ко мне. Мальчики стали обращать на меня больше внимания, заваливая ухаживаниями, а девочки всячески набивались в подружки, подлизываясь и заискивая. По первой такая внезапная популярная была, конечно, приятна, но слишком быстро вскрылось, что кроме меркантильности ничего настоящего за этим не стоит.

Пришлось пресечь нахлебничество, что повлекло за собой самый настоящий буллинг. В мою сторону отпускали насмешки, тыкали пальцем в спину, обзывая выскочкой, шушукались, цедя ядом, открыто подставляли. Отвратительное чувство ― быть изгоем, скажу вам. Долго я так не продержалась. Пришлось менять школу, но получилось, что из одного лицемерного коллектива меня занесло в другой ― причём неясно, какой из них оказался хуже в конечном итоге. Тот-то был просто завистливый, этот же вдобавок ещё и ограниченный, жестокий и расчётливый.

Думала уже всё, контакта ни с кем не наладить, но именно тогда и познакомилась с Кариной: слегка "блаженной" недомажорки с постоянно разноцветными волосами, броским макияжем, многочисленным пирсингом и способностью уходить в астрал, плавая на своей собственной волне.

Эта девчонка буквально чуть-чуть не от мира сего, кладущая с пробором на условности. Ей ничего не стоит потеряться в днях недели или заявиться на вечеринку в обляпанной краской майке и с воткнутой в пучок кисточкой ― талант матери к рисованию передался и ей. Как и равнодушное отношение к брендовым шмоткам, украшениям и дешёвым понтам. Вы когда-нибудь видели разукрашенные акрилом "Лабутены"? Я видела. Да мы их вместе красили от скуки.

В общем, "нетипичные" для здешнего окружения души нашли друг друга. Чижова и Скворцова. Мы с этого тоже посмеялись в своё время. А теперь вот к нам в скворечник ещё и Сорока подселилась.

Прям птичник настоящий.

– В зоопарк играешь? ― хихикает Карина, замечая фигурки из киндера. ― Ты, конечно, говорила, что тебе скучно, но я не думала, что на-а-астолько.

– А? Да это так… На подумать.

– О чём?

– О ком.

– Ооо… Многовато я пропустила.

– Не особо. Я тебе про него говорила. Новенький с неуравновешенной психикой.

– С которым ты банные процедуры принимала под луной? ― коварно уточняют. Язва. Теперь постоянно подкалывает по этому поводу. ― И что он?

– Да если б я знала. Ничего.

– А что ты?

– А что я? И я ничего.

Третий день пошёл как моё существование попросту игнорируется. Мы даже не здороваемся. Витя тупо проходит мимо, я в ответ делаю вид, что мне всё равно. На том и закончили то, что и начаться толком не успело. Наверное, оно и к лучшему. Я уже говорила и повторюсь: от таких людей стоит держаться подальше.

Подруга, скрестив руки на столешнице, склоняется ближе, щуря ярко выделенными синими тенями глаза. Под цвет помады и… волос. Зелёные были, красные были. Теперь вот синие.

– Детка, а ты часом не того, не?

– Не того ― это чего?

– Ну того самого, ― выразительно играют бровями. И это у меня ещё они живут отдельной жизнью? А её тогда что? На независимых солнечных батарейках работают?

– Девушка, вы на что намекаете?

– Да кто ж намекает?! Да я ж прямым текстом отмигиваю. Азбукой морзе отстукиваю: точка ― точке ― тире ― запятая. Непонятно?

Да понятно всё. Только я решительно не согласна с тем, что так незатейливо пытаются мне втолковать.

– Я на него не запала!

– Конечно, нет. Ты ж с каждым вторым до трусов раздеваешься. Стандартная процедура, ― на нас с интересом оборачивается несколько человек. Один особенно рьяно подключается, изворачиваясь так, что коленками задевает стол, заставляя зазвенеть стоящие на нём стаканы. ― Вам ничего не светит, мужчина, ― невозмутимо отмахивается от него Скворцова. ― Хлебайте свою пина-коладу дальше. Закусывать не забывайте только.

– Точно? ― не столько разочаровано, сколько чисто ради развлечения уточняет он.

– Верняк.

– А с тобой?

– Дядя, я, конечно, привезла с собой Стокгольмский синдром как сувенир и мечтаю сдаться в плен, но не тем, кто мне в отцы годится. Вы свободны. Не вынуждайте звать охрану и жаловаться на домогательства, ― осаждают его предельно равнодушно, переключаясь обратно на меня. ― Ну так что, бабочки в животе, все дела?

– Нет никаких бабочек!

– Значит, куколки ещё в коконе томятся. Подождём, пока вылупятся.

– Слушай, завязывай, ― начинаю злиться. ― Он мне даже не нравится. Грубый, резкий, вспыльчивый, нестабильный, вечно себе на уме ― ты бы с таким связалась?

– Ещё как. Вот ты сейчас говоришь и прям слюнки текут. А фотка есть? Я тебя сколько просила, ты так и не скинула.

– И где бы я её взяла? Попросила бы попозировать? "Улыбнись как разок без оскала, мне тебя подружке показать надо", да? Завтра сама и увидишь. Познакомишься.

– О, непременно! Познакомимся, ещё как!

Сколько азарта, сколько азарта-то у человека. Её бы энергию, да в полезное русло.

– Увидела.

– Чё? ― озадаченно моргает Сорокин, когда Скворцова перекрывает ему проход в кабинет, разглядывая как диковинного зверька.

– Увидела, говорю.

– Поздравляю. Брысь с дороги.

– А познакомиться? ― протягивают ему руку, брякающую от многочисленных браслетов. ― Карина.

– Веришь ― нет, вообще насрать. Брысь, говорю, ― раздраженно отпихивают её, проносясь мимо меня и, как уже стало обычным, не соизволяя даже мельком взглянуть.

– Фу таким невежливым быть, ― оскорблённо потирая плечо, подруга плюхается рядышком. Для неё место и бронировалось всё это время. Не нужно мне левых соседей.

– Ну что, познакомилась? ― усмехаюсь. ― Слюнки всё ещё текут?

– Не. Слюнки засосались обратно, а вот мозжечок активизировался. Слушай, не знаю ― почему, но мне его лицо ужасно знакомым.

– В ментовке бывала когда-нибудь? Не удивлюсь, если его анфас давно красуется на доске: их разыскивают.

– Нет. Но всё равно, что-то в его чертах мне смутно напоминает. Витя, Витя, Витя… Виктор… ― стуча ногтями по зубам, Скворцова уходит в анабиоз, пытаясь подмести в своей голове и нащупать ниточку. ― Вспомнила! ― подпрыгиваю от неожиданности. ― Это ж друган моего бывшего!!! Ну помнишь того, что тачку свою больше девушек любит?

Честно? Я в её мимолётных романах давно запуталась. Причём там редко когда заходило до чего-то серьёзного. Обычно одной-двумя встречами дело и ограничивалось, так что запоминать не имело смысла. Но про машину я что-то такое смутно припоминаю…

– Это который на Волге своей доисторической катался?

Стоит отдать должное, раритет советского автопрома у него был как с иголочки. Наворочен, оттюнингован и только что не слепил от блеска.

– Он самый! Помню я твоего Витька на одной из ночных движух на пустыре. Он ещё тогда с какой-то девчонкой приходил. Так, ― Карина торопливо лезет в телефон, листая ленту сообщений в ВК. ― Где-то у меня оставался контакт Никитоса в переписке…

– Что ты делаешь?

– В смысле, что? На свидание хочу его позвать.

– Ты ж сама его бросила.

– Не бросила, а слилась по весаой причине: потому что улетала. А сейчас вернулась, соскучилась и безумно хочу встретиться.

– Зачем?

– Как зачем? Не тупи, детка. Справки наведём про твоего хмурёныша.

О… Ну всё. Шерлок Холмс вышел на охоту. Теперь у Сорокина нет шансов, потому что подруга об стену расшибётся, подняв на уши весь город, но выяснит всё до мельчайших деталей: вплоть до того, как зовут его двоюродную бабушку четвероюродного дяди по линии матери. Если такие имеются. Не у одного Маркова, сидящего по диагонали с фиолетовой рожей, есть знакомства и связи в городе.

– Может, не стоит? ― осторожно замечаю, но этот танк уже не остановить. ― Личное должно оставаться личным.

– Хочешь сказать, тебе нисколечко не интересно?

Интересно… Но нужно ли мне знать то, что рассказывать не хотят? А если правда не понравится? Или что хуже, если Витя об этом узнает?

Ух, тогда точно ора не оберёшься.