По соседству с герцогом

Глава 10

Следующим утром Колдер уселся за стол завтракать все в тот же ранний час, в какой он обычно это делал. Его тарелка, на которой лежали обычные яйца и ветчина, стояла по центру у его места за столом, чашка с кофе находилась справа под рукой, а слева наготове — утренняя газета. Фортескью стоял на обычном почтительном расстоянии позади маркиза, готовый наливать или обслуживать или унести прочь, не дожидаясь, пока его попросят.

Все было точно так же, как и на протяжении многих лет. Длинных, мирных, непрерывных лет, в течение которых он завтракал в одиночестве…

Колдер опустил свою чашку немного сильнее, чем следовало, а затем отмахнулся от движения вперед Фортескью почти до того, как дворецкий начал его. Черт побери, сейчас он женатый человек! Он не должен есть в одиночестве до конца своей жизни!

Он уставился на свою тарелку. Ветчина и яйца этим утром. Ветчина и яйца каждое утро. Он ел ветчину и яйца на завтрак в двадцать лет. И в десять лет — тоже ветчину и яйца.

Его отец, предыдущий маркиз, был энергичным человеком — человеком действия, у которого было много дел… и он очень рано вставал.

«Ни один мужчина не займется значимым делом в своей жизни, если проведет весь день в постели!» Маркиз имел привычку махать пальцем в воздухе. «Заставь кровь бурлить с утра пораньше и всему остальному миру придется догонять тебя».

Слова «значимое дело» были лозунгом старого маркиза. Колдер проводил свои дни в значимых делах с тех пор, как начал ходить — его контролировали, обучали, планировали каждый момент его жизни.

Никто не ел вместе с ним. Пища была топливом, которое было предназначено для того, чтобы как можно производительнее проводить свое время. Рейф также подпадал под это определенное, накрывающее всех правило, но каким-то образом он всегда умудрялся спать до роскошно позднего времени. Он очаровывал няню или гувернантку или кухарку — ни одна женщина, казалось, не могла устоять перед ним, даже в том возрасте — и завтрак тайно приносили на подносе в его комнату.

Колдер никогда не протестовал и не говорил своему отцу о том, что Рейфа не было за завтраком. Он принимал участие в массовом заговоре, чтобы предоставить Рейфу свободу, которой он сам никогда не знал.

И по большей части, он утешался таким порядком вещей. Он был именно таким мальчиком, серьезным и интеллектуальным, единственным ребенком среди взрослых — потому что его отец был снобом настолько, чтобы, несмотря на то, что сам он спал с деревенской швеей и прижил от нее еще одного сына, не позволять своему законному отпрыску играть с детьми простолюдинов, даже с сыновьями местного поверенного, или с многочисленными детьми мистера Биксби, своего собственного управляющего.

Нет, только высшее общество годилось для Колдера, за исключением того, что поблизости не было высокородных детей, и никто не высказывал желания привезти их ближе. Ни одна семья не навещала их на каникулах, не было ни одного местного джентри[2], который подходил бы под требовательные стандарты его отца. Рядом с Колдером были только его гувернантка и его учитель, и девушка, которая убирала его комнату, да еще грум, который чистил копыта у его лошади.

На Рейфа, когда он появился, никто не накладывал таких ограничений. Ему было позволено плавать голым в реке с сыновьями кузнеца, лазить по деревьям с кучей сорванцов Биксби. Обычно Рейф просил Колдера присоединиться к ним, но Колдер был слишком горд и слишком ревнив, чтобы признать, что ему не позволяют пойти, поэтому он лишь усмехался и заявлял, что у него есть более интересные способы проводить время.

Однако, Рейф должно быть что-то знал, потому что всегда приносил ему какие-то сокровища — птичье гнездо с одном голубым яйцом, камень, гладкий, как стекло, отполированный водой, ленточку, стянутую с головы у одной из девочек Биксби. Конечно же, к каждому предмету прилагалась целая история, которую Колдер выслушивал с выражением скучающей толерантности, но именно этого он ждал каждый день, весь день.

Конечно же, во всем присутствовало и определенное количество злорадства. Ничто, что касалось Рейфа, никогда не было таким простым. Его подарки были отчасти трофеями, отчасти предметами совместного использования. Истории были хвастливыми и насмешливыми даже тогда, когда развлекали. Любовь и зависть переплелись в каждой их мысли, в каждой их реакции. Братство, но не равенство. Связи, которые держались так долго, сколько это позволяла запутанная система наследования. Рейф дрался бы за него, Колдер знал это. Но он также знал, что Рейф так же искренне дрался бы и с ним. Стена неравноправности между ними подразумевала, что они никогда по-настоящему не смогут быть друзьями, но она не могла полностью разрубить узы крови и детства.

Рейф был на другой стороне его самого, на той стороне, к которой, кажется, он не сможет ни дотянуться, ни увидеть. Как лица на монетах, которые нельзя увидеть одновременно. У Рейфа была вся непринужденность, дружелюбность и шарм.

Все любили лорда Рейфа, как только узнавали его.

Пекарь приберегал для него свои лучшие пироги, дочь лавочника флиртовала с ним и взъерошивала его темные волосы, плотник вырезал ему пару похожих лошадок — одну из которых он попытался отдать Колдеру, но тот отказался.

Для Рейфа это было легко. Колдер наблюдал за этим с завистью, прикрытой презрением. Он знал всю последовательность королей и королев Англии по порядку, мог продекламировать целые столетия литературы и с легкостью складывать суммы из девятизначных чисел, но он был не в состоянии ни заставить горничную улыбнуться, ни вызвать рокочущий смех отца историей о том, как он упал в реку, запуская бумажного змея.

То, что он превзошел Рейфа в их занятиях, не было причиной для торжества, а только тем, что его отец ожидал от него. Рейф быстро учился, но так же быстро терял интерес. Колдер был тем, кто упорно продолжал заниматься, и после того момента, когда они узнали о том, что эффектные сражения были выиграны за счет политической подоплеки.

Была только одна область обучения, где Рейф превзошел его — когда дело касалось самого Брукхейвена. Рейф впитывал фамильную историю так, как будто всегда знал ее и нуждался только в напоминании. Для Колдера было нетрудно передать управление поместьем заботе Рейфа в день его свадьбы. Рейф никогда не подведет Брукхейвен. Он будет хорошим хозяином.

И все же, несмотря на все свое легкое очарование и способность быстро нравиться, Рейф никогда не изображал из себя что-то большее, чем он есть. Без наигранности или притворства, он не пытался скрыть то, откуда он появился. Вплоть до серебряных пуговиц на его сюртуке — когда большинство тех, кто не мог позволить себе золотые, пытались обмануть мир более дешевыми медными — Рейф без всякой унции стыда признавал свое низкое происхождение.

Каково это — быть довольным самим собой?

Колдер с каменным выражением лица смотрел на свой остывший завтрак и холодное кофе. Он не его брат. Он не привлекает людей, как мотыльков на свет. Ему приходится хорошо платить им, как Фортескью, или, как в случае с его новобрачной, жениться на ней, чтобы заставить подчиняться.

Маркиз встал и бросил салфетку на остывающие яйца.

— Меня ждет работа. Принеси еще кофе в мой кабинет. — Он с гордым видом прошел мимо поклонившегося Фортескью. Последнее, что ему нужно было прямо сейчас — это увидеть молчаливое сочувствие во взгляде своего дворецкого.