По течению

***

А из прибрежных зарослей сцену казни наблюдал никем не замеченный, кроме Алвина с винтовкой, Бенджамин. Доктор испугался, что Салли снова потащили истязать, решив на этот раз во что бы то ни стало отбить ее, а потом сбежать к ракьят. Или… Или куда угодно. Додумать он не успел, когда увидел, что вовсе не девушку пытаются убить. Что это она уничтожает. Он видел отблеск ледоруба. Пираты одобрительно гудели восторженными зрителями. И один только док в ужасе наблюдал со стороны всю эту картину. Неизвестно, что больше его пугало и мучило: сама сцена казни или улыбка на лице девочки. Улыбка, возникшая совершенно без принуждения. Бенджамина трясло… Его Салли, его маленькая Салли улыбалась этому чудовищу, этому проклятому главарю, словно только и мечтала все это время собственноручно пролить кровь. Истинное ее состояние проявилось, когда она села тяжело на песок, подле свежего трупа.

У пиратов же оставался еще один пленник, последний. Ваас кивнул в его сторону небрежно:

— А этому… — главарь на миг задумался. — Отрубить обе руки и выпустить возле «Ржавого Двора». Пусть расскажет, что будет с каждым восставшим ***.

Бенджамин отвернулся, он не мог смотреть на то, как здорового крепкого парня делали калекой, но уши заткнуть не успел. Крик пронзил джунгли. И толку-то закрываться от этой невыносимой реальности! Можно не видеть, не слышать, игнорировать существование чужой боли, но зла от этого меньше не станет. Как раз наоборот.

Доктор, не ощущая ног, наступая на муравейники и цепляясь за корни, путаясь в удавках лиан, побрел обратно на аванпост, где осталась с ранеными Нора. После очередной стычки с племенем много пиратов пострадало, но вот сумели притащить четверых пленников, чтобы их казнили, чтобы и без того надломленная психика Салли испытала новое тяжелейшее потрясение. Прирезать всех скальпелем хотелось! Но док только новые повязки накладывал. Нора вместе с ним, однако встревожено спрашивала, что случилось. Когда им, наконец, удалось остаться вместе одним, доктор заметался из стороны в сторону, размахивая руками, сбивчиво повторяя:

— Я должен действовать, любой ценой. Иначе они сделают из Салли еще и убийцу. Она этого не заслужила! — Бен постарался успокоиться, лохматя сальные волосы. — Вообще, никто из нас не заслужил такой судьбы!

— Ты думаешь, судьбу можно заслужить? — неожиданно сурово и холодно отзывалась Нора. — Думаешь, праведные всегда получают счастье и мир, а грешники низвергаются в ад? После смерти, возможно, так и происходит. А при жизни… Сам знаешь.

Женщина вздохнула, глядя в сторону песчаной косы, что скрывалась за густой растительностью.

— Но что делать тем, из кого делают грешника против его воли? Разве у Салли были силы сопротивляться Ваасу? — садился прямо на пол барака Бен, сжимаясь, точно желая вновь стать эмбрионом.

— Были, — сухо ответила женщина, гладя доктора по голове, как она утешала и Салли, словно старшая сестра, молчала некоторое время, подбирая слова. — Если бы она убила, но не улыбнулась, она бы не упала в этот колодец. Но она не выдержала. Ее тоже можно понять… Понять можно всех. Даже его, — неуверенно произнесла хиппи, имея в виду их общего мучителя. — Если знать первопричину каждого греха. Но от этого он не становится меньшим грехом.

— Именно поэтому я готов рискнуть, — резко выпрямился Бен, озираясь. — Пора прекратить эту череду грехов.

— Ты попытаешься убить Хойта? — заинтересовалась Нора, внимательно сдвигая каштановые брови.

— Нет. Я до него не доберусь, — замялся нерешительно молодой человек. — Я имею в виду побег с острова.

— Тогда череда грехов не прекратится, — тяжело откинулась, опираясь о деревянную стену, женщина. — Не возлагай на себя такую миссию. Побег… — глаза ее сощурились. — Пожалуй, я тоже готова рискнуть.

Однако никакого риска на самом деле не выходило, на вид ничего не менялось. На следующий день, видимо, когда безрукий калека достиг «Ржавого Двора», перестрелки с ракьят стали особенно ожесточенным, не прекращались целый день по всему острову. Ваас так и оставался на аванпосте «Берег Хуберта», отдавая приказы по рации. Он словно желал казнями, что произошли накануне, еще больше разозлить воинов племени, показать, насколько далеко зашел процесс разложения его души, что сделалась хуже гнойных повязок, которые уже рябили в глазах Бенджамина.

Доктору привозили раненых с разных концов острова. Кто-то умирал на его глазах, но это никогда не шокировало, все равно он стремился сохранить жизни. И вместо побега и уничтожения пиратов, он носился по аванпосту, рассчитывал содержимое ящиков с медикаментами, чтобы хватило на всех, и продолжал заниматься своей работой. Клятва. Он оправдывал себя клятвой, даже не успев повидаться с Салли, даже не сказав ей что-нибудь теплое. Не успел сигнализировать, что отношение к ней не изменилось. Но ее уже отправили на «Верфи Келла», одну, без Норы, которая умело сосредоточенно помогала хирургу, хотя не давала никаких клятв.

Ближе к вечеру следующего дня со стороны Храма Цитры послышались выстрелы, да не так, чтобы очереди отдельные, а непрерывный гул, который доносил беспокойный ветер вместе с запахом гари. Вскоре с той стороны начали доставлять первых раненых, кого удавалось вытащить. Один плюс, он же минус — расстояния на северном острове по меркам жителя мегаполиса были небольшие.

Бен бродил как в бреду, он уже два дня не спал, а вокруг все кто-то завывал на разные голоса. Один из «свежей партии» хватался за окровавленное лицо грязными руками, гудя портовой сиреной:

— Глаза! Мои глаза!

И Бен судорожно вспоминал все, что знал по ранениям глаз, осматривал, смывал грязь, оценивал, что осколком пирату один глаз порезало безвозвратно, а другой еще можно было спасти.

Доктор шатался от усталости, но спать уже не хотелось, только казалось, что еще немного — и либо его самого шибанет инсульт, либо он просто сойдет с ума. В обоих случаях он сделался бы бесполезным для Норы и Салли, так что собирался, встряхивался, окунал голову в бочку с водой, и шел дальше.

Только к утру следующего дня бой у храма стих, а в чью пользу закончился так ясно и не стало. Доктор не интересовался, ему хватало работы, теперь предстояло долечивать тех, кто кидался с легким ранением на обезболивающих в новые атаки. И как сквозь пелену донесся еще через несколько часов голос самого Вааса:

— Прикинь, Гип, благодаря твоему шаманству никто не помер!

Главарь куда-то ушел из поля зрения, хотя мир представал искаженным, лишенным всякого смысла, наполненным яркими пятнами людей и растений. И удивляли самые простые вещи, вроде движений собственных рук, которые перемещались вдоль вязкого воздуха, как пятипалые парапланы.

— Мм… С-с-спасибо… — пробормотал Бен, невольно растягивая слова, вспоминая их, как будто извлекая из сундука тяжелыми гирьками, ощущая, что еще один день без сна на одном случайном косячке марихуаны — и наверняка он сойдет с ума окончательно.

— Да ты не Гип, а настоящий Мистер Скальпель! — одобрительно похлопывал его по плечу узнанный второй Бенджамин, которого нелегкая занесла на «Берег Хуберта».

— Хе-хе, а мне нравится, все, Гип, отныне ты Мистер Скальпель! Почетное прозвище, заметь! — закивал другой пират. То ли Ваас, то ли кто-то из его окружения. Судя по властному тону — главарь. Но только с чего бы такой довольный? То ли накурился настолько, что ему тоже все было «фиолетово» в прямом и переносном смыслах, то ли бой и правда окончился в пользу пиратов.

— Эй, Скальпель, подъедешь в Бэдтаун, — вдруг совершенно четко раздался приказ, когда главарь ответил кому-то по телефону.

— З-зачем? — слабо понимая реальность мира вокруг, отзывался Бен. Он уже даже потерял из виду Нору, которая тоже ужасно устала, но ей доктор давал возможность подремать хоть пару часов.

— Хойт не рад: Бамби Хьюз на связь не выходит. Поговаривают, что его прирезал Белоснежка! — помрачнев, ответил главарь, сам собираясь покидать аванпост.

— Так если прирезал, зачем там я? — растягивая слова, как наркоман со стажем, пробормотал доктор, все еще не слезая с ящика, к которому успел незаметно прирасти, намереваясь все-таки поспать.

— Может, не до конца прирезал. Так, отставить разговоры — и вперед со вторым Беном. Ясно? — поднял за локоть высоченный Алвин, призывая не испытывать нрав главаря.

— Ясно-ясно, — пробормотал доктор, вдруг ощущая, что ему страшно. Он не хотел возвращаться ни физически, ни морально к тому моменту своей биографии, который пробирал до костей отвращением и ужасом.

— Ты что, приказов не понимаешь? — строго огрызнулся Алвин.

— Эм… Есть, сэр! — вытянулся Гип, ощутив стресс от такого внимания к своей персоне.

— Вот! — кивнул одобрительно снайпер, когда Бенджамины уже забирались во внедорожник.

Поехали в объезд горной гряды, на восток, неудобным путем, но зато относительно безопасным, до тех мест ракьят еще не могли добраться. Бен обрадовался, что «Верфь Келла» относительно защищена, и опечалился, что так и не успел повидаться с Салли. Бедная его девочка… Нору он оставил почти без боязни, она умела за себя постоять, не силой, так острым словом, так уж сложилось. А что он к ней чувствовал… да, ангел во плоти. Но женщина ли? Друг, даже наставник. Ее считали теперь тоже кем-то вроде доктора, значит, немного уважали, хотя так себя Бен скорее утешал.

Он шатался от усталости, а дорога укачивала до тошноты, но заснуть он не мог, потому что неизвестность того, что теперь ждало у Бака, пугала.

Доктор твердо решил, ни за что не оставаться один, ни за что не попадаться в подвал, а если что… в его нынешнем состоянии он мог и скальпелем пырнуть, а потом соврать, что это был Белоснежка. Чем не план? И за себя отомстил бы, и остров избавил от киллера Хойта, которому почему-то не сиделось на южном среди наемников.

Вот снова показался знакомый водопад и неприятно известный городишко.

— Я машину… посторожу? — нерешительно пробурчал второй Бен.

— Нет! Я без понятия, что там или кто! — резко встрепенулся доктор. — Не денется никуда машина!

Гип замечал, что ведет себя после пары дней вынужденной бессонницы не лучше Вааса: такой же нервный, так же непонятно куда и зачем двигались его руки, так же глаза расширенно шарили вдоль пространства в поисках неизвестно чего, и срываться на всех и каждом хотелось так же. Разве только власти такой не имелось.

Зато второй Бен присмирел, пошел осторожно к бронированной хибаре Хьюза вместе с попутчиком. Они не знали, что их может теперь поджидать внутри. Гип догадывался, что если это Белоснежка пришел спасать своего друга, то двоих пиратов воину Цитры не составляло труда прикончить на месте, он не церемонился с людьми в красных майках, кажется, вообще не испытывая никаких преград, когда дело касалось убийства. Хотелось бы узнать, природное это у него или научил кто-то, или опоил чем-то… Но какая разница тем, кого он мог убить?

Пират и доктор поняли, что стряслось что-то нехорошее, когда увидели настежь распахнутую дверь, хлопавшую на петлях, как темный зев в иной мир.

Доктор чуть раньше ощущал все притуплено, но страх за свою жизнь и омерзение от неминуемой новой встречи с Баком сгоняли всякую дремоту и нетрезвость. В случае чего, лечить этого маньяка доктор не желал. Подсыпать какого-нибудь снотворного чуть побольше — и все, уже зла убавилось. Так бы он мог поступить с половиной своих пациентов, а в итоге так старался, что после перестрелки кроме убитых на месте, никто даже умирать не собирался, за что ему и пожаловали «почетное прозвище» Мистер Скальпель.

«Мистер Скальпель всех острей! Бак убит в два раза быстрей!» — оскалился сам себе доктор, борясь так со страхом, пропев мысленно слоган на тему из дурацкой рекламы.

Бен второй вскинул тяжелый обрез ружья, ступая в проем жилища, из которого, повинуясь порыву ветра, вылетела газета, налипнув на лицо. Возле стола раскрытым валялся с помятыми страницами неизменный томик А.С. Пушкина, как будто у Хьюза других книг не имелось, что вполне было вероятно. Ведь вся его ученость и изысканность являлись чем-то искусственным. Но вот эту единственную книгу он бы не стал так ронять.

Бен подобрал и решил, что оставит себе, пусть в переводе, но все-таки книга, которая не заслужила быть собственностью человека с такой прогнившей натурой, как Бамби Хьюз. Но становилось ясно, что в доме побывали чужие. Бен увидел распахнутую дверь в проклятый подвал, на цыпочках подошел, прислушиваясь к тому, что там происходило — тихо, словно никого.

— Мне кажется, я видел следы, уходящие от дома, — шепотом отозвался второй Бен, ступая на лестницу. Вслед за ним прошел и доктор. Вскоре оружье можно было опустить. Внизу все еще мерцали эти отвратительные лапочки гирлянд фальшивого Нового Года. И в их свете в луже крови лежал навзничь хозяин жилища в безвкусных розово-синих трусах и распахнутой гавайке. Только олень на его груди больше не скалился дебильной ухмылкой, потому что его пронзили как минимум три ножевых ранения. И что хуже всего — Бак еще подавал слабые признаки жизни, кажется, ощутил, что кто-то пришел к нему.

«Не дождется! Плевал я на приказы», — подумал со злостью Гип. Вот она — настоящая преступная халатность, вот оно, нарушение клятвы, но ничего предпринимать доктор не собирался, не бежал стремглав смотреть, что там стряслось с раненым, и не прикасался к своему рюкзаку. Подошел медленно, обходя кругом осторожно с озлобленным выражением осунувшегося заостренного лица, словно приближаясь к дикому зверю, не зная, что он может выкинуть в своем порыве умирания.

Но потом доктор все же наклонился посмотреть, надо ли что-то предпринимать, с каждым мигом понимая, что приехали они не рано и не поздно — Белоснежка постарался достаточно, чтобы оставить раны, не подлежавшие лечению. И заслуженно. Судя по рассказам, Хьюз купил одного из друзей героя Цитры, того самого черноволосого парня, которого маньяк увез вместо Бена после запрета Вааса продавать подчиненных. И вот теперь оба сбежали, пленник был спасен. А это радовало. Хотя… Ценой каких страданий и унижений он вновь мог обрести свободу? Три ножевых ранения. Заслуженно. Показалось, что Белоснежка еще мало постарался.

Удивляло скорее то, что Бак до сих пор пытался пошевелить головой, кажется, силясь сказать что-то.

Доктор милостиво наклонился поближе.

— Какая… ирония! Опять ты! — прохрипел, давясь кровью, маньяк, глядя на Бена, напоследок проведя по его запястью сведенной судорогой агонии кистью, которая через миг обмякла. Хитрый взгляд беса окончательно потух.

— Нас не обвинят, что мы его убили? — осторожно поинтересовался доктор у второго Бена, который на всякий случай обшарил все углы, морщась от случайных находок для «игрищ». Но враги уже давно покинули злополучный подвал.

— Не, — лениво пережевывал слова пират. — Это подозревали. Белоснежка, сто пудов.

— Окей, ну что… Значит, закопаем его?

— Да надо бы, — почесал нехотя в затылке второй Бен, опуская обрез.

Бен видел много смертей, но об этой не сожалел нисколько. Настолько, что даже не удивлялся себе, совершенно не обвиняя. Он ненавидел Бака всей душой, но почему-то им вдвоем с пиратом пришлось чуть позже хоронить маньяка, наспех выкопав неглубокую могилу позади ветхого домишки, возле которого гнил ржавый седан. Вот так и закончился путь Бамби Хьюза, бесславно, даже без нормального захоронения.

Но и правда ирония, что найденной в хибаре лопатой работал все тот же Бенджамин. Отныне Мистер Скальпель, который по-прежнему оставался честен с собой, не пролив чужую кровь понапрасну. Чего нельзя было сказать о Салли, вернее, том существе, Черном Фрегате…

Комментарий к 15. “Черный Фрегат” и “Мистер Скальпель”

За эту часть спасибо автору Stelspatium - за слоган и кличку Мистер Скальпель.

А за мрачное настроение и дух шизофрении спасибо произведениям автора Dead Moon

И selia-meddocs за наводку на группу Hurts.

Перед эпиграфа:

Она простирает крылья, и они затмевают солнце.

Ты не услышишь ее пения, и она уйдет, когда причинит вред.

Глава была написана за один день. Вот так быстро, но она во многом переломная.

Отзывы ждать?

========== 16. Слишком поздно. Саморазрушение чужой болью ==========

Hey you, donʼt tell me thereʼs no hope at all

Together we stand, divided we fall.

© Pink Floyd «Hey You».

Ненависть — всеобъемлющее мерзкое чувство, от которого не избавиться и не удалиться в сладкие грезы, не вытравить его тягучим дурманом. Казалось, оно пропитывало каждый лист, каждую острую колючку лианы, от него подташнивало, оно текло по венам густой отравой. Теперь Салли понимала, что всегда клокотало в душе Вааса, что вырывалось его смехом без малейшего намека на веселье. Ненависть заставила предать, ненависть повелела метнуться хоть к Хойту, хоть к самому дьяволу в пасть, прочь от Цитры. А потом — просто не выбраться уже, поздно. И остается только еще больше ненавидеть, всех вокруг и себя заодно. Никогда еще Салли не испытывала большего понимания того, что каждый миг буквально разрывало на части изъеденную гневом душу главаря.

После первого убийства девушка не ощущала почти ничего, особенно, когда в ее сознании царствовал Черный Фрегат, а в голове — дурман наркотика. Но через несколько дней съемки казни повторились.

На этот раз Ваас заставил ее бить тем же ледорубом по голове привязанного к дереву пленника. Сначала ее ужасно трясло, руки не слушались, но потом ракьят в порыве бесполезной ярости плюнул ей в лицо. Хотя почти не попал, но девушка зарычала, оскаливаясь.

Она и так вынесла за свою жизнь слишком много унижений, чтобы терпеть еще какое-то ущемление своих несуществующих прав со стороны ничтожного дикаря.

Рука сама размахнулась, лезвие впилось в горло пленника, так как проломить череп не удавалось. Но сразу он не умер, начиная захлебываться кровью. Тогда на Салли накатила волна паники, она пожелала скорее закончить страдания ракьят, как будто не до конца сознавая, что это совершила она. Ледоруб блеснул еще несколько раз на солнце, ударяя по телу пленника, но девчонка не ведала, как умертвить мгновенно, из-за своей малой силы причиняя еще больше мучений.

Ваас на это и рассчитывал, он стоял в стороне и с немного отстраненной улыбкой крокодила рассматривал происходящее. Видимо, слышал он, что в Древнем Китае порой пытки доверяли детям, а они от малой силы и глупости измышляли вещи хуже искусного палача.

Когда Салли выронила оружие, испуганная, заляпанная кровью, готовая бежать прочь в джунгли, главарь подошел к ней, заглядывая снисходительно в расширившиеся глаза, говоря глухо:

— Хреново, Салли, когда тебя обвиняют, а ты не виноват. Да… Правда, хреново? Чувствуешь это теперь? — он отрывисто смеялся, как всегда, словно задыхаясь от собственных слов, но сверкая жутко глазами. — Ты… Ты поняла, что я сделал? Сначала я убил вместо тебя, теперь убийца ты! Ты виновата, ты выпотрошила топором ***ого воина ракьят. Как тебе это? Нравится? Ты виновата. Но есть в этом твоя вина? А? Есть, я спрашиваю? — ответа он не требовал, только тяжело хмурясь, словно вспоминая что-то, что касалось его собственной биографии. И смеялся, насмехался, издевался. Над собой, над миром, над окружающими. Абсолютно несмешно!

Салли в тот миг осознала, что все — это финиш, самое дно: ее душа загублена без права возвращения. Она не слишком верила в ад, потому что видела его вокруг на земле, и его наличие не оправдывалось тем, что кому-то надлежало вечно гореть после смерти. Но тогда, размазывая липкую алую жидкость по ладоням, поняла, что отныне при жизни ее погрузили с головой в кипящий котел, захлопывая крышку.

Противостояние с ракьят ожесточало обе стороны, обычных расстрелов уже не хватало для устрашения. Казни с обеих сторон делались все более изощренными. По джунглям полз запах тлена, разлагающихся останков, а небо готовилось обрушить на головы багряный дождь, что впитал в себя кровь, которая стекала в реки. Но Салли не имела на этот счет никакой оценки, только безразличие окутывало ее мысли мутным туманом.

— Ты прирожденная убийца, Салиман! — посмеивался Ваас, когда девушка убила в третий раз. На этот раз вышло с первого раза, четко по горлу, проломила насквозь лезвием ледоруба, потому что она, пребывая на «Вервях Келла» несколько дней, успела потренироваться на пальме, из которой сыпались щепки. Теперь же абстрагировалась от факта уничтожения человеческой жизни, представив просто шероховатую кору дерева. Вдохнула глубоко и медленно выдохнула — и все, ничего не случилось, даже живот не перехватило болью от стресса. Руки немного гудели с непривычки, но это была самая меньшая боль, которую ей пришлось испытать за все время пребывания на острове.

— Да, Салиман, так это и происходит. Сначала ты, ***, просто выполняешь чей-то приказ, чей-то ***ый приказ на***! — голос Вааса взвился до самых высших нот на миг, но он продолжал спокойно, лающе посмеиваясь, как шакал: — А потом, ***, потом это становится привычкой. Еще немного — и ты поймешь, что это удовольствие. ***ый стимулятор. Наркотики *** по сравнению с этим, они так… чтобы расслабиться. Ты ведь ощущаешь это, а, Салиман?

Девушка молча кивала, спокойно, почти не испытывая страха перед главарем, ведь она его прекрасно понимала. Вот оно — его опустошение. И в ней открылась та же неискупимая пустота. Поговаривали, что впервые он убил по приказу сестрицы Цитры, а потом… Потом что-то пробудило в нем небывалую ненависть, которая ныне плескалась и во всем существе Салли, которая вот уже неделю пребывала почти в бреду, не понимая, где кошмарный сон, где реальность. Теперь-то она сделалась настоящей марионеткой хозяина, когда нити незаметны, а публика верит, будто у куклы наличествует своя воля. Кукловод всегда прячется за кулисами, в случае Вааса — на южном острове.

Показательные казни с записью действий заморенной девочки, видимо, поразили Интернет или же шокировали ракьят, если Ваас брал Салли вот уже третий раз для убийства. Черный Фрегат сливался с настоящей личностью девочки, он вечно возвещал о том, что все мечты и сказки растоптаны, разбиты. О, как она просила великих чудес у этого мира! Но, видимо, для них нужна великая вера, великая воля и стойкость пред непосильными испытаниями. А она плыла по течению, и не заметила, как бурный поток сменил цвет с зеленоватого на алый.

Когда ее отправляли обратно на «Верфи Келла», она не могла смотреть в глаза Норе, отвечала односложно, зато остальных девиц научилась гонять сама, огрызаясь даже на караульных пиратов, будто поняла, что ее боятся, что ее повысили в статусе. Ваас оценил ее жестокость, эту спокойную беспощадность. Да! Она всегда хотела выпустить это страшное создание, которое мстило всему свету за всю несправедливость, что случилась с заморенной девчонкой. Это невозможно было простить, все это равнодушие, всю эту неоправданность. Так пусть все белые лебеди и чайки сделаются черными фрегатами!

Салли задыхалась от своей ненависти, последнее время ее часто тошнило, буквально выворачивало от нервов, а потом проходило. И по телу растекалось невероятное самодовольство — вот она, чудовище. Но что еще они хотели получить, в конце концов? Что ждал Бенджамин, когда она убила в первый раз? Она устала ждать, ей не хватило времени, чтобы вытерпеть все унижения и сохранить жалкую толику любви к этому прогнившему миру.

На аванпосте ее стали побаиваться, видимо, записи посмотрели те, кто не присутствовал лично. Хотелось бы оценить себя со стороны, глянуть, сколько шокированных цивилизованных законопослушных граждан охает и ахает. На этой циничной мысли Салли поймала себя, когда призналась внутренне: внушать страх — это невероятная роскошь. Пусть даже и в таких ничтожных сомнительных масштабах. Падать дальше некуда, значит, все дозволено. И единственная цель — просто избегать пыток, а с Ваасом, который выплескивал весь свой гнев на ракьят, это оказывалось не так уж сложно. Сделаться частью его неистовой ярости, раствориться в нем предельным пониманием причин этой мести людям. Ведь порой делают настолько больно, что последний путь — саморазрушение, который несет бешеной вагонеткой в губительные недра. И виды вокруг приносят увлекательные впечатления, если не задумываться о конце рельсов, где пропасть, подземное озеро.

А Бенджамин… При мысли о нем на глаза наворачивались едкие слезы, но их иссушало бешенство. Девушка практически ждала, когда снова ее позовут исполнять приговор. Палач — вот, кем ее сделал главарь. Он добился своего — теперь между ней и Беном пролегла огненная пропасть.

Но, несмотря на казни и иные устрашения, джунгли в лице дикарей наступали, съедали аванпост за аванпостом. «Берег Хуберта» держался, однако на днях едва не сломался. Ракьят неслись, как на крыльях, гибли, но словно Цитра волей древних духов оживляла павших, чтобы вновь они бросались в атаку. Уже каждый день всюду трещали выстрелы, резкими хлопками доносились разрывы гранат.

Салли заставляла себя делаться злее и злее, она верила, что с ледорубом сумеет защититься, а о помощи со стороны племени и думать не стоило, она для них сделалась таким же врагом, как все пираты. Злоба помогала справиться со страхом, как у крысы.

Девушка ненавидела себя, раньше жалела, а теперь именно ненавидела. И не понимала, как Ваас мог столько времени существовать с этим истекающим лавой вулканом вместо сердца. Хойт вот убивал ради смеха и устрашения, не делая особо различия между вещами и людьми. А Ваас… Он все воспринимал серьезнее, для него почти каждая жертва являлась новым счетом в войне с самим собой. Он веселился, так могло показаться со стороны. Лишь до тех пор, пока Салли не встала сама в этом темный ряд бессмысленно проливших человеческую кровь. За этой чертой не оставалось привычных для всех определений веселья и печали, все смешивалось в один ком ненависти, все искажало свои смыслы. И давняя любовь, и прежние страхи.

Однажды вечером с поздним джипом прибыл Бенджамин. Салли больше не боялась звука моторов. Взгляд ее сделался колючим, лишь губы отражали какую-то детскую обиду, словно она пыталась состроить страшное лицо, а выходила гротескная маска неуверенности и потерянности. Видимо, по этой причине доктор при встрече с ней вместо приветствия тихонько начал, стремясь погладить ласково по плечу:

— Салли, мне так тебя жаль…

— Жалость ничего не стоит, — криво усмехнулась девушка, вскидывая резко голову. — Иди своей Норе поплачь.

Она гнала от себя любимого, оставшегося в замешательстве, словно от зачумленной, прокаженной. Но раздражение и безысходность грызли ее сердце, прорывали червивые ходы в разуме: «Легко сказать „бедная девочка“, так делали все, все, кто видел меня, голодную, неопрятную там, типа дома. Сказать и пройти мимо. Жалость ничего не стоит, в отличие от любви. Если бы хоть кто-то полюбил как друга или как любовницу — это бы стоило хоть каких-то затрат души. А жалость — это тоже унижение».

Больше унижений девушка не намеревалась терпеть, хотя догадывалась, что казни с ее участием — это последняя стадия окунания в грязь. Отныне она видела смерть повсюду, она сочилась незримым черным дымом по воздуху, шевелилась змеями вдоль земли, выглядывала акулами из воды. Она пожирала огнем взрывов деревья.

Глаза Салли от нового опыта горели, словно у одержимой. Тление — вот и все, что ей осталось отныне. Ее сделали убийцей, следовало соответствовать.

Однако Нора и Бен все еще жалели ее, делали в своих суждениях жертвой обстоятельств, несчастным ребенком, мученицей какой-то. Нет, она — мерзкая тварь, она — сволочь, она — чудовище. И как там еще называл отец в пьяном угаре? Она опрокидывала на себя чаны со всеми возможными ругательствами, изобретенными человечеством.

Салли решила доказать, что все эти слова — о ней. Ведь если иначе не называют, значит, такая и есть. Жалкая мерзость, которая ни на что не способна!

Теперь у нее появился ледоруб, и с его помощью она собиралась обрубить последний уступ, за который цеплялись Нора и Бен, сделаться монстром в глазах любимого, чтобы он не пятнал свою душу о такое ничтожество, как она. А спасительная сила любви — сказка. Люди вообще рассказывают истории, чтобы как-то смягчить ужас реальности. Но зачем только лгут будущим поколениям своей доброй мудростью? Впрочем, старые сказки содержали немало жестокости. Потом их отбелили, отреставрировали, придав лоск и приемлемость для детей.

Закончился ее лимит ожидания спасения и сказок, она больше не надеялась, не верила.

Ночью Салли бесшумно встала, взяла ледоруб, который Ваас подарил ей вроде как для самообороны, что являлось невероятной милостью с его стороны. Нет, он вручил ей орудие ее первого убийства как символ, что теперь она не просто рабыня, что отныне она палач. Однако статуса «личной вещи» никто не отменял. Главарю нравилось уничтожать, растаптывать личности людей, низвергать их в ту пропасть, где очутился он сам. Ему удалось, да, Салли спокойно признала, что проиграла. Осталось сделать себе еще хуже, разрушить свою чистую и искреннюю любовь до основания.

Девушке все больше казалось, что в этом и крылась истинная причина лютой вражды главаря и жрицы — он тоже все еще питал привязанность к ней, но вытравлял это чувство, глумился над ним, издевался, топтал все новой жестокостью по отношению к тем, кто раньше являлись союзниками.

Слишком давно.

Осталась только ненависть. Нет страшнее чувства, нет страшнее действия, чем всеми силами будить к себе неприязнь тех, кто неизбежно занимает значимое место в сердце. Но Салли поняла: так надо.

В кромешной темноте неслышными шагами она выскользнула из штаба, где другие рабыни уже не покушались на ее вещи, словно догадывались: она и их теперь может огреть ледорубом. Что ж — не ошибались. Она теперь все могла, последние нити, сдерживающие Черного Фрегата, лопались, и силуэт черной птицы заслонял небесные светила.

Девушка плыла через ночь тенью убитого мотылька, призраком с остовами оторванных крыльев. Ледоруб с изогнутой ручкой тяжело болтался возле колена, но решительно сжимался костлявой рукой. В свете месяца едва различалось его лезвие. Салли оглянулась на караулы, чтобы ее не заметили. Как ни странно, удалось не привлечь внимания, словно вселился в нее дух джунглей, скрытый, опасный. Беззвучно она прошествовала к сарайчику, где мирно посапывали Бен и Нора. Вернее, так ей казалось. Да, как брат с сестрой друг к другу прицепились, а у нее с Ваасом другие отношения были, повзрослее. Салли вновь оскалилась, криво, болезненно, саркастически. Абсолютно несмешно!

Она приоткрыла дверь халупы, которая без труда поддалась, лишь устало скрипнув ржавыми петлями. То, что намеревалась совершить Салли, не предполагало раздумий и оценок — изначально ужасно, но это для обычных людей.

Вот и они — Нора и Бен, спали себе спина к спине, как два бесполых гуманоида. А Нора… Даже во сне, даже на острове это создание в дредах казалось кротким и прекрасным. И Салли возненавидела ее за это, осуждая на смерть. Ей не хотелось, чтобы Бен и дальше жалел ту, что так сильно отличалась от его ангела. Пусть ненавидит! Пусть считает сумасшедшей, пусть обзывает бранными словами! Как Цитра Вааса, пусть проклинает. Так надо, чтобы оттолкнуть от себя, зараженной злом.

Салли вскинула ледоруб, подступая к голове женщины кровавой тенью. Почти мрачный жнец с изогнутым лезвием в руках. Еще миг — и последний растрескавшийся уступ человечности рухнет вместе с незадачливым альпинистом в пропасть, ведь далеко не все достигают вершин. И чем пугливо тешить себя надеждой, что прибудет долгожданный избавитель, проще рубить все канаты, упиваясь стремительным падением в расселину. Пусть ненавидит, если полюбить не сумел. Ненависть лучше, чем паршивая жалость.

Глаза Норы распахнулись, она в ужасе онемела, в первый миг не узнавая Салли. Женщина до смерти испугалась. О да, забавный каламбур! И Салли нравилось, что ее темная тощая фигура с ледорубом внушает страх, точно распространяя безумие. Да, сумасшествие заразно.

— Салли? Что… Что ты делаешь?! — прошептала срывающимся голосом Нора.

— Тебя убиваю, — криво усмехнулась девушка, в ее широко распахнутых глазах, поймавших редкие блики луны, отражался маниакальный блеск.

Нора обескураженно попыталась заслониться руками, ее словно парализовало, она, очевидно, не верила в реальность происходящего. Все думала, если смотреть пристально своими говорящими добрыми глазами, то сердце злодея сразу растопится. Слишком поздно!

Ледоруб описал дугу вдоль пространства, но тут, словно уловив чужеродное колыхание воздуха, пробудился доктор.

— Эй, отвали! Она — моя собственность! — спросонок вдруг прорычал Бен, вскакивая, грубо отталкивая девушку, которая вылетела за пределы сарайчика, покачиваясь, как голодный зомби, тормозя ледорубом. Нора застыла, как статуя, но даже темнота не скрывала того, как ее трясет ознобом. Она, «бедняжка», ничего не понимала. Да куда ей! А все просто: одна статистка решила стать главной героиней, сместив звезду с этой роли. Но доктор… Своим спонтанным высказыванием он превзошел все ожидания. «Принц-принц»! Такой «принц»! До чего это показалось в тот миг смешно. Да, именно смешно, умопомрачительно весело.

Салли тут же внезапно остановилась, уловив смысл сказанных непроизвольно доктором слов. Сначала плечи ее тряслись, словно она собиралась заплакать, а потом аванпост огласил громкий хохот, притом не высокий писк, не истеричный возглас, а именно долгий глухой грудной смех превосходства, подобный клекоту.

На шум оглянулись караулы, кинулись к ней с лаем волкодавы, но девушка, не поведя и бровью, приказал им, оскалившись:

— Тубо! Лежать!

И две огромные зверюги, хоть и не легли так же покорно, как у ног Вааса, нападать не посмели, примолкнув, словно сбитые с толку похожей интонацией.

— Так я собственность?! — восклицала растерянно Нора, однако лицо ее подернулось непередаваемым отвращением. И если раньше они считали, что их трое товарищей по несчастью, то в ту ночь все вдруг оказались вмиг разобщены. Салли поняла: так надо. Бен не пришел и не спас ее, он являлся принцем на словах, а на деле таким же, как все. Нора — чуть лучше, но ей слишком везло, слишком щедро судьба одарила избеганием фатальных бед.

Ангел… Есть и падшие ангелы. А к каким причислять тех, что утащили в пропасть? Нора — ангел. От этого тоже делалось смешно. Такая же, как все, вот даже в лунном свете не растворялась и крылья белые не проступали. Да и вообще после попадания на Рук Айленд остаться безгрешным — почти преступление.

В ту ночь Салли разрушила все, что могла, все, чтоб сделать себе еще больнее, еще хуже отравить это сломанное существование. Может, чтобы хоть как-то заглушить преследовавшие воспоминания о казнях. Она долго смеялась, так и не заснув. Доктор пытался извиниться перед своей «рабыней», но Нора его не слушала. Женщина ни с кем не разговаривала, делая вид, что спит.

А наутро Нора пропала… Ее искали по всему аванпосту и вокруг, опасаясь заходить далеко в лес, но нигде не нашли. Куда она отправилась, оставалось только догадываться. Видимо, нервы женщины не выдержали, надломились пересохшим колосом, и разум велел кинуться прочь от ночного кошмара. Что ж, так настал предел ее терпения, ее вменяемости. Салли знала: они все обречены сойти с ума, потому что оставаться на Рук Айленде нормальным — уже безумие.

Бен места себе не находил, громко проклиная свой поганый язык, на который из подсознания вскочил неуместный аргумент. Салли же ехидно радовалась, представляя, что эта преступно везучая женщина сгинула без следа. Да, милая, добрая Нора посмела судить ее своими категориями человека, которого не пнули в это вечное болото.

На самом деле Салли захватывала невероятная апатия к окружающему миру и себе. Она просто ждала какой-то неизбежности, что царапала ее сердце мелкими коготками, заставляя слегка дрожать колени. Что-то происходило в джунглях среди холмов: оттуда доносились звуки стрельбы, а потом, на рассвете, взрывы гранат, гулко гудевшие среди гор. Если именно туда рванула глупая Нора, то вряд ли ей удалось бы выжить. Но Салли добилась своего: Бен с ней и словом не обмолвился за целый день.

И на следующее утро не спешил говорить, словно делая вид, что не замечает. Волновался, места себе не находил, не спал, а искать свою «главную героиню» не отправился, только на аванпосте охраняемом бесился. Вот она — цена его неземной любви.

Девчонка хмурилась, но большую часть времени сидела, вертя в руках ледоруб, у скелета недостроенной лодки, который являлся ее любимым местечком. Никаких поручений не сыпалось, никто ей не приказывал, вообще все сторонились с опаской. Или так чудилось. Да не до нее было: в штабе непрерывно гудела рация, караульные тревожно переглядывались, поудобнее перехватывая ремни автоматов, шаркая по прибрежному песку подошвами грубых сапог. Бенджамин тоже ждал, что ему скоро выпадет новая работа, но от мучительного непонимания недавнего происшествия, мужчина вскоре сел без цели на ящик у причала, обхватив голову руками.

Салли исподтишка рассматривала его: он все еще не ненавидел ее, но теперь просто не замечал или делал вид, что ее не существует. В случае гибели Норы он обвинил бы Салли, хотя она не успела осуществить свой замысел. И на ком отметилась клеймом истинная вина? Как ни странно, на Ваасе. А если глядеть еще масштабнее, то на Хойте. А если еще… Но какой смысл находить своим поступкам такое оправдание? Зло есть зло, и воля свободная — то воля человеческая. Но не у всех есть для нее достаточно сил, не хватает на каждого великой отваги иль безрассудства, впрочем, мифическим здравым смыслом слишком часто покрывают преступное бездействие и сердечную глухоту.

Бен все курил, и Салли, приглядевшись, заметила, что не табак, а наркотик, скрученный в кривой бумажке, как делали все пираты. «Принц-принц», а принцы не курят, а принцы не матерятся. Вокруг не сказочные «принцы» топтали землю. Впервые девушка видела в докторе просто человека, такого же, как она. Но поэтому он тем более не имел права не снисходительную жалость.

— Чего тебе? — поднял удивленно глаза доктор, когда к нему с жадноватым блеском в мутных глазах, склонив нехорошо голову набок с застывшей ненормальной полуулыбкой, подошла Салли, отвечавшая:

— Закурить дашь?

— Нет уж! — огрызнулся на нее Бен, стыдливо вытаскивая изо рта «косячок», который кажется, не помогал справиться со стрессом. Вскоре доктор все-таки поинтересовался: — Салли, что все это значило? Ночью… Салли? Это была ты? Или… Что с тобой происходит?

— Слишком поздно, Гип. Слишком поздно, — то ли ответила, то ли промолчала девушка, под конец все так же добавив, будто ее больше ничего не интересовало: — Так не дашь закурить?

— Нет, — отвернулся от нее доктор, точно увидел гадкое насекомое. Конечно, гадкое. Ведь бабочка без крыльев превращается в червяка-урода. Девушка отошла на прежнее место, и ей казалось, что она находится не меньше, чем за сотню метров от доктора.

Салли подняла руки и растопырила пальцы, глядя сквозь них на небо, словно желая расцарапать его до крови. Пусть. Все равно не на всех хватает его любви, раз ей пришлось пережить все это. Не за грехи, не за свободомыслие, лишь за смирение со своей судьбой.

***

Бенджамин ощущал себя последней сволочью. Вернее, в голове пронеслись все возможные цензурные и нецензурные эпитеты самоуничижения, которое он считал заслуженным. Доктор не представлял, зачем двигаться и куда двигаться. Он объявил сидячий бойкот себе и всему окружающему. Он ощущал прикосновения ветра, слушал монотонное плескание волн о разбитый гнилой причал.

Мужчина вкушал вместе с духом разбитой на мельчайшие осколки жизни наркотический дым, глядел прямо перед собой и ничего не видел. Салли… Кто такая Салли? Нора… Кто такая Нора? Бен… Кто все эти люди?

Собственное имя и все свое существо мнилось чем-то совершенно отдельным от этой странной оболочки, которая не могла пробиться к разуму со своими ничтожными потребностями, отчего превращалась в безмолвную статую. Только известью покрывать, только золой посыпать. Стресс и горечь выкачали из него все ощущения. Он давно уже мечтал вернуться в прошлое, не согласиться на экспедицию, но это так, глобальное. Теперь он невыносимо корил себя за предыдущие сутки, за то время, когда из невероятно темных глубин подсознания вырывалась эта фраза, что стала для Норы спусковым крючком.

Что творилось в душе этой женщины, сложно было понять, однако она страдала, может быть, сильнее него и Салли вместе взятых, потому что ее мировоззрение неприятия зла и насилия на Рук Айленде каждый день втаптывали в грязь, при этом она становилась еще и пособником пиратов. Не выдержала? Решила умереть? Или… Бороться в одиночку, решив, что ее друзья предали? Салли, вполне вероятно, никогда ее и не любила. Салли ныне казалась вообще каким-то мерзким червяком, который не заслуживает жалости. Но Бен давил в себе это чувство, превращая в обвинение себя.

«Слишком поздно», — вот весь ее ответ, все ее оправдание. Она ждала помощи, а он все сидел, все лечил каких-то уродов, потеряв крошечный огонек, который едва зажегся в сердце юной девочки, которую жестоко истязала судьба.

Чем больше Бен проникался этой мыслью, тем больше вновь его начинали душить слезы бессилия. И глупо считать, что плачут только слабые. Плачут те, у кого сердце не окаменело. Но мужчина сдерживался, грыз «косяк», действие которого не пробирало ничуть, не умаляло колотящей набатом тревоги. Если бы Нора вернулась, если бы осталась цела, он мог бы что-то изменить. Всегда есть шанс все исправить, пока все живы. А как настигает смерть, так вой, не вой — она уводит стихийно, по одному, сжимая крепко костлявые пальцы.

Наверное, от мыслей о такой смерти, чья высокая фигура в черном одеянии уже нарисовалась в разыгравшемся воспаленном воображении, Бен оторопел от двух людей, что спускались с холма за аванпостом: длиннорукий мужчина вел за собой упиравшуюся женщину в коричневом изодранном платье.

Доктор поднялся с места, хлопая глазами, считая, что уже сходит с ума, впрочем, через пару секунд все начало вставать на свои места. Вокруг «смерти» шествовали еще какие-то фигуры в красных майках и бронежилетах, все с оружием, что неудивительно.

Среди джунглей вскоре раздался треск, караулы насторожились, псы ощерились. Но со стороны холмов спускался отряд пиратов вместе с главарем. Шли пешком, довольно потрепанные, забрызганные грязью и кровью, словно стая помойных ворон. На «Верфи Келла» ворвались молча, поднимая клубы песочной пыли, хмуро переглядываясь.

Даже Ваас не разразился беспрестанной бранью, хотя сразу потребовал закурить и выпить чего-нибудь покрепче. Впрочем, Бен уставился только на человека, который притащил с собой на аванпост визжащую до хрипа женщину, в которой еще издали доктор узнал Нору… Живая!

Однако вместо облегчения тут же накрыл новый ужас, так как никто не говорил, что сбежавшие рабы по-прежнему принадлежат хозяину.

Доктор нервно пригляделся к тому, кого он сначала принял за «долговязую смерть». Кажется, не без оснований. Снайпер Алвин. Казалось, вокруг него витала эта черная аура, осыпавшаяся пепельными фрагментами дымящегося воздуха. И только двумя бесстрастными льдинками мерцали его недобрые усталые глаза.

— Ну что, док, от тебя сбежал раб, что будешь делать дальше с ней? — спросил снайпер, держа мертвой хваткой рычавшую и шипевшую на разные лады женщину, более всего похожую на перепуганную дикую кошку. Не леопарда, не тигра, а именно на мелкое пушистое создание, которое верит, будто с его несильными когтям и зубами реально сопротивляться крокодилу или варану.

Бенджамин увидел то, что укрылось от Норы, которая нарочито отворачивалась от Алвина, дергалась в разные стороны. Зато доктор отчетливо рассмотрел, как снайпер ему неоднозначно подмигнул, глянув вскользь на пойманную женщину и на окружавших обозленных пиратов. Бен уловил отчетливую команду: «Подыграй, чтобы не провоцировать их». И доктор догадывался, что это загадочный человек, Алвин, мог запросто не желать зла ни Норе, ни доктору.

— Плохих рабов наказывают, — изобразил тут же Бен, подходя вразвалку небрежно к своей «рабыне».

— Сволочь, ты стал таким же, как они, — со всей мыслимой злобой прошипела пойманная.

Алвин удовлетворенно кивнул, ухмыльнувшись, кидая торопливо Нору доктору, уходя по направлению к главарю. Ваас меньше всего занимал на тот момент Бена, который поймал своего мятежного «ангела» и торопливо втолкнул в душный темный сарайчик.

Там повторилась сцена их первого знакомства, когда женщина едва не выбила доктору глаз. И нынешний гнев мужчина вообще не понимал, даже обижаясь. По его логике, Нору не иначе как спасли от неминуемой бесславной гибели. Да, он доказывал себе, что необходимо сопротивляться, однако иными методами. Хотя, какими именно, мужчина пока не решил. В любом случае, бутылкой по голове получать не хотел, отчего пришлось перехватить запястья Норы, на которых, вероятно, уже проступили крупные синяки, и прошептать с оглядкой на дверь:

— Нора, это было представление. Все в порядке.

Женщина нахмурилась, промолчала, горделиво вскидывая голову, как плененная дикарка, словно забыла язык.

— Но зря ты сбежала, — сокрушался доктор, пытаясь погладить по плечу Нору, однако она вырывалась, стряхнув руку. Ноздри ее яростно трепетали, даже в полумраке неосвещенного помещения было слышно громкое недовольное сопение и скрежет зубов. Спустя пару минут неловкого тяжелого молчания, женщина отрывисто бросила:

— Я почти добралась до ракьят.

— Ты уверена, что они бы тебя приняли? — скривился Бен, разочаровавшись в дальновидности Норы, так как она, кажется, верила свято, что дикари не тронут ее, если она им скажет, что уважает их традиции, выступает против вырубки лесов и кровопролития и все такое прочее… Получалось, что Салли трезвее оценивала, в каком положении они все оказались. Хотя то, что она намеревалась сделать ночью… Доктор пообещал себе осмыслить это позднее.

— Они не злые! Это твой страх сделал их врагами, — неумолимо вещала женщина, всплескивая выразительно руками, горестно добавляя: — Ты стал таким же пиратом.

— Нора! — не ожидая от себя такого порыва, уверенно проговорил доктор, как будто на него внезапно снизошло озарение о единственном верном пути между стен океанских волн: — Мы сбежим, втроем, я тебе обещаю. Только… с чего начать…

Вместо провидца снова предстал крайне неуверенный флегматичный Гип, опустивший руки. Однако Нора ему доверяла, сощурившись, рассматривала его с минуту, а потом невероятно задорно, вернее, отчаянно улыбнулась:

— Контрабандисты! Ты с ними можешь договориться?

И новое озарение прошило голову Бена, темные глаза его расширились, замерцав редкими бликами в сумраке сарайчика. Доктор, как в трансе, проговорил с воодушевлением, словно человек, что годами искал некую сложную истину, которая всегда лежала на поверхности:

— Бэдтаун!

Втроем. Контрабандисты. Бэдтаун. Только так. И на этих элементах начинал выстраиваться план. Бен решил, что если уж планировать побег, то в любом случае не без Салли. Да, ее почти превратили в чудовище, но она помогла сохранить человечность им всем, словно каждый раз приносила себя в жертву, не ломалась, не замыкалась в себе там, где иные превращались только в некое отдаленное подобие разумного существа. Доктор решил, что события предыдущей ночи надлежит всем им забыть. Похоронить как дурной сон, ибо они являлись самым дном их общего отчаяния, но отныне забрезжила надежда. Пусть слабая и зыбкая, но все-таки она появилась.

— Нора, все-таки ты очень мудрая. Прости меня за все!

Доктор неуверенно слегка улыбнулся, однако насторожился, когда снаружи послышались голоса, которые отчетливо доносились через тонкие доски сарая. Пришлось прервать свой диалог, чтобы вслушаться на всякий случай в то, что происходило снаружи.

— Ваас! Нет, мы не едем в форт, — решительно твердил Алвин. — Хирург здесь, я за него ручаюсь!

— Сгинь на***! — хриплым голосом посылал все живое главарь.

— Что значит «сгинь»? Ну да, иронично. Я-то сгину. Скоро, — запнулся на миг Алвин, словно насмехаясь горько над собой, но потом принялся с прежним усердием настаивать: — А у тебя из плеча осколок кто достанет? Нет, это тебе сейчас нормально, пока ты накурился! Ваас! Да послушай же ты! — невероятно терпеливо уговаривал главаря снайпер. — Нет, Ваас! Мы. Никуда. Не едем! Пока Бенджамин не достанет этот ч***ов осколок. Ты хочешь сделать себе хуже? Я вот не хочу, чтобы тебе хуже стало!

После некоторого промедления, донеслась нецензурная тирада в адрес всего мироздания, затем Ваас тяжело выдохнул, точно совсем запыхался, добавляя в адрес подчиненного:

— ***! Алвин! Ты совсем уже? — но вскоре его пыл словно погас, и из состояния неконтролируемой ярости главарь впал в свою обычную пространную апатию: — Да, ты совсем. И Броди совсем… И я совсем. И Хромоножка совсем. И все совсем… Совсем не так. ***! — раздраженно прервал себя он, точно потерял мысль. — Я о чем? Я о том, что все не пойму, какого *** ты забыл в банде…

Спустя какое-то время бесполезных перебранок, выслушав бесконечный поток ругани со стороны главаря, который нес что-то довольно бессвязное, Алвину удалось убедить пирата, что рану необходимо обработать. Бен еще поразился терпению снайпера, пожалуй, единственного здравомыслящего человека, который не курил наркоту. Впрочем, ему хватало своего сумасшествия, своей мании к уничтожению. Он четко дал понять в тот раз, в их короткий разговор, что поклоняется смерти, фактически приносит ей кровавые жертвы, завидуя всем, кто мог бы остаться жив. Но ныне почему-то приложил немало усилий, чтобы никчемное, пошедшее по неверному пути, существование главаря продлилась чуть дольше, не прервалось бесславным заражением крови от глупого упрямства пирата.

Вскоре Бена позвали наружу, все тот же Алвин, невероятно деловой и суетливый, совсем не похожий на человека, который собирался вскоре распрощаться с земным существованием. Но ныне он действовал не ради себя, будто не ведая, что их главарь тоже не особо жаждет доживать до седин. Хотя ему и не светило.

— Давай, Мистер Скальпель, твой выход, — кивнул снайпер иронично.

Дальше Гип ощутил, как превращается в автомат, в один спокойный, хладнокровный, четко распределяющий команды автомат, который не делит мир на черное и белое, а только выполняет заложенные команды. Как по щелчку, он распоряжался, чтобы его неизменные инструменты продезинфицировали в спирте, сам отмывал руки, тоже вымачивая их в спирте, которого на острове хватало для внешнего и внутреннего потребления. По части последнего, Вааса просить дважды не стоило. Он сам догадался, как притупить ощущения, все-таки согласившись с Алвином, что осколок в плече — дело гадкое. Вероятно, мозги прояснились на короткое время. Так показалось Бену, который решительно вошел в штаб, как в клетку с тигром. Ваас, не принимая ничьих инструкций, угрюмо сидел на ящиках. Рядом с ним стоял Алвин, что немного обнадеживало, так как он представлялся относительно нормальным человеком. Хотя…

Но Бен занялся очень скоро своим делом, даже не замечая, кто ему ассистирует. Хирург превратился в автомат, стараясь абстрагироваться от того, кто перед ним. Раздражало только, что Ваас внимательно следил за каждым движением, словно опасаясь заговора против себя со стороны Гипа.

Этот проклятый главарь, кажется, ощущал какую-то боль, когда из плеча пришлось тащить осколок после «слепого» ранения. Правое плечо выглядело не очень. Грязь и кровь смешались воедино, что однозначно не радовало никого. Но для Бена все это являлось привычной реальностью на острове. И то, что у него инструментом оказывались частенько старые пинцеты и ножи — тоже. Когда началась настоящая война с ракьят, доктор научился радоваться всему, что удавалось добыть.

Что произошло теперь на холмах, Бен и знать не хотел. Может, очередная перестрелка с ракьят, кажется, дикарям еще и повезло, в кои-то веки. Может, что-то еще, если упоминалась какая-то Хромоножка. А еще там каким-то образом пересеклись с Норой. Но все эти мысли тоже оставались на более позднее время.

Прикосновение к припухшему с синим ободком краю небольшой раны Ваас ощутил сразу, о чем свидетельствовала бранная тирада. Может, он просто оказался трезв и слишком зол, чтобы его взял какой-нибудь наркотик.

Бенджамин поморщился, стараясь не слушать главаря. А убить его тогда как хотелось! Он молча глаза таращил, пока кусок металла медленно обнаруживался среди кровоточащей мышечной ткани. И как бы хотелось его уничтожить, всадить в глаз что-нибудь острое, скальпелем по шее полоснуть. Да как же… Погибнет, так свора его такого натворит, что о смерти придется умолять. Не из мести. Главарь никого не ценил из своих, о нем тоже никто не стал бы переживать. Но зато нашелся бы предлог выместить лишний раз свой нечеловеческий гнев.

Мало того, что Ваас чрезмерно внимательно рассматривал все манипуляции в своей ране, так еще и начал говорить зачем-то, обычным своим сбивчивым апатично-агессивным тоном:

— Думаешь, я этого не чувствую, ***? Нет, нет, ты реально, ***, думаешь, что я не вижу, как ты на меня смотришь? Да пошел ты, ***! Думаешь, я не знаю, что ты жаждешь со мной разделаться? Но ты забываешь — ты здесь никто, пустое место, куча ***! Хе-хе… Да еще ты сделал себя уязвимым. Какое благородство! Какое невероятное восхитительное благородство! Мы уже познакомились. Нора… Нора… Тупое имя! — но тут его отвлекла то ли неверная, то ли необходимая манипуляция инструмента в ране, главарь подскочил, отвесив доктору затрещину. — ***! Еще раз так сделаешь, я тебя ***…

— Пожалуйста, успокойтесь! — с несвойственной ему строгостью, граничащей со свирепостью, осуждающе глянул исподлобья доктор.

Стальной оказался у него взгляд, как и стальные нервы, раз он осмелился так осаживать безумца. Явно сил ему добавляла вера в клятву, вернее, ее прямое исполнение. Убить — не убить, а сосредоточился все-таки на деле. И оттого не ощущал половины первобытного страха. Усаживать на прежнее место общими усилиями беспокойного психа не пришлось, главарь и сам понимал, что никуда ему не деться теперь, не загибаться же, в самом деле, от заражения крови. Он только нервно сглотнул, пытаясь не впасть в неуправляемую ярость. Эта мимолетная власть ничтожнейшего из рабов над его королевской персоной выводила из себя и одновременно смешила. Однако же он считал своим долгом поиздеваться над человеком морально, пока этот субъект «издевался» над его плечом физически:

— Нора. Нора… Какие же вы все тупые ***! Изображаешь из себя рыцаря? Но нет. Нет-нет, не уловил?.. Но ты купил ее! Хе-хе, купил, как грязную ***! Могу поспорить, что не используешь по назначению, но это только пока, зря теряешься. *** что надо. Не-не! Ты изображаешь из себя рыцаря, ок. Но купил ее. Достаточно малого… Скоро поймешь. Достаточно шага. Вдобавок ты сделал себя уязвимым. Легко мы делаем себя уязвимыми, не находишь, докторишка? Как там это называется? Благородство? Светлые чувства… Ну и прочая ***, — его восклицания совпадали с очередным движением в ране. — Давай, давай, ***, полюби кого-нибудь, полюби всем сердцем! Чтобы он от всей души всадил тебе нож в это *** сердце! От самой чистой, ***, души! ***! —, но он задыхался, вертя головой, щелкая зубами, нервно посмеиваясь: — Я тебя точно ***, если еще раз так посмотришь на меня! Я царь и бог этого острова.

— Я ее купил. Это моя собственность. И никак я не смотрю. Делаю все возможное. У вас здесь ни*** нет, я не волшебник. Разумеется, всех спасти не могу, тем более безболезненно, — намеренно сосредоточившись на деле, не думая о потоке слов, отвечал угрюмо и сдержанно собеседник.

Бен действительно не мог понять, как схватить проклятый осколок, чтобы он не нанес еще больше вреда, поэтому личность доктора словно разделилась. Разум и моральные убеждения отвечали по возможности главарю. Рассудок и знания по профессии, сопровождаемые зрением и прочими органами чувств, сосредоточенно изучали рану, края которой уже припухли красноватыми складками, ярко выделявшимися даже на смуглой бронзовой коже, а из «жерла» этого вулкана неприятно беспрестанно сочилась кровь, ограничивая во времени на размышления. Разуму и гадким мыслишкам очень хотелось невзначай задеть сухожилие, чтобы правая рука главаря вообще потеряла подвижность навсегда. Или повредить крупный сосуд, чтобы главарь вырубился на пару дней от кровопотери. Но клятва заставляла делать все по инструкции. Зато привязать главаря хотелось очень сильно, и уж точно рот ему заткнуть чем-нибудь, но вот на это хирург не имел власти, только умоляюще поглядывая на Алвина, намекая, что если безумный главарь продолжит в том же духе вскакивать и всячески мешать, то ничем хорошим это не закончится. Вааса-то и так с трудом уговорили, словно он не привык к таким ранениям. Он все беспрестанно бормотал:

— Завались, ты отвратительно не умеешь лгать. Мне везет на тупых, это даже лучше. Запомни, ***, одна твоя попытка сбежать или прикончить с помощью своих штучек кого-то из нас — она, это твоя Нора, конфискуется у тебя и становится… хе-хе… Общим достоянием.

«Я молчал. Но в голове пронеслись все возможные ругательства, адресованные, разумеется, ему. Чтоб ему никогда не рождаться! А он все смеялся», — совершенно некстати застучал в голове невидимый блогер, от присутствия которого уже тоже тошнило. Казалось, именно он мешал строить планы побега, все только красивые слова измышляя.

— Собственность… ***! — усмехнулся Ваас, глядя куда-то на ассистента. —Давай, рыцарь, придумай, как это оправдать. Все так начинали. Потом разбирались, каждый ***ый раз, разбирались, что к чему. Но ты доходишь до безумия, пытаясь доказать мне свою нормальность. Исключительность. Но… ***! Я уже говорил, что ты… Ладно… Ладно… Я успокоюсь… Я спокоен!

— Ты спокоен, — твердо проговорил доктор, наконец, доставая кусок металла.

— Да, я очень спокоен, — выдохнул главарь, кажется, и правда, успокаиваясь, но издевательски сверкал глазами, кривя пересохшие губы в усмешке превосходства. — Так, значит, докторишка. Не беси меня, понял? Мы без тебя обходились и еще обойдемся при случае.

— Спасибо-пожалуйста, — пробормотал док, рассматривая осколок, убеждаясь, что сделал все правильно. И от этого удалось даже мысленно похвалить себя: как он верно определил, рана оказалась неглубокой. Если бы не кровь, которая мешала ее нормально рассмотреть, и не главарь, который будто самоцель поставил — «сделать себе хуже» — то все удалось бы завершить намного быстрее.

Ваас отхлебнул еще спирта и, казалось, задремал на пару минут, вырубился, все-таки доказывая, что он — человек, а не демон-хаос, и как у каждого, у него тоже существовал предел сил. Бен обрадовался, что при наложении повязки ему никто не будет мешать бессмысленной болтовней, на которую он не менее бессмысленно отвечал. А для себя решил, что в тот день со всем усердием помог главарю только ради Алвина, который милосердно притащил обратно Нору. Но она, кажется, была о произошедшем совсем иного мнения.

Когда Гипу во второй половине дня удалось вернуться в свой сарайчик, чтобы немного отдохнуть, он с удивлением обнаружил, что Норы там нет, обернулся, испугавшись, что она снова сбежала, однако оказалось, что женщина вошла следом. Лицо ее выражало странный скептицизм. Обычно теплые глаза туманились отстраненностью и презрением, когда она негромко спросила с тяжким сарказмом:

— Значит, я собственность?

— Нора… Ты… Ты все слышала?.. Ты же понимаешь, что я должен был хоть что-то ему возразить, — попытался оправдаться доктор, не понимая, когда женщина могла это выведать, если они все находились в штабе. Он вспоминал, кто там был. Алвин совершенно точно направлял яркий прожектор, пара пиратов просто сторожили… Но его размышления прервал голос:

— Слышала. Я была твоим ассистентом. Ты меня даже не замечал. Но это ладно. Так даже лучше. Что ж… Возразил, молодец. А вместо документов ты будешь показывать акт купли-продажи… Рано или поздно ты станешь одним из них. Если уже не стал, — сухо заявила хиппи, обхватывая себя руками крест-накрест.

— Да о чем ты? Мне так же мерзко, как тебе, как Салли, я еще должен лечить этих сволочей. К ракьят я уже не могу податься, меня убьют на первом их аванпосту, — не выдержав, открыто предъявил претензии Бен.

— Об этом я и говорю. Достаточно принять немного зла, и оно начнет захватывать тебя, — нахмурилась Нора.

— Нора! Я тебе обещаю, я найду способ всех нас вытащить. Уже скоро. Только не надо сбегать! Салли и так не сладко, она… Я боюсь, что она сходит с ума, — высказал все, что наболело за долгие часы ожидания, Бенджамин, снова чуть не плача. Автомат сменялся человеком.

— А ты? Ты не сходишь, говоря такое? — уже без злобы, с участием приговорила Нора, успокаивающе погладив доктора по щеке и по плечу.

Она понимала все с полуслова, словно в душу заглядывая, не смея таить долгих обид.

— А я… Может, и я тоже, — пришлось признать доктору, так как он не понимал, какой Мистер Скальпель говорит за него все эти мерзости о «купле-продаже».

— Поэтому нельзя здесь больше оставаться! — сурово обрывала все сомнения Нора.

Бенджамин кивнул и пообещал себе, что найдет предлог, как отправиться в Бэдтаун, чтобы договориться с контрабандистами. Хотя доктор не представлял, как именно. Тугие пружинки нервов перекатывались по его рукам, когда он сжимал кулаки, что, как казалось, добавляло решительности, не позволяя растечься кашей-размазней. Но никакой план по-прежнему не приходил в голову, однако доктор верил, что рано или поздно все найдется: и повод поехать в Бэдтаун, и нужный контрабандист, который отбывал бы с острова тайными морскими путями. Нора слишком убедительно настаивала на том, что есть шанс спастись.

И стоило доктору покинуть сарайчик, как на него наткнулся Бен номер два, как в шутку называл Гип пирата-спорщика, что оказался тезкой и последнее время сопровождал при перебрасывании хирурга между аванпостами.

— Здорово, кореш! — улыбнулся пират, прикуривая. Выглядел он уставшим, даже вечная неопрятная бурая щетина и пестрая тряпка на голове, что защищала от солнца, не скрывали впалых щек и кругов под глазами. Конечно, все усугублялось повальной среди пиратов наркоманией. Кажется, он был в отряде, что спустился с холмов.

— Привет, Бенни! Как жизнь? Что за кипеш был? — убедительно изобразил беззаботность Гип, инстинктивно чувствуя, что просто обязан узнать подробности, что же заставило отряд во главе с Ваасом двое суток без сна и отдыха шарить по крутым склонам. Бенни оказался довольно разговорчивым, точно хотел поделиться впечатлениями, хотя начал буднично:

— Как обычно. Ну, хотя… сегодня не как обычно, — пират замялся, поморщившись, закуривая, выпуская медленно дым, а потом подобрал слова и рассказал на одном дыхании: — Полутора суток по горам мотались. Тайник одного контрабандиста нашли, а он как раз нагрянул с этой ***ой Хромоножкой и еще одной бабой. Прикинь? Всего трое ***, а нас там… До***я! Двадцать было, сейчас пятнадцать осталось. Я там не всех знаю, из личной охраны Вааса. Короче, мы целую ночь выжидали. Ну, конечно! Эти твари заняли пещеру на высоте, да со снайпером. Среди нас тоже самоубийц нет, знаешь ли.

— И что в итоге? — заволновался Бен, стараясь все еще держать себя в развязной манере обывателя, который просто интересуется обстановкой.

— В итоге у Вааса в правом плече осколок гранаты, — слегка растерянно отзывался Бени, словно для него этот факт оказался чем-то вроде приземления НЛО, но затем пират нахмурился обиженно: — И мы о***ые и невыспавшиеся. Вот чего Ваас хотел? Пристрелил бы Хромоножку уже, на месте, быстро. Ну, вот так, как обычно он умеет — бам, и все… Живучая до***, ну, ты не представляешь! Сиганула с водопада, надеюсь, что теперь хоть утопла.

Бенни помотал головой, сбивая набок свой импровизированный тюрбан. Гип же волновался и вертелся вокруг собеседника:

— А контрабандист?

— Сбежал, — все мрачнее и мрачнее делался пират, усаживаясь на ящик у причала, впиваясь зубами в добытую из штаба вяленую рыбешку.

— С добычей? — уже не мог скрыть волнения Бен, хотя разум еще не до конца понимал, какую выгоду могут принести эти сведения.

— Вот тут *** ему! — самодовольно, мстительно улыбнулся пират, приосаниваясь. — Все у нас.

— С собой, что ли? — недоумевал доктор.

— Не. Отправили в развалины, ну… тут недалеко храм есть со стенами, почти крепость, — охотно выболтал местоположение нового тайника Бенни. — Там половина отряда осталась. Скоро на южный остров это дело переправим.

— Да, повезло еще, — с напускным участием закивал Гип. — А что там было?

— А вот это не твоего ума дело, — встрепенулся пират, словно понимая, что выдал лишние сведения.

— Ну, ладно, — тут же скромно отошел Гип, до головокружения ликующе подумав: «А мне больше и не надо! Главное, узнать, что это был за контрабандист. В любом случае, он, скорее всего, в Бэдтауне. Там народу полсотни если бывает, то хорошо, не потеряешься. Главное, чтобы он мне поверил, пошел на сделку. Буду искать спеца по взрывчатке, если он так гранаты метко кидает».

— А! — вдруг вспомнил пират, посмеиваясь. — Ну, еще мы такие… идем вниз, сюда, и тут видим — краля твоя бесхозная по холмам мотается. Заблудилась, что ли? Или сбежала?

— Вот это уж не твоего ума дела. Приятель, — отмахнулся вкрадчиво Бен, загадочно улыбнувшись.

— Да ладно, че ты такой. Нормально общались, — протянул Бенни, дожевывая рыбешку и понимая, что неплохо бы продолжить трапезу чем-то более существенным.

— Так, у меня еще дела, — под благовидным предлогом закончил разговор доктор. Но едва мог скрыть невероятные подъем настроения и адреналина: впервые он знал, что делать. Да, это было связано с опасностью, но впервые с попадания на остров он верил, что поступает верно. Не считая поисков несуществующих поводов для отправления Бэдтаун, дело оставалось за малым — убедить Салли, что они по-прежнему друзья. И экзальтированно приподнятое настроение Бена испарилось.

Доктор прошел вдоль аванпоста, наткнулся на немилость нервных волкодавов, нелепо отскочил, вызвав смех караульных, побоялся, что привлекает много внимания, подождал где-то полчаса, принеся Норе в сарайчик еды, поделившись сведениями. Женщина больше не сердилась, вновь поддерживала во всем.

Затем мужчина отправился искать Салли, благо на открытом просматриваемом пространстве спрятаться оказывалось практически негде, однако девчонке удалось забиться под лестницу между штабом и настилом для снайперов, что вел на плоскую крышу.

Бен застал Салли в слезах. Она тихо беззвучно скулила, будто ей снова сделали очень больно, чего и испугался доктор, не понимая, кто же мог снова притеснять ее.

Девочка подняла опухшие красные глаза. И доктор словно отогрелся, с его души будто сняли нефтяную пленку гадливости и отчуждения — перед ним снова предстала та Салли, которую он знал, не убийца с алыми губами вампира, не циник и не безумец, что пытался сделать себе хуже убийством Норы.

— Что случилось, Салли? Как ты? — спросил с привычным волнением в голосе Бен, отмечая, что внешне на девушке не было никаких повреждений.

— Со мной… В-все хорошо, — терла нос девчонка, высмаркиваясь в подол длинной майки: — Я не… Я не из-за себя. Ваас…

Голос ее сорвался, но затем она вдруг резко успокоилась, выползая из-под лестницы, выпрямляясь перед доктором.

— Салли, тебе… Тебе было жалко его? — растерянно спрашивал Бен.

— Ему было больно… Он был недоволен, — отрывисто и сухо доложила девушка, не глядя на доктора.

— Подожди, а тебе не больно, когда каждый раз он издевается над тобой? — поразился и не понял мужчина.

— Больно, но я уже привыкла, — отрезала девушка, кривя губы, вновь взгляд ее сделался колючим, озлобленным, насмешливым. — Я ведь кукла. А он не привык, он главный, он человек, хоть и мертвый человек. Мертвецы обычно мучают людей. Кукол мучают все, никому нет дела до куклы.

Салли проплыла, словно призрак, мимо доктора, который так и не сумел сообщить ей о плане побега, все еще не понимая, кто же теперь заключен в этом тщедушном теле девочки. Бен растерянно поплелся обратно в сарай, вновь придавленный своей нерешительностью. Он пообещал себе в ближайшие дни растормошить Салли, вернуть его маленькую девочку, которую он, наверное, полюбил. Полюбил. Точно полюбил. «Наверное» — потому что не признавался себе, чувствуя себя безгранично пред ней виноватым. А теперь во сто крат больше, потому что Нора вот так легко подсказала, как все они могли бы спастись. Да, опасно и почти нереально, но до этого он просто бездействовал, ехал туда, куда приказывали, делал то, что велели. Неужели Салли тоже перешла свою точку невозвращения? Как Ваас. Нет, не верилось.

***

Салли молча смеялась над собой: как же, Черный Фрегат, как же, «крутой» убийца. Эти иллюзии рассыпались в тот миг, когда она увидела окровавленное плечо Вааса. Вдруг пронзило осознание, что в случае его смерти статус «личной вещи» не менялся вне зависимости от того, убивала она пленников или нет. Палач — это она так себе придумала. На деле никем она не являлась, совершенно никем. И Черный Фрегат трусливо отступал.

Саморазрушение чужой болью не являлось гарантией спасения или смелости. Никчемное, по сути. Салли четко поняла, что саморазрушение бессмысленно, а от ненависти она лишь больше пострадает.

А Бенджамин… Светлые чувства к нему все ж не возвращались. Зато Ваас… Что она к нему чувствовала? Ее мучитель, ее палач. И ее мужчина.

Жестокий, безумный, но все-таки она ощущала, что на каком-то уровне прекрасно понимает его. Их обоих семья превратила в чудовищ, в моральных калек, хотя по идее должна защищать и ограждать от злобы окружающего мира незнакомых людей. Но самыми чужими оказывались самые родные — у кого сестра, у кого отец. Впрочем, тайну Цитры и предательства Вааса не ведал никто, и вряд ли представлялся шанс когда-нибудь точно узнать этот страшный секрет. Возможно, все усложняли, но и совсем упрощать не хотелось. Да и есть ли разница для тех, кто страдает от гнева таких вот опаленных?..

Салли вечером смотрела, как мерно вздымается широкая грудь Вааса. Он спал, потому что за двое суток вымотался, а отправление в форт отложили до следующего дня. Девушка молча рассматривала его, сидя на полу на коленях с прямой спиной, словно японка, не ощущая ни покалывания в ногах, ни усталости в сведенных до белых пятен руках. Она все не могла поверить, что кто-то посмел причинить вред ее главарю.

Он оставался чудовищем, но Салли не могла его ненавидеть, не сейчас. Он был раненым чудовищем, и хоть никогда не являлся жалким, девушка его именно жалела, потому что человеческого сострадания он не заслуживал.

Где-то ближе к ночи он слегка пробудился, ничуть не удивляясь, что рядом его «личная вещь», пробормотав осипшее, но по-прежнему тоном повелителя:

— Эй, Салиман, притащи горло промочить… Да нет, ***, не воды, дура! Ром там вроде был… Хотя нет, давай, что ли, воды. ***, только шевелись!

Девушка послушалась, проворно разгибая затекшие ноги, принося тут же и то, и другое. На всякий случай. Ваас выбрал воду, затем снова заснул, словно древний дракон. Глухо, без снов.

Глубокой ночью Салли прижалась к нему, ощутив, что на этот раз его колотил мелкий озноб. Прямо как ее недавно! Кто-то отомстил за нее, косвенно, не подозревая о ее существовании, конечно. Только она не желала этой мести. Черный Фрегат — какая глупость! У нее не было никакой силы, да и вся злоба ее являлась надуманной. Нет, она не желала ничьей смерти. А мысль о том, что там, где-то среди гор, ее Ваас чуть не расстался с жизнью из-за какой-то гранаты, наводила ужас на Салли. Она, очевидно, боялась больше участников недавнего конфликта. Так всегда и бывает: одни воюют, другие трясутся от страха. Но вот он вернулся, живой, хоть и потрепанный. Странно, за что же Салли радовалась? За то, что ей представлялся шанс просуществовать сколько-то еще времени в качестве «личной вещи»? Бен не оправдал ее надежд, больше она не верила доброму доктору. Он бездействовал, а Ваас обладал реальной силой, хоть и направлял ее во зло.

Девушка исступленно украдкой осторожно припадала губами к шраму Вааса над левой бровью, он сонно только спрашивал:

— Что ты делаешь? А… По***, — но мысли его были далеко, слишком далеко, фактически он не воспринимал Салли как разумное существо, разговаривая сам с собой: — Проклятая Хромоножка с ее дружками. Ну, ничего, живыми они с острова не вернутся. Та блондинка оголтелая точно! Чтоб ее камнями засыпало в этих горах. Да, не вернутся. Отсюда вообще никому ни*** не сбежать. ***! Не сбежать!

Комментарий к 16. Слишком поздно. Саморазрушение чужой болью

Вот, долго создавалась эта глава, потому что автор рисовал Салли. Скоро будет рисунок в группе моей: http://vk.com/sumerechniy_elf

Еще такой факт по поводу этой главы: она является пересечением с другим моим фанфиком по Far Cry 3 “Нет вестей с небес”. И что делали пираты на холмах, описывается в 111-112 главах: https://ficbook.net/readfic/2532294

Дальше тоже будут некоторые отсылки. Два этих фанфиках происходят по хронологии параллельно с событиями игры к тому же. Стараюсь ничего не нарушать.

Перевод эпиграфа:

Эй ты, последней надеждой живём:

Мы выстоим вместе, врозь пропадём.

Кто-то ждал эту главу? Если ждали, то не молчите. Я тогда дальше буду писать.

========== 17. Вера и предательство. Ревность ==========

Jealousy

As thick as mud,

it’s in my veins,

it’s in my blood.

Jealousy,

it’s plain to see,

I love you more,

Than you love me.

© Frankie Miller «Jealousy».

Незрячая душа устало тыкалась в предметы в полутьме, мотая, как кассету в магнитофоне старом, впечатленья прошлых лет. Осталось там: иначе было все. Навечно. Для кого-то свет, кому-то черной сажей снег выпал, и человек устало встал, проснулся, который день не видя снов, как будто по ошибке их отключил какой-то темный маг. Или маньяк, которых много рыскало вокруг, как тех дерев живых, откуда лился свет чужого солнца. Он ослеплял и путался в ресницах, врываясь из-за моря, из-за гор.

Сквозь пробужденье тренькали свирели птичьих голосов и хриплый клекот орлов над падалью. О, ныне настал их пир! Серых, с изогнутыми клювами и голыми шеями теней кровожадных. Они кружились демонами над зеленой, как восток, листвой. И больно чудилось, что поедали мысли, щипали колким сумраком всю сущность, когда Бенджамин взглянул на Салли накануне. Лишь клекот падальщиков венчал их тяжкое молчание.

Больше они почти не говорили. От этого хотелось выть, да не на луну, а на солнце. Доктор понял, что опоздал, что не спас! И если до того он ее только жалел, то теперь полюбил. Нора — ангел, их общий друг, но не женщина, с которой хотелось бы связать свою жизнь. Но вот Салли решила все разрушить, и доктор не верил, что отныне реально спасти их обеих. Он решил, что если умирать, то всем вместе. Только зачем умирать?

Утро двигалось на «Верфь Келла» замедленной съемкой, с залива сильный ветер нес воду, через полчаса остров накрыли темные тучи, подобные тяжким мыслям в голове доктора. Он не верил в высшие силы, потерял веру из-за всех событий на острове, но выйдя из сарайчика, молча попросил, удивляясь плавности речи, точно прошлое в нем пробудилось: «Руби меня мечом, художник сизокрылый, за все, что сделал и не сделал я. За то, что не успел, кого не спас — сильнее. Повесь свинцовый пуд грехов ты мне на шею. Чтоб научился жить по совести скорей. И дай мне сил, да чтобы стать сильней».

Бен сглотнул нервно, сминая пересохшие губы, вдыхая духоту предгрозового дня. Но он решил — сегодня составит план. Да если погибать, то всем втроем. Не страшно! Дальше-то некуда. Сердце билось красным истертым флагом, что терзался ветром, просвечивая серым небесным покровом сквозь частые дыры.

Отраженное в бочке лицо расплывалось рябью, и все это время казалось, что тот человек из воды — и есть та амеба, что сердце свое продала, что сделалась студнем, да все без борьбы, оправдываясь половинчатой клятвой непричинения боли. А все половинки добра в целое не сложить, это лишь зло множится, как сорняк подзаборный, нагроможденьем бурьяна.

Бенджамин разметал по поверхности воды чуждый образ зрячего слепца, который потерял то, что многие ищут всю жизнь, не заметив вовремя взгляды, жесты и просьбы-мольбы крошечной жизни, попавшей в тюрьму, хрупкой бабочки, что в банке томилась. Он не ведал отныне, сумеет ли крылья вернуть. Салли вовсе не хотела его слушать, его пустых обещаний и сожалений. Хватит! Он больше не мог тупо смотреть на чужие мученья.

Когда сбежала Нора, доктор понял, что рискует растерять всех. И себя в том числе. От общей боли легче не делалось. Он уже потерял их добрую Салли, отныне по аванпосту разгуливала Салиман с жестоким циничным взглядом, способная на все, познавшая убийство, переступившая последнюю границу. А Бен… Только теперь он в полной мере осознал чудовищность своей ошибки: он просто скрывался в зарослях, когда впервые ледоруб опустился на голову ракьят. Но… Но что он мог? Не оправдание! Он слишком долго оправдывался, слишком долго надеялся.

То ли проснулся он, то ли двигался в лабиринте кошмаров, когда не боялся подходить к пиратам, требовать, смеяться. Ваас со своей охраной отправился в форт. Значит, слежки не оставалось. Уровень проницательности остальных не позволял читать по лицам, улавливать мысли, пресекая полет любой птицы, словно атакой коршуна беззаконного.

Бен все бил на сходство имен, подскакивая к неосторожному спорщику, что снова по привычке торчал на причале, поглядывая на акул:

— Бенни, а не пойти ли нам в бордель?

Бенджамин «номер два» опешил, сдвигая набок пеструю бандану, протянув недоверчиво:

— Тебе-то зачем? У тебя рабыня есть, — глянул искоса, добавляя: — Вот был бы ты не жадный!.. Поделился бы.

— Ну, так ты идешь? — заминал несуразицу Бен, престранно ухмыляясь.

— Не на что, — обиженно вздохнул пират.

— А я тебя угощаю! И выпивкой, и девочками, — великодушно заявил доктор.

И не солгал: за время противостояния с ракьят он сделался достаточно уважаемым человеком в банде, его по-прежнему не отпускали в одиночку, но уже скорее, чтобы сберечь ценный кадр. Он оказывал помощь не только Алвину, но и другим командирам отрядов. Удалось отработать долг за Нору и получить сверх того. Легкое ранение самого главаря одарило щедрым вознаграждением. Правда и полуправда — лучшее оружие. И Бен решил испытать его в действии.

— Это в честь чего? — не доверял пират.

— У меня День Рождения! — уже открыто соврал мужчина, в целом, догадываясь, что «кореш» не откажется. Да кто ж за чужой счет отказывается! Все знали, что доктор не может причинить вреда. Его теперь опасались даже меньше, чем Салли, появление которой считали почти дурным знаком.

— Ну, Гип, делать тебе нечего, тут ракьят напирают, а ты транжиришь, — усмехнулся Бенни. — Но вообще… Давай!

Начало было положено, и Бен превращался в автомат в ином смысле этого слова. Адреналин в нем кипел и подсказывал лихорадочным биением в виске каждый следующий шаг. Вот уже Бенни-пират пошел заправлять джип. Командир аванпоста, которым с недавних пор стал Хал, отпустил, ведь подчиненные иногда отправлялись в Бэдтаун. Противостояние с ракьят словно затухало: поговаривали, что Ваас на днях утопил или лично пристрелил Джейсона Броди. Сопротивление племени накрыло угнетенное состояние, словно черная туча, которая по пути в дрянной городишко рисковала прорваться грозой.

Пока пират возился возле машины, доктор подошел к встревоженной Норе, которая спрашивала, стараясь размеренно дышать, давя сильный стресс:

— Бен, что ты задумал?

— Все получится, верь в меня, Нора, — погладил ее по щеке доктор, ничего не объясняя. Он слишком торопился.

Нора хмурила изогнутые темные брови:

— Уезжаешь… А Салли?

Салли… Снова о ней. Девушка тем временем не показывалась на глаза, точно пряталась. Бен ощущал, что ей стыдно и горько. Будь она настоящим циником, не стала бы скрываться. Казалось, он никогда так не понимал ее, практически чувствовал. И все осознание нахлынуло, когда он ее потерял, казалось, навсегда. А Нора… Он купил ее, он ее спас. Он увидел в ней ангела, но ведь с крылатыми не живут, их слушают, внимают их песням. Салли… С каждым мигом она ускользала, словно ночная тень. Вот мелькнула возле штаба и скрылась за развешанным на веревке тряпьем пиратов. Нет, она играла свой цинизм, потому что настоящая беспринципность не избегает чужих взглядов. Ваас вот всегда устраивал шоу, грандиозный концерт в честь кровавого исполнения его симфонии самоуничтожения.

— Ты боишься с ней оставаться? — испугался доктор, чувствуя, как рушится доверительная связь между женщинами. Ему-то казалось, что Нора стала для девочки заменой матери, старшей сестры. Может, он ошибался? Во всем.

— Теперь. Да, — дрогнул голос Норы. — Но я не об этом, — она вздохнула, неловко лохматя дреды. — Ты ей-то сказал?

— Она… Она меня не будет слушать, — прошла по телу доктора дрожь, неуместные слезы неискупимого снова подступили к глазам, но он твердо, даже жестко продолжал: — Я слишком долго обещал. И обманывал ее обещания.

Он не добавил, что ныне вознамерился оправдать их. Словно требовалось достигнуть им всем самого дна, чтобы понять: принцип непротивления злу силой для Рук Айленда означал поглощение этим злом! «Быть или не быть» означало «сопротивляться» или «превращаться в безликую погань». Выбор.

Все решал выбор. Те, кого утащило болото, те, кто не видел больше ни искры света, устраивали представление своей душевной агонии. Бенджамин решил, что пора выбираться. У него только в голове вертелось: «Контрабандисты, контрабандисты. Если есть в этом мире справедливость, то я найду этого контрабандиста. А если нет — прекращу все наши мучения тремя ударами скальпеля. Хватит! Дальше некуда!».

И он отправился на поиски неведомого человека, который потерял свою добычу.

По дороге в Бэдтаун разразился ливень, лютый тропический шторм. В бурлящих реках, казалось, отражался истинный уродливый оскал ослепительно красочного архипелага. Но, несмотря на непогоду, пираты пользовались случаем оттянуться и направились по прибытию в сторону бара — единственного относительно нормального места в деревне пропащих душ. Там даже телевизор обретался, правда, по случаю грозы на экране только помехи шли. О громоотводах в здешних местах не слышали, но обесточивать что-либо даже не собирались. Угрюмый мужик отстраненно протирал грязной тряпкой сальные стаканы. Буквально на каждом столе и стуле, в каждой тарелке и рюмке читалось: «антисанитария». Но никого это не волновало. Все считали бар приличным местом для развлечений, играли в покер, тянули пиво, курили наркотики. Доктор оглядел посетителей: еще одна группа пиратов в красных майках притаилась за картами в углу. На вошедших внимания не обратили. У Гипа уже созрел примерный план, как отвязаться от сопровождающего.

К ночи Бен напоил своего караульщика до беспамятства, притащил его в публичный дом Бэдтауна и оставил якобы часа на два, зная, что после утех с дамочками «кореш» от того количества пойла, что удалось в него влить, проспит до утра. Доктор только удивлялся, как ему удалось столь убедительно изображать, будто он тоже пьет, как конь. Одно хорошо — ему теперь верили. После того, как он мастерски извлек осколок гранаты из плеча самого главаря, уважение к нему значительно повысилось, как и уверенность в его лояльности пиратам. Но все обстояло наоборот: его раньше не следовало сторожить, ибо он не ведал, к кому и зачем бежать, а теперь четко и хладнокровно просчитывал каждый свой шаг, пользуясь этим кредитом шаткого доверия.

Вскоре мужчина выскользнул в грозу, в самый ливень, растворяясь в хлестких каплях, точно человек-силуэт с дешевой картинки. Ноги увязали в грязи, что сочилась гноем необработанной раны через деревянную мостовую. Вода в водопаде за деревней срывалась с неимоверным гулом вниз, зато скала закрывала от ветра. Но в лицо все равно летели клоки соломы, сорванной с крыш и курятников, оторванные пальмовые листья, а в ушах гудел ветер. Бен едва различал силуэты домов, но чувствовал, что непогода может быть его шансом, дополнительно скрывающим его перемещения от промокших усталых пиратов. Однако он не знал, куда направиться в поисках контрабандиста. По воспоминаниям из прошлых визитов доктор пытался найти самый странный дом, что стоял на отшибе буквой «Г». Украшенное чучелом птицы над дверью, бронированное листами железа, обиталище некого субъекта с первого взгляда отличалось от обычных утлых лачуг, разбросанных вдоль запруженной реки.

Бенджамин слышал, что вроде бы именно там жил некий человек, который занимался чем-то темным, однако не принадлежал к банде пиратов. Почему его не трогали до сих пор, оставалось загадкой, разве только потому, что Бэдтаун являлся чем-то вроде нейтральной территории для заключения сделок в баре и плотских утех в публичном доме. Так что, по возможности не устраивали стрельбу в пределах городишки. Быть может, этим и пользовался контрабандист.

Сомнения мешали двигаться к двери. На что мог рассчитывать Бен? Да, утром он решил для себя начать сопротивляться, построить план побега… Решительность переполняла его, будто он вмиг по воле волшебства сделался колоссом. Колоссом-то колосом, только на глиняных ногах. А что существовало на самом деле? Шанс на миллион. Не более.

«Но я же просто спрошу? Ничего плохо не случится!» — неуверенно подбадривал себя доктор, вновь превращаясь в того нытика, который и не помышлял кому-то помогать. Не течение — прилив и отлив, мутная вода. Сначала буквально каждый сосуд пульсировал желанием подвига, а через какое-то время все заменяла опустошенность и сознание собственного бессилия. Шанс на миллион… Миллион! Один шанс. Одно стечение обстоятельств, когда дошли слухи о какой-то добыче, спрятанной в храме. А кто сказал, что добыча именно этого контрабандиста?

Но Бен на миг отключил голову, вырубил этого пассивного, вечно сомневающегося блогера, и с размаху постучал несколько раз в железную дверь.

Ветер надсадно выл в ушах, глаза заливал дождь, стекая по спине ледяными прикосновениями страха. Казалось, что в доме никого не было, никто не шевелился. Отчаяние наползало гудением джунглей, окутанных первородным мраком.

— Кто там? — внезапно донесся приглушенный недовольный голос.

— Ты меня не знаешь, — начал смело и уверенно доктор, радуясь, что ему ответили, выбирая тон, которым он всегда обращался к пиратам. — Но, кажется, в последние дни у тебя кое-что пропало.

— Убирайся к ч***вой матери, кто бы ты ни был! — донеслось из-за двери.

— А если я скажу, что знаю, где искать твою пропажу? — пытался казаться лукавым доктор, делая вид, что он в выигрышном положении.

Контрабандист открыл дверь, вернее, мелкое окошечко в ней, в котором показались недовольные небольшие глаза, а затем слепящий фонарик. Бен попытался заслониться от источника света, пока некто рассматривал его из-за двери. Отступать оказывалось некуда.

— Оружие есть? — буркнул недовольно человек. — Ты из пиратов.

— Я безоружен, — доктор показательно слегка поднимал руки вверх с раскрытыми ладонями, пытаясь установить зрительный контакт. — Я не совсем пират! Я скорее их жертва!

— У меня есть хоть одно основание тебе верить? — недоверчиво с пренебрежением шикнул из-за двери человек.

— А у меня тебе? — пустил ответную стрелу Бенджамин, вдруг вновь обретая уверенность в себе.

— Что ж… Верно! — беззаботно кивнул некто, меняя тон разговора. — Как тебя зовут?

— Бенджамин. Или Гип… Я доктор в пиратском лагере, — признался собеседник, опасаясь, что каждое неверное его слово может сорвать переговоры.

— Ну и как мне верить, что ты не привел отряд пиратов? — вновь сделался суровым мужчина.

Бен застыл растерянно, точно непослушный ученик, который разбил вазу на столе учителя случайным взмахом портфеля:

— Не знаю… Совсем не знаю.

— Ну, вот и убирайся! — едва не захлопнул окошечко в двери человек.

— Постой, но разве у провокатора не должно быть складной легенды? — почти заскулил Бен.

— Убирайся! — уже грубо донеслось из-за двери.

— Это ведь ты тот контрабандист, которого преследовали в горах. Вместе… С Хромоножкой, — приникая бессильно к железу, тычась в захлопнутое окошечко, взмолился Бен, неся первое, что приходило в голову.

— Что тебе о ней известно? — вдруг насторожился собеседник, внезапно приоткрывая дверь.

— Ничего. Слушай, если будешь дальше пререкаться, то все твое добро переправят на южный остров. И пиши пропало! — сдвинул брови Бен, приосанившись.

— Ничего о ней. Это плохо, — вздохнул едва заметно человек, но вскоре вновь на его небритом круглом лице заплясала какая-то совершенно неуместная беззаботность. — Ладно, входи.

— Спасибо, — промямлил доктор, переступая порог темного жилища, тут же обдавшего едким застоявшимся в духоте запахом каких-то животных и пива.

— Ну и кто ты будешь? Откуда такая забота о ближнем? — рассматривал придирчиво прибывшего хозяин, который сам оказался мужчиной средних лет. Выглядел он слегка полноватым из-за пивного брюшка, но мощные руки доказывали, что с оружием он обращаться умеет. Лицо его покрывала пегая щетина. Носил он пеструю гавайку и разбитые пляжные шлепанцы, которые в джунглях считались не очень-то качественной защитой от змей и насекомых. Но, похоже, его это ничуть не волновало.

Бен все еще побаивался за исход своей авантюры, о которой он предупредил только Нору. Однако новый знакомый показался приятнее большинства пиратов, хотя судить о трезвости его ума не приходилось. Но вел он себя достаточно приветливо, настолько, насколько возможно по отношению к незнакомцу, который в грозу ломится в дом с просьбами о помощи без каких бы то ни было доказательств. Бен поспешил представиться:

— Я — доктор, попал на остров случайно, едва не продали в рабство. За мной следят, но соглядатай напоен до беспамятства. Предлагаю сделку: я говорю, где твой товар, а ты… Ты сумеешь вывести троих человек с острова?

Словно заготовленная речь сама по себе вырвалась, хотя планировалось сначала узнать получше, с кем приходится иметь дело.

— Ну, привет. Ничего себе сделки у вас! Сначала ты один, теперь о троих речь! Кто еще помимо тебя? — возмутился человек.

— Две женщины. Вернее, женщина и девочка, — вновь почти умолял Бен, понимая, что напускное превосходство — это не та тактика, которую стоило избирать при общении с предполагаемым контрабандистом.

— А их-то с какой радости? Вон рабынь сколько, да хотя бы в Бэдтауне! Я что, всех смогу вытащить? — нахмурился удивленно собеседник, пространно махнув рукой.

— Нет… Просто… Я надеялся, — опустил голову Бен, ощущая, как его начинает подкашивать озноб, бормоча невнятно, не ведая, что врать, чем аргументировать: — Одна прибыла с яхтой, двух подруг ее продали, а я ее выкупил, все думают, что она моя рабыня, но это не так. А девочку на этот остров продал родной отец. Ее пытают…

— М-м-м… Ну, что ты бьешь на жалость мне? — сделался похожим на обиженного ручного медведя собеседник, осуждая уже себя: – А? Вот почему я вместо честной контрабанды вечно присоединяюсь к подпольному сопротивлению? Не иначе, все из-за родителей пацифистов.

— Кстати, одна из моих спутниц — хиппи-пацифист, — ввернул свою реплику доктор, все еще нерешительно стоя возле двери.

— Ладно! Сделка так сделка! Хватит докладывать, кто вы там такие. Меня, кстати, Герк зовут, — отмахивался мужчина, намеренно сурово сдвигая лохматые каштановые брови. — Допустим, смогу вытащить, если Вы не приведете за собой хвост в виде отряда пиратов. Ты так нескладно рассказываешь, что вряд ли можешь врать.

— Если ты сможешь нас вытащить, то на корабле я отдам тебе всю прибыль, которую мне принесла работа на пиратов! — протянул раскрытые руки, как к последнему спасению, Бен, словно уже отдавая все, что он накопил.

Герк снова придирчиво рассматривал это импровизированную сцену, не ведая, верить или нет. Его лицо кривилось и менялось от выражения беззаботности до крайней степени подозрительности. Наконец он хлопнул по столу, садясь вразвалку, как на трон, на табурет, покровительственно повелевая:

— Сначала выкладывай, где мой товар. Учти, я ведь мог бы отдать тебя на растерзание обезьянам, чтобы ты все выдал мне без всяких сделок.

Со стороны узкой комнатки, которая и образовывала «крышечку» буквы «Г» послышался, как по приказу, дружный гул, в котором Бен узнал нестройный клич мартышек. Возможно, их просто напугал раскат грома.

Впрочем, слова Герка прозвучали какой-то ненастоящей угрозой, словно он шутил и никогда не отдавал людей на расправу своим подопечным. А настоящих угроз доктор наслушался от Вааса, так что знал, кто просто пугает, а кто может и реально дыру лишнюю в черепе оставить.

— Но ты ведь этого не сделаешь? — слабо улыбнулся Бен, подобострастно обнажая десны, нервно приподнимая уголки губ. — Я надеялся на помощь.

— Тьфу на тебя с твоей жалостью! — морщился контрабандист, недовольно постукивая по столешнице. — Говори уже!

— Речь шла про какие-то развалины к северу от «Верфи Келла», — вытянувшись, как призывник, выдал информацию собеседник.

— Ну-ну, есть возможность проверить это вдвоем? — сощурился Герк, почесывая недовольно то щетину, то кудрявую шерсть на животе, доставая вскоре из ящика возле стола пистолет-пулемет.

— Только проверю, в каком состоянии тот пират, — засуетился Бен, не веря своему счастью. Шанс один на миллион! И, похоже, сработало! Впрочем, доктор ничуть не был уверен, что Герк не подставит его и не убьет уже на корабле. Но так хотелось верить, что это шанс!

Бен поспешил заглянуть в публичный дом, возле которого на лавке, как и ожидалось, уже спал в полном беспамятстве Бени. Вокруг него с недовольным видом бродил местный сутенер, зная, что пиратов трогать не стоит, ибо они составляли основной источник дохода для его сарая с неоновой вывеской.

Герк, который уже нес на одном плече веревку, а на другом — мартышку, глянул на мертвецки пьяного Бени.

— Он не проснется до утра, — усмехнулся спутник контрабандиста, довольный своей работой, шепнув: — Мешать «ерш» и наркотики — опасная затея.

Брови Герка одобрительно поползли вверх, мужчина широко улыбнулся, отвечая негромко:

— Это ты ему, что ли, «ерши» делал?

— А как же! Специальный «коктейль», — невольно улыбнулся в ответ доктор, удивляясь, что он еще не разучился хоть чему-то радоваться. Он шел как во сне, доверяясь, по сути, совершенно незнакомому человеку. А что еще оставалось? Да, Герк мог завести доктора в чащу, ограбить и убить. Но иного плана просто не существовало. Нора предлагала рискнуть, и была готова сама бросаться в неизвестность. Правильно ли? Бен не ведал, кто прав: Нора с ее безрассудной смелостью или Салли с ее осторожностью, которая приводила только к плачевным последствиям.

— Ты собираешься идти прямо сейчас? — вдруг доктор понял, что они выходят из Бэдтауна, а гроза не стихает.

— А когда же еще? Да, ты сейчас скажешь, что в джунглях настоящий ад, но мы же везучие ребята? Мы сами напугаем лес, а не он нас! Правда, Фред? — Герк обратился к мартышке на плече, которая была облачена в жилет, где помещались какие-то непонятые квадратные брикеты с проводами. Для чего они могли служить, Бен не желал догадываться, все больше убеждаясь, что связался с каким-то лунатиком.

Доктор неуверенно следовал за контрабандистом, сначала по размокавшей грунтовой дороге мимо развалин некой колокольни или башни, которые вырисовывались на возвышении, словно силуэт мистического великана. Памятники древнего политеизма или монотеизма — все здесь смешивалось, стиралось, делаясь скорбными руинами. Только отблеск молнии на миг выхватил из мрака круглое окно в форме цветка, где когда-то, видимо, красовался небольшой витраж.

Вскоре Герк свернул напрямик, срезая крюк. И вот тогда начался настоящий ад: ноги увязали в черноземе, путались в траве и корнях. Идти приходилось в гору, однако не существовал риск получить упавшим деревом по спине — заросли очень скоро сменились плоскогорьем с высокими кустами, огибать которые не составляло труда. Мешал скорее сам ландшафт. Доктор, не привыкший к марш-броскам через леса, споткнулся раз двадцать, тихо ругаясь и приходя к выводу, что надо было становиться в свое время военным врачом. Впрочем, нет, вообще не стоило соглашаться на проклятую экспедицию! Но с недавних пор доктор останавливал себя на этой мысли: не попади он на остров, он бы не встретил Салли. Да и Нору. А без них жизнь уже не мыслилась. Кого ценил больше и за что? Уже не разделял, запутался.

Узкая тропа вилась и исчезала, вскоре вообще пришлось заняться скалолазанием, сбивая руки о валуны, залезая на довольно отлогий склон. Контрабандист молчал, доктор следовал за ним, решив, что будь у спутника намерения убить и ограбить, он бы уже сто раз мог их осуществить с учетом выбранного маршрута. В груди пекло от бега, в глазах плясала темнота и разноцветные блики, что умаляло страх перед незнакомцем. И доктор просто следовал за Герком, ориентируясь на мартышку Фреда, сжимавшуюся на плече, больше всего опасаясь упустить из виду этот маячок.

Развалины показались неожиданно, выплыли, выпрыгнули массивной каменной кладкой из-за завесы ливня. Древние руины упирались одной из стен в гору, сливаясь с ней покровами мхов и лиан. Казалось, что когда-то давным-давно Рук Айленд населяла высокоразвитая культура, которая оставила после себя великолепные архитектурные памятники, встречавшиеся там и здесь неразгаданными посланиями древних культов. Неудивительно, что амбициозные этнографы хотели их изучить, хотя ракьят ничего не сумели сохранить, если вообще являлись потомками тех великих строителей. Но Бенджамина все это мало занимало ныне.

Как оказалось, относительно «Верфи Келла» развалины располагались на ощутимом возвышении. Аванпост казался крошечной мутно светившейся точкой в дымке и, чтобы добраться до него, предстояло преодолеть немалое расстояние вниз по серпантину. Зато от Бэдтауна древний комплекс строений находился не больше, чем в километре, чему несказанно обрадовался Бен. Впрочем, заплутать по бездорожью он все равно мог запросто, ведь это только Герк ведал секретные тропы, которые испещряли горный хребет.

— Что мы ищем? — интересовался устало доктор, когда они достигли стены. Герк же прислушивался и присматривался, прытко залезая на второй этаж одной из полуразрушенных галерей, которые образовывали квадрат стен.

Контрабандист убедился, что в ней никого нет, зато через миг заставил жестом Бена замереть внизу — развалины и правда кишели пиратами Вааса, которые, устало матерясь, освещали себе путь фонариками, неся караулы.

Одного из них удалось увидеть через дыру в полу. К счастью, авантюристов в темноте он не заметил, а шум дождя и грома отлично скрывал звуки шагов. Как только пират прошел чуть дальше, а свет фонарика сменился привычным глазу полумраком, Герк поспешил покинуть галерею, слезая вместе с Фредом по тем же лианам, по которым они залезали.

— Алмазы Шакала. Одного мафиози из Африки. Впрочем, не важно. Нет ничего зазорного в том, чтобы красть краденое. Верно? — глуповато улыбаясь, объяснил контрабандист, словно разговор не был прерван происшествием. Доктору хватило ума не следовать за спутником наверх, так что свою порцию страха и трепета он не получил.

— Так, развалины здесь? Вернее, это те развалины? — неуверенно переминаясь с ноги на ногу, спрашивал доктор, посматривая по сторонам. Но, кажется, караулы ходили только по внутреннему периметру, не догадываясь, сколько дырок понаделало время в древних стенах.

— Да! Если ты об этих развалинах! Что-то там точно есть, иначе Ваас бы не потрудился выставлять охрану на эту крепость, — «исчерпывающе» отвечал Герк, тряся головой и ковыряясь в ухе, словно ничуть не испугавшись маленького происшествия. — Есть идея, как выяснить, где могут быть алмазы? Под каким предлогом ты туда сможешь войти?

Бен замялся, потому что от него снова требовался какой-то план, а он, между тем, снова понадеялся, что отныне все тактические моменты будет обдумывать его спутник. Но пришлось напрячься и трезво рассудить:

— Устроить провокацию, я буду на «Верфи Келла», если удастся кого-нибудь ранить, то позовут меня для оказания помощи. Только стащить я алмазы не смогу.

— Ничего, знаю я одного человека, который сможет. Главное, дай точную наводку ему, — одобрительно кивнул Герк, поглаживая перепуганного непогодой, вымокшего и жутко недовольного Фреда.

— Уж не Джейсона ли Броди? — усмехнулся Бен, впервые ощущая свободу и вседозволенность в хорошем смысле этого слова. Вот он! И вот контрабандист! И он мог бы сбежать от пиратов прямо теперь, спрятать у него Нору и Салли. Впрочем, куда? Нет, он явно переоценивал влияние Герка, который хоть особо не прятался в Бэдтауне, но все-таки с пиратами в открытые стычки не лез.

— Не твое собачье, — безмятежно отзывался собеседник. — Так-с, значит, мне еще провокацию устраивать? Сложновато будет, — протянул Герк, но внезапно спохватился, завертевшись на месте: — Фред?! Ты где, Фред?! Так, еще договоримся. Проклятье! Мартышка сбежала.

— А что, это так страшно? — не понял Бен, опасаясь, что его так и бросят возле развалин, а объясняться с караулом, что он «совершенно случайно» заблудился, доктор не желал, подозревая, что ему не поверят.

— Конечно! Если на ней жилет с взрывчаткой, — хлопнул себя по лбу Герк, видимо, уже не на шутку волнуясь, вручая небольшой черный предмет доктору. — Вот те рация, канал настроен, только попробуй попасться! Фред, куда тебя несет?!

Последняя фраза была адресована уже непокорной обезьяне, которая унеслась в неизвестном направлении. Бесстрашный укротитель мартышек, чавкая сланцами по грязи, понесся за ней, скрываясь во мраке. И как только он исчез, Бену стало нереально жутко. Он понял, что просто обязан до утра вернуться в Бэдтаун, но на деле стоял столбом возле древней крепости, буквально спиной ощущая, как там копошатся караулы, успокаивая себя:

«Тут всего километр! Да, всего километр. Так, что мне надо сделать? Ждать сигнала о том, что устроили диверсию и кому-то нужна помощь. Так… оказать эту помощь и узнать расположение развалин. Но сейчас мне надо просто пройти этот ч***ов километр! Все нормально! Все нормально!» — мысли записывал уже не тупой блогер, не шизофрения, а сам Бен, который говорил с собой, как всякий человек, оказавшийся в затруднительной ситуации.

Доктор пошел наугад, надеясь, что скоро найдет ориентиры и дорогу. В самом плохом случае, он всегда мог соврать Бенни, что они упились до того, что кто-то его похитил, ограбил и бросил. Да, запасной план существовал всегда, главное, чтобы звучало убедительно.

Спускаться оказалось проще, теперь ландшафт играл на руку, только ноги и помнили, куда идти во мраке. Тусклый фонарик не помогал нисколько, только сбивал привыкшие к темноте глаза. Бена трясло, и от усталости, и от страха, что он остался совершенно один посреди дождя без оружия и карты.

В целом, он видел с горы «Верфь Келла», но там его одного, вышедшего из джунглей, тоже никто не ждал. Он подозревал, что подпольная борьба в одиночку будет нелегкой, и не хотелось оправдываться перед собой, что он сделал все, что мог. Нет! Он решил бороться до конца, а это значило открыть в себе те силы, о которых раньше не подозревал.

Доктор осторожными шагами преодолевал метр за метром, надеясь, что идет в верном направлении. Вскоре он забрел в какие-то заросли, в панике поняв, что ему срочно надо возвращаться обратно, так как никаких джунглей на их пути не встречалось — все больше валуны. А еще они дважды пересекли грунтовку, то ли это был изгиб одной дороги, то ли две разные, поэтому идти по ней тоже казалось не лучшей затеей. Оставалось уповать только на свою память.

Руки и ноги холодели, доктор повернул назад, вскоре вновь уткнувшись в камни развалин, от которых он шел. Высокая башня в центре вырисовывалась сквозь всполохи молний точно немой зеркальный ответ той разрушенной колокольне.

Выходило, что он бродил кругами! Бен сполз бессильно вниз по стене, сжимаясь в комок, едва не воя от своего бессилия, сущей бесполезности. Вот придумал он план! Вот что-то начало двигаться! Вот ухватился он за соломинку, утопающий, если уже не утонувший. А утопленников со дна на соломинке не вытянуть, сами всплывают разлагающимися трупами разбухшими. Казалось, что они начинали окружать его: сотни покойников плыли через струи дождя, они приближались к доктору сквозь мрак этой страшной ночи, глушившей мысли и ощущения раскатами грома, точно само небо желало упасть на землю, со скрежетом срывая цепи, на которых висело.

Бен поежился еще больше от реальности своих видений. Нет, к счастью, он не верил в мистику. Это помогло ему встать и немного собраться, не сдаваясь на милость пиратам. Идти! Вот и все, что от него требовалось.

Гроза не могла длиться вечно, мрак ночи тоже сменился бы светом зари. Разве только их мучения обещали продлиться до скончания веков? Нет! Бен решил, что пора выводить друзей из рабства. Не через море, заставляя волны расступиться, не через пустыню, но хотя бы по мере своих сил — уводить прочь с проклятого потерянного острова. Не пророк, не святой, не провидец — просто человек с крошечной толикой силы. Разве он что-то мог? Мог! Вера в это заставила подняться и двигаться дальше, вниз по косогору, набивая шишки, сдирая колени.

Со второй попытки ему удалось не заблудиться в незнакомых зарослях. Вскоре показалась дорога, которую они совершенно точно переходили. Доктор решил, что сумеет на нее вернуться, если что-то пойдет не так. Предстояло забраться в небольшую котловину. И там, кажется, он снова заплутал. Больше всего пугало, что у него нет и намека на оружие, а через гул грозы ему чудился голодный рык медведя. Зверя он не видел, но страх заставлял уходить подальше от звука. Нет, он не имел права глупо умереть! С ним теперь была рация, бережно спрятанная под майку. Оставалось только верить, что не все в этом мире только обманывают и вероломно предают, отрывая крылья надежде.

Гроза стихала, все реже становились далекие раскаты, жуткий треск и стон веток сменялся усталой капелью, словно природа выступила с умопомрачительным концертом своих диких звуков, вложив в него все силы. И вот все окутала только тишина, точно мир опустел, мир обезлюдел.

Бену так казалось, когда видел он над собой просветы среди рассеивавшихся туч. Над головой клубился безбрежный, наполненный призрачным светом пустоты, зеленый рассвет. Тусклый и робкий, но все-таки невероятно упоительный, даривший надежду. Бен вскоре завидел в отдалении колокольню на холме, спеша к ней, вернее, к дороге, что пролегала подле возвышенности.

И все еще чудилось, что не осталось ни единого человека вокруг. Одинокий заплутавший странник, целую ночь он устало искал путь в дрянной городишко, а когда его ноздри хлестнул отвратительный запах стоков, сливаемых прямо в мелкий ерик, он даже не обрадовался. Возможно, за эту ночь он испытал всю полноту жизни, которой ему так не хватало в тесной неволе.

Казалось, покорный раб в нем погиб в ту ночь, вытравленный раскатами грома. Бен понял, что отныне сделает все, чтобы все они – он, Салли и Нора — могли насладиться этим ощущением свободы. Не такой, не преломленной крайним состоянием стресса, но настоящей, спокойной.

Вскоре пришлось прикидываться, словно он никуда и не выходил из города, а сутенеру он за молчание еще накануне сунул пачку купюр. Одно хорошо — денег теперь хватало.

— О, утречко, Бенни! — встретил с легкой издевкой Бен своего мнимого кореша, который едва продирал глаза, лежа все на той же скамейке под мокрым навесом.

— Ой, моя башка… Гип… Да чтоб еще раз с тобой напиваться, — скулил пират, хватаясь за голову.

— У меня выработался ген устойчивости к алкоголю, — воодушевленно рисовался Бен, хотя его собственное состояние едва ли было таким же радостным, как он изображал. Голова от бессонницы и вымотавшей ночи болела не меньше, чем от алкоголя.

— Заткнись с этой ***ней, лучше из аптечки достань че-нибудь, — поднимался Бенни, пробуя, может ли он стоять, рассматривая приятеля: — Ну вот, «ген говоришь». А сам, как свинья! Небось, валялся где-нибудь на задворках под дождем.

— Ну, мы же не будем докладывать главным о нашем небольшом развлечении в честь праздника? — заискивающе улыбнулся Бен, протягивая заботливо Бенни пиво с аспирином, припасенные еще с вечера и оставленные в баре под присмотром хозяина, хотя догадывался, что эффект от такого сочетания может оказаться скорее пагубным, нежели целительным. Но здоровье пиратов интересовало не больше, чем самочувствие канавных крыс. Впрочем, Бенни все равно потихоньку оживал, намереваясь еще джип вести, рассуждая недовольно, браня весь свет:

— Да по*** главным. Мне кажется, Ваасу на все… Короче, не ***т его, что вообще с нами. Он вот вообще уехал охотиться на леопардов на запад острова.

— Слышали новость? Там наводнение было! — подслушал разговор сутенер, но его отогнали красноречивыми взглядами.

— Вот на*** они сейчас? Говорят, какой-то заказ от клиента Хойта. Тут, ***, ракьят гудят, а главарь… ну вообще сейчас потише стало! Говорят, Джейсона Броди утопили с концами. Скоро праздник устроим на радостях. Вот тогда напьемся еще больше! — улыбнулся Бенни, будто забывая, что ему очень плохо с похмелья, точно получая от этого какое-то мазохистское удовольствие.

Но Бенджамина, казалось, молнией сразило от новости: «Кто же тогда добудет алмазы Герка?» Да, доктор был уверен, что все будет за Герка делать друг ракьят, названный пиратами Белоснежка. У контрабандиста не хватало связей, чтобы ему кто-то отрядил в помощники воина ракьят, зато Джейсон прослыл среди всех психом, который не боялся вообще ничего.