По течению

Ваас настороженно застыл посреди леса, приказав жестом своей группе тоже остановиться. Он прислушивался к перезвону птичьих голосов и рыку зверей. Но нет. Звук, услышанный им на аванпосте, доносился с другой стороны. Ваас нахмурил лоб, пытаясь сообразить, как так вышло, что там он слышал голос, а след уводил невесть куда. Нет, ошибиться он не мог.

Вскоре группа дошла до радиовышки, где обнаружились новые свежие следы. Если кто-то и пытался сбежать, то делал это очень неумело, явно просто метался в панике.

Еще не меньше получаса понадобилось на спуск с горного хребта, ноги в тяжелых сапогах скользили по камням, недалеко донесся рык тигра и визг забитой им дикой свиньи. Хищника обошли стороной, спустившись обратно на дорогу, отчего главарь снова несколько раз неразборчиво выругался. Но кто-то перебежал и грунтовку испуганной ланью, продолжив свой путь по песку. Неужели и правда Салиман? А бросить бы ее — невелика ведь потеря, особенно, когда весь остров гудел стычками, и трещал по швам прежний порядок. Бросить пропадать эту предательницу, которая из-за страха боли выдала своего доктора, снова доказав истинную цену всей человеческой «верности». И сколько еще таких же? Ваас уверовал в то, что он всегда прав, потому что ни единым примером из жизни других не могло зародиться в душе сомнение в этой аксиоме.

Где-то в отдалении прогудел на дороге мотор, но более отчетливо доносился слабым писком голос. Ваас узнал его, усмехнувшись — живучая «вещь». Этот панический крик о помощи он слышал уже несколько раз.

Дорога привела к полуразрушенным японским бункерам, что находились по другую сторону залива от «Верфи Келла». На том участке еще с далеких времен Второй Мировой в землю врос танк, а вокруг все покрывали джунгли и лианы, съедая понемногу развалины, бывшие когда-то укреплениями, препятствующими высадке на остров. Несколько плоских квадратных построек все же уцелело, возвышаясь чужеродным элементом, выглядывая из песка. И возле одной из них рычал крупный черный медведь, порываясь залезть наверх к добыче, которой являлся хрупкий человечек, отползавший в ужасе к краю, оцепеневший, беспомощный. Странно, что тропа беглянки оказалась такой длинной. Вся залепленная грязью, покрытая ссадинами, но вроде бы без серьезных ран, на покосившейся крыше бункера в ужасе застыла Салиман. Повезло, что ей как-то удалось туда забраться.

— Я… Я заблудилась… Заблудилась! Как же так… Ваас… Где ты? Мне страшно! Где ты?! — кричала отчаянно девчонка, закрывая руками замызганное лицо.

Его имя! В час смертельной опасности вспоминала его, а не доктора. Да, Гип валялся в клетке, слабый, никчемный, играющий в великие идеалы. Не оставалось их на острове Рук, как, впрочем, и везде. Просто здесь ничто не маскировало вежливое лицемерие. Личины обнажали звериный оскал, словно у этого голодного медведя, который вряд ли бы насытился костлявым «цыпленком».

Ваас усмехнулся и открыл огонь из автомата, как и вся его группа, в два счета разделавшись с опасным хищником, который тяжелой тушей свалился с крыши. На ужин обещали медвежатину — подходящее кушанье для грядущего праздника, что готовился в форте. Знали бы только рядовые, что на самом деле скрывает это веселье… Но им не стоило.

Алвину Ваас все рассказал, остальным знать не стоило. Ваас ведал, что Джейсон Броди не мертв. Он же сам его и не прикончил недавно! Не в голову целился, хоть и прикопал под трупами. Что-то вроде испытания — вот откопается после всего, значит, не такая никчемность, не пудель Цитры. Испытание. Намеренно, из желания честного поединка, от усталости скрываться за стаей своих озверевших псов. Один на один. На ножах! Да!.. Если, конечно, пройдет еще энное количество ловушек. Ваас словно закалял этого врага, как металл, как меч. В буквальном смысле слова, то есть настоящим огнем. Остров Рук не любил переносных значений. Вопрос времени… Праздник — ловушка. Но об этом не знал никто, кроме нескольких приближенных.

Однако теперь следовало уделить внимание «вещи». Салиман сидела неподвижно на крыше, глотая слезы. Жалкое ничтожное создание. Может, стоило оставить ее на растерзание медведю? Как и всех.

Хотя нет, Ваас не собирался умирать.

Возможно, предстояло раз и навсегда доказать Цитре, что ее герой — фальшивка. Вырезать его сердце, вырвать из груди и отправить в храм. Или же свести с ума, въесться в разум врага навечно образом хаоса и вседозволенности.

На острове такое происходило! А тут скулила какая-то девчонка, из-за которой добрых два часа потратили. Ваас грубо стянул Салиман вниз, бесцеремонно дергая за плечи и волосы, нависая, едва душу не вытрясая, рыча не лучше медведя:

— Сбежать пыталась, а?! Сбежать, я спрашиваю?

— Ваас! Я… Я бежала от ракьят! К тебе… — заплаканная девушка с невероятной радостью глядела на него, мотая головой, но вновь истошно скулила. — Там было так страшно, там… Они… В огне все… А меня… Тоже… Уби-и-ить…

— Дура, — усмехнулся он и, может быть, был и рад, что она осталась жива. По крайней мере, главарь подхватил ее, видя, что девушка просто не в состоянии идти. Салли вцепилась в него, как в последнее спасение. И не важно, что было до этого, и не важно, что обещалось потом, и не важно, что стало с ней из-за него. Она ластилась, точно кошка, сжимая в цепких дрожавших пальцах ткань красной майки, утыкаясь зареванным лицом в его широкую грудь. Сбежать… Кажется, она и не помышляла сбежать. Может быть, теперь она в полной мере поняла, что везде ее ждет только смерть. Как и всех их. Но Ваас недолго нес девушку на руках.

Ныло старой раной воспоминание, как когда-то он Цитру вот так же подхватил из-за ее ничтожной ранки на ноге, тогда — бережно, ласково. Хотя Ваас с юности выделялся вспышками ярости и почти неконтролируемой беспощадности, но их всегда останавливала любимая сестра, укрощала этот пожар. Уж кому-кому, а ей он никогда не посмел бы причинить вред. И ее запретом никогда не обижал соплеменников. Впрочем, родился он не в деревне Аманаки. Но считал ракьят родными, ведь семья — это те, кто дал убеждения, те, кто научил приспосабливаться к жизни, объяснил законы существования. Без семьи люди никто. Но… Это так казалось раньше.

И все сошлось на Цитре, пришлось разрываться между ней и Хойтом. Ваас в свое время пристрастился к наркотикам, идеалы понемногу размывались, чуть позднее он предлагал Цитре бежать с ним. Возможно, он желал спасти и все племя: может, договорились бы с проклятым мистером Уолкером, сосуществовали бы, друг другу не мешая. Впрочем — это бред. Ракьят никогда не сдавались, не отдавали своей земли. И вот бессмысленно гибли. Да на острове земля горела от яда ненависти, что пропитал все вокруг.

Еще терзал один эпизод, касающийся непосредственно сестры… Ни любви, ни веры, ни надежды не осталось с того времени. Только искаженные горечью знания и ярость. Пустота.

Чтобы воспоминания вновь не нахлынули на него, Ваас перекинул Салиман через плечи, как барашка. Девчонка не сопротивлялась, повиснув безвольной тряпкой.

— Будешь ныть — получишь по зубам! — пригрозил пират, когда ноша тихо продолжила охать от пережитого ужаса. Но все-таки ей исключительно чудом удалось избежать участи прочих рабынь. Ваас даже не пытался представить, как она сбежала из того ада, в который превратился аванпост, как ракьят упустили среди зарослей существо в красной майке. Кажется, ей вслед стреляли. Но нет — даже пули не задели.

Зачем это странное мироздание все время оставляло ее в живых? Зачем позволяло дальше истязать? Дальше тянуться пытке бессмысленного повторения одних и тех же действий без всякой надежды на изменение? Ваас не ведал, впрочем, не задавался этим вопросом в те времена, когда пытал девушку. Теперь этого уже не хотелось, хватало вымещения жестокости и вероломства на врагах.

Вскоре он распорядился убить Салиман после «праздника», в случае чего. В случае… Алвин понятливо кивнул, хотя лицо его болезненно исказилось. Зачем только отправлялся на остров? Они оба молча догадывались, что принесет этот невеселое веселье в форте, предчувствовали.

«Праздник» в честь «гибели» героя Цитры наставал меньше, чем через сутки. Мало. Совсем нет времени. Впрочем, на острове Рук оно текло в обратную сторону, по кругу. Все равно мало. За морем прятался день, что обещал никогда не настать. Что-то отозвалось тяжелым холодом. Наверное, неизбежность. Разговор со смертью подошел к своему завершению, они заключили вполне ясный договор. Так надо. Без лишних слов. И уже не изменить. Да. Хоть бы Белоснежка потом Хойта убил. Да и Цитру следовало бы.

Нет, главарь упрямо представлял, как, меньше чем через сутки, сокрушит это белое ничтожество в татуировках племени. Но Ваас знал… Слишком много.

***

Время не утешало, тянулось песком по кругу, тонуло в ночи, что отражалась в крике леса разговорами хищников и клекотом птиц. Небо низко нависало бездонным мраком, но не открывало врата рая. Не для них.

Салли с ужасом вспоминала, как ей удалось выбраться из штаба, прикинувшись мертвой, как над ней свистели пули, а потом кто-то заметил ее в зарослях и начал стрелять вслед, как она блуждала по лесу, лезла куда-то наверх, увидев радар. Но достигала его, понимая, что не знает, как послать оттуда сигнал бедствия. Пока бежала — не плакала, ничего не чувствовала, словно раненая антилопа прорываясь, шарахаясь от рыка диких зверей, не помня себя. Но когда поняла, что за вышкой находится склон, по которому не спуститься, пошла обратно к заливу, на другую сторону. Там же она попалась в западню, когда ее заметил медведь. Салли почти ощущала, как клыки зверя впиваются в ее изможденное тело. Ей тогда почудилось, что настал ее последний миг. И она звала почему-то не доктора, не своего любимого Бена, а мучителя, Вааса, зная, что против хищника только он сумеет стать настоящей защитой. И вот он появился. Как по волшебству. Пришел и спас ее. Ничуть не принц. А спас. Неправильно все.

Она не помнила, как главарь нес ее обратно на «Верфь Келла», не помнила, кто потом подносил к ее губам кружку с водой. Наверное, Алвин, он в последнее время сделался сам не свой. Обычно суровый и беспощадный, он словно мучительно ожидал чего-то, как и все они. А после внезапного захвата аванпоста Салли пронзали смутные предчувствия, словно открылся третий глаз. Страх рисовал неутешительные картины грядущего.

Снова она лежала на грязном матрасе, в том же штабе, но теперь там не хватало жалких предметов мебели — почти все сломали. Теперь там пахло смертью, а в углу вымачивали несуществующий маниок призраки рабынь. Все привычно, только все — мертвое. И среди них же сидел Черный Фрегат — он умер вместе с захватом аванпоста, закатился куда-то потерянной алой помадой и брошенным неизвестно где ледорубом. Не существовало больше его. Девушка даже радовалась этому. Если бы только не сознание предательства, если бы только не эта бесконечная неопределенность: теперь она не верила во всесильность ее главаря. Просто человек с нелегкой судьбой… Такой же, как и все они.

Снова рядом оказывался Ваас. Ее Ваас. Но в ту ночь он не прикасался к ней, не замечал. Кажется, он вовсе не спал, хотя, безусловно, устал. Тогда-то девушка заподозрила, что воин копит злость для поединка. Но какой поединок, если Джейсон Броди считался мертвым? Если бы…

Первые лучики экваториального солнца проникали сквозь пулевые отверстия в досках пыльной постройки. По крыше ходил снайпер, его шаги отзывались монотонными ударами незримых часов. Ваас все молчал, уставился в потолок, а Салли украдкой опасливо рассматривала мужчину. Вскоре главарь сел, потянувшись, разминая плечи, устав от неподвижности. Он наспех небрежно шнуровал сапоги, когда Салли шепотом просила:

— Не уходи! Нет! Не уходи!

Но Ваас стряхнул ее, точно надоедливый репейник.

— Напомни, тебе кто-то давал право указывать мне, когда приходить и уходить? — огрызнулся главарь, угрожающе сверкнув глазами. – Нет, ***! Никто! Приказы здесь отдаю я!

Он глубоко вдохнул, видимо, чтобы успокоиться, чтобы не выходить из равновесия, пригладил слегка отросшую эспаньолку. Он уходил. И Салли чудилось, что она теряет его навсегда. Как раз в тот миг, когда осознала: больше в мире нет никого, кому она была бы хоть сколько-нибудь нужна.

Она предатель — с предателем ей и оставаться. Эта мысль выжигала изнутри, оставляя пустыню, по которой лохматыми клоками путешествовало без цели перекати-поле. Бен… Нора… Она отдала их на верную смерть. И все из-за какой-то боли. Какой-то. А тогда она казалась безграничной. Страх, что угрозы воплотятся в реальность. Но теперь ее не трогали. Главарь спас ее, вернул, нашел! Он ее искал!

А теперь он уходил. Молча, ничего не объясняя.

Внутренний голос кричал о том, что его необходимо остановить, не отпускать на этот «праздник» в честь убийства Броди. Салли дрожащим голосом лепетала:

— Это… Это не приказ… Это просьба… Ваас… Мне так страшно… Что однажды ты уйдешь и не вернешься… Что тебя убьет этот… Белоснежка… С ракьят… Не уходи… Пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты умирал, — глаза девушки расширились, раненой птицей она вскрикнула. — Не умирай!

Ваас обернулся, подозрительно сощурившись, словно сканируя свою «вещь». Впрочем, марионеткой Салли себя больше не ощущала, впервые за долгое время. Она предчувствовала, что скоро всё изменится. Буквально всё. Никто не останется прежним.

Ваас отвернулся, лихорадочно оскалившись, буравя взглядом стену, словно видя там, как на диафильме, кадры грядущего:

— Это мы еще увидим, кто кого. У меня есть пару сюрпризов для этого обкуренного ***. Чую, завтра, он ворвется прямо в форт. О да, мы еще повеселимся.

Салли тоже обратила взгляд на стену, но ей открывалось иное будущее. Девушка совершенно четко, словно наяву, вдруг увидела, как несется «белый демон» с ножом по направлению к главарю. Ваас перехватывает ловко рукоять, блокируя атаку предплечьем. Но подлый герой Цитры перекидывает нож в левую руку. А из-за поврежденного некой Хромоножкой правого плеча, Ваас не успевает среагировать, чтобы предотвратить смертельный прием.

Однажды он пришел с заклеенными пластырями пальцами и перемотанной ладонью: оказалось, что он ловил за лезвие нож неприятеля. Конечно, порезался, но зато ловко обратил оружие врага против него же. Но, видно, не в этот раз. Наверное, все из-за того проклятого осколка, который не позволил достаточно быстро дернуться правой руке. Не иначе! Ведь Ваас был сильнее всех его неприятелей, опытнее, яростнее. «Белый демон» совершал резкий нечеловеческий рывок вперед.

Салли словно присутствовала незримым призраком, но ничего не могла предпринять. Как и всегда. Ее обуревала паника: она поняла, что ее непобедимый главарь не успел среагировать и пропустил удар белого демона. Нож поразил Вааса прямо в грудь, а потом еще раз, и еще…

Видение рассеялось, так как Салли вскрикнула, почти беззвучно, но столь надрывно, будто это ее добивали, будто это ее кровь текла из развороченных колотых ран вместе с разбитой истрепанной душой.

Ваас! Ее Ваас пока был рядом, живой. Пока живой. Девушка всхлипнула, тяжелая тоска навалилась на нее. И так не хотелось становиться провидицей, она желала, чтобы все эти глупые фантазии остались выдумкой, плодом испуганного воображения. Нет, ничего такого не существовало ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. Нет!

— Пожалуйста, не уходи, — она прильнула к спине мужчины, терлась, приникала лбом, словно ища защиты. — Хотя бы сегодня… — голос ее срывался в сиплый шепот. — Не умирай!

Ваас почему-то молчал, долго, мучительно, глядя прямо перед собой, ничего не отвечая. Хотя даже его крики и ругань сейчас бы успокоили, его гнев. Но только не этот непоколебимый решительный покой, будто он уже совершил свой выбор, будто смотрел через край бездны. Но ведь он уничтожал любого, кто пытался сокрушить его. Разве нет? На это раз тоже. Не находилось врага равного ему. Хоть бы не нашлось.

Но «третий глаз» подкидывал Салли слишком яркие образы, прямо как из фильмов, что когда-то давным-давно смотрели они в этом тусклом помещении. Тогда он еще пытал ее, потом снова началось противостояние с ракьят, выстрелы, война… Что страшнее? Замкнутый круг. Салли опускала руки, не веря, что в силах кого-то удержать. Уж точно не главаря. Только сердце разрывалось и плакало.

Ваас вскоре ушел, как будто отверг девушку, чья тревога за него стала вдруг безграничной, похожей на любовь. Он уходил, исчезал возле дверного проема, точно у границы миров. И казалось, что она теряет его навсегда. Девушка, как заклинание, шептала, когда по щекам катились горячие соленые слезы:

— Не умирай… Кто я без тебя? Не умирай!

«Взорви его! Сожги! Утопи!» — рычало сознание, желая, чтобы Джейсон Броди никогда не добрался до главаря, не дошел, попался во все ловушки и сгинул в них. Но Салли уже знала, что Ваас и топил, и жег, и даже под трупами в общей могиле ракьят зарывал своего врага. А тот все выживал и выживал, как и снайпер-Хромоножка, который, кажется, оказался женщиной, как говорили слухи. Салли даже ревновала, ненавидела незнакомку, не понимая, что мешало Ваасу просто прикончить обоих врагов контрольным выстрелом в голову. Что-то недоступное пониманию, о чем только главарь ведал. Чего он ждал? Достойного противника, который после всех испытаний оборвал бы бессмысленное повторение, в которое превратилось его существование?

Этого-то Салли и страшилась, готовая погибнуть вместе с ним, как жены древних вождей, которых клали рядом с павшим воином на погребальный костер. Неплохая участь, лучше, чем стать ничейной, общей или просто погибнуть в хаосе джунглей. А Бен… Салли предала его, она ощущала на себе это клеймо, и Черный Фрегат всегда любил только Вааса со всем его злом. Но той, второй, Фрегата больше не существовало. Сердце сжималось и трепетало у первой, настоящей, личности. Но хрупкая, беззащитная девушка променяла свою любовь к доктору от страха, отрезав все пути к побегу. Вдобавок ко всем противоречиям, главарь спас ее, вытащил, выхватил из пасти медведя. И теперь пират решил испытать судьбу в поединке один на один с Джейсоном Броди, а страхи и предчувствия терзали Салли, она не представляла, что случится, если… Нет, об этом даже думать не хотелось.

Возле двери Ваас остановился, словно забыв о существовании «вещи», как нередко случалось с ним, затем покопался в своем походном рюкзаке, вытаскивая некий предмет, оказавшийся заламинированной, слегка помятой фотографией. На ней едва различался портрет красивой смуглой женщины островного типажа, но с зелеными кошачьими глазами и выбритыми висками. Лицо ее покрывали загадочные татуировки, а взгляд выражал властность и решительность. Салли догадалась — это и есть Цитра. Но Ваас отвернулся, рассматривая портрет некоторое время. Затем он негромко проговорил, обращаясь к изображению жрицы:

— Ну что, ***ная сестрица? Сколько еще людей мне надо убить. Изломать! Чтобы… — главарь запнулся, облизнув пересохшие губы. — Чтобы тебе, ***, стало достаточно! А? Сколько, я спрашиваю?! Не хотела таких последствий?! — Ваас недовольно фыркнул, усмехаясь нарочито небрежно. — Но знаешь, ***, знаешь, малое-то приводит к большему! Теперь меня хочешь убить, меня, ***? Этим *** Броди-Белоснежкой! Кто тебе жертвы будет приносить?! Ты думаешь, тебе будет достаточно одного Джейсона? Сколько он тебе уже трупов притащил? Сколько ***ных трупов, ***?! Да ты ненасытная тварь, тебе всегда будет мало! Мало! — он яростно хрипло дышал, а потом мотнул головой, точно отгоняя наваждение. — ***! Я совсем ***ся: говорить с фотографией… — бормотал он, цедя озлобленно сквозь зубы, уходя прочь от красивой цветной фотографии языческой жрицы, кидая ее на пол. — Да, я совсем… Сколько еще… Сколько…

Вскоре он вернулся, отпив из горла мутной бутылки немного дешевого пойла, затем, чуть помедлив, поднял портрет. Еще раз пристально поглядел на него, вытащил из кармана джинсов зажигалку и поднес трепещущее пламя к краю фотокарточки, подождав, пока слабый огонь прогрызет толстую бумагу. Изображение Цитры плавилось и чернело от копоти, навсегда исчезая.

— Цитра! Я ведь любил тебя, сука неблагодарная, — добавил Ваас, отпуская догорающий кончик, затаптывая пепел.

Салли так и не узнала, были ли они братом и сестрой или любовниками. Или тем и другим. Но в одном не приходилось сомневаться: из-за этой женщины он стал таким, а Хойт добавил в свое время, превратив жизнь Вааса в повторение бессмысленных действий.

Кто начал? Кто виновен? Наверное, сам человек, который совершает выбор, ведь у каждого он есть. Так говорили те, кто никогда не был поставлен пред двумя черными дырами: падай в любую, ведь света все равно не найти. Салли умела не судить, пережив слишком много таких падений-выборов. Порой кажется, что при желании можно все изменить и самому чудесно поменяться. Но общие слова безопасно устроившихся моралистов и философов не спасали никого. Измениться? Смерть, хоть и безумна, в какой-то мере тоже является радикальным изменением. Всего.

Ваас открывал дверь, тая черной тенью с гребнем казуара в слепящем потоке юных солнечных лучей. Салли заслонилась руками от этого отнимающего свечения, но бросилась вслед за главарем, бесстрашно схватив его за руку, обнимая сзади за спину, твердя исступленно, позволяя себе кошмарно много:

— Ваас! Ваас… Скажи… Скажи, что все будет хорошо, скажи, что отрубишь вот этим мачете голову Джейсона Броди, — она погладила рукоять оружия главаря, что покоилось ныне на поясе; девушка, как в трансе, заклинала: — П-пожалуйста! Ваас, пожалуйста, скажи, что победишь!

Мужчина обернулся на ее бурный порыв, чуть удивленно рассматривая, как проявление недоступных ему эмоций. Не жалость. Но и не любовь в тот миг двигали Салли. Но и не жалость.

Ваас не наорал, не ударил, не вспыхнул обычным гневом, не заставил «личную вещь» замолчать. Он выглядел пугающе спокойным, смотрел куда-то мимо всего, точно предметы распадались для него дымными очертаниями. Сердце девушки сжималось, впервые она увидела за своим мучителем человека, который превратил свое существование в одну долгую пытку. Он показался таким одиноким, таким раздробленным, и на миг до боли захотелось оживить его, найти способ, чтобы он оттаял, собрать все эти осколки воедино, хоть Салли давно понимала, что это невозможно.

И вместо ответа послышалось глухое повеление:

— Ненавидь меня, Салли. Больше ненавидь!

Ваас поднял руку, Салли отступила на шаг, сжимаясь, как дворовая кошка в ожидании удара. Но главарь только нервно провел по своему шраму, тяжело вздохнув.

Через миг он уже снова кривлялся перед своими пиратами, обещал, что они сделают с разными частями тела проклятого Белоснежки, когда убьют его, как скормят уши собакам, а голову повесят над дверью в ангар или что-то в это роде…

— Да ведь этот *** мертв! — смеялись пираты.

— Ваас, но что, если нет? — сомневался кто-то из них. — Слухи ползут…

— Если что: вкатим ему наркотик, который на Гипе пробовали, — хохотнул Алвин, складывая руки крест-накрест. Странный, страшный человек в черном! Как тень самой смерти! Снайпер. И он постоянно следовал за Ваасом. Салли помотала головой, потом услышала, что группу Алвина отправляют куда-то на запад острова.

— Так он жив? — не понимали рядовые.

— Ни***! У нас вечером праздник в честь его смерти! Я так сказал! — отшучивался главарь, озлобленно скалясь.

Но Салли осознала одно: Ваас больше не вернется.

Он принял решение. И он чувствовал шаги гибели промерзшей насквозь душой, хоть намеревался сражаться до последнего, яростно, ожесточено. Он бы и на девятом кругу ада не принял покорно свою участь. Но все равно — он знал. Хотелось верить, что он просто не был уверен, вернется ли.

Однако Салли почувствовала: он ведал, своим особенным внемирским сознанием древнего хаоса все понимал. Вероятно, они подготовили ловушку, устраивая этот праздник. Хотелось верить, что чрезмерно живучий Джейсон Броди сгинет в ней. Впрочем, Ваас все равно ждал решающего поединка.

Пираты завели моторы джипов, машины тронулись, покидая аванпост. Салли в оцепенении глядела им вслед, очертания главаря терялись в мареве раскаленного воздуха. Девушку трясло так, что приходилось сгибаться пополам, потому что руки и ноги не слушались. Ее душили рыдания, которые вскоре вырвались вместе с бессильным горьким стоном. Теперь она жалела вовсе не себя, теперь она сокрушалась, что все ее предчувствия оказались правдой: Ваас попрощался с ней. Только чудо могло принести ему победу, а главарь знал, что чудеса не случаются с такими, как он. И он принимал все это. Они оба видели это там, в штабе.

Салли бессильно плакала, почти кричала. Она не могла теперь ненавидеть, но ее главарь уехал. Лишь дорожная пыль медленно оседала на сочные листья буйной растительности.

Он не вернется… Он… заслужил?

***

Рыдания сменились непривычной решительностью. Больше ничего не сдерживало.

Ближе к вечеру девушка, воспользовавшись тем, что она единственная оставшаяся женщина на аванпосте, по старой привычке готовила на всех еду; подошла к своему матрасу, отковыряла половицу. Все оказалось на месте. Тайник никто не раскрыл. Девушка вытащила тот самый пакет со снотворным, который вручил ей Бен, а Ваас потом закинул в дальний угол, забыв про этот опасный предмет.

Салли хладнокровно развязала его и незаметно подсыпала снотворное в варево, называемое обедом. Вскоре вся охрана аванпоста погрузилась в сон, словно прислуга и стражники в зачарованном замке, овитом колючим шиповником. А Салли, не веря в успех своего плана, покидала наспех в узелок из драной тряпки необходимые, на ее взгляд, вещи. Вскоре нашла и свой ледоруб, привесив на пояс. Так она покинула «Верфь Келла». Уже навсегда.

Она побрела по грунтовой дороге, куда глаза глядят. Может, на запад, к «Докам Валсы» на встречу с контрабандистом, может, на верную смерть.

Побег от ракьят и прощание Вааса, казалось, освободили ее. Больше не довлел авторитет хозяина бескрылый мотылек упрямо полз вперед. Салли поняла: она хочет жить. Пусть с клеймом предателя, пусть без Вааса. Но она куда-то шла, веря, что вскоре поймет, куда именно.

Ведь Ваас не вернется… Для чего оставаться ей?

Комментарий к 19. Сотня шагов до рая

Эпиграф из моего сборника стихов, посвященных Ваасу https://ficbook.net/readfic/3474460/9140318#part_content

И это последняя глава, где он появляется. Что ж… Предпоследняя глава! Предпоследняя! Если кто-то оставался молчаливым читателем все это время, то самое время что-то написать.

========== 20. Размыкая круг безумия ==========

Light your light, Light your light

The right one is waiting out there

Light your light, Light your light

And then someone will truly care

© Delerium «Light Your Light».

Мотор гудел и перегревался, стрелка топлива упрямо клонилась к нулевой отметке, но хотелось верить, что еще на какое-то время хватит. Бенджамин судорожно вспоминал, как можно сократить расход драгоценного бензина. Маленький ведь остров! От несчастного металлолома всего-то требовалось, что доползти до «Верфи Келла», а потом до «Доков Валсы». Не больше десяти километров. Но это если напрямик, но путь преграждали реки, горный хребет, особенности ландшафта, ямы на дороге, из парочки машину пришлось вытаскивать. Нора тогда садилась за руль, а Бен изо всех сил толкал ржавый джип, отчего избитое тело отзывалось всеми возможными оттенками боли. В глазах плясали разноцветные блики, сильно мутило, желудок скручивался тугим узлом от голода или стресса, но адреналин не позволял упасть. Казалось, что он слепнет, но это просто сказывалось предобморочное состояние. Но приходилось упрямо толкать машину. Вскоре удавалось отправиться. И остров-то небольшой, и дорога почти прямая вдоль невысокой череды холмов, а добирались преступно долго.

Нора озиралась по сторонам, вслушивалась в каждый обманный возглас джунглей, руки ее нервно перебирали по стволу автомата, когда доктор сменил ее на месте водителя. Мимо проплывали мистические пейзажи Рук Айленда: где-то в отдалении на одинокой скале пугающим символом выплыл из зеленоватой дымки гигантский крест — та самая «Голгофа», место казней. С противоположной стороны остался на берегу океана Храм Цитры, минуя который, путники фактически прошлись по лезвию ножа. Повезло, что у ракьят не было обученных снайперов на стенах. Далее следовал аванпост, занятый не то ракьят, не то пиратами — для беглецов столкновение ни с той, ни другой стороной не предвещало ничего хорошего. Но опасный участок удалось обогнуть, съехав на песчаный берег, рискуя увязнуть в песке. Двигатель старого внедорожника угрюмо зарокотал, предвещая перегрев. Мало ему было сорокоградусной жары, так еще приходилось взрывать белесые дюны. Но и на данном участке пути проблем не возникло.

Навигатор показывал, что до «Верфи Келла» можно добраться также вдоль кромки воды, минуя «Берег Хуберта». Только стоило ли стремиться к взятому ракьят аванпосту? Или его вернули? Но где могла оказаться теперь Салли? Лицо доктора болезненно скривилось от этой мысли, во рту появилась горечь невыплаканных слез. Он никогда не слыл сильным человеком. Но неужели он оказался настолько немощен, что растерял всех, кого любил? Одна только Нора осталась, но она за редким исключением сама его вытаскивала, то в переносном смысле, встряхивая морально, заставляя куда-то стремиться, то в буквальном, когда атаковала пирата-караульщика. Ныне она сжимала автомат с полной готовностью стрелять в случае возникновения опасности.

Мелкие камушки скрипели под колесами. Бенджамин заставлял себя размеренно, спокойно дышать, чтобы не впасть в панику и не потерять сознание, подозревая, что его поддерживает только адреналин. Полезная способность человеческого организма — открывать потаенные ресурсы в критических ситуациях. Наверное, только обостренные чувства помогли издалека распознать гул встречной машины. Но к тому времени джип беглецов оказался как раз на ветхом мосту, который надлежало пересечь в рамках обходного маршрута. Съехать с дороги — только в воду.

Вражеский внедорожник приближался, в нем разместилось четверо пиратов. На миг удалось ввести их в замешательство тем, что за рулем перегородившего дорогу автомобиля находился тоже человек в красной майке, но они, наверное, узнали женщину в дредах. Конечно, ведь она столько раз оказывала помощь всему этому сброду вместе с хирургом. Вместо благодарности пираты выхватили оружие. Неужели конец? Неужели вот так обещало закончиться их опасное путешествие?

Бен ощущал, как его руки и ноги наливаются огнем, буквально каждый сосуд полыхал гневом, яростью, которая вырвалась с новым ревом джипа, когда беглец вдавил педаль газа.

— Бен, что ты… — не успела изумиться Нора. Но машина уже рванулась вперед, встряхивая пассажирку. Прямо на врагов — таран. Удар радиатором пришелся в место пассажира. Вражеский внедорожник остановился, а Бен набрал достаточную скорость, чтобы одного пирата смяло, выплескивая на опешившего водителя липкую кровавую жижу.

Клятва Гиппократа? Поздно! Сами заставили нарушить. Бенджамин в тот миг мстил за все то время, что он провел, скованный этой клятвой. Но ненависть в нем не пожирала человечности: это был гнев солдата, который уничтожает врагов, что спалили его дом, убили жену и детей. В случае доктора это был гнев за все время бессилия. Да, за продажу друзей, за торговлю органами, за пытки беззащитной девочки. Хватит! Бен больше не боялся, больше не поддавался течению.

— Вниз! — крикнула Нора, когда враги опомнились и открыли огонь.

Женщина фактически выпихнула доктора из машины, он кубарем, на четвереньках, глотая пыль, шмыгнул за широкий багажник, успев схватить пистолет. Нора же снова открыла огонь из автомата, прижимаясь к ржавому заднему бамперу. Однако высовываться женщина опасалась, поэтому расстреливала короткие очереди, поднимая грозное оружие на вытянутых руках. Бенджамин прижимался спиной к металлу кузова, пытаясь восстановить дыхание. После осуществления его опасной затеи, воздух каленым железом отзывался в легких при каждом вдохе. Но полагаться на одну Нору было, по меньшей мере, не по-мужски. Однако черный тяжелый пистолет в непривычных к оружию руках дрожал, спусковой крючок казался кнопкой запуска ядерных ракет. Страшнее и сложнее всего — выглянуть из укрытия, чтобы прицелиться. Вроде бы пиратов оставалось трое. Судя по глухим редким выстрелам — один из них был с дробовиком. А двое других — с автоматами.

Нора исступленно отправляла свинцовые смерти в полет, но ни одна из них не достигала цели, судя по ленивым коротким выстрелам с трех сторон. Наверное, дух пацифизма не позволял Норе сделаться убийцей, как несчастным Гипу и Салли. Хотя, скорее всего, мешала банальная нехватка выучки. Может, в каком-нибудь кружке в школе или молодежном лагере скаутов ей и показывали, как держать автомат, может, она даже разбирала его. Но явно не являлась военным, в чем ее ошибочно заподозрил спутник.

Внезапно доктор заметил, что к ним, скрываясь в траве, по-пластунски подползает враг. Он намеревался обойти их и расстрелять с другой стороны баррикад, в которые превратились столкнувшиеся машины.

Бенджамин вскинул пистолет, плотно сжимая его двумя руками. Как там называлось эта зарубка на конце ствола? Мушка? Да, именно так. На мушку попал враг. А указательные пальцы стремительно вдавили спусковой крючок. Силы рук хватило, чтобы свести к минимуму отдачу и выстрелить еще раз в том же направлении. Впрочем, хватило бы и одного: враг изогнулся змеей, которая сама себя ужалила, неестественно дернувшись, принимая свою гибель в лице крошечной пули.

Это раньше смерть бродила с косой и серпом, ведь и в реальности рубили мечами да саблями. Теперь ее стоило рисовать в военной форме, обмотанную пулеметными лентами. И какая-то часть этого страшного образа в тот миг воплотилась в изумленном Бенджамине, который понял, что впервые убил из оружия. Оставался пират с дробовиком и еще один с автоматом. Двое надвое, вроде бы честный бой, только силы оказывались неравны. Нора, сжав зубы, все пыталась прицелиться. Стоило ей приподнять голову над багажником, как покореженный металл прошила автоматная очередь. Но что хуже — несколько пуль пролетели над головой женщины, срезав всклокоченные дреды.

Автомат взял доктор, когда Нора схватилась за голову, не поняв, что ее не ранило. В глазах женщины буквально пульсировал ужас. Она нервно ощупывала то затылок, то лоб, хватаясь за уши. Бену хотелось верить, что ее не контузило, только слегка оглушило. Ведь не с чего, не граната разорвалась, не землей засыпало. Но женщина явно испытала шок, вся ее собранность исчезала, руки дрожали. По всем признакам, она не могла больше участвовать в перестрелке. Доктор попытался разобраться, как держать автомат, но тогда растерянно дрогнул голос спутницы:

— Бен… там патронов больше нет.

— Проклятье, — выругался Гип, отбрасывая бесполезный металлолом, вновь хватаясь за свой пистолет неизвестного калибра, точно не ведая, сколько у него осталось свинцовых смертей. Доктор понял, что с его стороны не ждут атаки, целясь в направлении слабого укрытия, где находилась Нора, сжавшаяся в комок, все еще ощупывавшая голову, на которой появился слегка опаленный «выстриженный» клок.

Бенджамин хотел бы отхлестать ее по щекам, чтобы привести в чувства во избежание недопустимой истерики, но приходилось экстренно разрабатывать план атаки.

Доктор оценил, что между джипом и землей достаточно расстояния, чтобы мог пролезть человек. Враги же прятались по ту сторону своего транспортного средства за местом водителя. Если бы удалось добраться до них… Ведь их машина тоже позволяла проползти под колесами.

Бен решил рискнуть, растекшись по земле проворной ящерицей, загребая дорожную пыль, что скрипела на зубах и набивалась в глаза и нос. Враги не торопились обходить джипы и проверять, убит ли противник. Они не знали, что Нора осталась безоружна.

Но вот недоделанному воину джунглей удалось преодолеть всю длину джипа, переползая под вражеский транспорт. Сделалось страшно даже дышать. Он подбирался незаметно, как змея, но в случае обнаружения не сумел бы увернуться, загнав себя в жестяную ловушку. Грязные детали днища царапали спину, поднимая майку, от духа бензина горло сдавливал кашель, который приходилось сдерживать. Но вот показались носки черных сапог — пират. Бенджамин вытянул руки, плотнее приникая животом к земле, стреляя из позиции лежа. Удалось повредить в двух местах ногу врага.

— Научили нас убивать? Ну, получайте! — шипел Бен, всаживая пулю прямо между глаз упавшего от неожиданности пирата.

Затем доктор, опьяненный на миг своей удачей, выбрался с другой стороны, но не учел в общем замешательстве, что где-то обретался еще один противник. Неопытный воин решил, что враг уже направился к Норе, но все оказалось не так — черный силуэт загораживал солнце, стоя на капоте машины. Наверное, решил добить с выгодной позиции, словно сосчитал, что у врага не осталось патронов. На звук выстрела пират обернулся, взглянув на Бена. Доктор вновь превращался в жертву, ему не хватало навыка, чтобы, как в вестернах, выхватывать оружие наперегонки. Да и враг оказался в бронежилете, а второй раз выстрелить в голову никак не удалось бы.

Доктор за долю секунды успел сто раз попрощаться с жизнью. Врут, что вся она проносится перед глазами, ничего не случается, в голове только шумел какой-то гул нестройной какофонией, отдавая режущим чувством в затылке и подмышках. Нелепо как-то. Но ведь и жизнь ничуть не похожа на легенды и фильмы. Бен застыл испуганной мышью, его рука только поднималась, чтобы неискушенный стрелок попытался прицелиться. Но естественного инстинкта выживания не хватило бы. На лице пирата играл оскал превосходства, он нависал с автоматом черно-красной скалой, что обрушивалась гибельным камнепадом.

Внезапно все переменилось!

Враг, выплевывая кровь, не успев спустить курок, начал заваливаться вперед. Своим падением он едва не придавил доктора, который в последний момент отскочил. Солнце ударило в глаза россыпью ярких лучей, точно подтверждая победу жизни над смертью, но вскоре в его желтом водопаде вырисовались знакомые контуры хрупкого силуэта девушки. Неужели, она? Неужели, и правда тот, к кому стремился Бен?

Но больше некому — враг упал, пораженный точным ударом в затылок острым предметом.

Салли! Она сама вырвалась с аванпоста, не погибла при штурме, и теперь еще спасла жизнь Бену.

С минуту девушка просто стояла на месте врага и глядела спокойно и сурово то на свежий труп, то на окровавленный ледоруб. Но потом она заметила Бенджамина, спрыгивая с капота, подходя к нему.

— Бен… Ты жив! — глаза девушки засветились невероятной радостью, а губы даже тронула растерянная улыбка, но девочка не смела слишком приближаться, точно зараженная какой-то болезнью.

— Салли? — подался к ней доктор, не веря, что перед ним живая девушка, а не виллиса-хранитель. — Ты… Ты сама сбежала?! Салли! Умница моя! — доктор попытался обнять ее, но девушка отпрянула, как дикий звереныш. — За тобой нет погони?

— Пока нет, — сухо ответила девушка, напряженно отводя взгляд.

— Вот и хорошо! Скорее в машину! — вынырнула, как ни в чем не бывало, Нора, которая уже достаточно пришла в себя после потрясения. Кажется, ее разбирал нервный смех, но она оставалась серьезной, а встреча с Салли удачно отвлекла ее от травмирующего воспоминания.

Салли застыла в нерешительности, кусая губы, шмыгая носом. В тот миг, несмотря на забрызганное чужой кровью лицо и угрожающий ледоруб в руке, она больше, чем обычно, напоминала просто провинившегося ребенка. Но упрекала себя больше, чем умеют некоторые «взрослые», сбивающимся голосом говоря, не смея садиться в машину:

— Бен! Бен… Бенджи! Брось меня, я сволочь! Бенджи!

— Что такое, что… Салли? — обнимал ее за плечи Бен, заглядывая в глаза.

Сердце его нервно колотилось, готовое к любой новости, уже практически догадываясь о том, что скажет его бедная девочка. Руки ее дрожали, она вцепилась скрюченными пальцами в свои щеки, оттягивая жутковато кожу возле глаз, словно стремясь расцарапать лицо, как плакальщица, причитая:

— Я сдала вас! Я все выболтала Ваасу! Нет… Я сволочь!

— Он снова бил тебя до этого? — твердо хмуро обратился к ней собеседник, доверительно сжимая ее запястья, мягко отводя руки от лица.

Салли опустила голову, сжав зубы, глядя себе под ноги, нехотя проговорила:

— Не… Не бил… Другое. А потом угрожал пальцы сломать и сделать общей. Но это не важно, — на лице девушки застыло пугающее ожесточение, когда она без малейших колебаний повторила: — Я выболтала все! От страха! Я… — но она начинала плакать, шепча в отчаянии: — Я предала тебя.

Если бы только Бенджамин хоть в чем-то ее обвинял. Он корил себя за то, что столько времени позволял Ваасу так жестоко истязать девушку.

— Салли, бедная моя Салли! — доктор в неконтролируемом порыве радости и нежности обнял девушку. А она только стояла, опустив плечи, поднимая измученные впалые глаза. Столько в ней обреталось хрупкости в тот миг. Доктор не мог больше скрывать все то, что он таил от нее, все, что согревало его душу. Да, когда-то ему показалось, что он любит Нору, тогда это мимолетное чувство позволило выкупить ее. Но теперь оставалась только Салли, его девочка с малахитовыми наивными глазами, его спаситель.

Бенджамин, забыв о возможной опасности, которая скалилась из-за каждого дерева, глядел на обращенное к нему растерянное лицо Салли. Он не желал останавливать себя, когда припал к бледным губам девушки своими растрескавшимися сухими губами. Салли не то испуганно, не то упоенно вздохнула от неожиданности, на пару секунд прикрывая глаза, безмолвно тая от этого короткого поцелуя. Нежного, аккуратного, почти невинного. Бен не пытался разомкнуть губы девушки и проникнуть в ее рот языком. Всегда он отождествлял такие поцелуи с косвенной формой людоедства. Салли не требовала ничего, хватило ей грубой животной страсти. Бен хотел доказать, что бывает и иначе. Хотя нет, он ничего не доказывал в тот миг, вовсе ни о чем не думая, только чувствуя тепло, искрящееся возле сердца.

И так хотелось улететь за пределы всего мира в едином объятии, что счищало с души нежностью сажу ненависти, что приходилось направлять на врагов. Ныне ее заменяла любовь. Впрочем, убивал Бен не из-за ненависти, а от желания защитить и спасти. И хотел бы, чтобы иначе сложилась судьба. Но раз уж не повезло, он поклялся сделать все возможное в сложившихся условиях. Любовь позволяла бороться не по мере своих сил, а сверх их предела.

Доктор гладил по голове Салли, которая все еще неуверенно пыталась отпрянуть, разорвав поцелуй. В глазах ее метался страх, точно она ждала наказания за свое признание, но, не получив его, опасалась подвоха.

Бенджамин старался развеять ее заблуждение, мягко, но настойчиво прося:

— Все, больше этого нет! Никаких мучений! Никакого плена! Я ни в чем тебя не обвиняю. Избавься от образа Вааса. Ты сильная, Салли! Мы выберемся. И я тебя больше никому не отдам, не дам в обиду! Все, это в прошлом. Предательство — это когда ты сам выбираешь да еще удовольствие получаешь от своих действий. Все! Ты ни в чем не виновата!

Он вновь привлек к себе девушку.

***

Все смешалось в душе Салли, когда Бенджамин поцеловал ее. Это было так волшебно, так невероятно. Словно она на короткий миг оказалась в тех сказках, которые читала в детстве. Только принца спасла она.

В самый разгар перестрелки она очутилась как раз недалеко от столкнувшихся автомобилей, пробираясь в неизвестном направлении через джунгли. Лезть под пули не рискнула, но когда увидела, что ее Бенджамин полез под машину, начала красться, чтобы помочь ему. Она узнала доктора, поняла, что он возвращался за ней. За что? Зачем? Ведь она предала. Но погубить его трусостью Салли себе не позволила, превратившись на миг в фурию, которая бесстрашно атаковала со спины неплохо вооруженного высоченного пирата. В ее распоряжении был только ледоруб, но Ваас на беду своим подчиненным заставил ее стать единым целым с этим оружием. В миг убийства ей не Черный Фрегат помогал, ее руку направляла тревога за своего любимого доктора, сказочного принца.

А потом, прямо как в чудесных историях, он поцеловал ее. Но… Она этого не заслужила. Она желала, чтобы он кричал на нее, ругал, даже бил после всего, что пришлось пережить ему по вине нестойкости Салли. Да, она призналась, из-за чего все рассказала Ваасу. Но она умолчала, что жестокий главарь спас ее. И его образ снова перевернулся в ее глазах несколько раз. Но рядом теперь оказался Бен! Ее родной доктор. И он поцеловал ее, украдкой, не разжимая губ, как робкий школьник-отличник, но после этого порыва слов не требовалось.

— Скорее, мы должны торопиться! Я поведу. Вижу, что у тебя лучше получается стрелять, — окликнула их Нора. Снова эта женщина. Но ведь доктор не стал бы целовать на глазах у своей девушки. Значит…

Робкая надежда затухла угольком под ливнем, так как Салли ныне не находила себе прощения. Доктор так бережно держал ее, почти обнимал, прикрывая собой на протяжении всего пути, когда они разместились на одном сидении. А она… Испугалась в ту роковую ночь чего-то, предала любимого. Из-за нее он стал убийцей! Салли только тихо плакала. И Бен считал, что от пережитого стресса, стирал украдкой слезы с ее щек. А она сокрушала себя за то, что совершила. Он ее так умело оправдал перед собой, придумал новое определение, почти новый язык, новые законы мироздания.

Предательство предполагает удовольствие от результата? Да тогда и Вааса едва ли можно было называть предателем, ведь он тоже возненавидел себя. И неужели в эту минуту сбывалось видение о «белом демоне»?

Салли отчаянно старалась не думать о своем мучителе, от образа которого вроде бы удалось освободиться, но джунгли шевелились, тянулись лианами. Нет! Она отчаянно вырывалась из их болотного плена. Ваас не заслужил того, чтобы о нем сокрушаться. Даже если его кто-то предал, главарь изломал слишком много жизней, чтобы прощать ему все из-за боли, что разрывала его душу.

Салли сдвинула брови, в кои-то веке осознав, что она — человек, а не слизняк, что не осталось тех цепей, которые держали ее подле хозяина. Нет, не заслужила она этого! И девушка уверенно последовала за теми, кто вел ее к свету. Может, на верную гибель, но смерть в борьбе за свободу — это не гниение в неволе, когда медленно исчезает все человеческое.

Машину удалось развернуть, передний бампер, правда, от столкновения-тарана, отпал. Но двигатель работал исправно. Норе и Бену где-то удалось раздобыть неплохой образец из пиратского «гаража». Нора сверялась с навигатором, вскоре они повернули на север, объезжая «Голгофу», от вида которой Салли поежилась, невольно прижимаясь к Бенджамину, который все успокаивающе гладил по голове.

— Надо обогнуть деревню Аманаки! — напомнил доктор Норе, которая кивнула, притормозив, чтобы свериться с картой.

— Да сколько ж тут колоколен? — говорил Бен, когда они проезжали, делая крюк, между аванпостом и деревней. Полуразрушенное старинное строение на невысоком холме рассыпалось на кирпичи, отслаиваясь пластами алой краски. Вокруг него на фоне медленно тускневшего неба летали живописно птицы.

Эту территорию уже полностью контролировали ракьят, как и большую часть острова. Быть может, они намеревались в ближайшие часы атаковать крепость Вааса. Иначе, почему не попалось по дороге ни единого патруля? Все силы стянули на восток.

Ваас… Нет! Салли запретила себе думать о мучителе, питая теперь почти отвращение к себе за те ночи, когда она добровольно отдавалась ему, любуясь мускулатурой, позволяя целовать себя. Это все казалось теперь искусственным, просто сознание так берегло себя от полного сумасшествия.

«Доки Валсы», а вместе с ними и корабль контрабандиста, приближались, оставалось только миновать песчаный перешеек. Еще немного — и остров остался бы только страшным воспоминанием, уголком памяти, в который нет желания возвращаться.

Когда до указанного аванпоста оставалось меньше километра, машину было решено бросить, чтобы не поднимать шума, бензин к тому времени уже почти закончился. Да и контрабандиста надо было искать по договору в доме какого-то старого рыбака, что находился на самом берегу океана. Из джипа забрали все, что могли утащить на себе.

Салли глядела на Бенджамина, который тяжело ступал, точно каждый шаг рисковал упасть. Девушка ужаснулась, что его пытали. Она не понаслышке знала о методах Вааса. Ее доктора мучили из-за нее! Ужас холодными щупальцами проникал в разум, намереваясь вытащить здравый смысл, заглушив его чувством вины и самобичеванием.

— Еще немного, Бен! Держись! — подбадривала спутника Нора, однако доктор не позволил себе опереться о плечо женщины, гордо неся отнятый у убитого пирата автомат. Он и правда поверил, что умеет стрелять, хотя потратил все пистолетные патроны. Но им почти удалось сбежать.

Они шли и искали взглядом дом рыбака. Поблизости качались пальмы, с глухим стуком упало пару кокосов, доносилось пение птиц и гул океана, что набегал на берег плеядами волн. Путники искали домик рыбака. Их вела только вера в честность Герка и надежда на спасение. А без нее нельзя! Как и без любви. Впервые Салли ощутила себя в окружении людей, которым она оказалась небезразлична, которые ее даже любили. Но поздно — клеймо предательницы разъедало сердце кислотой, отравляло трупным ядом.

— Мы на западе? — вдруг спохватилась девушка, когда ее взгляд упал на навигатор. Она что-то вспоминала из разговора главаря и его подручных на аванпосте.

— Да! — встревожено остановилась Нора.

— Нельзя здесь идти! Группу Алвина отправляли куда-то сюда, — панически заслонилась руками Салли. Речь тогда шла о «Храме Камня» — небольшом острове с древними руинами, высоте, единственном месте, которое еще контролировали пираты в этой части острова, не считая пыточного грота на юге.

— Поздно, — только выдохнул Бенджамин, когда Салли ослепил на миг красный луч. Прицел… Снайпер… Кара? Все мысли смешались в голове. Мир закружился страшным водоворотом. И если сначала казалось, что они почти выбрались из этой воронки, то теперь их вновь утягивало на самое дно.

— Снайперы! — глухо и отчетливо, будто не веря, проговорила Нора, сжимая кулаки.

— Мы… они нас убьют? — пискнула Салли. Рот ее до боли искривился, как древнегреческая маска трагедии.

Бен просто онемел, сжимая кулаки. Он дрожал, но не от страха, а от злобы, вскоре бормоча:

— Нет, я не пойду… не пойду снова в клетку! — он крикнул прямо в джунгли: – Ну! Сволочи! Где вы?

Женщины не смели ничего говорить, застыв с поднятыми руками, хотя возвращаться в плен они тоже не намеревались. Лучше смерть от верной пули снайпера, чем пытки и изощренные наказания. Да и не дали бы им живыми сбежать. Неужели и Герка уже подстрелили? Тогда все было напрасно?

Салли давно подозревала, что в мире не существует справедливости, ее с детства жизнь учила принять эту простую истину. А она все надеялась. Бескрылая птица желала летать. И порой казалось, что ей это под силу. Но вот такие фатальные случайности доказывали обратное. Однако она почти радовалась: если уж умирать, то не в конуре публичного дома Бэдтауна, а рядом с любимым. Что бы ни говорил Ваас о том, что ненависть надежнее. Нет, ненависть — это как добровольное пребывание на дне, нежелание бороться с волнами до последнего вздоха.

Тепло любви смешивалось с ужасом смерти в душе Салли, которая застыла под прицелом, как и все они. Что если так сбывался наказ Вааса убить ее в случае… собственной гибели? Неужели уже «белый демон» освободил остров от тирании? Салли не знала, желала ли этого. Нет, она не хотела в свой, возможно, последний миг думать о том, кто столько времени истязал ее без причин, без вины. Потому что Бен не посмел даже ударить за страшный проступок.

Может, в лице снайперов пришло наказание за грех предательства? Значит, предстояло на девятом круге ада вечно гореть вместе с Ваасом. Именно так оценивала Салли степень своей вины. Но не желала, чтобы гиб и Бенджамин. Она была бы ныне рада своей гибели, а он обрел свое счастье с Норой, там, на большой земле. Лишь бы он остался жив! И за это Салли была готова принять любые страдания, хоть еще раз по битому стеклу ходить, хоть удары током терпеть. Лишь бы он остался жив. Но все решал какой-то снайпер.

Внезапно кусты зашевелились, из них показался черный силуэт человека, который носил всегда только красную повязку на руке, подтверждавшую его принадлежность к пиратам. В остальном — смерть в черном. Не с косой, а с крупнокалиберной снайперской винтовкой. Страшный человек, обреченный, смакующий свое умирание, утаскивающий за собой на тот свет людей, невиновных в его одиночестве и болезни.

Да, к ним неторопливо направлялся Алвин с винтовкой наперевес. Кажется, командир отряда снайперов оставался на позиции один или, что вернее, пошел на разведку. Он не боялся ничего, он за тем и прибыл на остров, чтобы умереть в бою. Но не на ту сторону встал. Как и Бен когда-то. Но хирург оправдал себя безграничным желанием спасти и вытащить Нору и Салли. А чего добивался Алвин?

Снайпер держал их на прицеле какое-то время, ярко-синие глаза его мерцали, как у жадного вампира. Он саркастично ухмыльнулся, опуская винтовку:

— Убегаете с острова? — мужчина вздохнул, безразлично рассматривая путников. — Все верно, здесь все пошло наперекосяк.

Бенджамин вдруг сочувственно кивнул снайперу, обращаясь так, словно они были долго знакомы:

— Алвин… А-алвин… Отпусти нас! Пожалуйста! Ну, тебе зачем все это? Ты ведь другой. Что мы тебе сделали?

Таким же тоном доктор успокаивал Салли. И на нее действовал его мягкий голос. Но свирепый снайпер — это ведь совсем иное существо. Однако Бенджамин явно надеялся убедить и его одним добрым словом.

— Отпустить? — сощурился Алвин, глядя куда-то за океан, говоря, словно с самим собой, горько, точно вспоминая утраченное сокровище: — Жить хотите, значит, — мужчина окинул их пытливым взглядом, точно строго экзаменуя. — А вот сможете ли после всего этого?

— Сможем, — твердо кивнул Бенджамин, стремясь установить зрительный контакт с опасным собеседником. — Я тебе слово даю. Только опусти.

Внезапно Алвин подошел к нему, почти шепча, голос его воодушевлено нервно дрожал, отчего явнее проступал шведский акцент:

— Обещаешь жить? Может, за меня поживешь чуть подольше? — Алвин на миг замолчал, точно обдумывая, имеет ли право на то, что намеревался проговорить: — Погоди, док… Послушай… Послушай меня! Послушай умирающего. Да, может быть, для меня завтра солнце не взойдет, так что послушай.

— Слушаю, слушаю, — с робкой надеждой и нефальшивым участием кивал Бенджамин. Алвин пару бесконечных минут стоял в ступоре, пытаясь отдышаться, точно от быстрого бега, а потом надрывно начал скандировать все тем же нервным шепотом:

— Делай добро! Оно… Оно порой возвращается. Нет, оно всегда возвращается! — Алвин отошел к самой кромке воды, глядя на небо, будто обращаясь к кому-то там. — Не знаю, наверное, я делал в жизни слишком много зла… Поэтому только оно и вернулось. Даже здесь все идет под откос! И Ваас… — Алвин яростно взметнул носком сапога прибрежный песок, голос его дрогнул, когда он обернулся: — Но ты, док… Для тебя не все потеряно! Делай добро, док. Бегите! Забирай их, бегите, пока можете!

Бенджамин только кивал, облизывая пересохшие губы. Они все трое не верили тому, что Алвин их отпускает. Но иначе его поведение трактовать не удавалось. Вероломством он не отличался, он действительно медленно и мучительно угасал. И, кажется, в тот день что-то понял для себя, переоценил.

Он закинул винтовку за спину, очевидно, собираясь уходить. Салли вздрогнула, когда эта черная громада приблизилась к ней. И совершенно оторопела, когда мужчина улыбнулся:

— Сколько тебе лет, Салли?

— В-восемнад… Девятнадцать, Кажется, — с трудом борясь со стрессом, отвечала девушка.

— Девятнадцать… А моему сыну… Ему ведь тоже могло когда-нибудь исполниться девятнадцать. Но… Живи. Ты живи, — пробормотал нечто непонятное для девушки Алвин, уходя в те же заросли, из которых вышел. Возможно, где-то там ждала его группа пиратов. Возможно, верная смерть от пули ракьят. Но Салли поняла одно: их отпустили. Образ самой смерти велел жить. За него. И еще за кого-то.

***

Они двигались дальше вдоль берега, Бенджамин не верил в то, что судьба вновь свела его с Алвином, да еще в то, что этот странный человек отпустил их вот так только за то, что его выслушали. Обращаясь к Салли, он, кажется, имел в виду своего погибшего сына. Об этом Бен вспомнил уже после странного пугающего разговора. Но завещание умирающего отзывалось в сердце доктора необычным теплом. Делать добро — нет ничего проще и нет ничего сложнее. В сознании родился новый блоггер, который не содержал ненависти и пренебрежения к людям:

«Где бы ты ни оказался, какой бы ад вокруг тебя ни творился, у тебя всегда остается два пути. Первый — поддаться разрушению, согласиться с безумными законами тирании и жестокости, плыть по течению. Но есть и второй — остаться человеком. Он есть всегда, хоть он в сто крат сложнее. Хотя даже в обычной жизни мы боремся каждый миг за свою человечность. Без борьбы, без силы духа мы превращается в безвольных кукол. Выбор есть всегда».

Бен улыбнулся, глядя на Салли и Нору, обещая, что они будут жить. Только для этого следовало обойти «Доки Валсы». Нора указывала путь. Наверное, стоило проехать чуть дольше, так как холмистая местность не располагала к быстрой ходьбе. Постепенно нарастала тревога: не ушел ли Герк? Ведь он не мог ждать их дольше конца месяца, а из-за поимки и побега они и так опоздали. Вскоре показался и домик рыбака. Хозяин сидел на шатком причале с удочкой.

— Ты видел человека на лодке? — тут же бросились к нему беглецы.

— С мартышками, — добавил Бен отличительную черту.

— Отбыл уже, — буркнул неприветливый старый рыбак.

— Как?! — ахнул Бенджамин, невольно начиная метаться по берегу, словно надеясь там встретить кого-то, кто сумел бы опровергнуть эти страшные слова, что прозвучали хуже приговора.

Внезапно глаза различили в закатном мареве силуэт лодки. Она медленно уменьшалась в отдаляющейся перспективе.

— Герк! — что есть силы, закричал Бен, складывая ладони рупором, с ужасом понимая, что они рискуют потерять свой последний шанс. Вскоре Нора и Салли на разные голоса принялись окликать контрабандиста. Доктор молился, чтобы укротитель мартышек услышал их или хотя бы обернулся и заметил.

Бену казалось, что весь свет сошелся клином на той лодке, тонущей в красневшем зареве захода. Солнце трепыхалось на западе неровными очертаниями. Каждое утро оно выкатывается окровавленным пятном, точно всю ночью бьется с кем-то. Или его истязают. И на заходе начинаются испытания. Весь остров тонул в этом алом мареве. Оно накрывало, словно штормовая волна. В ушах свистел несуществующий ветер. Бенджамин вскоре прекратил кричать, он был готов бессильно рухнуть на песок. У него оставался автомат: три пули на троих неудачников. Вот и все, что он мог предложить. Но нет! Им завещали жить! Им повелели жить! Их не убили только затем, чтобы они жили!

И в миг смертельного отчаяния, едва не опрокинувшего Бенджамина, резиновая лодка с мотором совершила разворот, направившись обратно к берегу.

Герк пристал к причалу, невольно согнав рыбака. Беглецов приветствовал дружный обезьяний гул на разные лады.

— Мартышки? — удивился Бенджамин. Вернее, это почему-то первое, что ему пришло в голову до осознания, что за ними вернулись.

— Конечно! — усмехнулся Герк. — Кто же будет разбазаривать обученных для диверсий мартышек? Конечно, всех я не утащил. Тех, кто более бестолковые — выпустил.

— И как ты их намерен провозить? — поинтересовалась Нора. Кажется, она изначально верила, что за ними вернутся, или уже получила за этот день свою порцию стресса настолько, что не могла больше ничего бояться.

— Контрабандой, как и вас на самом деле, — беззаботно развел руками мужчина, даже не выговаривая за то, что они опоздали.

Вскоре они залезли в лодку, правда, пришлось крепко держать клетки с мартышками, на место которых они сели. Но лишние руки в перевозке животных Герку оказались кстати. А на горизонте вырисовывался нестройным контуром корабль, но до него предстояло преодолеть значительное расстояние. К счастью, день выдался тихим, море стелилось спокойной гладью.

— Ты ведь не просто контрабандист, — склонил голову набок Бен, вспоминая рассказы пиратов. — Здесь ты был союзником сопротивления.

На самом деле он просто не мог молчать, отвлекаясь от мыслей, все еще не веря до конца их спасителю.

— Просто-просто. Выгода она такая выгода, — отмахивался Герк, точно не желая казаться героем в чьих-то глазах, замечая: — Что-то девочка совсем приуныла.

Салли и правда сидела с остекленевшими глазами, неподвижно, словно статуэтка.

— Салли? Салли, с тобой все в порядке? — склонился над ней Бен, который сидел рядом, но был завален поклажей контрабандиста.

— Нет-нет, все нормально, — помотала головой она, тревожно добавив: — Насколько это может быть.

— Тогда следи за клеткой, — кивнул ей Герк, нарочито строго, на самом деле просто стремясь чем-то занять, подозревая, что ей несладко пришлось.

Вода, всюду вода… Или, может, кровь? Красная на закате. Много ее довелось повидать. Много ее остров выпил. Неужели теперь выпал шанс расстаться со всем этим ужасом?

Да, Бенджамину не выпала честь расквитаться лично с Ваасом, да, он не сумел уничтожить Хойта. Он просто бежал вместе с двумя освобожденными пленницами. Все что он уже сделал, показалось бы прошлому Бенджамину каким-то запредельным подвигом. Но нынешний героем себя не считал, корил за то, что не попытался вытащить Салли сразу, как только встретил. Он слишком долго ждал. И на руках их обоих оказалось немало крови. Но так уж сложились обстоятельства. Теперь хотелось одного — попасть на корабль.

О том, что делать дальше, уже на большой земле, Бенджамин пока не задумывался. Адреналин понемногу угасал в нем, а вместо него накатывала невероятная слабость, все тело болело. Клетки, из которых тянуло запахом встревоженных зверей, казалось, тяжелели с каждым мигом. Вновь темнело в глазах. Доктор едва различал, что Салли по-прежнему сидит с остекленевшим взглядом. Хотелось бы снова прижать ее к себе, поцеловать, встряхнуть. Теперь она была его, свободная. Но его. Однако клетки мешали шевелиться, а усталость — говорить.

Но вот и показался корабль. Ужасное корыто, ржавые бока которого походили на выщербленные стены разрушенного замка. Удивляло, как он еще держится на плаву. Но на что-то большее рассчитывать не приходилось, главное, что он мог пересечь ту часть океана, что отделяла остров от цивилизации.

Вскоре им скинули лестницу, говоря что-то на непонятном наречии. Герк бодро ответил. Бенджамин испугался, что беглецы рискуют попасть к каким-нибудь другим работорговцам. Хотелось верить людям, да не выходило, он теперь ощеривался, как побитый пес, на все незнакомое. Но в людей доктор верить начинал понемногу, когда Герк, погрузив все свои клетки на борт, провел беглецов на нижнюю палубу, показывая небольшое помещение, каюту.

Там ужасно пахло сыростью, соляркой и разными продуктами человеческой жизнедеятельности. На узких полках, похожих на нары, валялось серое от грязи и времени постельное белье. Но это место показалось раем. Тревога начала понемногу исчезать. Нет, никто их не пытался продать второй раз, никто не запирал в душных клетках. Герк приветливо размещался вместе с ними, кидая рюкзак на верхнюю полку.

— Так, каюта мелкая, на четверых. Нас шестеро. Поместимся, не очень толстые, — Герк задумался на миг, оглядев себя, рассмеявшись: — Ну… Я не о себе. Ладно, все, отдыхайте.

Но тут Бенджамин вспомнил, что выполнил только часть уговора с контрабандистом. И эта мысль пронзила новой волной ужаса и адреналина:

— Герк… Я… Я должен сказать… Когда мы ехали к тебе… Короче, нас…

— Нас захватили пираты, когда заподозрили побег. Мы еле выбрались, — твердо заявила Нора. О предательстве Салли она на всякий случай умолчала.

— Да. Короче, у меня нет тех денег, которые я обещал, — съежился доктор.

— И? — непонятно приподнял брови Герк.

— И все, — угрюмо подытожил доктор.

— За борт вас выкину, думаешь? Или продам? — еще раз рассмеялся укротитель, хлопая по-братски доктора по плечу.

— Если ты вывезешь нас, то я смогу перевести тебе на счет свои легальные сбережения, — тут же залепетал Бен, запнувшись. — Если я там еще считаюсь живым. Нет, в любом случае!

— Да зачем мне твои гроши, док? Вспоминай Джонни Дилендера! Классный был чувак, вот жаль, не знал я его лично, — твердил о своем контрабандист.

— А что он? — опешил на миг Бен.

— Он грабил банки, а не людей. По-моему, это романтизация, — подытожила мрачно Нора, все еще стоя возле дверей, как и Салли. Похоже, женщины были готовы в любой миг бежать.

— Кто знает. Люди верят в то, что им ближе, — пожал плечами контрабандист. — Короче, ты уже свое отработал. Главная задача — не высовываться, когда начнут досмотр!

Подвоха не оказалось, никакого, совершенно никакой опасности для беглецов корабль контрабандистов не нес. Герк ушел, потом принес немного супа непонятного вкуса, стараясь еще подбадривать. Бенджамин немного съел, но не осмелился накидываться на похлебку, показавшуюся самым невероятным лакомством, что он пробовал за всю жизнь. Но что еще действительно требовалось доктору — это отдых. Да, очень долгий отдых.

— На корабле есть врач? — шепнула контрабандисту Нора, видя, что Бен тихо заваливается набок, рискуя удариться головой о стену.

— Неа, — помотал головой Герк, подхватывая Бена. — Ты поспи! Знаешь, это универсальный метод лечения: просто лечь и заснуть на пару суток. Я проверял! Ото всего! От простуды, от расстройства желудка…

— Ты еще скажи, что от переломов, — слабо рассмеялся доктор на несуразицу, что молол безостановочно Герк, но от его слов становилось как-то легче. Они отвлекали от тяжелых мыслей. Даже Салли заулыбалась, но в глазах ее по-прежнему застыл страх, словно она не верила, что они почти спасены.

— Мы живы, мы живы, — повторял, как в трансе, Бен, когда Герк покинул их, по своим делам выйдя на палубу.

Хотя Бенджамин почти падал, уже практически лежа на нижней полке каюты, он нашел в себе силы, чтобы встать и приблизиться к Салли. Его Салли. Ей требовалась поддержка, как никогда.

— Ты переживешь это, Салли, ты ведь сильная девочка, ты переживешь, — говорил он, гладя ее по голове. Салли подняла на него свои чудесные говорящие глаза. Слабо улыбнулась. Бен устало оперся о стену. Салли прильнула к нему, свернувшись калачиком. Нора пригрелась рядом с ними с другой стороны, словно птица с большими белыми крылья укрывая собой, заслоняя от любой опасности. Словно доказывала, что уже ни за что в жизни не позволит их троих разлучить.

— Переживу, — выдохнула Салли.

***

Она обещала пережить, но на сердце лежал непосильно тяжелый камень.

Предательница, которая не заслужила такого простого прощения — вот как окрестила себя Салли. Предательница, которая не стоила любви, потому что являлась жалкой. Может, чувство Бена — это была только мутировавшая жалость, потому что таких злодеек, как она, любить невозможно. Так решила для себя Салли, от этого она цепенела. Да еще видела, что Бен сильно пострадал по ее вине.

Салли видела Нору и Бенджамина, прижавшихся друг к другу. На миг ей захотелось избавиться от одного из них, убрать преграду. Найти нож на корабле — дело не такое уж сложное. Но кого убивать? Нору?

Нет, она поняла, что не посмела бы никогда причинить вреда этой великодушной женщине, которая была лучше нее, честнее, искреннее. Тогда доктора? Нет!

Она осознала, что ни за что в жизни не сделала бы больше зла Бенджамину, ее любимому, ее недостижимому сказочному принцу. Да не у всех сказок был веселый конец.

Она вспомнила «Русалочку»… Корабль, двое влюбленных. Самый конец. И третья, конечно, лишняя, от которой надо избавиться. Салли вздохнула и пошла наверх, на палубу, в последний раз улыбнувшись обессилено задремавшей паре. Третий лишний обязан вернуться туда, откуда вышел, нарушив запрет. Третий лишний — не человек — захотевший наивно человеческого счастья, не подумавший, за какие заслуги оно к нему прилетит. Она не была достойна счастья, особенно после того, как предала их, а поцелуй Бена еще хуже не позволил простить себя. Нора – вот, кто ему был нужен. Салли добровольно отдавала его другой, более достойной, женщине «его круга». Ведь кто Нора там, на большой земле, и кто она, необразованная замарашка?

На верхней палубе удалось найти тихое место возле выхода с нижней. Экипаж особо не следил, что делают нежданные пассажиры. Вот и хорошо: никто не мешал. Салли подошла к бортам, перелезла через них. Теперь она только держалась за перила, стоило их отпустить — кровавая закатная вода уже ждала, развернув свою пасть.

Поцелуй Бенджамина ознаменовал ее прощание с жизнью: прекрасное последнее воспоминание, почти сказка во плоти. Но в реальности бескрылая птица с клеймом предательницы не оказалась достойна чудесного спасения, радостного полета. Она плыла по течению всю жизнь, значит, вода и должна была ее принять. Только отпустить руки — избавить любимого от этой обузы в ее лице. Она медлила только потому, что глупое молодое тело чего-то боялось. Прямо в воду, только тихо. Без громких представлений и прощальных записок. Настоящие самоубийцы никогда не устраивают шоу, потому что сознательное расставание с жизнью — это скорее испытание самого себя. Салли нравилось, что никто не увидит того, как она исчезнет в закатном океане.

— Ваас… — шептала она. — Ваас… Я иду к тебе, я возвращаюсь!

Да, она видела «белого демона», который вонзает в грудь главаря кинжал, видела, как горит пиратский форт. Видения иль быль ярко вставали в ее сознании, наверное, потому что находилась она уже на границе миров. И это казалось нестрашным. Ведь в смерти только боль пугает, а ее Салли натерпелась в своей жизни много. Еще немного — и ничего не будет тяготить. Умереть вместе с главарем — участь предательницы.

Внезапно на лестнице с нижней палубы донеслись шаги, кто-то очень спешил. Салли обернулась — перед ней в ужасе застыл Бенджамин. Была ли там Нора, Салли не замечала. Бенджамин — только это имя звучало в голове, только на него откликалось сердце. Она его любила. А он… Наверное, только жалел свою изменницу.

— Салли! Салиман! Не делай этого! Ты же обещала пережить все это, помнишь? — бессильно взывал к ней доктор.

Салли отвернулась от Бенджамина. Без свидетелей не удавалось, значит, придется прямо на глазах у ее принца. Да, она обещала, но чего стоят клятвы такой, как она?

— Ваас… Ты мертвец. А я твоя кукла. Это ведь идеальное сочетание? Я должна вернуться, — продолжали почти беззвучно двигаться ее губы, но Бен все слышал, восклицая:

— Избавься ты от этой зависимости, Салли! Ты человек, а не кукла! Не смей прыгать!

Девушка обернулась на доктора, потом глянула на остров, потом снова на доктора.

Переживет. Но что ждало ее там, за пределами острова? Попытка адаптироваться к «нормальной» жизни. Как бы не так! Их нормальная жизнь была такой же нормальной как психопат-главарь. И она ощущала, что никогда не сумеет пересечь эту черту, отделявшую ее от острова, потому что за ней ждала участь хуже смерти, потому что за ней не существовало его, ее мертвеца. Только долгие годы с камнем собственной нарушенной клятвы перед возлюбленным принцем. Нет, она оставляла Бенджамина Норе, она так решила.

Что ждало ее за пределами острова? Только жалость со стороны других людей, их недоверие, бесконечные программы по адаптации, сеансы психотерапевтов, если не заключение в лечебнице, реабилитация наркоманов, недоверие работодателей, жалкие подачки пособий? На острове она являлась пленницей, да, но зато личной пленницей, куклой, самого главаря. За пределами острова она становилась только безликой тенью. Еще одним человеком со сломанной судьбой, который вернулся из тех мест, о которых предпочитают не рассказывать лишний раз. Из мест, куда в кошмарном сне не попадали живущие там, на большой земле, где все понятно и аккуратно. Программа адаптации, программа реабилитации, снисхождение, жалость. Человек второго сорта, выброшенный и почти незаметный, вызывающий только недоверие добропорядочных граждан. И чем это лучше плена? И в чем там свобода? Да и к чему жалость кукле, вещи, которая всецело принадлежит своему хозяину…

Доктор так пытался спасти ее, избавить от этой зависимости. Но люди порой бывают хуже наркотиков. Достаточно только раз услышать голос, увидеть, ощутить этот трепет, отвращение и, наверное, восторг, когда вблизи всякий раз хотелось бежать за тысячи миль, а при расставании все существо стремилось обратно. Но главное: это клеймо предательства обещало навечно заточить и главаря, и его куклу на девятый круг ада, в самую пасть врага рода человеческого. Они оба предали своих благодетелей — вот и все, чего они оба заслуживали.

Доктор бессильно глядел на нее, твердя, как заклинание:

— Ну же, Салиман. Ты не такая, Салли. Ты хорошая девочка. Ты сможешь преодолеть это сможешь. Дай руку, Салиман, просто протяни руку.

Бен хотел помочь, настолько, насколько человек желает помочь человеку, и не замечал, что почему-то называет ее именем, которым ее «нарек» Ваас.

Но она была обречена стать только обузой, ведь доктору тоже предстояло долгое возращение к нормальной жизни.

Он называл ее девочкой, но она уже давно таковой не являлась. Он называл ее хорошей, но никто не рассказал ей, в чем, собственно, разница между хорошими и плохими. Если хорошие, цивилизованные, продают, а плохие, дикие, не дают умереть. Бен просил протянуть руку. Он желал ей добра, а остров желал, наверное, зла, и настойчиво тянул к ней издалека сотни лиан.

— Салиман, пожалей себя! — умоляюще взывал Бен, боясь приближаться.

— Тебе меня жалко? — слабо сверкнули глаза Салли.

— Жалко… Очень, — сдавленно приговорил он. А на лице его не читалось и тени осуждения.

— Не жалей! Это неприятно, — девушка чуть сморщилась, вздыхая. — Жалости заслуживают только жалкие. Не-жалкие заслуживают любви. И пока ты называешь человека жалким, ты не в силах его полюбить.

Она так надеялась, что ее полюбят, но теперь сама бежала от этого чувства. Кто же она? Кукла Салиман, Черный Фрегат или человек Салли? Она не ведала, образы и чувства смешивались в сердце страшным пожаром.

Солнце садилось за горизонт, готовясь к новой битве, чтобы на рассвете вновь возродиться из крови и пепла. Может, это предстояло и Салли, а, может, для нее не настал бы рассвет уже никогда.

Доктор бессильно просил вернуться. Что двигало им в тот момент? Любовь или жалость? Неизвестно. Салиман или Салли глядела то на доктора, то на остров, застыв у самого края перил, точно балансируя на лезвии ножа… Вечно балансируя, вечно по течению. Но как гром среди ясного неба, прорезал безрадостные мысли отчаянный голос Бенджамина:

— Я тебя люблю! Давно люблю! Салли! Ты переживешь все это, потому что я тебя люблю!

В этот же миг доктор схватил ее руки, прижимая к себе через борт. Вновь он словно забыл о своих ранах. Бен, добрый Бен, он ведь никогда не делал ничего для себя. А она, глупая эгоистка, хотела причинить ему еще больше боли, думая, что так избавит от себя-обузы. Нет, его слова, его лицо, его глаза — ничто не могло лгать. Салли осторожно перелезла обратно через борт, поддерживаемая Беном и Норой.

— Переживу! — уверенно кивнула девушка, понимая, что ради Бена она бы и конец света сумела перетерпеть. Да и в такой смерти заслуга небольшая: жить сложнее и важнее. Нет, для Бена она не являлась жалкой. Это чувство не унижало, а окрыляло.

Салли прижалась к Бенджамину, клеймо предательства рассыпалось от ее по-детски чистого раскаяния. Нет, смертью она не могла избавиться от вины. Только самопожертвованием и любовью. Остров тянулся лианами, но не мог достать ее. Салли избавилась от пут, она больше не плыла по течению.

Закат оплавлял золотистым свечением багряную воду, но солнце каждый рассвет возрождалось, размыкая круг безумия.