По ту сторону экрана

Глава 5. «Интрига»

– …они даже жениться собирались, точно тебе говорю, – услышала я голос Кристи, едва вышла из кабины лифта.

– Да ты что?! – ахнула одна из помощниц Сушкова. – А почему не стали?

Я не планировала внимательно прислушиваться к ежедневному круговороту сплетен в офисе, пока не поняла, кто именно предмет обсуждения.

– А потом Деспот её в постели с собственным другом застал и жениться, естественно, передумал.

– Быть не может! А ты откуда знаешь?

– Мы с ней к одной маникюрше ходим, вот она мне и рассказала, а ещё…

Что же там ещё, я так и не узнала, потому что, стоило мне показаться, разговор тут же смолк. Я могла бы поругаться с Зелёной, как планировала утром, однако прекрасное настроение, оставленное удачным свиданием, ещё не успело испариться из моих мыслей, и я просто молча прошла мимо сплетниц, не удостоив их вниманием.

Любопытно, характер Деспота изначально был несносным или стал таким под влиянием описанных Кристи обстоятельств?

Войдя в ожидаемо пустой кабинет Лазарева, чтобы оставить на столе кофе, я впервые обратила внимание на то, как изменилось это прежде уютное и солнечное помещение с переездом в него Деспота. От яркого ретро-стиля Станислава Викторовича почти ничего не осталось. Незаметно исчезли статуэтки, картины, грамоты и сертификаты в стильных рамках. Высокие окна спрятались за тяжёлыми портьерами, не впускавшими внутрь яркие солнечные лучи. Теперь здесь царили полумрак и строгий минимализм, и это делало помещение холодным и неприветливым. Таким же, как его временный хозяин.

А вот огромный стол из тёмного дерева остался прежним. Я задумчиво провела пальцами по гладкой столешнице, вспомнив, как совсем недавно всё было совершенно иначе. Когда моя жизнь была стабильной и простой, а в бюро царили спокойствие и постоянство. Станислав Викторович относился к нам с Кристиной по-отечески, не загружал лишней работой, отправлял домой при малейших признаках плохого самочувствия, подбадривал, когда что-то не получалось. А с уходом старшего Лазарева всё перевернулось в одночасье.

Сначала сотрудники бюро были огорошены новостью о болезни Станислава Викторовича, потом – о заключении нового партнёрского договора, а когда одним морозным и пасмурным утром место предыдущего начальника внезапно занял мрачный, надменный и бесцеремонный Деспот, простой и комфортной жизни пришёл конец.

– Ева Сергеевна? – неожиданно окликнул меня Денис Станиславович, неслышно вошедший в кабинет и вырвавший меня из воспоминаний и раздумий.

– Я принесла ваш кофе, – объяснила я собственное присутствие неожиданно хрипловатым голосом.

– Хорошо, – произнёс он в ответ, даже не глянув на меня. – Нам пора выезжать. Ноутбук можете не брать. Сегодня будет стадия прений и приговора, так что записывать ничего не придётся.

Это меня удивило, заставив смущённо одёрнуть платье и нервно пригладить волосы.

– А зачем тогда там вообще нужно моё присутствие? Может, я лучше прения отредактирую? – поинтересовалась я, глядя на то, как он, повернувшись ко мне спиной, аккуратно перед зеркалом завязывает узел на галстуке и затягивает его на шее. Вероятно, где бы Деспот ни обедал, там он мог позволить себе выглядеть более неформально.

И было в этом процессе что-то такое приватное, завораживающее, что заставило меня стыдливо покраснеть и отвернуться.

– Может, вы лучше будете делать то, что я говорю, Ева Сергеевна? – глухо произнёс Деспот. А когда узел на галстуке стал, по его мнению, безупречным, он повернулся ко мне. – Вам не помешает дополнительный опыт. Судя по тому, с какой заинтересованностью вы вчера наблюдали за судебным процессом, вам всё в новинку. Сегодня будет ещё увлекательнее, могу заверить.

– Предпочла бы поверить на слово, – пробормотала я, понимая, что моё мнение ему, судя по всему, не интересно.

В машине Лазарев, шурша листами, просматривал документы, освежая в собственной памяти детали уголовного дела, судебное заседание по которому нам предстояло посетить.

Поскольку прения сторон, когда каждый из участников мог высказать свою итоговую позицию относительно произошедшего, являлись завершающей стадией разбирательств, мне стало очевидно, что Деспот взял на себя защиту этого подсудимого достаточно давно. Дело уже успели рассмотреть, допросили всех, кого следовало, изучили доказательства – вникнуть в суть происходящего на данном этапе будет очень непросто. Поэтому, рискуя навлечь на себя гнев Лазарева за отвлечение его от важных дел, я всё же полюбопытствовала:

– Денис Станиславович, а что за дело будут рассматривать?

Он дочитал абзац, но, отведя взгляд от бумажного листа, вместо того чтобы посмотреть на меня, задумчиво глянул в окно, словно просчитывая, уложится ли наш разговор во время пути до здания городского суда или нет.

– А что, по-вашему, подразумевает разбой?

Ну вот. Хотела расширить кругозор, а в итоге попала на экзамен. Словно Лазарев выдумал очередную проверку моих знаний и умений, о которой мы не договаривались. Однако пенять Деспоту на то, что он ответил вопросом на вопрос, не стала. К тому же какие-никакие институтские знания в голове ещё остались. И я ответила:

– Одно из самых опасных преступлений против собственности, которое помимо неё посягает ещё и на личность. Выражается в нападении в целях хищения имущества с применением насилия или угрозой его применения.

– Похвально, – хмыкнул Лазарев так, словно мой ответ его удивил. Он, видно, решил, что красный институтский диплом мне за красивые глаза дали. – Вот именно это и произошло. В трёх оконченных эпизодах.

– И на кого ваш подзащитный нападал? Что похитил?

– Подкарауливал припозднившихся посетителей одного из супермаркетов в неблагополучном районе города на неосвещённой парковке. Забирал всё, что было: деньги, покупки, с одной из потерпевших снял шубу. Ничего сверхъестественного.

Это для него ничего, а я поёжилась. Воображение живо нарисовало мне, как всё это могло происходить, и поставило на место тех, кому не посчастливилось после и без того тяжёлого дня, когда хочется быстрее попасть домой и отдохнуть, подвергнуться такому нападению. Шубы у меня, конечно, не было, поэтому представления о том, каково с ней расставаться, я не имела, но понять, что приятного в этом мало, получалось легко.

– И что его теперь ждёт? Статья же посадочная, и эпизодов целых три.

– Посмотрим, – уклончиво произнёс Лазарев с лёгкой усмешкой. – Знаете ведь, что ни один адвокат никогда не даёт гарантий.

– Потому что решение в итоге принимает не он, – продолжила я основное и всем известное правило кодекса адвокатской этики. – И всё же у вас ведь есть какие-нибудь предположения относительно наказания, которое получит ваш подзащитный?

Деспот побарабанил пальцами по подлокотнику и, когда машина уже въезжала на парковку суда, произнёс с нескрываемым сарказмом:

– Есть, но я предпочту оставить их при себе и не раскрывать интригу: вы ведь, судя по-вчерашнему, ходите в суд как на увлекательное шоу. Так что «занимайте места согласно купленным билетам» и наслаждайтесь.

Ёшкин кодекс! Вот, значит, зачем он взял меня с собой, хотя и толку от меня в сегодняшнем судебном заседании никакого. Чтобы не лишать себя удовольствия поддевать подчинённую!

В суде я всеми силами постаралась сделать так, чтобы моё лицо выражало такую же бесстрастность и непроницаемость, как у Деспота, но не была уверена, что у меня получилось.

Заседание вёл другой судья, а его секретарь с помощником не выразили никакого удивления и неприязни как по поводу моего появления, так и по поводу того, что я сделалась помощником Лазарева. Даже не стали сравнивать с этой предыдущей Эльвирой, сколь бы прекрасна она ни была.

С одной стороны, это успокаивало и свидетельствовало о том, что не все вокруг враждебные и придирчивые, но с другой – новость обо мне просто могла разойтись среди коллег достаточно быстро, и именно поэтому ни мой внешний вид, ни само существование сегодня уже не способны были произвести фурора.

Первым в прениях сторон выступал помощник прокурора. Он повторил не так давно рассказанную мне Лазаревым историю: как ранее не судимый, нигде не работающий Пак Сергей Вячеславович цинично и жестоко нападал на беззащитных потерпевших, специально выбирая тех, кто слабее и не сумеет оказать ему должного сопротивления, запугивал их и бил, отбирая всё ценное, что имелось у них на тот момент.

Действия подсудимого, по словам сотрудника прокуратуры, были умышлены и спланированы. И если бы не случайно оказавшиеся рядом мужчины-очевидцы, которые скрутили его на месте последнего преступления, Пак бы и дальше терроризировал бедных жителей. В заключение своих слов помощник прокурора попросил суд о назначении подсудимому наказания в виде пяти лет лишения свободы.

И я была с ним полностью согласна, поскольку считала, что такие поступки нельзя оставлять безнаказанными. Тем более этот самый Пак чувствовал себя в суде очень вольготно, расслабленно и уверенно и разве что не ухмылялся в ответ на прокурорскую речь. По нему было видно, что, останься он на свободе, не пройдёт и полугода, как он найдёт новый тёмный переулок, чтобы поджидать в нём очередных беззащитных жертв.

И, глядя на Лазарева, поднимающегося с места следующим, я была уверена, что ему не удастся переубедить ни меня, ни судью. Тем не менее он в противовес прокурору описал деяния Сергея Пака иначе, в совершенно иных выражениях. Мой новый начальник напомнил о том, что, несмотря на поимку на месте преступления, его подзащитный тут же раскаялся, написал явку с повинной, в которой честно и не таясь рассказал о двух оставшихся эпизодах собственной преступной деятельности, устроился на работу, где его уже успели положительно охарактеризовать, возместил потерпевшим весь причинённый ущерб – и никто из них теперь не имел к подсудимому претензий. Не находя себе места от сожаления, Сергей поучаствовал в паре городских благотворительных мероприятий, где помогал нуждающимся, стремясь загладить свою вину перед обществом. К тому же оказалось, что на иждивении подсудимого имеется малолетняя дочь. И раз уж наш подзащитный ранее не судим, наказание в виде лишения свободы сломает ему жизнь, поэтому не стоит относиться к парнишке с такой суровостью, а стоит если не пожалеть, то хотя бы дать ему шанс.

Потерпевшие на судебное заседание не явились, зато успели ранее подтвердить, что причинённый ущерб возмещён и на строгом наказании для подсудимого они не настаивают.

Речь Лазарева была убедительной и уверенной, но обещания подсудимого исправиться в последнем слове звучали неискренне. Он говорил то, что следовало, но так, что поверить в это не получалось. Словно стихотворение заучил и прочёл без нужного выражения.

Когда бесстрастный судья ушёл в совещательную комнату, секретарь выпроводила нас в коридор дожидаться оглашения приговора. Время приближалось к шести, и я, взглянув на экран смартфона, прочла сообщение от Зелёной:

«Ясень, ты что сегодня пить будешь?»

И только тогда я поняла, что полностью подтвердила мнение Лазарева обо мне, ведь, увлёкшись судебным заседанием, совершенно забыла о корпоративе. Обычно в такие дни всех нас отпускали домой пораньше, чтобы переодеться и привести себя в порядок. Я даже с утра платье понаряднее приготовила и торжественно повесила на дверцу шкафа, чтобы не помялось, а теперь представила, как оно сиротливо висит там и ждёт.

С тем же нетерпением Зелёная ожидала запланированного на вечер изобилия спиртного, оплачиваемого S&L.

«Как обычно, клубничный лимонад, – напечатала я, потому что алкоголь в любом случае пить не собиралась. – Но пока можете не заказывать, я опоздаю».

Причём я сама не знала на сколько. Деспот на корпоратив, кажется, не собирался. Сейчас он беседовал со своим мерзким подзащитным, и по лицу Лазарева понять его отношение к Паку не получалось. Адвокат оставался вежлив и корректен, пока о чём-то консультировал клиента в стороне от остальных.

Но когда тот решил выйти покурить, Деспот, не торопясь, подошёл ко мне.

– Вы помните про сегодняшний корпоратив, Денис Станиславович? – скучающим тоном осведомилась у него я.

Он нахмурился и скривил уголок губ.

– Я тоже должен туда идти?

– Станислав Викторович всегда присутствовал на подобных мероприятиях, как и Сушков, – пожала плечами я. – И насколько мне известно, вам тоже следовало бы там появиться.

Лазарев сначала тоскливо глянул в окно, за которым на город неторопливо опускались сумерки, потом, согнув локоть, перевёл задумчивый взгляд на серебристые наручные часы.

– Я в любом случае останусь на приговор, а вас, если хотите, могу отпустить на ваше мероприятие.

– Во-первых, мероприятие не «ваше», а «наше», раз уж вы с некоторых пор один из партнёров, – позволила себе не согласиться я. – А во-вторых, если уж я, как вы выразились, хожу в суд словно на интересное шоу, разве я могу пропустить его финал?

В ответ на мою поддёвку он улыбнулся, кажется, даже искренне:

– Значит, дождёмся вместе. Не думаю, что судья ещё долго будет в совещательной комнате. Обычно приговор успевают подготовить ещё до судебного заседания, а после прений остаётся лишь впечатать в него желаемое наказание.

– Тогда о чём он там совещается сам с собой?

Лазарев пожал плечами.

– Иногда судьи смотрят судебную практику, чтобы не допустить ошибок, иногда консультируются с коллегами по телефону, иногда просто наслаждаются ощущением собственной важности и значимости, ведь так много людей с нетерпением ждут в коридоре их решений.

Вот мне бы последнее даже в голову не пришло, зато Деспот, вероятно, судя по себе, вполне допускал подобный вариант развития событий. И всё же долго ждать нам действительно не пришлось. Или судья и сам хотел поскорее закончить свой рабочий день, или приговор в самом деле был уже готов и долгих совещаний не потребовалось.

Снова оказавшись в зале заседаний под яркими лампами дневного света все мы стоя слушали оглашаемый судьёй документ. Он учёл все доводы помощника прокурора и адвоката и посчитал, что для исправления Пака и восстановления нарушенной им социальной справедливости хватит и четырёх лет лишения свободы. Условно.

Но глядя на ухмыляющегося подсудимого, осознавшего, что по-настоящему лишать свободы его никто не собирается, я поняла, что нет, не хватит. Точно не хватит. И не заслужил он того шанса, что судья столь любезно решил ему предоставить.

Лазарев выглядел сдержанно и по выражению лица понять его отношение к услышанному было невозможно. У лифта он как ни в чём не бывало пожал руку улыбающемуся до ушей Сергею Паку, перемолвился парой слов с помощником прокурора и, наконец, снизошёл до того, чтобы обратить внимание на меня:

– И как вам шоу, Ева Сергеевна? Оправдало ожидания?

– Нет, – буркнула я, входя вслед за ним в кабину лифта. – Пак этого не заслужил.

– Правда? – вскинул брови Деспот. – И что же он тогда заслужил, по-вашему?

И я мысленно поставила себя на место беспристрастного судьи. Тяжело ему, наверное, дался такой моральный выбор, и, вероятно, всё это время он действительно совещался с собственной совестью.

– Не знаю, но что-то более суровое. Такое, чтобы ваш подзащитный действительно извлёк из произошедшего урок и, прежде чем решит нападать на беззащитных граждан, задумывался, стоит оно того или нет. Неужели судья поверил в его раскаяние?

Шагая по освещённой лишь фарами редких машин парковке к чёрному седану бюро, я заметила Пака в компании нескольких парней у блестящего белого спорткара. Друзья хлопали его по плечам, поздравляли с «непосадочным» приговором, шутили, смеялись и громко разговаривали друг с другом. Ну правда ведь, разве раскаяние и муки совести выглядят так?

– Не поверил, конечно, – отозвался Лазарев, не оборачиваясь и не глядя на весёлую компанию. – Но на самом деле у него просто выбора не было. При наличии имеющихся исходных данных он не мог вынести иного решения. Большое количество смягчающих обстоятельств и отсутствие судимости образно связали ему руки.

– Но они же все за уши притянуты! – возмутилась я, продолжив спор, когда мы оказались в салоне машины. – Да, Пак не судим, но разве явка с повинной после того, как его на месте преступления схватили очевидцы, хоть чего-то стоит? А положительная характеристика с работы, куда он устроился месяц назад? А дочь свою неужели он воспитывает? А все эти показные участия в благотворительных мероприятиях?

Почему-то больше всего из вышеперечисленного меня раздражало упоминание дочери. Ну не похож Пак на благородного и образцового отца. Хотя разве могла я знать, каким он должен быть, не имея никакого?

– Семён, езжайте по объездной дороге: нам нужно в ресторан «Империя», – обратился Лазарев к водителю после того, как снова взглянул на часы и оценил масштабы нашего с ним опоздания на корпоратив. – Согласен, всё это ничего не стоит. И он не только дочь свою не воспитывает, но и алименты платит через раз. И искренним раскаянием там не пахнет. Тем не менее всё это – те самые формальности, которые закон обязывает учитывать при назначении наказания. Вот они и сыграли свою роль.

Я фыркнула недовольно и отвернулась к окну, не желая соглашаться с произошедшим.

– Но у вас-то руки связаны не были.

Сиди я напротив, не осмелилась бы произнести ничего подобного, но в полумраке салона у меня появилась отличная возможность не смотреть Деспоту в глаза.

– Вы решили обвинить меня? – самодовольно хмыкнул он так, словно и не собирался принимать мои обвинения всерьёз и наша беседа его забавляла. – То есть, по-вашему, я должен был, пользуясь собственным положением, умышленно выполнить свои обязанности недостаточно добросовестно или даже, вопреки всему, что подразумевает мой статус, сделать так, чтобы подзащитный в угоду вашим представлениям о мироустройстве получил по заслугам?

– Не знаю. – Я скрестила руки на груди, поняв, что в умении загнать в угол мне с Деспотом не тягаться. Но и капитулировать так просто была не готова. – Разве нельзя было соблюсти баланс: и защитить интересы клиента, и добиться справедливого наказания?

Лазарев проигнорировал мои последние слова, ну да, с него станется.

Я продолжала задумчиво глядеть в окно. Объездная трасса, по которой, шурша шинами, нёсся седан бюро, позволяла преодолеть за короткий срок половину города. Изредка мелькали по обеим сторонам коттеджи за высокими заборами, разбавленные десятками метров лесополосы. Фонари стали редкими, но дальний свет фар позволял водителю отлично видеть дорогу.

Вскоре белый спорткар Пака обогнал нас по встречной полосе и умчался вдаль. Вероятно, наш подзащитный торопился отпраздновать мягкий приговор.

И когда я уже успела забыть свою последнюю фразу, Лазарев задумчиво произнёс:

– Справедливость – слишком относительное понятие, слишком субъективное, Ева Сергеевна. И если уж на то пошло, в её поисках никто и никогда не приходит к адвокатам. К нам приходят за помощью. И получают её вне зависимости от обстоятельств и собственной вины. Для того чтобы восстанавливать справедливость, есть Бог или на худой конец судья. А я, если вы заметили, не тот и не другой.

Наверное, Деспот был прав, но почему-то согласиться с ним так просто не получалось.

– И всё же. Тяжело, наверное, осознавать, что могли изменить мир к лучшему, но предпочли малодушно этого не делать?

Я не видела лица собеседника в темноте салона, пожалуй, к лучшему. Обвинения в малодушии мало кому понравятся, и самовлюблённый Деспот вряд ли станет исключением. А по его сухому и холодному тону я не сумела понять, затронули мои слова что-то в его душе или нет:

– Отнюдь. Я осознаю лишь то, что просто делаю свою работу. И делаю её хорошо.

На это я не нашлась что ответить, и какое-то время мы ехали молча, вслушиваясь в монотонные мелодии авторадио, пока наш седан вдруг резко не затормозил.

Поскольку до ресторана мы ещё не доехали и даже не выехали за пределы объездной дороги, я выглянула в окно, пытаясь понять причину неожиданной и незапланированной остановки. С заднего пассажирского сиденья не было видно ничего примечательного, поэтому я подвинулась к подлокотнику, разделяющему нас с Лазаревым, и постаралась посмотреть через лобовое стекло.

Деспот, видимо, руководствуясь теми же соображениями, интуитивно повторил мой жест, и наши пальцы внезапно соприкоснулись на подлокотнике, а сами мы чуть было не ударились головами. От этого мимолётного прикосновения под кожей вспыхнули колкие искорки, как от удара током.

– Ой! – Я тут же смущённо одёрнула руку, будто обжёгшись, но, продолжая смотреть на дорогу через лобовое стекло, увидела перед нашей машиной развёрнутую поперёк серую легковушку с мигающими в темноте аварийными огнями; рассмотреть марку или модель в темноте не получилось.

Зато я отлично разглядела смятый бампер и левое переднее крыло, а ещё подушки безопасности, белеющие в затуманенном пылью салоне, словно два воздушных шара.