По ту сторону экрана

8. Сомнение

Проснулась я от трелей телефонного звонка, неожиданно раздавшегося в начале одиннадцатого. И это было к лучшему, поскольку ночью я уснула, забыв поставить будильник. А увидев имя звонившего удивилась и даже обрадовалась.

— Станислав Викторович, доброе утро! — поприветствовала я своего начальника, по которому успела соскучиться за время его затянувшегося больничного.

Денис, едва появившись в S категорически запретил кому бы то ни было из сотрудников беспокоить отца по пустякам, объяснив подобное тем, что доктор попросил его воздержаться от лишней нервотрепки. И я послушно исполняла запрет, однако, раз уж Лазарев-старший решил позвонить мне сам, была очень рада его слышать.

— Здравствуй, Ева Сергеевна, — произнёс он, привычно обращаясь ко мне по имени-отчеству, но на «ты», и по голосу я поняла, что он тоже рад поговорить со мной. — Не отвлекаю от работы?

— Не отвлекаете, — поднялась с дивана, на котором спала и, потянувшись, принялась собираться. — Честно говоря, я еще не на работе. Вчера поздно вернулась и Денис Станиславович разрешил отоспаться до того, как моя помощь понадобится ему на допросах.

Знала, что он точно не отреагирует на подобное признание негативно и Станислав Викторовича ожидаемо похвалил:

— Это хорошо. Отдыхать тоже нужно успевать. Как дела в бюро?

Я в ответ, наливая себе кофе и наскоро готовя завтрак свободной от телефона рукой, рассказала о том, что вернулся из командировки Сушков, сотрудники бюро завершили в этом месяце три долгоиграющих дела, суды по которым тянулись еще с прошлого года, я переехала в другой кабинет, а мои производства по гражданским делам Денис отдал Зеленой, оставив меня лишь вести их по его уголовным, но и это отнимало немало времени.

— Не сильно он там лютует? — спросил Станислав Викторович о собственном сыне.

Этот вопрос на мгновение заставил меня задуматься. Несколько дней назад я ответила бы по-другому, возможно даже рассказала бы о том, что Дениса успели прозвать Деспотом. Но узнав его ближе, успела поменять свое мнение и серьезно произнесла:

— Не больше, чем это необходимо для того, чтобы мы не расслаблялись. Если бы вы только видели его в работе, вы бы, наверное, так им гордились. Он очень талантливый адвокат и хороший начальник. Почти как вы.

Станислав Викторович ответил не сразу, словно услышанное заставило его задуматься, но потом все же негромко, со вздохом, произнес:

— Предпочту тебе верить. Кроме того, я и так им горжусь, просто он предпочитает не знать об этом. Я рад что он не один в бюро. И что рядом с ним именно ты, Ева Сергеевна.

Я к этому времени принялась завтракать крайне непривлекательной на вид, но пригодной в пищу яичницей, запивая ее кофе, который успела пересластить, увлекшись телефонным разговором.

— Куда я денусь, когда это входит в мои должностные обязанности, — пошутила я, хотя понимала, что, если бы и не входило, пожалуй, хотела бы быть именно рядом с ним. — Не переживайте, он точно не позволит бюро развалиться до вашего возвращения.

— О, в этом я совершенно уверен, — хрипловато усмехнулся в ответ мой собеседник. — С таким заместителем я могу позволить себе отдыхать столько, сколько захочу.

— И все же, возвращаетесь, мы все успели по вам соскучиться, попросила я, принявшись одеваться, придерживая телефонную трубку у уха. — Подписывайте медицинские документы счастливой ручкой, чтобы выздороветь быстрее.

— Так и сделаю, — с улыбкой в голосе ответил Лазарев-старший. — Что же, мне пора прощаться с тобой, скоро начнутся процедуры. Но ты не забывай о моих словах, и поддержи Дениса, если ему это потребуется, ладно?

— Поддержу, конечно, можете не сомневаться, Станислав Викторович.

И на этом звонок оборвался, но, мне казалось, что начальник успел услышать мое обещание.

Машина уже ждала меня на улице, когда я вышла из подъезда. Оказавшись внутри, я поприветствовала Дениса и Семена, привычно управлявшего черным седаном.

Мои мысли занимал утренний разговор со старшим Лазаревым. Не было сомнений в том, что он любил сына и беспокоился о нем, и если кто-то и противился их общению, так это, наверное, сам Денис, который так и не сумел пережить и простить свои подростковые обиды.

А еще недоумевала, как в моей голове уживались мысли о том, что было бы неплохо, если бы в бюро вернулся Станислав Викторович, с которым работа была спокойной и размеренной, и чтобы Денис никуда не уходил. Разве такое вообще возможно? Может они все же могли бы как-нибудь помириться? Почему-то мне очень этого хотелось, несмотря на то что я понимала, что не имею никакого права вмешиваться в их отношения.

Лазарев-младший сегодня тоже был непривычно немногословен. Вместо разговоров он предпочел задумчиво смотреть в окно, и я тоже не стала заводить беседу первой.

Здание следственного комитета располагалось прямо напротив городской прокуратуры. Они смотрели друг на друга словно кирпичные братья-близнецы.

Комитет, следователи которого работали с более сложными и опасными делами, выгодно отличался от полиции свежим ремонтом, пластиковыми окнами, большой парковкой и просторными кабинетами с новой мебелью. Большинство его сотрудников были мужчинами, в то время как в полицейском следствии, наоборот, сразу бросалось в глаза преобладающее количество женщин.

Пока допрашивали вчерашнего организатора игорной деятельности, Лазарев попросил меня отфотографировать материалы другого своего дела, с которым знакомился после окончания по нему следствия. Для этого мне даже выделили отдельный стол, где я неторопливо фотографировала каждый лист, постепенно изучая детали пьяной драки, один из участников которой погиб.

Допросы свидетелей, проверка показаний на месте, очная ставка, экспертиза…

Я так увлеклась изучением документов, что почти не вслушивалась в монотонные голоса следователя, Лазарева и его подзащитного, пока за моей спиной не открылась дверь и влетевшая в кабинет неопрятная женщина в расстегнутом засаленном пальто неожиданно не накинулась на Дениса:

— О! И ты здесь, гад прилизанный! — патетично воскликнула она, невежливо тыча в адвоката пальцем. — Из-за тебя этот урод уйдет от ответственности! И где только денег на тебя наскреб!? Все вы как проститутки — где больше денег дадут, там и лижете!

Лазарев, который, на моей памяти никогда не лез за словом в карман, молчал, позволяя крикливой оппонентке выговориться. Он оставался равнодушен даже когда она стала крыть адвоката трехэтажным матом и проклинать его и всю его семью до пятого колена и женщина, наверное, не остановилась бы, если бы следователь не забрал у нее какие-то принесенные документы и не вытолкал за дверь.

Она продолжила шуметь уже в коридоре, выкрикивая что-то вроде «как вы все, сволочи, спите спокойно по ночам», а в кабинете, как ни в чем ни бывало продолжился допрос.

Лазарев вел себя спокойно, ни один мускул не дрогнул на его лице, словно не стали мы все только что свидетелями этого цирка одной актрисы. А я долго не могла собраться с мыслями и понять, что вообще произошло. Однако, спросить напрямую смогла лишь тогда, когда Семен вез нас обратно в бюро.

— Не хотите пообедать, Ева Сергеевна? — спросил Денис вместо ответа.

Я кивнула, потому что и правда успела проголодаться, и вскоре мы оказались за столиком ресторана на верхнем этаже соседней с нашим бюро, высотки.

Все вокруг казалось верхом эстетики и совершенства: облицованные деревом стены, тяжелые ткани портьер на панорамных окнах, накрахмаленные скатерти на круглых столах и сверкающая чистотой фарфоровая посуда. Это, пожалуй, напоминало бы свидание, если бы не разговоры, которые мы вели:

— Кем была эта женщина? — спросила я когда нам принесли заказанные салаты.

— Жена погибшего потерпевшего в том уголовном деле, которое вы фотографировали сегодня, — флегматично отозвался Лазарев. — Даже странно, что вы не догадались.

Не то, чтобы не догадывалась, просто уголовных дел в его производстве достаточно много, потерпевших по ним — тоже. И зачем вообще следователь, зная ее настрой, позволил ей встретиться с адвокатом при таких обстоятельствах?

— И вам не хотелось ничего сказать ей в ответ? Оправдаться как-то? Это выглядело как… — запнулась я, подбирая подходящее слово.

— Трусость? Унижение? — любезно предложил он варианты, а я, доев и позволив официанту забрать пустую тарелку, пожала плечами. Он усмехнулся: — Так выглядит достоинство, Ева Сергеевна.

— И вам совсем не хотелось ответить ей что-нибудь столь же оскорбительное? Эмоции все-таки никто не отменял.

— Ответив, я лишь затянул бы этот конфликт до бесконечности. Я ведь не первый год работаю и успел испробовать разные варианты. Можно сыпать ответными оскорблениями, можно оправдываться и объяснять, что просто делаешь свою работу, но игнорировать — лучшее решение из возможных. Ругаться и драться нужно с равными, а с такими, как она это лишено смысла.

Нам принесли горячее, и я позволила себе насладиться истекающим соком говяжьим стейком, какой точно не сумела бы приготовить сама. Да что там сама, такой бы, наверное, даже Аллочка не приготовила.

— И все же, наслушавшись такого, наверное, и правда непросто уснуть по ночам? — полюбопытствовала я, вспомнив о том, до которого часу он обычно переписывается с Яной, которая на самом деле — я.

— После нескольких лет работы приобретаешь определенную толстокожесть и перестаешь воспринимать все эти заявления близко к сердцу. Адвокатом вообще редко бывает кто-то доволен, и людская злоба со временем воспринимается как неотъемлемая часть профессии.

— А как же подзащитные?

— Они — в первую очередь, — пожал плечами Лазарев, разрезая свой стейк. — Получив обвинительный приговор, считают, что в этом виноват адвокат, а не их признательные показания, лица на видеозаписях и откровенные разговоры с подельниками по прослушиваемому телефону. Мягкий приговор им обычно тоже не нравится, ибо они считают, что адвокат недостаточно постарался и он мог бы быть оправдательным.

— А оправдательный? Я слышала, что в вашей практике и они не редкость.

— А при оправдательном подзащитные привыкли считать, что это в первую очередь их заслуга, потому что это означает, что они не виноваты. А адвокат срубил с них денег и ничего особенного не делал, — усмехнулся Денис.

Я тоже улыбнулась, потому что это звучало как анекдот, хотя после сегодняшнего представления я не сомневалась в правдивости этих утверждений. Лазарев говорил об этом отвлеченно, даже с некоторым цинизмом, словно ничего из сказанного его не касалось. Хотя, всего пару часов назад я была свидетелем того, что касалось, и еще как.

— Тогда не проще ли было бы выбрать работу поприятнее?

— Может и проще, но я не любитель искать легкие пути. Адвокатская профессия позволяет мне не нуждаться ни в чем, какой бы она ни была. Я не привык упускать очевидную выгоду. К тому же, иногда бывает интересно.

И я не могла с ним не согласиться, хотя окажись сама на его месте, вряд ли сумела бы проявить подобное «достоинство». А еще старалась абстрагироваться от мыслей о том, как приятно просто сидеть в компании Лазарева, разговаривать с ним, пусть даже о работе и смотреть, как он улыбается.

Выпив по чашке кофе мы еще немного поговорили, но вскоре пришло время возвращаться в бюро, неприветливо встретившее подозрительным взглядом Кристины и Сушковым, переминающемуся с ноги на ногу у кабинета Дениса.

И, судя по хмурому выражению лица второго партнера, я поняла, что он опять собрался ругаться с Лазаревым.

Они действительно шумно выясняли отношения около часа, но я не стремилась прислушиваться с спору. Было очевидно, что в отличие от женщины, устроившей сегодня театр в следственном комитете, Сушкова Денис считает равным противником и не собирается уступать ему ни в чем.

Пока я скидывала в компьютер отфотографированные материалы уголовного дела, они продолжали скандалить, но, увлеченная процессом, я неосознанно вычленила лишь четыре наиболее часто встречающихся слова.

Договор. Партнер. Деньги. Ответственность.

Мне это ни о чем не говорило, поскольку каждое из этих слов ежедневно сотни раз встречалось в обиходе любого сотрудника бюро. А когда разъяренный Сушков вылетел из кабинета Лазарева, я старательно сделала вид, что ничего не слышала и постаралась слиться с интерьером.

Тем не менее, последнее у меня получилось плохо.

— Ясенева! — обратился ко мне Михаил и в его тоне не было привычной вежливости.

— Слушаю вас, Михаил Александрович, — я продолжала изображать иллюзию бурной деятельности, надеясь на то, что у него хватит такта меня не отвлекать, все-таки негласно я являлась не его помощником, а помощником Лазарева. Сначала одного, а потом другого. Этот план тоже оказался провальным, ибо выдающимся тактом Сушков никогда не славился.

— Я смотрю, вы технично переложили дела бюро на хрупкие плечи госпожи Зеленой, а сами предпочитаете заниматься непонятно чем и шляетесь непонятно где в рабочее время.

Такая наглость заставила меня замереть.

— Переложив адвокатские производства по гражданским делам на плечи Кристины, я исполняю прямые указания своего руководителя, — сухо ответила я, сдержавшись, чтобы не начать дерзить.

— Быстро же вы переметнулись от одного руководителя к другому! — язвительно усмехнувшись ответил он, скрестив на груди руки. Его глаза гневно сверкали, а ноздри раздувались как крылья параплана.

Михаил никогда мне особо не нравился своей вспыльчивостью, непонятными капризами и резкими выражениями. Раньше Станислав Викторович умело сглаживал острые углы и не давал в обиду ни меня, ни Зеленую, но его сын, казалось, не собирался продолжать эту славную традицию.

— От меня мало что зависит. Вы сами расторгли партнерский договор и заключили новый, сменив одного партнера на другого. Я всего лишь подстраиваюсь под обстоятельства.

— Очень уж умело вы подстраиваетесь, Ясенева! — выплюнул он ядовито.

Я уже успела подумать, что сейчас он картинно уйдет, оставив меня думать над своим поведением, но ошиблась.

Выйдя из моего кабинета, меньше, чем через минуту Сушков вернулся обратно с внушительной стопкой адвокатских производств в картонных папках, которую он демонстративно и шумно вывалил на мой стол, прошипев:

— Вот это — ваша работа. Остальным занимайтесь в свободное от нее время. Не под того вы подстраиваетесь, Ясенева. Думаете, младший Лазарев ваш друг? Что его заботит ваше благополучие или благополучие бюро? Вы сильно ошибаетесь. И убедитесь в моей правоте, когда он покинет S

А вот после этого он, наконец, ушел, оставив меня одну с ощущением собственной незащищенности, ничтожности и вопиющей несправедливости произошедшего.

С трудом придя в себя, сдержав участившееся дыхание и готовые хлынуть предательские слезы, сложила адвокатские производства друг на друга и пересчитала. Пятьдесят пять. Больше, чем я сама передала Кристине. И что мне теперь со всем этим делать? Слышал ли Денис о том, что только что сказал мне Сушков? Но даже если и так, он решил не вмешиваться.

В голове роились вопросы. Часть из них назревала уже давно, но до нынешнего момента я отмахивалась от них, словно от назойливых мошек, а теперь они навалились разом, давя своим весом и необходимостью получения ответов.

Не Зеленая ли подбила Сушкова на то, чтобы спихнуть на меня свою работу. Что Михаил никак не может поделить с Лазаревым? И зачем вообще подписал новый партнерский договор, если на дух его не переваривает? А зачем сам Денис влез во все это? Неужто ни с того ни с сего решил помочь отцу, с которым так долго не желал общаться? И даже если так, совпадают ли его цели с отцовскими?

«Я не привык упускать очевидную выгоду» — сказал он за обедом.

Так что за выгоду он видит для себя в отцовском бюро?

Все эти вопросы без ответов интуитивно привели меня к мысли о том, что Лазарев, очевидно, ведет какую-то собственную игру. Словно все его действия с самого начала были каким-то заранее продуманным планом, направленным на достижение какой-то цели. Вопрос в том, какой именно? И какая роль в его игре отведена мне?