По велению сердца

Глава вторая

Кэрри следовало бы предвидеть, что путешествие, о котором она так долго мечтала, окажется далеко не таким приятным и комфортабельным. Экономя каждый пенни, Артур отказался от услуг бельгийских и немецких железных дорог и выбрал более дешевые французские, не рассчитанные на большую скорость. Мысль о дополнительных расходах на билет в спальном вагоне вызвала у него глухое раздражение, но все же он не решился заставить Кэрри сидеть всю ночь. Он заказал ей место во втором классе до Швейцарии, затем в Милан и Парму, где она должна была пересесть на поезд, следующий до Багни-ди-Лукка по горной местности. Этот маршрут, довольно популярный летом, когда англичане отправляются в Баши на воды, оказался скучным и малоприятным в марте.

Когда они добирались до Кале, сильно штормило, и Кэрри с трудом справлялась с приступом тошноты. Пароход опоздал в пункт назначения, и когда они были готовы к посадке на поезд, холодный день уже сменился промозглым вечером. Все еще испытывая отвратительную тошноту, она забилась в дальний угол купе, смирившись с бесконечной надоедливой болтовней своих спутников, четой Пилингтонов.

Они расположились напротив нее, пока Артур хлопотал насчет багажа, провожая ее на вокзале Виктория в Лондоне. Втроем они оказались единственными пассажирами в вагоне. Кэрри старалась избегать взгляда любопытных, маленьких глаз соседки и в течение первых двадцати минут путешествия это ей удавалось. У нее замерло сердце, когда их взгляды встретились, и ей пришлось ответить легкой улыбкой на лучезарную улыбку своей спутницы. Пухлая, средних лет дама доверительно наклонилась к ней.

— Я вижу, вы путешествуете одна, моя милочка. Какая вы смелая.

Улыбка Кэрри стала вымученной.

— Это не совсем так.

— Куда вы едете? В Кале? У вас там родственники?

Кэрри покачала головой.

— Мне пришлось поехать в Италию… — она поколебалась —…по семейным обстоятельствам.

— В Италию! Клэренс, ты слышал? Эта девочка едет в Италию одна! — Дама поудобнее устроилась на своем месте. — Ну, моя дорогая, мы сможем составить вам компанию, по крайней мере, до Швейцарии. Видите ли, мы едем в Люцерн навестить своих друзей — очень дорогих нам людей — Торнкрофтов, то есть, доктора Питера Торнкрофта. Он и Клэренс работали вместе до самой пенсии, не так ли Клэренс? Собственно говоря, моя душечка, мы уже говорили с Клэренсом о том, насколько ваш муж — ведь это был ваш муж, правда? — насколько он похож на доктора Торнкрофта. Удивительно. Просто удивительно. Что ты скажешь, Клэренс? Разве я не права…

Кэрри поймала себя на мысли о том, что голос ее соседки напоминает стук ножей и вилок в мойке — такой же громкий и резкий.

— И вы едете в Италию! Одна-одинешенька! Ну, моя милочка, я должна сказать, вы вызываете у меня восхищение. Что касается меня, я никогда не сделала и шага без Клэренса. Правда, Клэренс?

Ее звали Милли. У них было трое детей — два сына и дочь. У всех детей были счастливые семьи, и все они подарили своим родителям внуков. Кэрри вынужденно восхищалась бесконечной чередой фотографий, которые показывала ей Милли во время пути до штормового Ла-Манша. Они жили в Мейдстоуне. В доме были четыре спальни, три комнаты для гостей и современная кухня, а еще две кошки и спаниель, который, судя по их рассказам, обладал скверным характером. Миссис Пилингтон была ярой противницей эмансипации женщин, поддерживала партию тори и любила поговорить о местном бридж-клубе.

Кэрри улыбалась, кивала головой, а сама приходила в отчаяние от перспективы провести всю дорогу до самой Швейцарии в компании столь разговорчивой дамы. Облегчение наступило только во время пересечения пролива Ла-Манш. Милли Пилингтон, как и все остальные, оказалась подверженной морской болезни. Однако, как только ее нога коснулась суши, она вновь обрела дар речи.

— Честно говоря, дорогая — ох, уж эти французы! Стоит только оказаться здесь, как нас ожидает contretemps[2]. — Она широко улыбнулась, довольная своим остроумием. — Не так ли, Клэренс?

Клэренс, как показалось Кэрри, был довольно приятным человеком и интересным собеседником. И если бы у них с Кэрри была возможность не только обмениваться время от времени парой слов, то общение с ним скрасило бы путешествие. Но Милли не умолкала ни на минуту. Она жаловалась на поезда, на жесткие спальные полки. Она жаловалась — долго и шумно — на удобства в туалете. Не обошла вниманием и пищу в вагоне-ресторане, которая Кэрри показалась вполне сносной. Когда в сумерках за окнами поезда замелькали французские деревеньки и Кэрри попыталась сосредоточиться, очарованная обширными сельскими пейзажами, а также открывшимся удивительным и увлекательным зрелищем старинного замка с покатыми крышами среди деревьев в рощице, Милли все тараторила и тараторила. Она была последней, кто устроился на ночь на узкой спальной полке, и первой, кто проснулся утром. Не умолкала ока и за завтраком.

Наконец за окном появились покрытые снегом горы Швейцарии, и Кэрри вздохнула с облегчением.

— Какая жалость, моя девочка, — сказала Милли Пилингтон. — Нам придется расстаться. Вы уверены, что не сможете прервать свое путешествие на несколько дней и присоединиться к нам? Торнкрофты очень гостеприимные люди и у них просторный дом. Я уверена, у них найдется место и для вас.

— Нет. Благодарю вас, но нет. Я не могу.

Кэрри очень устала. Спать им пришлось в одежде, и утром она чувствовала себя помятой, взъерошенной и неопрятной. Ночь она провела в тяжелом полузабытьи, постоянно вслушиваясь в монотонный перестук колес. Спальная полка была узкой и неудобной, а маленькое купе — слишком душным. На прощание она помахала Пилингтонам с большим облегчением, казня себя за неблагодарность.

Она была счастлива, что видит волшебные горы, хотя день был пасмурным, и солнечный свет с трудом пробивался сквозь облака. Освободившись наконец от назойливого внимания Милли Пилингтон, она позволила себе сделать маленькую уступку своему воображению — помечтать о том, как завершится ее путешествие. В мечтах дом ожидал ее, укрывшись за густыми ветвями каштановых деревьев на склоне горы, возвышавшейся над Багни-ди-Лукка. Она нащупала рукой ключ, который лежал в конверте в ее сумочке. Итальянский адвокат, некий сеньор Беллини, переслал его мистеру Бэгшоу. Обыкновенный железный ключ, окрашенный черной краской, и довольно потертый. Она чувствовала его под своей рукой, и ощущение это было приятным. Когда поезд выполз из тоннеля Сен-Готард под проливной дождь, оказавшись на территории Швейцарии, у нее от волнения забилось сердце — скоро она увидит небо Италии. Через пару часов они минуют цепочку озер по пути в Милан. По мере того, как они продвигались на юг, она надеялась на улучшение погоды, хотя бы на незначительное.

Но погода не улучшалась. По правде говоря, стала даже хуже. Кэрри почти не увидела озер, оставшихся где-то за пеленой проливного дождя. Деревеньки будто съежились в безысходности под порывами ветра и бесконечным ливнем. Повозки, запряженные быками или ослами, с трудом тащились по размытым колеям дорог, их погонщики мужественно сносили непогоду, закутавшись в дерюгу в тщетной попытке остаться сухими.

Уставшая, с ноющей головной болью, Кэрри дремала, ежеминутно просыпаясь.

Ранним утром, выпустив пары, поезд шумно ворвался на станцию индустриального Милана, широко раскинувшегося вокруг, чтобы ненадолго прервать свой путь и через десять минут вновь его продолжить. Теперь уже в Парму и Болонью. Станция кишела людьми, слышался охрипший женский голос из вокзального репродуктора. Сквозь закрытое окно Кэрри едва могла расслышать объявления. Впрочем, она все равно не поняла бы их. Прошло десять минут, потом еще десять. Через полчаса поезд по-прежнему не трогался. Напротив нее место занял со вкусом одетый англичанин средних лет, который в нескольких фразах сообщил ей, что едет по делам в Болонью. Его также тревожило затянувшееся ожидание. Он нахмурился и, наклонившись, стал всматриваться в окно.

— Вы думаете, что-нибудь произошло? — нерешительно спросила Кэрри.

— Ничего удивительного, ведь это же Италия. И это поезд. Я был бы чрезвычайно удивлен, если бы ничего не произошло. Собственно говоря, поразительно уже то, что мы сумели благополучно добраться до этого города. Пожалуй, пойду узнаю, в чем дело.

Она ждала его, слегка начиная нервничать. Дождевая вода стекала с навеса над вокзалом, собираясь в грязные лужи ни платформе, по которой суетливо сновали люди, не скрывая своего плохого настроения.

Через несколько минут ее спутник вернулся, полный негодования и раздражения.

— Боюсь, нам придется пересесть на другой поезд.

— Но у меня билет до Пармы. Мне сказали, что после Люцерны…

— Миссис Стоу, как я уже сказал вам, это Италия. То, что вам говорят в тихой и уютной билетной кассе в Лондоне и то, что происходит здесь, разнятся как небо и земля. Не беспокойтесь, если есть хоть один поезд, мы найдем его. Пойдемте, наш багаж уже разгружают и лучше быть на месте, когда его выгрузят.

—. Если? — едва слышно переспросила Кэрри. — Если есть поезд?

Он улыбнулся ей ободряюще.

— Не волнуйтесь, — повторил он. — Я уверен, что поезд есть. Где-нибудь.

Следующие два часа были для Кэрри не менее ужасны, чем то время, которое Кэрри приходилось переживать дома по вторникам, четвергам и субботам. На вокзале царил полнейший хаос. Люди, нагруженные вещами, метались туда-сюда, с одной холодной, продуваемой всеми ветрами платформы на другую. И если бы не то счастливое обстоятельство, что ее новый друг — уже после первого часа их злоключений она не могла думать о нем иначе — вполне сносно говорил по-итальянски, она не имела бы ни малейшего представления о том, что происходит на этой станции и почему. Никто не извинялся перед пассажирами и не объяснял причину задержки поезда. Удивленно приподнятые плечи, выразительный жест руки — это все, чего можно было добиться.

— Не волнуйтесь, — ее спутник, который представился ей как мистер Роберт Гаури, успокаивал ее по крайней мере уже в шестой раз за очередной чашкой густого темного кофе, который они покупали у разносчика, уныло толкавшего перед собой тележку по длинной платформе. — Мы обязательно доставим вас в Парму. Раньше или позже. — Он сухо улыбнулся. — Может быть, даже сегодня.

Ей не хотелось говорить ему о том, что сейчас ее больше беспокоит мысль о том, что она будет делать, одинокая и беспомощная, после того, как доберется до Пармы. В Лондоне ей казалось, что будет легко и просто пересесть с одного поезда на другой, который довезет ее до нужной станции. На самом деле все неожиданно осложнилось. В комнате ожидания для дам, в зеркале, засиженном мухами и покрытом влажными пятнами, она увидела собственное отражение, которое привело ее в отчаяние. В свою очередь отражение уставилось на нее — бледное, растрепанное и изможденное. Ужасно болели глаза; она чувствовала себя так, будто не спала неделю. Ей казалось невероятным, что прошло всего двадцать четыре часа с тех пор, как она рассталась с Артуром на платформе вокзала «Виктория». Там было так благополучно, так надежно. Она машинально попыталась спрятать под полями шляпы пряди волос, выбившиеся из прически и упавшие на лицо, но вскоре отказалась от этой бесполезной затеи. Кэрри глубоко вздохнула. По крайней мере, теперь она в Италии и поворачивать назад поздно. Она решительно вздернула маленький подбородок и с напускной храбростью, которой в себе совсем не ощущала, решила махнуть рукой на свой внешний вид и вернуться к мистеру Гаури, ожидающему ее в толпе на платформе.

— Нам повезло, — оживленно сказал он. — Кажется, я нашел нужный нам поезд. Надо только подождать каких-нибудь десять минут. Ну, миссис Стоу, если все будет хорошо, скоро мы опять будем в пути.

Спустя полчаса так оно и произошло. Медленно, извиваясь змеей, останавливаясь на каждом полустанке, поезд полз по ровной, скучной долине реки По, залитой весенними дождями. Время от времени сквозь дождевую завесу с южной стороны Кэрри удавалось мельком увидеть Апеннины, горную цепь, возвышающуюся между этой обширной и плоской, как блин, плодородной равниной и местом, которое было целью ее путешествия. Горы нечетко вырисовывались в движущемся тумане, то исчезая, то появляясь вновь, заманчивые и одновременно грозные. Убаюканная монотонным перестукиванием колес, Кэрри задремала.

— Миссис Стоу? — Мистер Гаури наклонился вперед и похлопал ее по руке. Она вздрогнула, проснувшись. — Парма, — тихо пояснил он. — Мы почти приехали.

— А! — Видимо, на ее лице было написано смятение.

— Все в порядке. — В его словах она ощутила расположение к ней, симпатию и понимание ситуации, в которой оказалась молодая женщина. — Если мне придется ждать этот проклятый поезд, то я смогу проводить вас.

На него можно было положиться, как и на его слова. Он вооружил ее расписаниями, номерами платформ и списком необходимых разговорных фраз. Он заручился помощью носильщика, невысокого роста, крепкого и жизнерадостного, обладавшего необходимым запасом английских слов, проверил ее багаж и купил ей билет.

— В Ла-Специя вы пересядете на поезд до Багни-ди-Лукка. Боюсь, вы доберетесь туда только поздним вечером. Теперь вы справитесь?

— Да. Спасибо. Я вам так благодарна.

Он улыбнулся, приподняв свою шляпу.

— Не стоит благодарности, миссис Стоу. Меня это нисколько не затруднило. Желаю вам удачи.

Она смотрела вслед его удаляющейся фигуре, как изгнанник смотрит на удаляющиеся родные берега.

— Сеньора? — Носильщик широко улыбнулся ей и взял ее чемоданы. — Ваш поезд здесь.

— Спасибо. Я иду.

Горы, также как и озера, были скрыты пеленой дождя. С неожиданным самообладанием, которое появилось у нее наверное от отчаяния, она ловко перебралась в Ла-Специи с одной платформы на другую вместе со своими чемоданами. И здесь удача улыбнулась ей. На сей раз поезд действительно отправился через десять минут. Он тащился очень медленно по долине, петляя между гор, останавливаясь на каждой станции, у крошечных деревень, на перекрестках дорог, у какого-то маленького городка, поднимавшегося как плющ по склону горы. Совсем рядом вдоль дороги по каменистому руслу бежала река, мутная и бурлящая, вздувшаяся от долгих дождей. Чувствуя себя совершенно измученной, Кэрри дремала, время от времени просыпаясь, в страхе проспать свою станцию.

Наконец они прибыли в Багни-ди-Лукка. Это была небольшая станция, хорошо освещенная и, несмотря на мерзкую погоду, довольно опрятная. Конец ее долгого путешествия.

Она постояла возле своих потертых, видавших виды чемоданов, обдуваемая со всех сторон ветром, а поезд тем временем, свистя и шипя, исчезал в пелене дождя.

— Сеньора?

Она обернулась. Высокий худощавый человек, одетый в потрепанную униформу, поприветствовал ее, взмахнув мокрой от дождя шляпой.

— Вы хотите добраться до отеля, — сказал он скорее утвердительно, чем вопросительно. — Уже поздно, но я помогу вам. Я провожу вас к своему брату, а он сможет вас отвезти.

— Нет, — ответила она. — Нет, мне не нужен отель.

Он удивленно поднял брови.

— Но не проводит ли ваш брат меня до дома?..

— Он проводит вас куда угодно, сеньора. Куда угодно. — Он протянул руки к ее чемоданам и улыбнулся обезоруживающей улыбкой. — За небольшую плату, конечно.

— Да, разумеется.

Он легко, будто они ничего не весили, поднял ее чемоданы.

— Куда вы направляетесь? Вы остановитесь у миссис Джонстон-Смит? Многие молодые леди из Англии останавливаются у миссис Джонстон-Смит. Или, может быть, у сеньоры Уэйн? У нее тоже много постояльцев.

Он шел широким размашистым шагом вдоль платформы, она едва поспевала за ним. Кэрри давно уже оставила попытку придержать шляпку на голове и сунула ее в сумку. Ветер подхватил ее волосы, закрывая ими лицо.

— Нет, нет. Я хочу добраться до виллы Кастелли. Это недалеко от Сан-Марко. Вы знаете это место?

Они вошли в небольшой, ярко освещенный зал с билетными кассами. Он остановился, удивленно глядя на нее.

— Вы хотите подняться в горы? Сегодня?

— Да.

Он покачал головой.

— Это невозможно, сеньора. Погода просто ужасная.

— Я вижу.

— А горные дороги очень опасны во время дождя. Отправляйтесь в отель. На одну ночь. А завтра спокойно доберетесь до дома. — Он выглядел вполне довольным собой, поскольку, как ему казалось, очень удачно разрешил ее проблему. — Я пойду, позову брата.

— Нет, пожалуйста, — она протянула руку, чтобы задержать его.

Путешествие оказалось намного тяжелее, чем она или, скорее, Артур рассчитывали, и провести пусть даже всего одну ночь в отеле было для нее просто немыслимо. Она твердо решила, что доберется до виллы чего бы это ей ни стоило и именно сегодня. Прежде чем сесть на поезд в Ла-Специи, она даже купила хлеб, сыр, холодное мясо и фрукты.

— Мне действительно надо добраться до дома сегодня.

— Сеньора, я знаю хороший отель. Очень дешевый. — Он старался говорить доходчиво, пытаясь убедить эту странную сеньору в разумности своих доводов. — Поверьте мне. Сегодня не стоит подниматься в горы.

Но тут ее терпение лопнуло. Она устала, замерзла, и ее совершенно не пугала мысль о том, как она попадет в пустой дом ночью. И она вовсе не собирается стоять здесь и спорить с незнакомым человеком, как бы хорошо он к ней ни относился.

— Стоит или не стоит, — коротко отрезала она, — но я намерена это сделать именно сегодня. — И протянула руку за своим чемоданом.

Удерживая все ее чемоданы, каким-то невероятным образом ему удалось недоуменно пожать плачами.

— Очень хорошо, сеньора, если вы настаиваете. Пойдемте, поговорим с моим братом, но я уверен, он скажет абсолютно то же самое что и я.

Сильный ветер норовил сбить их с ног, когда они вышли с вокзала. Он гнал дождь по пустынной улице и стучал ставнями на окнах, деревянная скамейка на привокзальной площади оказалась перевернутой, пустая консервная банка громыхала по тротуару, будто ее пинал невидимый ребенок, в сточных канавах булькала и пузы— рилась вода. Кэрри промокла до нитки, сделав лишь несколько шагов. Она подняла воротник пальто, стянула с шеи шарф и повязала им растрепавшиеся волосы, борясь с ветром. Вскоре незнакомец остановился у какого-то дома и плечом толкнул дверь.

— Эй, Марио!

Кэрри последовала за ним и оказалась в небольшом баре, где за столом, покрытом клеенкой, сидели несколько человек и играли в карты.

— Эй, Марио, — снова сказал ее провожатый. — Una cliente.

На зов обернулся один из игроков — большой и сильный мужчина, небритый и темноволосый.

Спутник Кэрри быстро заговорил с ним по-итальянски, указывая на нее резким кивком головы. Остальные игроки молча разглядывали девушку. Она смахнула с лица растрепавшиеся волосы. Марио слушал, недовольно ворчал и несогласно качал головой.

Незнакомец поставил чемоданы, чтобы можно было жестикулировать руками, и этот своеобразный диалог продолжился дальше.

Марио бросил взгляд на Кэрри, пожал плечами и снова отрицательно покачал головой, ответив брату в резких выражениях.

Тот повернулся к Кэрри.

— Сеньора, он говорит, что погода слишком плохая. Не стоит подниматься в горы сегодня.

Кэрри охватило отчаяние. Непрошенные слезы выступили у нее на глазах. Она почувствовала, как рушатся ее надежды. Когда она мечтала о том, как приедет на виллу Кастелли, ничего подобного она и представить себе не могла. Все пережитое за последний день тяжким бременем навалилось на нее и готово было выплеснуться наружу. Оказаться здесь одной, в такую непогоду, почти без денег и надежного спутника — это было выше ее сил. Эта последняя неудача стала той каплей, которая переполнила чащу ее терпения. Неожиданно для себя Кэрри пришла в ярость. Сжав зубы, она произнесла:

— Пожалуйста, скажите ему, что я хорошо заплачу.

Он покачал головой.

— Марио не возьмется за это.

Заскрипел стул, и один из картежников поднялся из-за стола. Это был пожилой, плотного сложения мужчина с массивной челюстью и обветренным, морщинистым лицом.

— Я провожу ее, — сказал он без улыбки.

От облегчения у Кэрри чуть было не закружилась голова.

— Вы? О, спасибо. Я вам так благодарна!

Он протянул большую, грязную руку ладонью вверх.

Кэрри достаточно было одного мгновения, чтобы понять значение этого красноречивого жеста. Она торопливо открыла сумочку, вытащила из кошелька горсть монет и положила их на покрытую мозолями ладонь. Короткие толстые пальцы слегка согнулись, как бы поощряя ее, но рука оставалась протянутой. Кэрри снова открыла кошелек. Но тут заговорил Марио. Он вспыхнул, затараторил что-то по-итальянски, угрожающе размахивая руками, однако пожилой человек не обращал на нет никакого внимания. Он невозмутимо сунул деньги в карман и поднял ее чемоданы.

— Пойдемте, — сказал он Кэрри, проходя мимо.

В горах буря действительно разыгралась не на шутку. Ледяной ветер свирепствовал, пробирая до костей. Кэрри съежилась под накидкой из тонкой клеенки, которую дал ей неразговорчивый проводник, в то время как тощая, кожа да кости, лошадь с трудом взбиралась вверх по крутой, извилистой колее. Сквозь раскачивающиеся на ветру ветви деревьев в сырой мгле мерцали огни Багни-ди-Лукка, протянувшиеся вдоль разбушевавшейся реки, точно яркое ожерелье.

— Еще далеко? — Кэрри повернула мокрое лицо к проводнику, стараясь перекричать шум дождя. Почти совсем стемнело. Тускло светились фонари по обеим сторонам маленькой повозки.

Проводник в ответ только пожал плечами.

— А где находится дом? Eго можно увидеть отсюда?

Он покачал головой.

— Нет. Может быть, потом, через некоторое время.

Она смолкла, дрожа под мокрой, холодной накидкой, пахнущей лошадиным потом.

— Вон там, — спустя некоторое время окликнул ее проводник. — Вилла Кастелли. — Он поднял руку, указывая вверх.

Кэрри осмотрелась. Они находились на развилке дороги. Впереди виднелись тусклые, разбросанные гроздьями огни Сан-Марко. А справа, высоко над ними, на крутом склоне холма, выделялся темный силуэт дома. На мгновение ей показалось, что сквозь ветви деревьев, которые безжалостно трепал ветер, в окне мелькнул слабый огонек. Но когда она протерла глаза, залитые дождем, и посмотрела еще раз, то ничего не увидела. Должно быть, подумала она, это было отражение огней деревни.

Щелкнул кнут, и усталое животное развернулось широкой дутой, и, опустив голову, тяжело потащилось по скользкой каменистой дороге. Несколькими минутами позже повозка, раскачиваясь из стороны в сторону, вползла в высокие ржавые железные ворота. Вода стремительным потоком неслась с горы. Свистел ветер, где-то монотонно билась о стену ставня. Молчаливый провожатый Кэрри со знанием дела развернул повозку на маленьком пятачке перед домом и остановил ее около ступенек, которые вели ко входной двери. Окоченевшая Кэрри с трудом выбралась из повозки. Возница даже не пытался помочь ей, он вытащил из повозки чемоданы и поставил их на ступеньки.

— Спасибо. — Неуклюжими от холода пальцами Кэрри нащупала в сумочке ключ. — Не могли бы вы… не могли бы вы подождать несколько минут, пока я не открою дверь? — Она ненавидела себя за то, что в ее голосе появилась предательская дрожь, готовая перерасти в мольбу.

Он проворчал что-то неразборчивое, всем своим видом выказывая недовольство, потом все-таки снял с повозки один из фонарей и подошел с ним к двери. При колеблющемся свете фонаря Кэрри вставила ключ в замочную скважину, и дверь распахнулась. Она шагнула в холл с высоким потолком, радуясь тому, что укрылась от дождя и ветра, хотя в доме было промозгло из-за сквозняков. Проводник поднял фонарь повыше. На столе неподалеку стояла лампа. Ни говоря ни слова, он пошарил в кармане и вытащил спичечный коробок. Кэрри в полумраке наблюдала за том, как он короткими толстыми пальцами снимал с лампы стеклянный абажур. Он поднес спичку к фитилю, и к ее огромному облегчению пламя сразу вспыхнуло. Он закрепил абажур и уже почти положил спички в карман, когда внезапно, словно опомнившись, протянул их ей.

— С-спасибо. — Почему она сама не подумала о спичках? — Спасибо, — повторила она. А потом слегка смущенно добавила: — Grazie.

— Prego. — Он неторопливо повернулся к двери, постоял немного в нерешительности, затем обратил к ней морщинистое лицо. — Вы уверены в том, что хотите остаться?

— Да, уверена. — Она постаралась придать голосу твердость, но на самом деле она совсем не была уверена.

— Тогда я пойду.

— Да. Благодарю вас. Благодарю вас за то, что помогли мне.

В воздухе явственно ощущался какой-то резковатый запах, который она не могла определить. Она оглянулась вокруг. Четыре двери и изогнутая лестница, убегающая в темноту; холл, оставшийся таким же, каким она его помнила; позади лестницы дверь, ведущая в маленький коридор, который, в свою очередь, приводил на кухню. Она была уверена, что не забыла расположение комнат. Проводник вернулся к парадной двери и остановился в нерешительности.

— Все в порядке, — сказала она тихо, но уже гораздо более уверенно.

— Arrivederci, signora, — пробормотал он.

— Arrivederci.

Дверь громко захлопнулась за ним, приглушив наконец шум дождя. Она услышала шорох колес по гравию, потом он стих, когда повозка вновь выехала на дорогу. Еле слышный шум, похожий на легкий шелест, окружал ее со всех сторон. Сквозняки. Она вновь принюхалась, озадаченная, настойчиво пытаясь определить слабый, смутно знакомый аромат. Она сунула в карман спички, которые ей дал итальянец, и, оставив чемоданы стоять там, где он их поставил, подняла лампу, направилась к двери под лестницей и распахнула ее.

Свет лампы отбрасывал колеблющиеся тени на стену и потолок. Где-то в верхней комнате по-прежнему громыхала ставня, ритмично и монотонно.

Коридор, ведущий в кухню, остался прежним. Под ногами все те же старые, потертые и неровные каменные плиты. Кэрри припомнила, как будучи ребенком, играла на полу. Она придумала сложную игру со стеклянными шариками и хранила ее от всех в тайне. Ока могла часами заниматься этой игрой, но для каждого, кто проходил по коридору и мог упасть, наступив на шарики, игра становилась небезобидной.

Она рассеянно улыбнулась, вспоминая об этом, и протянула руку к кухонной двери, когда неожиданно, точно пистолетный выстрел, над ее головой резко хлопнула дверь. В тишине, окутавшей все вокруг, звук показался ей просто оглушительным. Она вздрогнула так сильно, что чуть не выронила лампу, затем застыла, напрягая слух. Сердце готово было выскочить из груди.

Кажется, прошла целая вечность, прежде чем она заставила себя сдвинуться с места.

Ветер. Это был всего лишь ветер. Что еще это могло быть?

Стараясь двигаться как можно быстрее, она толкнула кухонную дверь и шагнула внутрь. Остановилась, осторожно всматриваясь в темноту; тяжелые, гулкие удары сердца оглушали ее. При дрожащем свете лампы она заметила, что в комнате ничего не изменилось: железная кухонная плита занимала одну сторону, огромный кухонный шкаф для посуды — другую, в центре на кафельном полу стоял большой стол, а вокруг него несколько самых разных стульев.

А на столе лежали остатки незатейливого ужина. Хлеб, сыр, недопитая бутылка вина.

Она остановилась, как вкопанная.

В комнате было уютно. Мягкое тепло исходило от кухонной плиты. И теперь она точно определила этот характерный запах, который почувствовала, войдя в холл.

Сигаретный дым.

В доме кто-то был.

Она так дрожала, что едва смогла заставить себя сдвинуться с места. Очень-очень осторожно она поставила лампу на стол, Пламя перестало колебаться. На столе стоял трехрожковый деревянный канделябр; трясущимися руками она зажгла его и облегченно вздохнула, увидев ярко вспыхнувшее пламя.

И в этот момент она услышала позади себя звук чьих-то быстрых легких шагов, приближающихся к двери, в которую она только что вошла.

Помертвев от страха и затаив дыхание, она оглянулась, судорожно вцепившись пальцами в край стола.

Дверь отворилась, и в дверном проеме возникла стройная фигура молодого мужчины. На минуту он замер на пороге в нерешительности, затем быстро приблизился к ней так, чтобы при ярком свете лампы и свечей она смогла рассмотреть его. Худощавое умное лицо, высокий лоб под тонкими спутанными волосами, узкие глаза, сияющие ярким голубым светом, плотно сжатые губы. В одной руке он держал маленький фонарь, а другую протянул к ней ладонью вверх, всем своим видом желая показать, что не причинит ей вреда. Томительное молчание продолжалось несколько секунд. Затем раздался его голос.

— Кэрри, не бойся, это я. Ты не узнаешь меня?

Она издала невнятный звук, похожий то ли на рыдание, то ли на сдавленный смех.

— Лео! О, Лео! Неужели это ты? Как же я не смогла узнать тебя? Лео, Лео! Что ты здесь делаешь? — Два быстрых шага и она оказалась в объятиях кузена. Он был всего на пару дюймов выше нее, но его легкое тело было мускулистым и сильным, а руки, которые приподняли Кэрри с пола, сдавили ее так крепко, что она с трудом могла дышать.

— Кэрри, Кэрри! И о чем ты только думаешь — приехать сюда одной, в такую ночь! На моем месте мог оказаться кто угодно. Кто угодно! — Он немного отстранил ее и повернул к себе лицом. — Слезы? О, дорогая, не плачь!

Она шмыгнула носом.

— Я не плачу. Просто дорога была такой ужасной, и потом я очень испугалась, когда поняла, что в доме кто-то есть. — Непослушные слезы заливали ее улыбающееся лицо.

С легкой улыбкой, прикосновениями, настолько нежными, что она моментально лишилась остатков самообладания, он вытер ее мокрое от слез лицо и прижал к себе. А она продолжала плакать, уткнувшись в его плечо. Когда же, наконец, она успокоилась, он отпустил ее и, держа за руку, потянул к столу.

— Иди сюда. Садись. Выпей вина — будь умницей. — Она покачала головой. — Поверь мне, это как раз то, что тебе сейчас нужно. Когда ты ела в последний раз? У меня есть хлеб, сыр и немного цыпленка. — Он снял с ее плеч пальто и решительно усадил за стол, спокойно разговаривая и давая ей возможность прийти в себя. — Ешь, Кэрри. Тебе надо подкрепиться. — Он неожиданно улыбнулся широкой мальчишеской улыбкой, которую она так хорошо помнила с детства, и слезы вновь навернулись ей на глаза. — А пока ты ешь, я объясню тебе, что делаю в твоем доме. Это ведь теперь твой дом, не так ли?

Она робко кивнула в ответ.

Лео подошел к двери и повесил ее пальто на крючок.

— Я так и подумал, — сказал он, стоя к ней спиной.

Его голос оставался спокойным, почти невыразительным. — После всего того, что случилось между бабушкой и моим отцом, было бы странно ожидать от Беатрис другого, правда?

Она внимательно наблюдала за ним, за его темной, смутно очерченной фигурой, неожиданно оказавшейся вне круга света, падающего от лампы.

— Лео, а что произошло между бабушкой и дядей Джоном? Почему она, — Кэрри заколебалась, поняв, что собирается сказать «ненавидела», — так не любила его? В конце концов, он же был ее сыном.

Лео пожал плечами.

— Кто знает? Лично мне ничего не известно. Видимо, что-то семейное. — Он вернулся к столу и, наклонившись над ним, посмотрел на нее с мягкой лукавой улыбкой. Теперь, когда неприятный момент был позади, он говорил медленно, как бы размышляя сам с собой. — Ты знаешь, как иногда случается в семьях — возникает кровная вражда. Любовь перерождается в ненависть и всякое такое. Никто не может ранить нас так глубоко, как те, кого мы любим.

Невольно у нее возникла мысль: «Вот почему Артур, как бы он ни старался, не в состоянии глубоко ранить меня».

Он наклонился чтобы налить ей в стакан виноградного вина темно-вишневого цвета.

— Ты не возражаешь, если я закурю?

— Нет, разумеется, нет.

Она отщипнула кусочек цыпленка, потом подняла стакан, наблюдая за тем, как он вытащил из нагрудного кармана потертый, тускло светящийся серебряный портсигар и извлек из него сигарету длинными, пожелтевшими от табака пальцами. Слезы высохли, и теперь она могла рассуждать и говорить спокойно.

— Итак, что же ты здесь делаешь? — спросила она с едва заметным любопытством в голосе.

Он пожал худыми плечами.

— В одной из газет я прочитал сообщение о смерти дяди Генри. Как я уже говорил тебе, бабушка постаралась сделать все возможное, чтобы не позволить мне прикоснуться к ее наследству.

Его голос звучал почти равнодушно, с еле заметной грустной иронией. Он запрокинул голову и выпустил в потолок замысловатую струйку сигареткою дыма. Она внимательно разглядывала гордую посадку его головы, изящный изгиб скулы. Она помнила, что в детстве он был очень красивым мальчиком, но огрубевшие черты взрослою мужчины, подчеркивающие его зрелость к мужественность, еще больше красили его. Неожиданно она осознала, что за этой, пусть изменившейся, но знакомой красивой внешностью скрывается незнакомец. Тот Лео, которою она так хорошо знала в детстве, исчез. Долгие годы разлуки, жестокость и зверства, пережитые им на войне, разделяли их, как глубокая пропасть. Бели уж она так сильно изменилась с тех пор, как была ребенком, насколько же, должно быть, изменился он?

Лео взглянул на нее и поймал на себе ее пристальный взгляд.

— Знаешь, я обожал ее, — сказал он просто, не делая попытки скрыть неожиданно промелькнувшую боль в его глазах.

— Я верю тебе, — ответила Кэрри. Ока была уверена, что он сказал ей правду. Не так уж много было тех, кто оказавшись под обаянием сложной и яркой личности Беатрис Свои, оставался к ней равнодушным. Не был исключением и ее внук, который характером был похож на свою бабушку, но отношения с которым всегда омрачались враждой бабушки с ею отцом.

— Итак, — он поднялся из-за стола, подошел к кухонному шкафу и вынул из него еще один стакан, — я решил приехать сюда и украсть что-нибудь на память. — Он насмешливо улыбнулся, желая немного подразнить ее. — Что-то, что напоминало бы мне о ней, и в то же время не разорило тебя. Я подумал, что если это ты унаследовала дом, то скорее всего, продашь его таким, каков он есть, вместе с обстановкой и вещами. Не думаю, чтобы ты заметила исчезковение одной небольшой вещицы. Подарок на память. К сожалению, мне пришлось взломать ставни в башенной комнате, чтобы попасть внутрь. Поэтому-то они так и хлопают. — Он налил себе вина и поднес стакан к губам.

Она смотрела на нею с изумлением.

— Лео! Как ты мог? Как ты мог?

Кэрри не заметила, что ее слова разозлили Лео. Улыбка исчезла с его губ, а яркие синие глаза внезапно потемнели от гнева. Не увидев этих перемен и не поняв, что он неправильно истолковал ее слова, она продолжала бурно возмущаться.

— Почему ты не связался со мной? Почему явился сюда вот так, тайком? Украсть, кажется так ты сказал? О, Лео, ради всего святого, я думала, ты знаешь меня лучше. Если бы ты попросил — просто попросил — я отдала бы тебе все, что угодно! Разумеется, ты и сейчас можешь взять все, что хочешь. Все, что угодно. — Она потянулась к его руке. — Лео, я даже не знала, жив ты или мертв. Ты мог бы сообщить о себе. Почему ты не сделал этого? Разве мы не одна семья?

Ярость так же быстро оставила Лео, как и охватила. Пытаясь справиться с собой, он усилием воли сдерживал дрожь в пальцах.

— Меня ны было в Англии.

— А где ты был?

— О, повсюду. После войны, — запрокинув голову, он осушил стакан и опять потянулся за бутылкой, — мне было трудно усидеть на одном месте. — Он улыбнулся, но теперь уже с мягким юмором. — В этом я, кажется, не одинок, не так ли?

— Нет, не одинок.

Он наполнил свой стакан наполовину и наклонился, чтобы вылить ей остатки вина из бутылки.

— О нет, мне достаточно.

— Не глупи. Это поможет тебе уснуть лучше любого снотворного. Послушайся человека, который знает в этом толк.

От выпитого вина приятное тепло разлилось по всему телу. Кзрри отломила кусочек хлеба и взяла ломтик сыра. Только теперь она поняла, насколько сильно проголодалась. Ей казалось, что в ее жизни не было ничего вкуснее этой простой деревенской пищи. Вино пробудило в ней незнакомые, приятно возбуждающие чувства.

— Где ты был? На войне?

— Повсюду. На Сомме, например. В одном местечке на Марне с французами[3]. Жизнь там была суровой.

— А потом?

Он сделал протестующий жест.

— Мы можем поговорить обо мне потом. Давай, расскажи лучше о себе. Что ты здесь делаешь, одна? — Он взглянул на ее кольцо. — Ты замужем? Почему он не с тобой?

Она потягивала вино мелкими глотками.

— Он не мог оставить работу. — Она подняла на него глаза. — О, Лео, я не могу высказать, как я рада тебя видеть! Я так боялась, что тебя убили. Мой муж Артур был уверен в этом.

Он криво усмехнулся.

— Ну, Артур, как видишь, ошибся. — Он поднял пустую бутылку. — Я открою другую. Расскажи мне о себе.

Следующие полчаса были заполнены ее рассказом о перипетиях ее путешествия. Воспоминания о соседстве с четой Пилингтонов перемежались красочными описаниями беготни по платформам в Милане и количества кофе, выпитого в привокзальном баре. Закончила она подробным описанием своих переговоров с итальянским проводником и поездки по тряской дороге.

Держа в руке стакан с недопитым вином, она разглядывала сквозь его пурпурную прозрачную жидкость пламя оплывающих свечей. Он смеялся. Она удивлялась, каким образом ей удалось так забавно рассказать о перипетиях своего путешествия.

— И вот я здесь. Должна признаться, скорее волею судьбы, нежели по какой-либо другой причине. Боюсь, что вполне могло состояться «заклание агнца». — Она делала небольшие глотки вина, наслаждаясь его необычным ароматом и не замечая крепости, опершись подбородком на руку и повернувшись так, чтобы видеть его лицо. — Я пришла к выводу, что не принадлежу к числу великих искателей приключений.

Он поднес свой стакан к ее.

— С твоими-то предками? Конечно, принадлежишь. Просто тебя еще ждет твое приключение.

Она задумалась. Потом восхищенно улыбнулась.

— Ты думаешь, все дело в этом?

— Я уверен.

— Мне надо идти, — сказал он чуть погодя, заметив, что она с трудом сдерживает зевоту.

Кэрри удивленно заморгала.

— Идти? Куда?

— В Сан-Марко есть отель, в котором сдается пара комнат.

— Но почему? Почему тебе надо уходить?

Он развел руками, слегка улыбнувшись.

Она смутилась.

— Ради бога, Лео, не глупи! Мы ведь кузены и знаем друг друга с детства. Мы как брат и сестра. Разумеется, ты должен остаться. И потом, ты ведь не оставишь меня здесь одну?

— Но ведь ты быта готова остаться в пустом доме одна, когда приехала сюда.

— Да, но у меня не было другого выхода. Зато теперь, когда ты здесь, это меняет дело.

— Прекрасный образец женской логики, — усмехнулся он.

Довольная тем, что удалось его убедить, она, не сдержавшись, зевнула и извинилась.

— О, дорогой, прости.

Наклонив голову, Кэрри вытащила из волос шпильки, и тяжелые густые волосы рассыпались по ее плечам. Она сидела, подперев голову руками.

— Я не спросила тебя. Многое ли здесь осталось? Я помню, в свое время этот дом был похож на пещеру Алладина. Возможно, это было детское преувеличение.

Пауза была достаточно долгой, чтобы проникнуть в ее сонное, усталое и одурманенное вином сознание. Она подняла голову и встретила его взгляд. Лео взял лампу и протянул ей руку.

— Пойдем, посмотрим. Сама увидишь свое наследство.

Не торопясь, он водил ее по дому, оставаясь в дверях с лампой в руке, пока она осматривала очередную комнату.

— Лео! Боже мой, что мне со всем этим делать? — Она сидела на верхней ступеньке изогнутой лестницы, изумленно разглядывая резной шар из слоновой кости, который подобрала в одной из комнат. Внутри замысловато переплетенной, искусно вырезанной оболочки находилась другая, в ней — следующая, и так далее до крошечной, едва видимой, резной сферы величиной с бусину. Безымянный мастер изготовил эту великолепную вещицу с поразительным мастерством, но смысл этого совершенства был непостижим для нее. — Потребуется столько времени, чтобы все разобрать и привести в порядок!

— Да, наша бабушка, без сомнения, была своего рода коллекционером. — Ветер по-прежнему бушевал за окнами, и все так же громыхала оторванная ставня. — Пойду закреплю ставню, прежде чем уйду.

Она закрыла глаза и устало потерла затылок.

— Мне бы очень не хотелось, чтобы ты уходил. Не уходи, Лео!

— Ты спишь на ходу.

— Да. — Ее глаза слипались от усталости. Она тихо засмеялась. — Вот только сплю я не на ходу, а сидя.

Он немного поколебался.

— Ну, хорошо, — согласился он наконец. — Я останусь, но только на сегодня. Пойдем, побудешь на кухне, пока я приготовлю постель. Нет, не возражай, — он поднял руку, заметив ее нерешительный протест, — у меня было время осмотреться, и я знаю, где что лежит. В шкафу рядом с мойкой есть чай. Пожалуйста, завари нам немного. Я постелю тебе в бабушкиной спальне. Но завтра я отправлюсь в деревню.

Он подал ей руку и помог подняться. Она задержала его руку в своей.

— Ты не оставишь меня? Ты поможешь мне привести дом в порядок?

Он покачал головой.

— Я не знаю, Кэрри. Думаю, что нет. — Еш голос был тихим и задумчивым.

Она слишком устала, чтобы спорить с ним сейчас.

— Не будем говорить об этом сегодня. Оставим все до завтра.

— Да. До завтра.

Прошло еще не менее получаса, прежде чем Кэрри с наслаждением забралась на огромную деревянную кровать, которая показалась ей самой уютной и самой желанной из всех, на которых она когда-либо спала. Простыни были прохладными и слегка шероховатыми, подушка — большой и очень мягкой. Маленький ночник мерцал над умывальником, слабо освещая душную, пыльную комнату, когда-то просторную и уютную, но сейчас заваленную всякой всячиной. Впрочем, как и весь дом в целом. Громадный книжный шкаф, забитый книгами, тянулся вдоль одной из стен комнаты, в углу стоял высокий, изысканно украшенный восточный кувшин, наполненный уже давно превратившейся в прах ароматной смесью из сухих цветочных лепестков.

Она сонно свернулась калачиком под одеялом, убаюканная тишиной, и наслаждаясь, кроме всею прочего, тем, что эта кровать принадлежит сейчас только ей одной. С тех пор, как она вышла замуж за Артура, ей больше никогда не приходилось спать одной. Где-то в глубине ее сознания мелькнула мысль о том, что сегодня вторник. Уже проваливаясь в сон, она отметила про себя, что ветер наконец стих, а дождь перестал барабанить по закрытым ставням. Последнее, что она услышала в тишине дома, это щелчок двери в башенной комнате.

Среди ночи она проснулась от крика. Ей показалось, что кто-то кричал в темноте. Она лежала некоторое время напряженно вслушиваясь.

Но в доме было тихо. Буря прекратилась. Все замерло.

Она вновь погрузилась в сон.