По велению сердца

Глава третья

На следующее утро Кэрри проснулась в большой затемненной комнате и в первое мгновение не могла понять, где находится и как здесь оказалась. Слабый утренний свет пробивался сквозь щели в ставнях. В доме стояла тишина. Где-то далеко бодро пропел петух, возвещая о начале нового дня.

Она сладко потянулась и взглянула на высокий оштукатуренный потолок, припоминая, где же она.

Лео… Лео здесь. Наконец-то она не одинока.

Внезапно ощутив прилив радости, она отбросила одеяло в сторону и босиком пробежала по холодным каменным плитам к окну. Нетерпеливо повозилась с щеколдами ставней и наконец они распахнулись с протестующим скрипом заржавевших петель.

Кэрри замерла, затаив дыхание.

Небо было ясным и светлым. Прямо перед ней простиралось холмистое предгорье Гарфагнан. Солнце еще не коснулось высоких вершин на востоке, но воздух, пронизанный его лучами, был свеж и удивительно прозрачен. Потоки воды каскадами ниспадали со склонов гор, сверкая и искрясь, перекатываясь с камня на камень и сияющими лентами спускаясь в лощины, чтобы исчезнуть в омытых дождем лесах и влиться в переполненную и пенящуюся реку. Покрытые черепицей крыши Сан-Марко в беспорядке сгрудились у подножия горы. Из труб тянулись стройные дымки. Где-то вдалеке пела женщина.

Она оперлась локтями на подоконник и высунулась из окна, длинные волосы повисли, закрывая лицо. Совсем, как в детстве.

Внизу в долине, вдоль берега полноводной Лимы, раскинулся городок Багни-ди-Лукка, пряча в тени деревьев и садов свои дома. Сверху они казались разноцветными детскими кубиками, разбросанными рукой озорного малыша. Она увидела дорогу, бегущую рядом с рекой, заметила также петляющую меж деревьев колею, по которой добиралась до дома вчера вечером. Сводчатые мосты поднимались над стремительным потоком, в какой превратилась раздувшаяся после дождей Лима, и бурные воды бились о каменные опоры, простоявшие здесь несколько веков.

Над вершиной горы на востоке появилось солнце, прорезая долину косыми лучами света.

Она улыбнулась в полном восхищении.

— Эй, соня. Ты собираешься когда-нибудь спуститься к завтраку?

Она посмотрела вниз. Там, на подъездной дороге из гравия, запрокинув голову, стоял Лео в рубашке с короткими рукавами и брюках из шерстяной фланели. С высоты его стройная фигура казалась совсем маленькой.

Она помахала ему рукой.

— Я уже иду! Подожди меня, я иду!

Она кинулась к чемоданам и бросила один из них на кровать. Открыв его, она схватила брюки и легкий джемпер, оставив в беспорядке аккуратно сложенную накануне одежду, и захлопнула крышку, из-под которой остался торчать рукав блузки. Чувствуя необычайный прилив энергии и пританцовывая от возбуждения, она натянула одежду, провела щеткой по волосам и сунула ноги в поношенные сандалии, нетерпеливо подпрыгивая на одной ноге, не в силах быстро справиться с узким ремешком. Потом стремглав выскочила из комнаты и побежала вниз по лестнице.

— Лео! Лео, где ты?

Он был на кухне. Когда она вихрем ворвалась в комнату, он поднял голову и улыбнулся. На столе не осталось и следа от вчерашней трапезы. На тарелке уже ждал свежий хлеб и нарезанный крупными ломтями сыр. На плите заваривался свежий кофе, наполняя воздух таким ароматом, что у нее потекли слюнки.

— Доброе утро, — пропела она. — Доброе утро, доброе утро, доброе утро!

Он широко улыбнулся.

Кэрри обогнула стол, чтобы запечатлеть легкий поцелуй на его щеке.

— Боже, как я голодна! Как волк. — Она отломила кусок теплого хлеба. — Какой чудесный хлеб! Свежий!

— В Сан-Марко есть булочная. Совсем недалеко, и хлеб там всегда очень вкусный.

— Ты уже куда-то ходил?

— Уже? — Он подошёл к столу с кофейником и усмехнулся, глядя на нее. — Ты знаешь, сколько сейчас времени?

Она покачала головой.

— Десять часов.

Она уставилась на него с полным ртом.

— Не может быть.

— Тем не менее, это так.

Она приложила ладонь к губам, сдерживая смех.

— Я спала до десяти часов? О, Лео, возможно ли это? Ужасно! Что бы подумал Артур? К тому же я не умылась и не почистила зубы! О, извини… — она замолчала и опустила голову, неожиданно почувствовав, как краска смущения заливает ей лицо. — Я веду себя, как ребенок.

Он шутливо взъерошил ей волосы.

— Что в этом плохого?

В комнате воцарилось молчание. Не глядя на него, она положила хлеб и взяла кофе, который он ей предложил. Поставив перед собой чашку, она смущенно пригладила волосы, затянув их в тугой узел, который тут же распался.

— Кэрри, что случилось?

Она покачала головой. Ничто не сможет заставить ее рассказать Лео о том, как относится Артур к тому, что считает ребячеством.

— Ничего. В самом деле, ничего. Просто все это так не похоже на правду, не так ли? Будто во сне. — Она подняла к нему посерьезневшее лицо. — Глупо наслаждаться этим слишком долго. Потому что терять будет больно. Лучше не будем говорить об этом.

Он сел поближе к столу, и звук пододвигаемого стула показался слишком громким во внезапной тишине, установившейся в комнате. Солнечный свет заливал все вокруг.

Кэрри взяла еще один кусочек хлеба, рассеянно разломила его на мелкие кусочки, рассыпав крошки по столу.

— Не похоже на правду? — спросил он наконец очень тихо. — Что ты имеешь в виду? Что ты теряешь? Кто и что у тебя отбирает?

В ответ она только покачала головой, не в состоянии произнести ни одного слова.

— Я скажу тебе, что есть настоящее, Кэрри.

Она вопрошающе взглянула на него, но но его отрешенному взгляду поняла, что отвечал он скорее всего себе. Кэрри отметила про себя, какие у него густые ресницы. Загнутые вверх, словно позолоченные на концах, они были бы более уместны на женском лице.

— Сегодняшний день — это настоящее. Он реален. То, к чему мы можем сейчас прикоснуться, тоже реально. — Его ресницы дрогнули. — Смерть реальна. Если война и научила меня чему-нибудь, так это пониманию того, что смерть действительно реальна. Когда задумываешься над этим, то понимаешь, что смерть — единственная реальность, которая, в конце концов, всех нас неизбежно коснется.

— Это ужасно, — сказала она спустя некоторое время.

— Это правда. Истина.

Его взгляд гипнотизировал ее. Она сидела молча, не в силах отвести от него глаз.

— Все равно ужасно, — повторила она, смутно ощущая, что это не те слова, которые ей хотелось бы сказать.

— Также, как и этот кофе, — грустно пошутил он.

— Нет.

— Он остыл. Если тебе нравится такой, мне придется не доверять тебе готовить кофе. Не возражаешь, если я сварю еще немного.

Лео быстро поднялся и, словно стыдясь своей откровенности, сменил тему разговора.

— Сегодня утром я заходил в бар в Сан-Марко, — сказал он, не оборачиваясь. — У них есть свободная комната. Я перееду туда.

— Лео…

Он решительно повернулся.

— Кэрри, извини, но так надо. Я буду радом. Тебе стоит только спуститься вниз и пройти немного по дороге. Я задержусь здесь еще, — он поколебался, — на день или два.

— День или два? — Она беспомощно развела руками. — Лео, пожалуйста… Ты же понимаешь, что мне одной понадобится несколько недель, чтобы разобраться со всем этим. Я даже не представляю, что мне делать с вещами? С чего начать?

Он постарался ее успокоить.

— На чердаке полно ящиков из-под чая, их можно использовать для упаковки, и я помогу тебе. Даже за пару дней мы сделаем намного больше, чем тебе кажется.

— Но мне придется съездить в Лукку, чтобы встретиться с адвокатом. Ты можешь подождать? Пожалуйста, останься хотя бы на неделю.

— На денек-другой, Кэрри. А там посмотрим.

После завтрака они пошли в сад, который живописными террасами взбирался по склону горы позади дома и занимал два или три акра земли. Как и предполагала Кэрри — сад пребывал в сильном запустении. Огораживающие сад стены, густо покрытые плющом, местами обвалились. Ступеньки и дорожки поросли травой, а некоторые из них совсем исчезли под нашествием буйно разросшихся сорняков, вереска и куманики. Побеги молодых деревьев под причудливыми углами торчали из стенок насыпей террасе. Некоторые насыпи оказались настолько разрушенными, что террасы съезжали одна на другую, обнажая беспорядочные груды кирпича и каменистой почвы. Однако то здесь, то там им попадались узнаваемые клочки некогда ухоженного сада: аллея, когда-то засаженная великолепными розами, а ныне поросшая мелкими выродившимися кустами; посаженная полукругом живая изгородь с каменной скамьей посередине площадки, откуда открывался чудесный вид на долину; необычный кустарник или декоративные деревья, которые так любила бабушка. Их лучшие времена прошли, но большинство деревьев еще стояли — высокие и красивые, со свежими набухшими почками.

— Здесь есть место, — Кэрри остановилась, глядя вверх на склон из-под ладони, — которое мне особенно хотелось бы увидеть. У меня дома есть картина с этим пейзажем. Беседка у фонтана. В детстве мы часто там играли. Ты не помнишь, где она?

Лео покачал головой.

— Я почти не выходил в сад.

— Я думаю, — она прикусила губу, припоминая, — пожалуй, я даже уверена — оно где-то там, — она указала вверх. — Рядом еще росло большое дерево — кажется, акация. Вон там, видишь? Правда, это оно? Пойдем, посмотрим.

— Ты хочешь добраться туда в своих сандалиях?

Она состроила гримаску, глядя на сандалии, уже перепачканные грязью.

— Они не очень подходят для нашей прогулки, да? Не обращай внимания. Давай лучше попробуем пробраться к фонтану.

Спотыкаясь и скользя, они карабкались вверх по крутой насыпи, пока не оказались на маленькой узкой террасе, с которой устремлялись вверх каменные ступени, исчезавшие в густом кустарнике.

— Я уверена — это то самое место. — Кэрри взволнованно пробиралась сквозь густые заросли, уворачиваясь от хлеставших по лицу веток.

— Осторожно. Давай я пойду впереди.

— Все в порядке. Ты сам будь осторожнее. Эта ступенька очень скользкая. О, Лео, посмотри! Вот оно! Я же говорила, что это место здесь.

Они выбрались на вымощенную гладкими камнями площадку шириной в несколько квадратных ярдов, ограниченную с одной стороны отвесной скалой, по которой мелкими ручейками сбегала вода. Ее поверхность поросла лишайником, папоротником и крошечными дикими цветами. С трех других сторон площадку окаймлял кустарник, сквозь который они только что продирались. Над ними раскинулась изящная акация, протянув свои ветви к залитому солнцем небу.

— Фонтан, — тихо произнесла Кэрри. — О, Лео, ты должен его помнить.

Вода в бассейне была темной и застоявшейся. Грациозная нимфа, из рук которой когда-то лилась прозрачная чистая вода, стояла покрытая пылью и лишайниками, но в глазах Кэрри по-прежнему прекрасная. Мраморные дельфины все также резвились у ее ног, несмотря на слой ила и тины, затвердевший на них зеленоватой коркой.

— О, взгляни сюда! — Кэрри подбежала к маленькой статуе, которая стояла у самой скалы: обнаженный мальчик с кувшином в руках, из которого и по сей день стекала в загрязненный водоем ключевая вода. — Когда-то мы звали его Джорджем. Только не знаю почему.

Лео улыбнулся, припоминая.

— Летом здесь всегда было прохладно. — Кэрри пристроилась на камне, обхватив колени руками. — Ты помнишь? Мы проводили здесь так много времени, — ее темные глаза неожиданно стали задумчивыми.

Лео молча полез в карман за портсигаром.

— А может быть, и нет, — Кэрри тряхнула головой. — Возможно, мне это только кажется. На картине, что висит у меня дома, изображен этот самый пейзаж.

Она запрокинула голову, чтобы взглянуть на Лео. Рассеянный солнечный свет, пробивающийся сквозь густую листву акации, смягчил резкие черты его лица и позолотил светлые прямые волосы, которые постоянно падали ему на лоб. На какое-то мгновение она пришла в замешательство — перед ней возник мальчик из детства, которого она так хорошо помнила. Но стоило ему повернуться, чтобы взглянуть на фонтан, слегка постукивая сигаретой по портсигару, как наваждение исчезло.

— Я так часто любовалась им! Мечтала снова увидеть! Может быть, причина в этом?

— Извини, но я не помню это место так хорошо, как, видимо, помнишь ты. Честно говоря, я даже не уверен, что когда-либо вспоминал о нем. — Он наклонился к ней. В тишине сада пела птица и мелодично журчала вода среди замшелых, укрытых папоротником камней.

— Лео?

— М-м?

Она уткнулась подбородком в колени.

— Я могу спросить тебя кое о чем?

— Да, конечно.

— Почему ты сразу не спустился встретить меня вчера вечером? Почему ты так напутал меня?

Последовала долгая пауза.

— Я… я не сержусь, ты понимаешь, — сказала она наконец несколько застенчиво, боясь вызвать его гнев, и испортить возникшую между ними теплоту. — Я просто хочу узнать — вот и все.

— Ты имеешь полное право сердиться…

Он легко опустился рядом на корточки и заглянул ей в лицо. Его глаза, сверкавшие на солнце яркой голубизной, смотрели внимательно.

— Во-первых, я не знал, что это ты, до тех пор, пока ты не вышла из повозки и фонарь не осветил твое лицо. Во-вторых, — он поколебался, смущенно улыбаясь одними уголками губ, — во-вторых, если честно, моим первым порывом было покинуть дом тем же путем, каким я в него проник. Тайно, через окно в башенной комнате.

— Ты хочешь сказать, что ушел бы? Даже не поговорив со мной?

— Это было первое, что пришло мне в голову. — Его слова звучали необыкновенно сухо.

— Но почему? Лео, почему ты хотел сделать это?

Он поднялся, с легкой улыбкой на губах.

— Возможно, моя дорогая Кэрри, мне не очень хотелось, чтобы ты застала меня за кражей твоих вещей. — Было что-то вызывающее в гордой посадке его головы. Взгляд стал жестким и отчужденным.

— Ради Бога! Пожалуйста, не повторяй больше это глупое слово. — Она соскользнула с камня, подошла к фонтану и, бросив маленький камешек в воду, проследила за тем, как расходятся круги по спокойной глади, испещренной яркими солнечными бликами.

— Я тебе уже говорила… Ты можешь взять все, что захочешь. Ты имеешь на это такое же право, как и я.

Он неожиданно насмешливо усмехнулся.

— А что скажет об этом Артур? Ты не слишком много рассказала о нем, но из того малого, что я услышал… — он развел руки и слегка пожал плечами, как бы выражая сомнение.

Она почувствовала, как у нее неприятно засосало под ложечкой.

— Артуру, — сдержанно сказала она, — можно ничего не говорить о том, чего ему не следует знать. Не так ли? — Она удивилась тому, с какой легкостью произнесла эти слова. Как бы это ни было смешно, ей хотелось повторять их снова н снова.

— Верно, — засмеялся он. — А теперь пойдем, моя милая кузина. Мы не можем потратить впустую весь день. Ты сама говорила, что у тебя всего три недели, чтобы навести в доме порядок, а ты еще не видела и половины своего богатства. Мне кажется, этот дом похож на кунсткамеру.

Когда она повернулась, чтобы последовать за ним, что-то привлекло ее внимание. Она наклонилась.

— Лео, ты обронил сигареты. — Она протянула их ему. — Они совсем промокли.

Он взял еще нераспечатанную пачку и сунул ее в карман.

— Черт с ними. Должно быть, они выпали из моего кармана. У меня еще есть в доме. — Его улыбка была обезоруживающей. — Боюсь, я никогда не смогу отказаться от этой привычки. Ну-ка, держись за мою руку, здесь ужасно скользко.

Они решили, что самым разумным будет составить перечень всего, что находилось в доме, обходя комнату за комнатой. А уж Кэрри должна будет решить, что ей сохранить, а от чего избавиться.

— А что мне делать с теми вещами, которые я не смогу оставить себе?

— Продай, — быстро ответил он. — Отправь пароходом в Англию и продай с аукциона. В детстве нам казалось это само собой разумеющимся, а ведь до войны наша бабушка была заметной фигурой в светских кругах. У нее было много друзей, которые уже тогда были известными или прославились позже. Писатели, художники, музыканты, актеры. Многие вещи связаны с ними и поэтому очень ценны, и привлекут внимание самых взыскательных коллекционеров. Дай объявление. Сделай так, чтобы появилась пара статей в газетах или журналах. Ты знаешь, ностальгия по прошлому — не редкость. Однажды я встречал Генри Джеймса в нашем доме в Хемпстеде. Помню, Джозеф Конрад гостил у нашей бабушки несколько недель. Бернард Шоу был одним из самых близких ее друзей.

— Да, я знаю.

Они находились в гостиной — большой комнате, в невероятном беспорядке заставленной старинной мебелью, которая могла бы украсить дом викторианской эпохи. Обветшалая шелковая шаль, словно блеклая паутина, ниспадала живописными складками на великолепный рояль. Пыль поселилась повсюду: на статуэтках, вазах, декоративных блюдах, изделиях из стекла и серебра. Очаровательный мраморный младенец устремил вдаль мечтательный взор с одного из небольших столиков, стоящих поодаль друг от друга. Как и во многих комнатах виллы Кастелли, целую стену занимал огромный книжный шкаф, забитый книгами всевозможных форматов и разных лет издания. Украшением одной из трех других стен служили четыре высоких окна, выходящих на затененную веранду. Две другие стены были полностью увешаны картинами, настолько потемневшими от времени, что издали было трудно, почти невозможно рассмотреть детали изображения.

Кэрри сидела на полу, поджав под себя ноги, окруженная грудами книг.

— Ой! — Она с трудом поднялась, почувствовав, что ее ноги затекли.

Босиком подойдя к окну, Кэрри остановилась, любуясь горами. В поддень высоко в небе появились легкие, как дымка, белые облака. Их тени лениво ползли по склонам гор. Солнце освещало все вокруг щедрым золотистым светом. В голубой дали высоко над горами грациозно парила птица, распластав крылья и скользя в восходящих потоках воздуха. Слишком крошечная, слишком далекая, чтобы ее можно было различить. Кэрри наблюдала за ее полетом, испытывая необъяснимую тоску.

— Мне кажется, я однажды встречалась с ним. Я имею в виду Шоу. Так рассказывала моя мама. — Она стояла, откинув голову и не сводя глаз с птицы. — Что же он тогда сказал? О двух величайших трагедиях в жизни человека? — Ее взгляд по-прежнему был прикован к птице. — Одна из них заключается в том, чтобы не исполнилось желание сердца. А другая…

— В том, чтобы оно исполнилось, — отозвался он, стоя в тени позади нее.

— Да. — Она быстро обернулась, пожав плечами, — Глупо, не правда ли?

Он не ответил, стоя спиной к ней. Кэрри услышала позвякивание стекла. Лео подошел к ней с двумя стаканами. Приглушенный свет тускло отражался в вине почти такого же темно-рубинового цвета, как и старинные бархатные шторы на окнах, свисающие изящными складками.

— Превосходный портвейн, — заметил он. — Прекрасное средство от меланхолии.

Она засмеялась.

— Я уже позволила себе стакан вина во время ленча. — Она заметила, что Лео один выпил почти целую бутылку.

— Ну и что тут такого? — Спросил он с мягкой усмешкой и протянул ей стакан. — Вполне разумно продолжить так же, как ты начала.

Она взяла стакан и отпила маленький глоток. Портвейн был сладким и приятным на вкус. Она наблюдала за тем, как Лео бродит рассеяно по комнате, когда он вдруг остановился у небольшой картины в дальнем углу и стал внимательно ее рассматривать.

— Ты видела это?

Она подошла к нему. Свет из окна падал на картину.

— Это был единственный случай, когда бабушка позволила себя нарисовать, — сказал Лео. — Мне кажется, она не любила позировать, а позже — фотографироваться. А возможно, даже испытывала к этому отвращение.

— Я могу ее понять. Мне тоже не нравится. — Кэрри усмехнулась и быстро добавила: — Я имею в виду — фотографироваться. Никто никогда не предлагал мне позировать. — Она с интересом всмотрелась в картину.

— Понимаешь ли ты, насколько вы похожи? — раздался задумчивый голос Лео.

Кэрри с изумлением взглянула на него. Он кивнул на портрет Беатрис Свон.

— Посмотри. Разве ты не видишь?

Она подошла ближе. Сомнений быть не могло — те же волосы, несмотря на то, что едва заметными легкими штрихами художник несколько приукрасил портрет, создав обманчивое впечатление о густоте и пышности волос. Кроме того, бабушка имела обыкновение стягивать волосы в тугой узел, закалывать их шпильками и гребнями, набрасывая поверх шарф. Та же манера укладывать волосы была и у Кэрри.

Лицо было довольно широкоскулым, возможно, несколько чрезмерно сужаясь к подбородку. Гладкая кожа оливкового оттенка — мать Беатрис была итальянкой. Но главным украшением этого лица были большие темные глаза удлиненной формы, яркие и выразительные.

— Вот, взгляни. — Быстрым, ловким движением он снял портрет со стены и поднес его к зеркалу, которое стояло на рояле. — Посмотри, — сказал он, придерживая картину.

Сходство было поразительным, и не только волосы и прическа были тому виной, но и цвет кожи, который Артур безапелляционно определил как желтовато-болезненный, и форма лица, бровей, глаз.

— Просто удивительно, — произнесла она. — Мне никогда не приходило в голову. — Ее взгляд вновь вернулся к портрету. Лицо, изображенное на портрете, нельзя было назвать классически красивым. Интересным — да, пожалуй. Кэрри никогда не думала о том, что ее собственное лицо можно назвать интересным. Однако в этом удивительном сходстве явно просматривалось и различие. Неопределенное, неуловимое. Она наклонилась вперед, напряженно всматриваясь, и поняла.

Она отвернулась от портрета.

— Ты видишь, сколько в ней внутренней силы? — вздохнула она. — Особенно в глазах.

Лео внимательно изучал картину.

— Да, и в том, как она держит голову. Ты только посмотри, — он усмехнулся, — настоящая королева.

— Да, бесспорно. — Кэрри вновь подошла к окну. Солнце сияло по-прежнему ярко. Птица все выше и выше взмывала над вершинами гор. Однако день уже не казался волшебным и чарующим, как несколько минут назад. Кэрри залпом выпила остатки портвейна в стакане и поперхнулась.

Смеясь, Лео положил картину и подошел к ней, чтобы похлопать по спине.

— Пожалуй, мне надо проветриться, — решила она.

Как Лео и говорил, спуститься вниз, в Багни, можно было либо верхом на осле, либо пешком, как это делали местные жители.

— Обратно ты сможешь добраться на попутном транспорте. Дорога в Сан-Марко редко пустует. Ты уверена, что не хочешь меня подождать? У меня не так уж много вещей, я быстро уложу их. И совсем немного времени уйдет на то, чтобы оставить их в баре.

— Нет. — Она с тревогой отметила про себя, что ей вовсе не хочется быть свидетельницей его переезда. — Я с удовольствием прогуляюсь пешком. Одна.

— Хорошо. — Он взглянул на часы. — Ты сможешь вернуться к пяти?

— Да.

Он шутливо дернул ее за волосы.

— Я вернусь к этому времени. Об ужине не беспокойся. Я все приготовлю.

Она отбросила мысль об Артуре и чае, который тот любил пить ровно в 17.30 и ни минутой позже, о его недовольно поджатых губах и нетерпеливом постукивании пальцами по столу, если она накрывала на стол на пять минут позже, или если сахарница на подносе стояла не так, как он привык.

— Спасибо.

Английское кладбище в Багни-ди-Лукка приютилось на склоне горы на южном берету реки. Это было тихое, огороженное декоративной решеткой место, окруженное со всех сторон высокими кипарисами. Небольшая часовня на вершине холма оберегала мирный покой склепов, памятников и надгробных плит, большинство из которых — одни величественные, другие более скромные — были аккуратными и ухоженными. Кэрри отворила кованые железные ворота и постояла некоторое время, оглядываясь по сторонам. В дальнем углу кто-то возился с цветами у свежей могилы. Щебетали птицы, едва уловимый ветерок шелестел листьями могучих деревьев. Пестрые бабочки весело порхали над ковром из одуванчиков, источавшим нежный аромат. Позади нее по светлым камням стремительно неслась Лима, пенящаяся, раздувшаяся после дождей. Кэрри медленно поднималась по пологим ступеням кладбищенской аллеи, вдоль которой росли кипарисы, то и дело останавливаясь, чтобы прочесть надгробные надписи.

Священной памяти лучшей из жен, самой любящей из матерей, ушедшей после короткой болезни. От безутешной семьи.

Она всегда по-своему любила кладбища; ей нравились тишина и спокойствие, царящие на них. Нравилось читать эпитафии и продумывать истории жизни и смерти покоящихся здесь людей. Она остановилась у следующей плиты.

Господину Фредерику Чарльзу Филипсу, Тринадцатый королевский гусарский полк. Битва при Ватерлоо.

Эта надпись несколько озадачила ее. Действительно ли бедный Фредерик был убит во время сражения? Или он просто желал напомнить миру о том, что принимал в нем участие?

Барон Джулиас де Сасс, тайный советник Его Величества Императора России.

Это, скорее всего, высокопоставленный чиновник.

Что ж, Беатрис, и после смерти была окружена известными людьми.

Кэрри направилась к часовне. Подойдя к двери, она прочитала еще одну, на первый взгляд, непритязательную надпись, которая, однако оставила у нее глубокое впечатление.

Нелли Эриксон. Умерла от испанской лихорадки 15 ноября 1918 года, отдав жизнь на благо беженцев Великой войны.

Бедная Нелли. Ноябрь 1918 года. Меньше пяти лет назад. Самой Кэрри, родившейся в начале века, было всего восемнадцать, когда закончилась война. Год спустя она уже вышла замуж за Артура. Почему? Почему не поступила так, как Нелли Эриксон? Или та женщина, что похоронена рядом с ней — Роуз Элизабет Кливленд, которая ушла из жизни через неделю после Нелли? Кэрри долго стояла, склонив голову, невидяще глядя на эти две надписи.

Все довольно просто. Ты вышла замуж за Артура, потому что у тебя не хватило сил — или смелости — сделать что-то иное. Ты можешь солгать миру, Кэрри Стоу, ко только не себе. Ты не смогла бы сделать то, на что были способны эти женщины. Тебе не хватило бы мужества.

Краем глаза она заметила сбоку какое-то движение. Кэрри подняла голову и почувствовала себя неуютно, уверенная в том, что за ней наблюдают. В дальнем конце кладбища, словно тень, неподвижно стояла пожилая дама, одетая в черное и с вуалью на лице. Когда Кэрри посмотрела в ее сторону, женщина отвернулась и медленно, с трудом побрела к воротам. Заинтригованная Кэрри проводила ее взглядом. У ворот дама в черном обернулась, и заметив, что теперь уже Кэрри наблюдает за ней, остановилась на мгновение, прежде чем продолжить путь.

— Должно быть, вы — миссис Стоу? — Бойкий энергичный голос застал Кэрри врасплох. — Внучка Беатрис?

Кэрри обернулась. Крупная дама в цветастом платье и потерявшей вид соломенной шляпке с широкими полями приветливо улыбалась ей.

— Да, вы правы.

— Мэри Уэббер. Приятно с вами познакомиться. — И она протянула широкую крепкую руку. — Вы, разумеется, пришли навестить могилу бабушки.

— Да. И дяди Генри.

— Конечно, конечно. Да, бедный Генри. — Мэри Уэббер наклонилась, будто намереваясь что-то сообщить по секрету. — Он был не совсем, как бы это сказать… Ну, вы знаете.

— Да. Знаю.

Ничуть не смутившись, женщина вновь приветливо улыбнулась.

— О да, разумеется. Как это глупо с моей стороны.

— Вы не могли бы мне сказать, где находится могила бабушки? Я хотела спросить своего кузена, но забыла.

— Вон там, рядом с могилой ее брата. Она настояла на том, чтобы ей было оставлено место. Возле большого дерева, видите? — Мэри Уэббер устремила на Кэрри удивленный взгляд. — Вы сказали, ваш кузен?

— Мой кузен Лео. Он живет на вилле вот уже несколько дней.

— Вот как? — широкие брови взметнулись вверх. — А мы и не знали об этом, и вы говорите, он был на кладбище?

— Да. — Лео сказал ей об этом утром, когда она упомянула о своем желании навестить могилу Беатрис. — Он очень любил кашу бабушку.

— Хорошо, хорошо. Как странно… Видите ли, я провожу здесь массу времени. Здесь похоронен мой незабвенный Сирил — его могила вон там, — она показала рукой в сторону. — Не припомню, чтобы я видела здесь посторонних молодых людей.

Кэрри коротко рассмеялась.

— Его нельзя назвать посторонним.

Дама недоуменно посмотрела на нее, потом фыркнула от смеха.

— О, хорошо. Очень хорошо. Конечно, нет. Но видите ли, моя дорогая, наша община — то есть, английская община — довольно невелика, и мы все стремимся как можно ближе узнать друг друга. Поэтому нам стало известно о вашем приезде. Дорогой мистер Фоссет находится в дружеских отношениях с коллегой адвоката, с которым вы будете вести дела. Сеньор Беллини — милейший человек — непременно понравится вам. Земля слухом полнится, вы понимаете о чем я говорю? Вы должны прийти к нам на ужин в ближайшее время. Как долго вы собираетесь здесь пробыть? — Казалось, Мэри Уэббер довела до совершенства искусство вести беседу не переводя дыхания.

— Я точно не знаю.

— Меня можно найти в отеле «Континенталь» — я там живу. Найдите меня, если появится необходимость. Можете обращаться в любое время.

— Спасибо, миссис Уэббер. Я вам очень признательна.

— Нет, нет, не благодарите.

Кэрри показала в сторону.

— Несколько минут назад там была пожилая дама. У могилы бабушки. Вы не знаете, кто это?

— Это Мерайя. Она бывает здесь почти каждый день. Она была няней Беатрис и ее брата, когда те были еще детьми. О, как давно это было! Должно быть, ей все девяносто. Она была очень привязана к Беатрис.

Кэрри бросила взгляд в сторону ворот, за которыми скрылась дама в черном.

— Да, конечно. Я помню, бабушка рассказывала о ней. Я представить себе не могла, что она жива до сих пор. Где же она живет? Вы не знаете?

— О, здесь все знают старую Мерайю. Ома живет в небольшом домике недалеко от Покте-ди-Серральо.

— Мне бы хотелось встретиться с ней.

— Несомненно, моя дорогая, несомненно. Я устрою для вас встречу, если хотите. Только знайте: ока довольно своенравная особа.

— Благодарю вас. — Прощаясь, Кэрри протянула руку. — Рада была познакомиться.

Женщина улыбнулась и вместо того, чтобы пожать предложенную ей ладонь, проворно ухватила Кэрри за руку.

— Не стоит благодарности. Вы понимаете, мы здесь все большие друзья. Пойдемте, я покажу вам могилы. Вы непременно должны посмотреть наш самый знаменитый надгробный памятник — вон там, видите? Небольшая фигурка сидящей женщины с собакой у ног. Луиза де ла Раме — очень известная романистка. Она родилась в Бери-Сент-Эдмундсе, можете себе представить? Большую часть жизни провела в окружении собак. Впрочем, о вкусах не спорят. Я всегда так говорю. Каждому свое…

Миновав памятник Луизе де ла Раме, который, несомненно, был самым интересным на кладбище, Кэрри и ее спутница прошли в тихий тенистый уголок, где под ветвистым распускающимся каштаном над землей возвышались три мраморных надгробия, установленные явно в разные годы. Самое старое из них потемнело от времени и покрылось лишайником. Надпись на нем была лаконичной, словно кто-то желал сохранить в тайне причину смерти.

Леонард Джонстоун.

Родился в 1842 — умер в 1867.

— Джонстоун? — спросила Кэрри.

— Девичья фамилия вашей бабушки — Джонстоун, моя дорогая. Ее отец был англичанином. Он женился на итальянке. Говорят, она была очаровательна. Беатрис стала носить фамилию Свон после замужества.

— О, разумеется, какая я недогадливая. — Леонард Джонстоун. 1842–1867. Брат Беатрис умер совсем молодым. — Вы не знаете, от чего он умер?

Последовала многозначительная пауза. Кэрри взглянула на свою спутницу. Та стояла с поджатыми губами, глядя на памятник.

— Да-а-а. Говорят…

— Что?

— В деревне ходили слухи… — женщина колебалась в нерешительности, — в его смерти было что-то странное. Разве в вашей семье никогда об этом не рассказывали? — Она искоса посмотрела на Кэрри, насторожившуюся от любопытства.

Кэрри покачала головой.

— Насколько я помню, нет. О нем никто никогда не упоминал. Разумеется, я знала, что у бабушки был брат. Но как он умер…

— Они были очень близки, он и твоя бабушка. Он умер — о! — всего за несколько месяцев до того, как она вышла замуж за твоего дедушку.

Кэрри изумленно смотрела на нее.

— И люди до сих пор говорят об этом? Боже мой, прошло более пятидесяти лет!

Мэри Уэббер засмеялась.

— Не забывайте моя дорогая, что это Багни-ди-Лукка. А что касается Багни-ди-Лукка, здесь помнят обо всем, словно это произошло вчера. Всего лишь вчера.

— И что же помнит Багни-ди-Лукка об этой смерти? Почему она была странной?

Женщина наклонилась поближе и заговорила очень тихо, как будто — раздраженно подумала Кэрри — они были окружены людьми, а не каменными надгробиями.

— Кажется, он был весьма чувствительным молодым человеком. Говорят, он покончил с собой…

— Как это ужасно. — Кэрри с грустью взглянула на памятник с его краткой равнодушной надписью. — Как это ужасно, — тихо повторила она.

— Конечно, это только слухи, — сказала спутница Кэрри. — Я не знаю ни одного человека, который бы подтвердил, что это правда. Просто слухи.

Кэрри приблизилась к надгробию, расположенному посередине. Последнее пристанище Беатрис. Небольшая мраморная плита, украшенная резными виноградными листьями. Как и у ее брата надпись была предельно краткой.

Беатрис Свон.

Родилась в 1846. Умерла в 1912.

— Видимо никто из них не увлекался эпитафиями, — заметила Мэри Уэббер, которая не отставала от Кэрри. — Смотрите, у Генри то же самое.

Генри Свон.

Родился в 1868. Умер в 1922.

— Три жизни, — тихо произнесла Кэрри.

Ее спутница наклонилась к могиле и выдернула сорняк.

— Все там будем, моя дорогая. Все. — Она распрямилась. — Ну, я оставляю вас одну. Не забудьте — отель «Континенталь». Вы без труда его найдете — он на главной улице. В любое время, с любыми вопросами.

— Спасибо.

После того, как миссис Уэббер удалилась в глубь кладбища, Кэрри еще долго стояла неподвижно у могилы Беатрис, слеша ссутулив плечи и засунув руки в карманы вязаного жакета. Слабый свежий ветерок перебирал ее волосы. Она положила руку на прохладный мрамор надгробия, поглаживая его там, где было выгравировано дорогое имя.

«Спасибо тебе, — повторяла она про себя, как заклинание, — спасибо тебе.»

Выходя из ворот, Кэрри увидела, как Мэри Уэббер жизнерадостно помахала ей рукой.

Лео был прав. Уже через пять минут после того, как она начала подниматься вверх по дороге, возле нее остановилась повозка, запряженная мулом. С переднего сиденья ей лучезарно улыбался молодой мужчина. Кэрри тоже улыбнулась в ответ. Рядом с ним сидела хорошенькая молодая женщина, по всей видимости его жена. Она держала на коленях маленькую смуглую девочку и было заметно, что она ожидает еще одного ребенка.

— Сан-Марко? — спросил хозяин повозки, не переставая улыбаться.

— Да, пожалуйста.

Он быстро заговорил по-итальянски, размахивая свободной рукой.

— Мне очень жаль, — Она была смущена. — Я не говорю по-итальянски. — Ей с трудом удалось сложить две фразы. — Mi seusi. Non parlo italiano.

Его улыбка стала еще шире. Он повернулся на сиденье и свободной рукой сделал учтивый, радушный жест в сторону пустой повозки, приглашая Кэрри занять место.

Она благодарно рассмеялась.

— Molte grazie.

— Prego.

Кэрри взобралась на откидную доску и села, свесив ноги. Мул неторопливо тащился вверх по извилистой дороге, а повозка без рессор громыхала и подпрыгивала на ухабах. За ее спиной о чем-то тихо переговаривалась молодая пара. А перед взглядом Кэрри открывалась чудесная панорама. Воздух был чист и прохладен, и по-прежнему напоен запахом дождя. С вершин гор еще бежали журчащие и пузырящиеся потоки дождевой воды. Они увлекали за собой комья земли, выставляя солнцу чистые, голые камни. Копыта мула шлепали по лужам, поднимая тучи брызг. Вот они проехали мимо хозяйственных построек и домов, окна и двери которых были распахнуты навстречу вечерней свежести. Куры рылись во влажной земле и важно расхаживали по дворам. Собаки лениво лаяли на повозку, с грохотом проезжавшую мимо калиток. Тощий кот дремал на каменной стене. Маленький симпатичный мальчуган в оборванной рубашке и штанах, с яркой косынкой на шее, повязанной на цыганский манер, сидел на камне неподалеку от дороги. Рядом с ним мирно паслось стадо черных коз. Хозяин повозки что-то крикнул ему и засмеялся, мальчик в ответ рассмеялся тоже.

Солнце опустилось ниже, и теперь уже одна сторона долины лежала в тени. Покрытые тенью, замерли леса на склонах гор, пахло теплой влажной землей. В воздухе реял сладкий весенний аромат распускающихся почек.

Кэрри вдохнула глубоко-глубоко, словно хотела напиться этой пьянящей свежести. Коэда они повернули на излучине дороги, она подняла голову и увидела виллу Кастелли. Должно быть, именно отсюда она впервые предстала ее взору вчера вечером. Всего лишь прошлым вечером! Легкая улыбка коснулась ее губ. Кажется, прошла уже целая вечность.

Солнце пряталось за вершины гор, отбрасывая прощальные яркие лучи.

Ее ждал Лео. Лео, ужин и долгий прохладный вечер.

Когда они миновали поворот к дому, она спрыгнула с повозки, крикнув вслед ее радушным хозяевам слова благодарности.

— Grazie. Molte grazie.

— Prego. — Они улыбнулись ей в ответ и помахали рукой. Она постояла, пока повозка не скрылась за поворотом, потом повернулась и с легким сердцем зашагала вверх по тропе к дому.

Лео накрыл ужин на кухне — мясо, сыр, хлеб, масло и банка с солеными овощами.

— Боюсь, это трудно назвать пиршеством.

— Это просто прелесть! — Она отломила кусочек сыра и сунула его в рот, наблюдая за тем, как Лео разливает вино в бокалы. — Какое это удивительное место — кладбище. Ты так не считаешь?

— Г-м, пожалуй.

— Сколько людей, сколько прерванных судеб! И у каждой — своя история. Помнишь тот памятник с собакой? Я забыла, как звали…

Он покачал головой, улыбаясь.

— Я тоже забыл, как его звали. Наверное, он не был таким уж известным человеком, чтобы о нем помнили.

Кэрри оторопела.

— Он? Нет, я имею ввиду женщину — женщину с маленькой собачкой у ног. Ты не мог не заметить этот памятник. Он выделяется среди других, словно роза среди фиалок. — Она щелкнула пальцами. — Луиза. Вот как ее звали. Луиза какая-то там. Она родилась в Бери-Сент-Эдмундсе. А еще там похоронены две медсестры, которые умерли от испанки.

— Не видел.

— Их могилы рядом с часовней. Какая трагедия — приехать сюда, чтобы помогать людям, и умереть такими молодыми.

— Да.

Она задумчиво грызла сыр.

— Какие странные надгробные надписи у бабушки, дяди Генри и бабушкиного брата Леонарда.

Он стоял, небрежно опершись о стол, и потягивал вино маленькими глотками. В глазах его мелькнула настороженность.

— Странные? В каком смысле?

Она пожала плечами.

— Видишь ли, у одних пространные, витиеватые надписи, у других даже не надписи, а целые романы. А на трех наших — только имена и даты.

Он смотрел на нее некоторое время.

— А что еще тебе нужно?

— Не знаю. — Она рассеянно взяла свой бокал и отпила глоток. — Что-нибудь такое, может быть слова памяти?.. Или любви?

Он ничего не ответил.

— Лео? — спросила она минуту спустя.

Он смотрел на нее выжидательно. Кэрри взглянула на него и попала в плен его внимательных голубых глаз, не в силах ни говорить, ни отвести от него взгляда.

— Да, я слушаю.

Она смутилась. Ее сердце забилось как-то особенно, почти тревожно. Она прокашлялась.

— На кладбище я познакомилась с одной дамой, миссис Мэри Уэббер. Ты когда-нибудь слышал разговоры о том, что Леонард покончил с собой?

— Нет. — Он покачал головой. — Никогда.

— Люди говорят…

Он коротко засмеялся.

— Сплетни, — сказал он. — И ничего больше. Если бы это действительно было так, неужели бы мы ничего не знали? Даже семейные секреты не могут храниться вечно и — ради всего святого — прошло уже лет пятьдесят.

— Да, конечно.

Он оттолкнулся от стола.

— Давай, поешь. Я кое-что хочу показать тебе. Нашел сегодня днем.

— И что же это?

Он улыбнулся задорно и одновременно ласково, и вновь сердце Кэрри предательски заколотилось.

— Подожди. Я покажу тебе позднее.

— Ну, вот. — Он сдвинул остатки трапезы на другой конец стола, чтобы расчистить место перед ней.

— Что это? — Она взглянула на потрепанные книги, которые он положил на стол.

— Посмотри сама.

Их было четыре, все в кожаном переплете. Они не имели надписей ни на корешке, ни на обложке. Кэрри осторожно открыла одну из них. Это была рукопись, выполненная каллиграфическим почерком. Первую страницу украшал карандашный рисунок виллы Кастелли, выполненный с большим мастерством. А под ним слова: Беатрис Джонстоун. Дневник. 1864.

— Лео!

Он заулыбался, видя ее волнение.

Она принялась листать страницы и сразу поняла, что это не был дневник в обычном смысле слова, со скрупулезным описанием событий день за днем. Нет. Записи были отрывочные, перемежались карандашными рисунками и акварелями, навеянными открытиями и вдохновениями юной Беатрис. Она стала читать вслух.

— «Сегодня мы поднялись в горы. Погода была великолепной, а воздух пьянил, как вино. Цветы на лугу источали удивительно нежный аромат.

Я верю в то, что каждый цвет Насыщен воздухом, которым дышит.

Это Вордсворт. Я не ставлю себе это в заслугу; его процитировал мне Леонард.»

Она перевернула страницу. Небольшая акварель — горная деревушка, приютившаяся на поросшем виноградником склоне. Рисунок сопровождался короткой записью.

— «Шестое июня. Посетили Сан-Антонио. Изумительная церковь. Мадонна заставила меня плакать. Не понимаю, почему?» Затем уже другими чернилами: «Леонард говорит, это из-за слез, которые она проливает за нас. Может быть, он прав?» Лео — они восхитительны!

— Вот как? — Он пододвинул к себе один из дневников и открыл его наугад.

— «Девятое сентября». — Он вернулся к первой странице. — Это 1866 год. «Папа взял нас с собой в Сьену. Что за город! Полон призраков, насилия и красоты! Бедному Леонарду там стало не по себе. А мне он понравился.» Здесь есть рисунок, взгляни. Правда, он очарователен?

Кэрри разложила книги на столе, открыв первые страницы.

— Одной книги не хватает.

— Разве?

Он подошел и остановился сзади, заглядывая ей через плечо. Она всей кожей ощущала его близкое присутствие. Оно вызывало в ней неведомую ранее волну удовольствия. Кэрри едва удержалась от невольного желания прикоснуться к его руке. Пытаясь скрыть это чувство, она как можно спокойнее заметила.

Обрати внимание: 1864 год. 1865. У тебя в руках дневник 1866 года. Это — 1868. А где же 1867?

Он покачал головой. Потянулся к книге, надписанной 1866 годом.

— Может быть, в одной книге записи сразу двух лет? — Он перелистал страницы. — Нет. Эта заканчивается ранним ноябрем 1866 года. В тот год они вернулись на зиму в Лондон.

— А других там не было?

— Нет. Разве что на другой полке? Мы поищем завтра. — Он отошел от нее и поставил бокал на стол. — Пожалуй, мне пора. Помочь тебе убрать со стола?

Она не смогла скрыть своего разочарования.

— Уходишь? Уже?

Он обернулся, посмотрел на нее выжидательно. Ее лицо побледнело от волнения.

— Да, Кэрри, — мягко сказал Лео, — ухожу. Ты ведь понимаешь, что община здесь очень маленькая. Каждый человек на виду. Я не хочу — и не буду, — подчеркнул он, — компрометировать тебя. Поверь мне, я знаю этих людей. Они не могут придумать ничего лучшего, как тратить свое время на болтовню и всякие сплетни.

— Но ведь мы родственники и знаем друг друга с детских лет. Кроме того, никто даже не знает, что ты здесь!

— Ну, теперь-то знают. — Он слегка усмехнулся. — Не так ли?

В ответ она удрученно кивнула.

— Так что мне лучше уйти. Я вернусь завтра утром. Когда ты собираешься побывать в Лукке?

— В четверг.

— Хорошо. Если хочешь, я останусь здесь на это время.

Сожаление боролось в ее душе с осторожностью, но разум все-таки победил.

— Хорошо, до четверга.

Два дня. По крайней мере еще два дня.

Он взял пиджак, набросил его на плечи и смахнул упавшие на глаза волосы.

— Не забудь. Если я понадоблюсь, найдешь меня в баре. Там внизу, у самой дороги. Не бойся. Здесь ты в полной безопасности.

— Я не боюсь. — Она удивилась, поняв, что это действительно правда.

Она окликнула его, когда он был уже у двери, только для того, чтобы еще раз увидеть, как он оборачивается, только для того, чтобы еще раз ощутить на себе взгляд его ясных голубых глаз. И спросила напоследок.

— Ты еще не выбрал себе подарок на память?

— Завтра, — коротко ответил он. — Завтра.

Она долго стояла, облокотившись о стол и глядя на дверь, которая тихо закрылась за ним. Затем быстро повернулась, взглянула на грязные тарелки, потом на дневник.

И без колебаний уселась читать.