Под рябиной

Глава 4

Я плотнее запахнула куртку, ожидая пока пассажиры сойдут с парохода, прибывшего через Ла-Манш из Франции. Как назло после теплого апреля восточные ветры принесли холодящее напоминание, что май в Англии вероломен. Может, хоть в Девоне будет теплее, конечно, будет теплее. Мне хотелось, чтобы он увидел запад в лучшем свете.

Сейчас они проходили через таможню. Это не займет много времени. Рикки проехал на машине по Франции и оставил ее в порту. Я приехала на своей старой машине. Окажутся ли чувства прежними? Конечно, мы писали письма, но здесь, в Англии, мне было нелегко снова в роли все той же собачьей кости.

— Я так рада, Лорна, — сказала Мхэр с восторгом. — Мне он понравился с первой минуты, как я увидела его. Подожди секундочку, я не хочу ничего пропустить! — Она выскочила проверить, готова ли еда для малышки.

Я позволила Розмари ухватиться своей ручонкой за мой палец. Может, скоро у меня тоже будет семья.

— Ты уверена, Лори? — спросил отец. — Ты уверена, это то, что ты хочешь? Вы будете жить здесь? Ведь он наполовину англичанин, так ведь? Мы не потеряем тебя?

Я рассмеялась.

— Вы не потеряете меня и, папа, это то, что я хочу. Я уверена.

— А свадьба? — взяв дочку на руки, Мхэр ждала, широко раскрыв глаза.

— Конечно, не здесь! — с разочарованным видом произнес отец.

— Не думаю, — осторожно ответила я. Я была его единственной дочерью, по крайней мере, достигшей брачного возраста; конечно же, ему хотелось быть на свадьбе. Мне тоже хотелось бы этого. Но Шейла! Им пришлось бы встретиться. И судя по тому, как развивались события, ситуация оказалась бы слишком острой. Я знаю, что все мы думали об одном и том же, хотя и не говорили вслух.

— Какой сказочный роман, — дипломатично высказалась Мхэр. — Свадьба на Лазурном Берегу, а медовый месяц в Греции.

— А потом — в очередь безработных за благотворительной помощью, — пошутила я, и все расслабились.

У Шейлы не было розовых очков.

— Ты страшно наивна, — заявила она на мою новость. — Хорошо. Итак, ты переспала с ним — не пытайся надуть меня, естественно, переспала. И ты думаешь, выйдешь за него и будешь жить счастливо всю жизнь. Конечно же, он пообещал жениться на тебе, ведь так? Он за полсвета от тебя!

— Юг Франции не так уж далеко.

— Как мне знать, что не надо будет ехать на прекрасный отдых за границу искать его?

— Ты всегда выбирала не тех мужчин и продолжаешь делать ту же ошибку. — Я не должна, не должна вступать в очередную пустую ссору с Шейлой, но меня затягивало.

— Ошибкой было выходить замуж за твоего отца. За мной бы бегали тысячи мужчин.

— Мам, — сказала я устало, — я стараюсь тебе объяснить, что влюблена и собираюсь выйти замуж. — Я потрогала золотое кольцо с аметистом. В тот момент, когда Рикки надел мне его на палец, я знала, что никогда это не забуду. — Мама, пожалуйста!

Я очень редко звала ее «мама». Шейла смягчилась и поцеловала меня:

— Если ты так уверена, надеюсь, он приедет.

Я улыбнулась — в сумочке лежало утреннее письмо от Рикки. Я была уверена.

Глаза Шейлы загорелись.

— Мы обдурим эту женщину со свадьбой. Это дело мое и твоего отца, а не ее. А если он не согласится, то Лэрри исполнит роль посаженого отца.

— Вряд ли дойдет до этого, — я собралась для дальнейшей борьбы.

Прервав воспоминания, я увидела, как высокая фигура направилась ко мне. И вдруг зал ожидания поплыл у меня перед глазами. Я схватилась за перила, чтобы не упасть, на меня накатил приступ тошноты. Глупая. Я ведь не завтракала, совсем не подумала об этом. Нельзя раскисать, просто нельзя. Пойду к машине и подожду там. Рикки знает ее — и тут он подбежал, обнял меня и, как по волшебству, в одно мгновение мне стало лучше.

Мы все ехали и ехали, остановились перекусить в ресторанчике на незащищенной от ветра вересковой пустоши. Нас встретил оживленно шумящий огонь в камине.

— Вот это здорово, — Рикки направился к нему. — Давай сядем здесь.

Я отошла — было слишком жарко.

— Тебе плохо? — тут же вернулся Рикки. В глазах светилось беспокойство.

— Нет, все прекрасно, — заверила я. Действительно, ощущение было странное: хотя я проголодалась, ничего из меню мне не хотелось.

— Теперь машину поведу я, — сказал Рикки. — Ты не заболеваешь?

— Кажется, нет, — постаралась я успокоить и его, и себя.

Я наблюдала, как женщина кормила ребенка, сидящего в высоком детском стульчике. Струнка озабоченности зазвучала где-то глубоко во мне. А вдруг это правда? В этот раз не было месячных, но я списала это на стресс. Мне подвернулась горящая работа, отнимающая много времени, но за хорошую плату. Шейла была тут как тут.

— Не вздумай сказать, что ты не принимаешь противозачаточные таблетки! — сказала она мне однажды недоверчиво.

— Мне не нужно, — ответила я с легкостью и самодовольством, с уверенностью девчонки без каких-либо любовных привязанностей.

— Ах, как мы целомудренны! — фыркнула она.

Я никогда не задумывалась о ситуации, с которой я бы не справилась. Я была совершенно уверена в моей еще не испробованной силе духа, даже когда я поехала к Рикки во Францию. Возможно, как сказала Шейла, я была «чертовски наивна». Нет, это невозможно. Не может быть так быстро — и мне стало совсем плохо. Нет, так плохо себя при этом точно не чувствуют!

Рикки вел машину сам до конца. Мне стало лучше, когда мы наконец остановились у конторы поверенного. Я заволновалась при мысли, что скоро увижу коттедж. Жаль, что день был серый и промозглый, курортная зона выглядела уныло и, не по сезону, мрачно, а мне хотелось, чтобы Рикки увидел это место во всей красе.

Агент, со светлыми волосами и быстро мигающими голубыми глазами, был молодым и очень деловым.

— Рад с вами познакомиться, мистер Дэнхэм, — он протянул руку. — Жаль, что погода не радует. Джон Фермер. Да, и это старый, добрый, «без единого облачка» месяц! — он улыбнулся мне.

Рикки смотрел недоуменно, а я чувствовала, что меня втягивают в союзничество против Рикки, иностранца.

Джон Фермер, улыбаясь, извлек ключи:

— Мы приглядывали за домом. Место в довольно плохом состоянии. Кошек пристроили.

— Кошек? Сколько же их? — воскликнула я.

— Всего лишь три. Она была эксцентричной особой, так что могло быть и хуже. Я тут посещал одну даму поблизости, так там было целых пятнадцать. Можете себе представить!

Моя мечта о привлекательном загородном коттедже рассеялась в один момент.

— Вы были знакомы с тетей? — спросила я.

Он покачал головой.

— Не знал ее до самой смерти. Она жила затворницей, гуляла сама по себе по берегу и ухаживала за кошками. Не так уж трудно быть отшельником на окраине города, да еще когда туристический сезон закончен. Дорога в основном застроена летними бунгало. Думаю, мой дядя был знаком с нею, но несколько месяцев назад у него случился удар, и он теперь не выходит.

Джон Фермер повернулся к Рикки.

— Полагаю, мы известили вас о том, что такое наследство не обеспечит вашу жизнь. Короче говоря, даже наоборот, убыточно. Земля, конечно, будет иметь кое-какую ценность, но не в таком состоянии. Мой дядя вел дела вашей тети, и у нее был только дом и небольшие сбережения. Думаю, она работала здесь всю жизнь. Этот дом принадлежал ее родителям, что делает его достопримечательностью начала века.

— Чем она занималась? — спросил Рикки.

Я взглянула на Джона, мне тоже было интересно знать это.

— Что-то вроде маленькой лавочки в большом старом магазине здесь в городке, как я понял. Ее купила компания Льюис.

Все вдруг зазвучало прозаично. Казалось, Рикки тоже это почувствовал.

— А мое запечатанное письмо, — произнес он уныло. — У вас нет никаких надежд на романтические богатства, скрытые в нем?

— Что там, об этом можно только догадываться, — сказал Джон. — Но нам не известно ничего, что имело бы хоть какую-то ценность среди вещей, ей принадлежавших. — Он усмехнулся. — Это может быть и поучение или проповедь, и увещевание ухаживать за кошками.

— Ладно, — предложил Рикки, — пойдемте, посмотрим дом, пока еще светло. — Он нахмурился. — Но ведь она завещала этот дом только мне, вы сказали?

— Нет, на самом деле это не так, — осторожно поправил его Джон. — Простите, что я не пояснил вам некоторые пункты завещания в нашу первую короткую встречу. Думаю, она чувствовала, что Шангри-Ла[11] должен перейти к вам, если вас отыщут, так как вы — ближайший прямой наследник.

— Вероятно, это так, — жалкая улыбка появилась на лице Рикки. — Насколько я помню, она никогда во мне особо не нуждалась.

— В завещании есть одно предложение — копия в вашем распоряжении, — которое немного отложит продажу. Завещание вступает официально в силу и собственность полностью переходит к вам только первого января нового года, после того, как вам исполнится двадцать девять лет. Она добавила причудливую фразу: «Когда год молод, свежи начинания». Ваша тетя уже тогда, как я понимаю, была довольно странной дамой, честно говоря.

— Когда она составила завещание? — спросила я.

— Много лет назад. Да, — улыбнулся Джон, — напрашивается вопрос: а если бы она умерла сразу после этого? В таких случаях существуют поправки на непредвиденность. Невозможные для выполнения условия откладываются. Но она все прекрасно вычислила, не правда ли? И мы в точно запланированном году!

— И она никогда не меняла завещание и не приходила к вам по этому поводу?

— Нет, она стала недосягаемой затворницей сразу после этого.

— Значит, я не имею права продать этот дом до будущего года? — уточнил Рикки.

— Нет, но вы ничего не теряете. Все равно на официальное подтверждение завещания потребовались бы месяцы, к тому времени сезон закончится, и вы не сможете продать коттедж, в лучшем случае, до весны, если какой-либо предприниматель заинтересуется в развитии этого участка.

— Предположим, Рикки не нашли, тогда как? — спросила я, полностью захваченная этой историей.

— Есть еще мистер Бекк, Стивен Бекк, еще один двоюродный брат, который бы получил это наследство, если бы вас не нашли. Мы беседовали с ним и его женой Марион. Они живут чуть дальше, в Олчестере — маленьком городке. Семейная пара не проявила интереса к Шангри-Ла. Думаю, они просто жаждали, чтобы мы нашли вас. Как я уже говорил, это место не стоит проблем, возникших с оформлением наследства.

Стивен и Марион. Двоюродные! Они знали Рикки еще ребенком! И живут неподалеку, и адрес их имеется. Это уже интереснее. Мы собрались уходить.

— Может, у вас найдется время привести место немного в порядок перед продажей? — предположил Джон. — Есть все причины, чтобы считать себя опекунами и хранителями дома в последующие месяцы.

Шангри-Ла! Наш приют, где сбываются мечты. Пока мы ехали вдоль набережной, ленивое солнце то выползало, то вновь исчезало, отражаясь случайной вспышкой в лобовом стекле, нехотя преломляясь в сером море, высвечивая нимб из золотых волос девушки, которая шагала рядом с мужчиной — две отважные души на прогулке, открытые всем ветрам.

— Воспоминания возвращаются? — поинтересовалась я.

Кусочек детства, времени сильных впечатлений, проведенный в английском приморском городе, должен был оставить неискоренимые следы в памяти. Скалистые заводи, мокрый песок, всплески белой пены возле волнорезов… Белые чайки пролетели совсем низко над машиной, перекрывая своим хриплым криком звук мотора.

— Нет, — сказал резко Рикки. — Я уже говорил, я почти ничего не помню. — Казалось, он и не хотел ничего вспоминать.

— Конечно, если ты намеренно их перечеркиваешь, то и не вспомнишь, — с раздражением сказала я.

Что со мной? Уже несколько дней я плохо себя чувствовала, но подло было с моей стороны вымещать это на нем. Я сжала его колено, как бы прося прощения. Он усмехнулся в ответ:

— Ты отвлекаешь меня от дороги как раз, когда мы почти приехали. — Он указал: — Морское шоссе!

Мы свернули с приморского бульвара на неухоженную дорогу между деревянных хижин, еще закрытых. Сейчас я поняла, что имел в виду Джон Фермер, говоря о «не том конце города». Казалось, дорога иссякла, дальше ее просто нет, и не имеет смысла ехать дальше, а бунгало не добавили никакой ценности.

И, наконец, я увидела его. Уединенный, в стороне от дороги, за когда-то белой, а сейчас полусгнившей изгородью. Запущенная аллея, засаженная кустарником, и какой-то низкорослый, папоротникообразный куст, который, как мне показалось, вел случайное и непрочное существование на побережье. Конечно, среди бунгало все это выглядело явно не к месту.

Строение было довольно большое и когда-то, должно быть, служило удобным домом для семьи. Рикки отстегнул ремень безопасности, выпрыгнул из машины, стал искать ключи. Я последовала за ним.

Все было не так уж плохо, как я боялась. За вечнозеленой аллеей цветущая вишня осыпала розовые лепестки на дорожку, и, когда Рикки открыл дверь, луч света проник внутрь вместе с нами, высветив голубые, красные и зеленые оттенки покрытой клеенкой прихожей.

Затем, когда я вошла сюда следом за Рикки, на секунду меня охватила слепая, беспричинная паника, побуждая бежать, бежать, скорее бежать из этого места. Мне показалось, будто холодная рука скользнула по моему лбу, и я боролась с собой, чтобы вернуться к нормальному состоянию. Конечно, было холодно и сыро, хотя не чувствовалось запаха кошек.

— Ну, вот и она, — грамматика Рикки подкачала, когда он открыл еще одну дверь в то, что называлось залом. Окна французского стиля открывали оранжерею.

Я стояла рядом с ним в этой тихой комнате. Маленький круглый столик покрыт красноватым сукном, его ножки испытали на себе когти многих поколений кошек. Казалось, что кресло-качалка было готово наклониться вперед, как будто кто-то, сидящий в нем, был готов встать и встретить нас. Я чувствовала себя человеком, вмешивающимся в дела чужого дома, где все еще кто-то жил. Рикки же казался спокойным.

— Не думаю, что она что-либо изменила за эти двадцать лет, пока я здесь был.

Грамматика опять подкачала. Я подавила в себе порыв поправить его. Он делал ошибки лишь тогда, когда говорил не думая. Мы направились к маленькой, неприбранной кухне. Рикки пожал плечами:

— Тот, кто купит этот дом, уберет ее совсем.

Грусть, которая часто присутствует, когда умирает старый человек и его личные вещи, заботливо собранные за всю жизнь, выбрасывают как ненужный хлам, вдруг охватила меня. Я заметила явное свидетельство присутствия тети Эммы: голубой глиняный кувшин на подоконнике с желтыми лепестками у ободка. Должно быть, когда-то в нем стоял букет хризантем. Стопка разномастных блюдец, когда-то расставленных по кухне, — белые кружочки напоминания об исчезнувших кошках. В шаткой оранжерее с гвоздей свисали пучки бессмертников и еще каких-то сухих цветов.

Рикки тащил меня дальше через оранжерею в сад. Маленький, забытый всеми сад.

— Осторожно, — предупредил он, отдернув меня от края колодца, скрытого зарослями высокой травы.

— Это ведь опасно! — сказала я. — Удивляюсь, как она дожила до таких лет.

— Она всегда помнила о нем, — пояснил Рикки. Он засмеялся. — Однажды я положил на него дощечку и бросал камни, чтобы услышать эхо. Она страшно злилась.

— Не удивляюсь. Значит, ты все-таки помнишь кое-что!

— Совсем чуть-чуть, обрывки, — уклонился он. — Пойдем наверх.

Нехотя я повернулась и пошла за ним внутрь. Затем еще раз оглянулась. Маленькие кустики бледно-желтого первоцвета росли у тропинки, а дальше, тяжело наклонившись к изгороди крупными белыми цветками, сияло грушевое дерево. Красивое место. И чувства так переполнили меня, что мне снова стало плохо.

Я тяжело взбиралась по узким ступеням за Рикки. Он говорил и говорил. Я была как пьяная, казалось, голова набита ватой. К нашему удивлению, в большой спальне стояла двуспальная кровать, покрытая вышитым стеганым одеялом. Может, она хранила родительскую постель.

— Душно, — Рикки распахнул окно, и мне было приятно почувствовать легкий ветерок на разгоряченном лице. — Кажется, она любила картины.

Я огляделась: один или два местных пейзажа, олень в шотландской долине. Ну, хорошо!

— Мы должны сохранить хотя бы ее картины, — сказала я.

Какое-то мгновение я смотрела в сад. Рикки исчез в маленькой спальне, которая смотрела на другую часть участка. Он все еще разговаривал со мной, и его голос звучал совсем издалека.

Вдруг он замолчал, и наступила тишина. Через минуту я вышла из комнаты и пошла туда, где стоял Рикки, глядя в окно. Что-то неестественно прямое и жесткое в его позе показалось мне странным.

— Рикки! — позвала я.

Ответа не последовало. Я подошла и встала сзади него. Как будто в трансе, он уставился туда, где у неровного холмика или куска скалы одиноко стояло маленькое, кустистое деревце, густо покрытое маленькими белыми цветочками. Солнце зашло, и небо приобрело серо-стальной цвет.

Он ответил мне наконец, не отрывая глаз от этой картины, ответил неожиданно и сухо:

— Шотландская рябина.

Странно, однажды он уже упоминал ее, в тот первый отпуск. Я думала сначала, что в его памяти осталось лишь название, а сейчас поняла, что не все так просто. Хотя он и слышал меня, и ответил, он все еще был где-то далеко, там, где он был недостижим. Он не двигался. Мне хотелось сказать что-то, что вернет его ко мне, разрядит напряженную атмосферу.

— Рикки, — услышала я себя, говоря на высокой ноте, с нажимом. — У меня будет ребенок.

Он тут же обернулся, и мгновение мы смотрели друг на друга. Я не знаю, что было в моих глазах, но в его я увидела ужас. Я почувствовала, как рыдание подступает к горлу. Повернулась и, не разбирая дороги, побежала вниз по лестнице. Я запнулась уже на последней ступеньке, и он поймал меня и поднял, как маленькую. Но у меня перед глазами стоял его взгляд.

— Пусти меня, — я попыталась высвободиться. — Уходи, уезжай во Францию. Ты мне не нужен. — Я боролась с кольцом, пытаясь стащить его с пальца.

— Лорна, Лорна! — Он повернул меня лицом к себе, ухватив за руку. — Посмотри на меня. Собери себя.

Я невольно начала улыбаться на его очередную ошибку. На меня смотрел прежний Рикки: ласковые, обеспокоенные глаза — почти удивленные.

— Тебе весело? — завелась я.

— Ах ты, моя старомодная девочка. — Он привлек меня к себе, отвел в оранжерею и посадил на широкий подоконник. — Итак, у тебя будет ребенок. Значит, мы поженимся раньше, а ты купишь себе платье пошире. Я так и подумал тогда, во Франции, что я у тебя первый, а мы не поговорили об этом.

— Я не принимала таблетки, — сказала я. — Я не думала…

— О, мои обольстительные чары! — Рикки улыбался во весь рот.

— Нет, чары Лазурного Берега, — парировала я.

— Когда ты узнала об этом?

— Минуту назад, — призналась я. И когда я произносила эти слова, во мне росло удивление: еще минуту назад я ничего не знала, а теперь говорю эти невероятные слова.

— Ты должна знать наверняка.

Я кивнула, но в глубине сердца я знала точно.

— А твои чувства ко мне не изменились?

Я смотрела на него: человек, который повернулся ко мне от окна спальни с загнанным выражением черных глаз, и человек, который сейчас обнимал меня, произнося нежные, старомодные слова, не может быть одним лицом — но я любила его в любом настроении.

— А ты?..

— Я думаю, это мальчик, — сказал он с воодушевлением. — И мы назовем его Ричард, в честь моего отца, и Стэнли, в честь твоего.

— Бедная малютка, — рассмеялась я, и смех звучал очень странно в моих ушах после того потрясения. — А та маленькая комната была твоей, пока ты здесь жил?

Он кивнул. На лице ничего не отразилось. И я выбросила этот случай из головы.

Мы сидели на подоконнике в оранжерее. Солнце собралось с силами и еще раз раздвинуло облака. К вечеру резкий ветер стих; дом и сад выглядели добродушно-мягкими из-за обманчивого тепла заходящего солнца. Мне было уютно и спокойно в объятиях Рикки. Мы болтали: у обоих было немного денег, а потом будет еще немного после продажи коттеджа. И можно даже занять в банке под продажу.

Рикки считал месяцы на пальцах.

— Сейчас у тебя уже два месяца беременности. Я постараюсь заработать побольше. Что, если мы поженимся в августе. Думаю, я смогу снять виллу Пьера. Ты будешь уже на пятом или шестом месяце. Ага, это будет декабрьский ребенок, может, даже появится на свет в мой день рождения. И все случится сразу. Я вскрою письмо…

Я совсем не мыслила так далеко вперед. Я представила себе восставших бабушку с дедушкой — пять месяцев беременности. Нет, мне хотелось тихой свадьбы здесь, в Англии, я беру на себя проблему с отцом и Шейлой. А затем медовый месяц — где? Там, где спокойно и тихо, одни.

— До весны коттедж не будет продан? — спросила я.

Рикки нахмурился:

— Не бойся, мы найдем деньги.

Причем здесь деньги? У меня был план.

— Давай тихо поженимся в Англии, — предложила я. — Затем несколько месяцев с дедушкой и бабушкой, а я буду навещать тебя, когда ты захочешь.

Он вопросительно смотрел на меня, затем кивнул:

— Да, так, наверное, справедливо по отношению к твоим родителям.

Но я думала не о том. Я просто была эгоисткой.

— А знаешь, где бы я хотела провести медовый месяц?

Было видно, он даже не догадывается.

— Здесь.

— Здесь! В теткином коттедже!

— Я приеду сюда за одну-две недели. Открою его. Лето будет в разгаре, тепло, — я скрестила пальцы за спиной.

— Это уж слишком для тебя, — запротестовал он. — И ты будешь так занята, что захочешь остаться дома.

Нет, это было то место, где мне хотелось быть при надвигающейся свадьбе. Я все уже планировала в уме. Отец и Шейла сойдутся только на час или два в отделе регистрации браков, затем мы с Рикки уйдем, и на этом все закончится. Отец вернется к Мхэр, а Шейла уйдет с Лэрри. Она приведет его, чтобы доказать отцу, что она не одна.

Я подавила угрызения совести. У отца есть Мхэр и ребенок, к которым он вернется, а Шейла! Когда все закончится и у меня будет надежная семья, я буду часто навещать ее, а она смогла бы приезжать ко мне.

— Попробую, — сказала я, осматриваясь кругом. При открытых окнах и дверях, когда солнечный свет струится внутрь, здесь вполне можно будет жить. За неделю хватит времени проветрить постели, все почистить, закупить продукты. Это будет наш первый дом, пусть даже временно. И мы будем счастливее, чем в ту прекрасную неделю на Лазурном Берегу. Я докажу Рикки, что на английском побережье тоже может быть приятно в конце лета. Иногда мы будем есть в маленьких ресторанчиках, гулять по берегу и — и когда, наконец, дом продадут, ему будут вспоминаться только счастливые моменты и образы тети Эмминого коттеджа.

— Если это действительно то, что ты хочешь, — он перешел на французский. — La femme, elle est йnigme[12], — заметил Рикки снисходительно.

Я почувствовала силу. Сколько может сделать мужчина для той, которую он любит. Маленькая скрытая мысль предупредила меня взять как можно больше — такое потворство женским слабостям недолго длится!

Уютно устроившись в его объятиях, я пообещала:

— Медовый месяц будет замечательным.

Рикки вдруг сел. Ну, а теперь что случилось? Он посмотрел на часы:

— Я хочу есть. Пойдем, перекусим. Мы еще должны поискать, где остановиться на ночь. Скоро стемнеет. Какова здесь жизнь ночью, нет ли какого шоу?

— Вряд ли. Ведь не сезон. — А для себя отметила: не так интересно, как во Франции, но ведь у нас здесь будет медовый месяц.

Рикки, казалось, не расстроился из-за отсутствия шоу.

— Ты устала, тебе надо отдохнуть, — сказал он.

По правде говоря, я чувствовала себя хорошо, но всегда приятно сознавать, что о тебе заботятся и любят. Я позволила ему осторожно вывести меня за дверь и ждала, пока он ее запирает. Взглянула на темные окна в сумерках: будет ли время перестирать занавески?

Коттедж выглядел покинутым, вишневые лепестки, коричневые, а не розовые, лежали на дорожке. Мне было грустно покидать это местечко.

— Я вернусь, — сказала я с нежностью.