Подарок от лепрекона [СИ]

Глава 1

За восемь месяцев до…

Грустить лучше всего в одиночестве. А такого одиночества, как здесь, не найдешь в целом мире.

Со смотровой площадки на самой вершине маяка я наблюдала, как тяжёлые темные волны шумно ударяются о прибрежные скалы. Изумрудная трава на полях блестела весенней свежестью, а воздух пах солью. На всем острове сейчас были только я, несколько сотрудников, владелица бутик-отеля и ещё один постоялец, который не выходил из домика. Почти вселенское одиночество.

Поездку оплатил муж, теперь уже бывший, как прощальный подарок. Наш брак треснул давно, но его берегли, как старую любимую кружку для чая, которую вовсе не портит тонкая темная полоска по боку и крохотный скол на ручке. Но с каждым днём трещина становится все глубже и заметнее, через нее уже сочится вода, и ты понимаешь, что если не расстаться с любимой вещью, однажды она рассыплется прямо в руках. Так и с нашим браком: нужно было расстаться сейчас, пока осколки бывшей любви не ранили обоих.

Развелись мы тихо, заранее договорившись о разделе имущества и том, что лохматый и бестолковый пёс неизвестной породы останется у мужа в загородном доме. Пустая квартира теперь отзывалась только голосами соседей из-за стен и приглушённым гомоном улицы, а ещё давила пустотой. Я будто также опустела, не находила в себе эмоций, даже горя, внутри жила одна тихая грусть. И сколько ни пытайся ее выгнать, но наткнешься лишь на острые зубы вылезающего страха. А если это конец? А если больше ничего не будет? А если навсегда одна?

Возраст не самый страшный, тридцать два, но и юность уже позади. И все равно хотелось иметь кого-то рядом, чтобы не чувствовать окружающий холод и пустоту.

Ветер трепал волосы, задувал под полы кардигана, норовил сорвать шарф. Пальцы на руках уже закоченели, но я не спешила в свой домик: здесь так красиво, так спокойно, так необыкновенно, что кажется, подожди минуту и случится что-то необычное, волшебное.

— Мисс, простите, вы из России? — ко мне подошёл парень в теплой куртке и шапке-чулке и замер в нескольких шагах.

— Да, — я улыбнулась ему, но продолжать разговор не спешила.

Совсем молоденький. Лет двадцать-двадцать пять, светлокожий и бледный, как после болезни, и глаза такие странные. Глаза человека, на которого дышит смерть. В них нет страха, нет отчаяния, есть принятие и почти иссякшая надежда.

— Это заметно. Вы очень красивая. Нет, не подумайте, что я пытаюсь вас склеить, — он неловко рассмеялся и чуть втянул голову в плечи. — Дьявол! Я в самом деле пытаюсь вас склеить. Сегодня случайно увидел в окно, как вы рисуете овец и понял, что должен угостить вас пивом. Или водкой. Я не знаю, как правильно ухаживать за русскими красавицами.

— Главное не дарить им голову медведя на балалайке, — я внимательно следила за парнем, но угрозы или самодовольного нахальства того, кто не знает отказа, не замечала. Похоже, он в самом деле просто решил познакомиться и исчезнет, если получит твердый отказ. Но за четыре дня в изоляции мне тоже стало немного скучно.

— Ух! — притворно выдохнул он. — Тогда я могу больше не строгать ночами матрешку?

Я чуть склонила голову, а парень сразу же примирительно поднял руки вверх:

— Простите, неудачная шутка. Так всегда бывает, когда волнуюсь.

Такой милый. Наверняка долго собирался с духом, чтобы подойти ко мне и заговорить. Все же иностранка, ещё и старше на несколько лет. Пускай на острове никого, но и просто так вторгаться в личное пространство не принято.

Наш отель располагался в бывшем монастыре, над которым возвышался уже не работающий маяк. Вокруг ни души, только зелёные поля, по которым скакали овцы, море и ветер. Невероятное место, мистическое, потрясающее. В таком самой хочется стать немного волшебницей.

— Ничего, — я приподняла уголки губ и поправила шейный платок. — Но не знаю, можно ли где-то здесь выпить пиво. И в принципе почти не пью, так что вполне согласна на чай или кофе.

— Я не пью вовсе, — он, кажется, растерялся ещё сильнее и не знал, куда деть руки, — но нельзя побывать в Ирландии и не попробовать здешнее пиво. У меня целый ящик безалкогольного. Только не говорите никому, за такое в Ирландии могут упечь в сумасшедший дом.

Из всей страны я видела только аэропорт, немного Дублина из окна такси и отель. На катере меня быстро укачало, а ещё было невероятно страшно от тряски и шума. Перед вылетом обратно в Россию хотела посетить Дублин и какой-нибудь паб, но быстро передумала: не хотелось всей этой суматохи и толчеи.

— Согласна, давайте выпьем пива, — парень расцвел от моего ответа, будто налился красками, прогнавшими мертвенную бледность.

— Тогда встретимся здесь часам к шести, с меня пиво и ужин. Кстати, я Донован, Дон.

На Донована он не тянул, слишком молодой и холодно, потусторонне красивый. Глядя на него вспоминались легенды о фейри: существуй они в самом деле, были бы такими же печальными и необыкновенными. Казалось, на его лице жили только глаза, темно-серые, с каплями янтаря вокруг зрачков. Волосы же представлялись темными и длинными, но сейчас их скрывала шапка, а брови оказались неожиданно светлыми и прозрачными.

— Алёна, можно Хелен, — я протянула ему руку, которую Дон тут же, смущаясь, заключил в своих ладонях. Наверное, так и не решил, поцеловать или пожать.

— Я очень рад был встретить вас, Хелен, очень. Вы необыкновенная и прекрасно знаете язык.

Хороший, постоянный заработок и свободные вечера, которые мы с мужем давно проводили отдельно, подтолкнули записаться на курсы английского, а после и нанять себе учителя. Так я не думала, чем занят Игорь, с кем он, и когда вернётся домой. И что буду делать, если обнаружу доказательства его измен. Которых так и не нашлось. Возможно, муж был аккуратен, возможно, проводил вечера на каких-нибудь тренингах или в спортзале, чтобы не смотреть на меня и не вымучивать слова любви и давно угасший интерес.

Зато глаза Дона, странного ирландского парня, почти светились от того самого интереса, не наигранного и открытого. Его внимание льстило, хотя я и понимала, что это приключение на несколько дней — скоро я возвращалась домой, а перед этим хотелось посмотреть окрестности Дублина и Келлское аббатство. Пора уже вылезать из своей скорлупы и готовиться к встрече с миром, к тому, как вернусь на работу и буду каждый день видеться с Игорем. Который теперь уже никто для меня. Никто после двенадцати лет вместе.

Мы работали в одной компании, точнее, работала там я, архитектором, а бывший муж был владельцем. Игорь предлагал повышение, много раз, но мне нравилось проектировать дома, а после наблюдать за тем, как задумка превращается в нечто материальное и основательное, которое, возможно, переживет меня. И так мы меньше пересекались, меньше раз в течение дня я наблюдала, как к нему клеятся девушки и женщины, видящие в Игоре идеальный для себя вариант мужа. Ещё молодой, но уже обеспеченный, с нормальным характером и без толпы родственников.

Единственный недостаток в виде жены никем не воспринимался всерьез, с Игорем флиртовали, на него вешались, в открытую предлагали переспать и пару раз подбрасывали в стол нижнее белье. Правда, таких он увольнял сразу, не давая девушкам ни слова сказать о своей неземной любви. Мы поженились ещё студентами, на первом курсе института, и всего добивались вместе, и теперь он, думаю, искал кого-то, кто полюбит его самого, а не блага, идущие в комплекте с Игорем Шуйским. А я… Я не знаю. Ещё пару минут назад хотела спрятаться от целого мира, а сейчас улыбаюсь словам незнакомого парня, похожего на фейри, который смотрит с обожанием и восторгом. Мы перебросились ещё парой слов, а после Дон ушел к себе.

В домике пахло деревом и ягодами. Здесь, на острове, не нашлось места пафосу и вычурным безвкусным украшениям интерьера: только белые стены, темная мебель, совсем простая, но удобная и большие панорамные окна, чтобы любоваться окружающей красотой. Не знаю, что Дон искал в такой глуши, но я внезапно нашла покой и силы идти дальше. И в качестве первого шага вполне годилось небольшое свидание и глоток безалкогольного пива.

Без десяти шесть я накинула на плечи кардиган и вышла из домика, почти сразу наткнувшись на Дона.

— Прекрасно выглядите, — он протянул мне букет маргариток, неизвестно как оказавшихся на острове.

Дон выглядел лучше, чем днём, и больше не кутался в теплый пуховик, оставив вместо него лёгкое пальто. Только шапка была та же. А я разглядела, насколько он выше и шире в плечах. Будто до этого сутулился, пытался стать незаметным, а теперь расправил крылья за спиной и готовился лететь.

— Спасибо. Надеюсь, достаточно хорошо, чтобы быть похищенной коварным фейри и уйти за туманы.

— О, не стоит беспокоиться, мои руки будут надёжно спрятаны в карманы, а предки по материнской линии давно выбрались из-под холмов и потеряли право туда возвращаться, — он демонстративно спрятал кисти и улыбнулся, как всегда виновато и смущённо. — И, признаться, я тоже немного боюсь, этой вашей мафии, спецслужб и Деда Мороза.

— Нельзя признаваться в таком в самый разгар свидания. И, пряча руки в карманах, вы не сможете поддержать меня на этих скользких камнях.

Он с недоумением смотрел на меня, потом вдруг просиял и подставил локоть. Я положила ладонь на чуть колющую ткань пальто и позволила Дону себя вести. Ветер все сильнее трепал волосы, скоро от прически скоро не останется ничего. Но парень, кажется, не замечал этого, просто смотрел на меня и улыбался. Также загадочно и с не покидающей глаза грустью, а теперь ещё и с беспокойством.

Стол накрыли внутри самого маяка, под стеклянным куполом. Отсюда открывался такой же замечательный вид, как и со смотровой площадки, зато не пробирался вечерний холод.

— Наверное, я поторопился, мы ведь почти не знакомы, — Дон помог мне сесть за стол и подал открытую бутылку пива. В самом деле безалкогольного. Еда же оказалась довольно простой, но аппетитной даже на вид.

— Но знаю, что скоро вы уедете, и боюсь не успеть, — продолжал он. — Конечность времени и жизни стала для меня неприятным сюрпризом, теперь постоянно спешу и понимаю, что в этой гонке не выиграть. Но вечер с тобой, Хелен, станет для меня утешением.

Да, для меня конечность времени тоже стала открытием. После развода вдруг поняла, насколько многое прошло мимо, и что, возможно, ничего интересного в жизни больше не будет. Типичный кризис тридцати лет, как говорят подруги. Или сорока. Не знаю. Но слова и внимание Дона внезапно обрадовали. Как нечто сумасшедшее, неправильное, непозволительное. Столько лет я была примерной женой и дочерью, не смела смотреть на других мужчин и не замечала их флирта, а теперь согласна на свидание с парнем намного моложе, которого знаю совсем немного. Наверное, так таинственные фейри и заманивали глупых девушек в свои холмы.

— Для меня тоже, Донован.

Это в самом деле так. Не знаю, что подтолкнуло Дона подойти ко мне и заговорить, скука, интерес или вмешательство той самой тонкой, почти мистической энергии, которой пропитана вся здешняя природа, но сейчас я была этому благодарна. Как благодарна низким тучам и дождю, крупными каплями застучавшему по стеклу. Дон зажёг свечи, чтобы разогнать подобравшиеся сумерки, и ощущение нереальности только усилилось. Я кратко рассказала о том, почему оказалась здесь, почти на краю Европы, немного — о своей работе и нашей стране. Дон слушал очень внимательно, изредка спрашивал о чем-то, потом также кратко поделился своей биографией. Он жил в Дублине и трудился «в семейном бизнесе», как сам сказал. А сейчас немного устал и решил отдохнуть вдали от родных, там, где его даже через соцсети не найдут. На острове в самом деле не было вай-фая, только сотовая связь. Первые дни я никак не могла привыкнуть к такой изоляции, но потом даже втянулась: когда вокруг такая природа, грешно тратить время на просмотр фрагментов чужих жизней или мыслей. И всегда есть бумажные книги, чтобы скоротать вечер и спрятать четырехлистный клевер между страниц. Его я нашла в первый же день пребывания на острове и почти сразу решила засушить. В приметы не верила, скорее хотелось просто сохранить маленький кусочек невероятной Ирландии.

— По старой семейной легенде, — через какое-то время Дон сел совсем близко и взял меня за руку, — мой прапрадед поймал лепрекона и отобрал у него горшочек с золотом. Так началось благополучие нашего рода. Хотя, думаю, дедуля просто покрывал подпольную винодельню и славно приторговывал виски. Но с тех пор в нашем роду только один из мужчин в поколении перешагивает рубеж в двадцать пять лет. Лепреконы неохотно расстаются со своим добром, и людям оно счастья не приносит.

— Мою прабабушку называли ведьмой, а она всего-навсего неплохо разбиралась в лекарственных травах и вышла замуж за прадеда, первого красавца в деревне. Я видела его снимки в берете, с кудрявым чубом и гармонью на плече, перед таким никто не смог бы устоять. Не смогла и бабушка, а он — перед ее длинной косой и необыкновенными голосом. Видишь, у всех народов есть свои суеверия, не стоит их воспринимать всерьез.

Жуткие глупости болтаю, какое дело ирландскому парню до моего прадеда? Но Дон смотрел очень заинтересовано, держал мою ладонь и все также улыбался.

— Если она была похожа на тебя — неудивительно. Никакой парень не смог бы устоять. Ты потрясающая, Хелен.

— Ты льстишь мне, таких женщин половина нашего города.

Я чуть придвинулась и будто случайно поправила волосы, открывая шею и ухо. Дон следил за моими движениями, внимательно, с восхищением, будто гипнотизировал, лишал воли. Я бы хотела прикоснуться к нему, почувствовать тепло кожи, его руки с длинными музыкальными пальцами на своем теле.

— Дьявол, так хочу тебя поцеловать, — почти прошептал он, — но боюсь, что исчезнешь от прикосновения. А ещё отвык флиртовать с женщинами без предварительно бумажного договора. В котором прописано, что мои намерения самые чистые и домогательства будут только в оговоренных рамках.

Слова человека прагматичного и рационального, привыкшего все просчитывать на несколько шагов вперёд и от всего ждать подвоха, не вязались с холодной, потусторонней внешностью Фейри и грустными глазами. Я бы не удивилась, окажись Дон выходцем из Благого двора, а не обычным ирландцем. А может быть на меня так давили усталость и одиночество, что хотелось пусть не найти, так выдумать себе сказку.

— Ты ирландец, который пил безалкогольное пиво и строгал по ночам матрешку, не верю в твою робость.

Он сразу же придвинулся ближе, наклонился и поцеловал. Вначале едва прикоснувшись к губам, затем все смелее и жарче, до головокружения и почти пьяного восторга. Я последний раз целовалась так давно, что, казалось, делаю это впервые и уже забыла ощущения. Будто разом сбросила все годы замужества, вернулась в ту пору, когда была совсем юной и сумасшедшей, незагруженной делами, работой и необходимостью быть примерной женой и дочерью.

— Идём, — Дон встал первым и поднял меня, а после потащил за собой. — Как сегодня не будет никогда, пусть этот день запомнится!

В этом я даже не сомневалась, вряд ли когда-нибудь решусь на подобное безумство. Чтобы согласиться на свидание с молодым парнем, целоваться с ним и покорно идти следом, как маленькая девочка, шагающая за наигрывающим мелодию крысоловом.

Дон выскочил под дождь, стянул шапку и подставил лицо каплям. Волосы у него торчали коротким ёжиком, в самом деле темные, но в сумерках не разглядеть цвет. Я тоже ловила ладонями капли и смотрела на темные и низкие тучи, подкрашенные возле горизонта в золото, на бескрайний зелёный простор, на смеющегося Дона и не верила, что так может быть на самом деле. Что так может быть со мной. Что жизнь не закончилась, что она прекрасна, что стоит выйти из привычной среды — и все изменится.

— Я тьму времени проторчал в больнице, будто птица в клетке. А сейчас могу летать, пусть и недолго, — сейчас он ещё меньше походил на человека, и совсем никак — на нормального. Но, наверное, в моей жизни должно было случиться что-то такое. В ней должен был появиться Дон.

— Но какая разница, да, Хелен? — легко, как пушинку, он подхватил меня на руки и закружил. — Какая разница, если есть крылья?

А после поставил, наклонился близко-близко и прошептал на ухо.

— Не живи как я, слышишь? Не запирай себя в серой коробке! Не жди чего-то, не откладывай все на потом. Есть только сейчас. Одно гребанное сейчас.

Дождь усилился и вмиг промочил одежду. Даже пальто, которое Дон накинул мне на плечи, не спасало. Поэтому мы взялись за руки, точно дети и добежали до моего домика. Сразу за порогом Донован помог снять пальто, беспечно бросил его на пол и повел меня в сауну. Совсем небольшую и обшитую деревом, я так и не добралась до нее за время отдыха, довольствуясь душевой кабиной.

— Нужно отогреться, Хелен. Это мне не страшно заболеть.

— Для всех страшно, Дон. Даже для ирландского фейри, сида, ши или кто ты на самом деле.

Он скинул кардиган и остался в тонкой футболке с забавным человечком в зелёном сюртуке и котелке, который сидел на горшке с золотом. Дон рассмеялся и оттянул ее край, чтобы я лучше рассмотрела рисунок.

— Я лепрекон, Хелен, почти настоящий. А ты поймала меня, захватила в свои сети, точно та самая ведьма. И теперь можешь загадать три желания или забрать горшок с золотом. Ты бы хотела золота, Хелен?

Дождь с новой силой застучал по крыше и огромным окнам, заменяющим стену, а солнце уже успело спрятаться за горизонт, оставив нас в полумраке, разгоняемом только лампой при входе. Дон нахмурился, будто на полном серьёзе спрашивал о желаниях и золоте. Но богатства мне не нужно, а желание было только одно: не быть одинокой, не слышать пустоту квартиры, не видеть тоску кухонного шкафчика, в котором стоит всего одна чашка. Не оттягивать момент, когда нужно возвращаться домой, лишь бы не оставаться наедине со стенами.

— Это неправильно, что за свои прихоти нужно платить свободой кого-то другого. Поэтому считай, что я отпустила тебя, лепрекон. Просто так, без условий.

А после сама притянулась к его губам и поцеловала, прижимаясь к Доновану. В самом деле высокий и крепкий, но скорее жилистый, чем тяжеловесный бодибилдер. Он и пах морем, скошенной травой и немного — гелем для душа, будто хотел им замаскировать нечеловеческое происхождение, а не просто хорошо подобрал парфюм.

Его руки заскользили по моей спине, задирая свитер, от их горячих прикосновений по спине тек жар, опалявший кожу и стекающий вниз живота, чтобы отозваться тягучей, физически невыносимой болью. Где-то на самой границе разума пронеслась мысль, что я поступаю неправильно, глупо, что нельзя вот так переспать с почти незнакомым парнем.

Дон тем временем аккуратно снял с меня свитер, поцеловал чувствительную кожу за ухом и сдвинул бретельку с плеча, чтобы провести пальцами вдоль ключицы. А после запустил руку под чашечку бюстгальтера и чуть сдавил грудь.

Я хотела остановить его, сказать, что мне такое не нравится, но по телу внезапно прошел сладкий спазм, вырвавшийся наружу стоном.

Все так остро, необычно, как в первый раз, только теперь без страха, неуверенности, разве что самую малость неловко за свое сумасшествие.

Мне всегда было хорошо с мужем. Абсолютно каждый раз. За двенадцать лет брака мы успели изучить друг друга полностью, знали, как действовать, от чего лучше воздержаться, ловили каждый жест и вздох друг друга. Все выверено, привычно, с гарантией. Кажется идеальным, если не знать ничего другого.

С Доном все оказалось иначе. Я не знала, что он сделает дальше, не до конца верила в происходящее, не могла и не хотела противиться его действиям. Даже пальцам, ласкающим грудь на грани боли. Казалось, Дон мог читать мои мысли и знал, когда нужно остановиться, когда усилить нажим, а когда накрыть горящую от сладкой боли кожу поцелуем, охлаждая, расслабляя, усиливая ощущения. Он раздевал меня неспешно и сам избавлялся от одежды. Каждую секунду казалось, что все, дальше я не смогу пойти, сгорю от стыда или вспомню о приличиях, о том, как некрасиво отдаваться мужчине на первом же свидании. Но оттолкнуть Дона, отказаться от его ласк, поцелуев, приятной тяжести тела поверх моего, от томящего предвкушения — казалось невозможным. И глупым. В конце концов, я взрослая женщина, и никому ничего не должна. Кроме разве того, что сделать эту ночь незабываемой и для Донована, странного парня, будто вышедшего из-под холмов.

— Как ты прекрасна, Хелен, ошеломляюще прекрасна. Гони прочь любого, кто посмеет говорить обратное.

Он в самом деле с обожанием смотрел на меня, не замечая ни небольшой груди, ни тонкой кожи, сквозь которую часто просвечивал узор сосудов, ни выступающих ребер и не самой идеальной формы ног, слишком худых, на мой взгляд, словом, ничего из того, за что я себя не любила и стеснялась. И глядя на восторг в чужих глазах, на то, как на твоём месте видят кого-то другого, наверняка прекрасного и желанного, я поверила в свою красоту и безоговорочное право быть здесь и сейчас. А после сама притянула Дона ближе, не в силах больше терпеть.

Он навис надо мной, жадно целуя губы, после долго ласкал бедра, и то, что между ними, разводил ноги все шире, изредка опускался и целовал грудь, играя языком с сосками. Дожидался, пока я не сойду с ума и сама не попрошу пощады. Только тогда вошёл внутрь. Я почти потеряла чувство реальности от ощущения его в моем теле, даже едва ощутимый холодок латекса не сбил настрой, но Дон двигался очень плавно, поглаживая меня по волосам и шептал на ухо:

— Тшш, Хелен, сейчас, потерпи немного.

А после его будто подменили, а мне осталось только подхватывать темп и тонуть в таком удовольствии, какого ещё не испытывала.

Мы любили друг друга почти всю ночь, пока я буквально не потеряла сознание от удовольствия, усталости и эмоций, перехлестывающих через край. Дон обнимал меня, покрывал лицо поцелуями и шептал что-то на ухо. После ушел в душ, несколько минут провел там, а после оделся и взялся за уборку.

— О, прости, моя вина, не понимаю, как так вышло, проверенная марка же.

Дон в самом деле выглядел виноватым, но я отмахнулась: меньше всего сейчас хотелось думать о порвавшемся презервативе, настолько хорошо все было. Шесть лет мы с мужем пытались завести ребенка, обошли множество врачей и нескольких знахарок, чтобы в результате услышать: нужно просто ждать. Вначале мы ждали, а потом отношения треснули и стало вроде бы незачем. Малыша развод ранил бы много сильнее, чем нас.

Поэтому я и не волновалась так сильно: не должно же быть так, с одного раза, ещё и в неподходящий день.

— Могу вызвать катер или вертолет, тебя отвезут в Дублин, к хорошему врачу, — Донован подсел ближе и обнял меня за плечи. — Или рожай, Хелен. Я же чертов миллионер, настоящий лепрекон на горшке с золотом, вы с малышом не будете нуждаться. Только времени у меня нет, совсем нет, понимаешь? Не смогу быть с вами.

Не знаю, сколько в его словах правды. Эти миллионы, магия, проклятия… Но бледный вид, короткие, только-только начавшие отрастать волосы и боязнь не дожить до двадцати пяти — все просто и логично объясняется. У меня не хватило духу поднять тему возможной болезни Дона, только на то, чтобы обнять его и поцеловать в щеку.

— Не уплывай на Яблоневый остров, Дон, ты славный парень, а в мире так много хорошего.

— Там меня уже ждут, прости. Но я не шутил насчет малыша. Что бы ты ни выбрала, я поддержу и обеспечу.

Тогда его слова не казались серьезными: никакого ребенка нет и в помине, а отдыхающий в такой глуши и одиночестве миллионер выглядит сказочнее лепрекона. Перед расставанием Дон пихнул мне банковскую карту, которая отправилась на самое дно сумки. Зато все контакты Донована я сохранила, очень хотелось поддерживать с ним связь, пускай и на расстоянии.