Подняться до небес

Глава 8

Два месяца спустя…

Джиллиан Ван Занд дорисовала пятнадцатый цветочек на полях проекта договора с японской фирмой и ласково улыбнулась маленькому самураю, бесстрастно взиравшему на нее с другой стороны стола. Ее помощник, молодой прилизанный человек в сером костюме, с серыми глазами, серыми волосами и серым лицом, обеспокоенно взглянул на Джиллиан, она ответила ему безмятежным кивком, и парень приободрился, зачастил, обращаясь к японцу (его и на работу взяли, потому что он в совершенстве знал японский). Джиллиан тихонько вздохнула, опустила глаза и принялась за шестнадцатый цветочек.

После японца в кабинет набежала целая толпа своих, отечественных. Половина из них была толстыми лысыми дядьками, знавшими Джиллиан с детства. Вторая половина… ну, в общем, примерно такая же, только детство Джиллиан прошло мимо них. Начались крики, споры, то и дело кто-то выбегал к большой доске, лихорадочно и неряшливо вычерчивал графики, покрывал доску рядами цифр…

Джиллиан приняла озабоченное выражение лица, деловую позу, левой рукой как бы невзначай прикрыла бумаги, лежавшие перед ней, и приступила к масштабному полотну под названием «Багамы, океан, лодочка».

Волны качали симпатичную скорлупку, из воды выпрыгивали диковинные рыбки, невдалеке виднелся крошечный остров с залихватского вида пальмой, а под пальмой сидел большой, едва ли не с саму пальму, черный пес. В небе радостно сияло лучистое солнышко и летел маленький самолет. А из воды, не сразу заметная среди разноцветных рыб, смотрела на далекий самолет русалка с растрепанными волосами и глупым лицом.

Джиллиан так разошлась, что даже высунула кончик языка и незаметно сбросила слишком узкие туфли. Совещание финансовых директоров и головного менеджмента прошло на «ура».

Потом она слонялась по кабинету и смотрела в окно. Видно было небо, редкие (на этой высоте) шпили небоскребов и тяжелые облака вдали. Джиллиан прислонилась лбом к стеклу и посмотрела вниз.

Серый город, совсем серый.

Далеко внизу, по серой мостовой ползали серые точки-люди, серой лентой вилась пробка длиной в несколько километров, правее виднелись серые кустики — Центральный парк. Небо тоже было серым. Все вокруг было серым, хотя, вполне возможно, полгода назад она сказала бы, что это стальной цвет.

Джиллиан обернулась и поблагодарила секретаршу за кофе. Девушка привычно вздрогнула — в компании «Ван Занд» раньше было не принято разговаривать с обслуживающим персоналом.

Секретаршу, кабинет и должность Джиллиан унаследовала от Берта Брубейкера. Дерек Ван Занд проявил поистине иезуитскую мстительность — и Берт Брубейкер работал здесь же, под началом Джиллиан. Младшим клерком в вычислительном отделе. Жил теперь Берт в крошечной квартирке на западе города, получал пятьдесят долларов в неделю, до работы добирался на метро. Таково было условие, при котором Дерек Ван Занд соглашался не давать ход материалам расследования, проведенного Фрэнком Картером и касавшегося деятельности Брубейкера в Гонконге.

Джиллиан не одобрила отцовского решения, но и не оспорила. Она вообще вяло реагировала на окружающую действительность. Пожалуй, самого бурного проявления чувств удостоилась ее мама — еще в Палм-Бич, в отеле «Сплендид».

Увидев мать, Джиллиан вдруг разрыдалась в голос и повисла у нее на шее. Кьяра увела дочь к себе в номер, а вечером, уже в Нью-Йорке, дома, Джиллиан стала свидетельницей небывалого в их семейной жизни события.

Дерек рассказал жене подробности операции по спасению дочери за ужином. Он явно выглядел довольным собой и ждал одобрения, но тут случилось такое, чего Джиллиан не могла представить даже в страшном сне.

Ее тихая, кроткая, всегда немного сонная мама вдруг швырнула салфетку на тарелку и хлопнула узкой белой ладонью по столу.

— Это отвратительно, Дерек!

— Не понял…

— Неужели ты не понимаешь, что с тобой творится?

— Кьяра, ты что-то нервничаешь…

— Я не нервничаю, я в бешенстве. Джилли, иди к себе!

— Мама, я уже выросла…

— Я КОМУ СКАЗАЛА!!! Извини, но я была лишена возможности хоть раз сказать тебе это в детстве. Не обижайся, детка, но нам с папой надо поскандалить.

— Что за глупости, Кьяра, не собираюсь я с тобой скандалить…

— Зато я собираюсь.

Джиллиан была настолько потрясена поведением своей всегда сдержанной и молчаливой матери, что без разговоров покинула столовую.

Оказавшись в коридоре, она немедленно шикнула на любопытную горничную и прильнула к замочной скважине.

Дерек Ван Занд откинулся на спинку стула, сдвинул густые брови и мрачно воззрился на бунтовщицу.

— Н-ну! И что это все значит?

— Нет, Дерек, сначала ты мне объясни, что с тобой происходит!

— Миссис Ван Занд, я не понимаю тебя.

— Скажи, ты действительно возомнил себя Господом Богом?

— Что за чушь!

— Тогда почему ты так отвратительно и жестоко поступил с Джилл?

— Я? Как ты можешь так говорить? Да я чуть не умер, когда этот гаденыш сказал, что она пропала! Я бросил на ее поиски все силы! Я нашел ее быстрее всяких полиций. Еще и двух суток не прошло с тех пор, как мы с тобой обо всем узнали…

— Да. И потом ты отправляешь туда головорезов Фрэнка и увозишь девочку силой. Ты оскорбил этого парня, просто так, походя, хотя, если уж на то пошло, так это именно благодаря ему Джиллиан осталась жива. Ты не пожелал выслушать ни его, ни свою собственную дочь!

— Кьяра, о чем ты говоришь…

— Это мерзко, Дерек. Все равно что установить скрытые видеокамеры в нашей ванной и туалете, объясняя это заботой о безопасности своей семьи.

— Кьяра, давай называть вещи своими именами. Я отнюдь не ханжа. И я ни слова не сказал Джилл. Если нашей дочери понравился этот парень, если она доверяла ему настолько, чтобы заниматься с ним сексом…

— Замолчи! Секс — это не утренняя гимнастика. Не процедура в косметическом кабинете.

Неужели ты думаешь, что Джилл могла просто так переспать с малознакомым человеком? Тебе не пришло в голову, что их может связывать нечто большее?

— С оборванцем, которого она едва знает?

— Значит просто переспать с оборванцем, которого едва знаешь, можно?

Дерек взъерошил густую гриву и посмотрел на разгневанную жену почти растерянно.

— Слушай, Кьяра, ну что ты так привязалась к этому парню, а?

— Я не к нему привязалась, к тебе. Я давно должна была тебе это сказать. Прекрати решать за других, как им жить. Достаточно того, что ты отнял у меня дочь, мой дорогой. Да, да, и ты это знаешь. Разумеется, ты хотел Джилл только счастья, но подумал ли ты хоть на минуту обо мне? Да и о девочке тоже, если на то пошло.

Неужели ты полагал, что дипломированные гувернеры способны заменить родную мать?

— Я дал ей все, что мог.

— Все, что мог купить. Но есть вещи, которые не имеют денежного эквивалента. Они не всегда помогают строить карьеру, не приносят прибыли и даже могут мешать, но без них мир рухнет.

— Кьяра…

— Ты сам сделал нечто подобное сорок два года назад. Ты не стал, как многие другие, «делать выгодную партию», а женился на простой девушке из Кентукки, у которой было две пары чулок и которая не умела водить машину.

— Я влюбился в тебя…

— Я знаю это, Дерек. Потому что и я влюбилась в тебя. И любила все эти годы. И люблю до сих пор. С этой любовью я сойду в могилу, но именно поэтому мне еще горше смотреть на то, как ты… теряешь человеческий облик. Превращаешься в счетную машину без сердца, без чувств, без эмоций. Трезвый холодный расчет ничего лишнего. Пусть так. Наша жизнь прожита, ты вряд ли сможешь измениться. Я с этим давно смирилась. Но не смей делать это с нашей дочерью. Дай ей право на самостоятельный выбор.

Джиллиан на цыпочках отошла от двери, удрала в свою комнату и прорыдала всю ночь.

Потом она спала почти сутки, потом ходила в косметический салон, плавала в бассейне, объедалась клубникой — словом, отдыхала. Родители ее не трогали, сама она ни о чем с ними не заговаривала. Внешне Джиллиан Ван Занд выглядела совершенно спокойной и даже умиротворенной.

Только по ночам, запершись в своей огромной и холодной спальне, обставленной по последнему слову моды, металась на смятых простынях страдающая и измученная девушка.

Она не могла спать — во сне приходил Рой.

Пробовала пить снотворное — получилось еще хуже, потому что весь долгий, бесконечный сон они с Роем занимались любовью, и океан глухо гудел вокруг, и она чувствовала, как руки Роя касаются ее кожи, а потом, через тысячу лет, приходило утро, и она просыпалась в слезах, разбитая и дрожащая. Одна.

Джиллиан изо всех сил убеждала себя, что Рой обидел ее, оскорбил, дал понять, что их ничего не связывает, кроме хорошего секса… Но еще она помнила его глаза и его поцелуи. Помнила восхищение, горевшее в каждом взгляде, которым он ласкал ее. Нежность, с которой он прикасался к ее телу.

Прошла неделя, показавшаяся девушке целым годом, и Джиллиан Ван Занд поняла, что очень скоро она сойдет с ума от тоски. Лекарство от этой болезни во все века было одно — работа.

Она много думала и о бурном разговоре мамы и отца в вечер ее возвращения домой. Судя по всему, Дерек прислушался к горьким словам Кьяры. Он ни разу больше не заикнулся о компании, выжидал, когда Джиллиан сама заговорит с ним о своих планах на будущее. И тогда, не в силах больше выносить пытку снами, она приняла решение. Свое собственное, самостоятельное.

Она пришла к отцу и спокойно высказала все свои соображения относительно карьеры.

Она понятия не имеет, сможет ли она когда-нибудь возглавить семейный бизнес, поэтому ставку на это делать не надо.

Она хочет попробовать свои силы в каком-нибудь подразделении «Ван Занд Текнолоджи», но оставляет за собой право уйти в любой момент — разумеется, предупредив папу заранее.

Она не желает пользоваться привилегиями, которые ей дает ее фамилия, хотя и понимает, что это почти нереально.

Жить она будет рядом с родителями, но отдельно, оплачивать квартиру будет сама.

Стилиста — в задницу!!!

Последнее требование вырвалось у нее как-то само собой, и Дерек изумленно приподнял бровь. Джиллиан немного смутилась, но отец расхохотался.

— Что ж, все разумно и выполнимо. Скажи, тебя не покоробит, если я назначу тебя на место Берта?

— А меня должно это покоробить?

— Не знаю. Потому и спрашиваю.

Нет, ее это не покоробило, и вот уже целых полтора месяца Джиллиан Ван Занд изо всех сил пыталась забыться в работе.

Сначала ее немного отвлек новый дом. Всю обстановку, все мелочи для него она выбирала сама, ездила по магазинам, причем не только по шикарным и дорогим, но и по маленьким лавочкам и рынкам распродаж.

Потом пришло время смены гардероба, и это тоже отвлекло ее на какой-то период.

А потом она со всеми этими новыми вещами поселилась в совершенно новой квартире, отдельно от родителей, и весь первый вечер прорыдала от одиночества и тоски. Только боязнь, что родители заподозрят ее в малодушии, не позволила Джилли немедленно, не оглядываясь, удрать обратно домой.

Джиллиан отвернулась от окна, рассеянно тронула чашечку с кофе. Совсем холодный…

Внезапно она почти с яростью нажала кнопку вызова секретарши, и через секунду Бетти неслышно материализовалась на пороге.

— Мисс Ван Занд…

— Бетти, будьте добры, унесите эту дрянь и больше мне кофе не варите.

— О, простите, я думала…

– Нет, нет, дело не в том… Вы его замечательно делаете, не обижайтесь, это я не подумав сказала. Просто я сейчас смотрела в окно и вдруг совершенно четко поняла, что терпеть не могу кофе. Смешно, да? Всю жизнь пью — и мучаюсь.

Ошеломленная Бетти не произнесла ни слова, поэтому Джиллиан продолжила:

— Вот что, принесите мне пива. Светлого, очень холодного. Хорошего!

— Но, мисс Ван Занд, я в пиве не очень…

— Я тоже, но оно мне очень понравилось.

Спросите кого-нибудь из мужчин в приемной, какое светлое пиво может понравиться молодой женщине, на Багамах, при температуре выше тридцати, если она ест запеченное на гриле мясо.

— Х-хорошо… Что-нибудь еще?

— Да. Пожалуйста, вызовите ко мне Фрэнка Картера. Как можно скорее.

Через полчаса в роскошном серо-голубом кабинете сидели двое — Джиллиан Ван Занд и Фрэнк Картер, начальник службы безопасности компании «Ван Занд Текнолоджи». Перед каждым стоял высокий запотевший бокал со светлым пивом, на блюдце посреди стола лежали соленые орешки.

Фрэнк задумчиво изучал выражение лица Джилл, но та бесстрастно смотрела на него. Наконец бывший диверсант нарушил молчание.

— Джиллиан, ты просишь меня предоставить тебе секретную информацию и не говорить об этом твоему отцу. Я правильно понял?

— В целом. Только я не понимаю, почему она секретная и, соответственно, почему этот вопрос вызывает у тебя такие трудности.

— Потому что наша служба безопасности не является правительственной организацией, сбор конфиденциальных сведений о человеке мы ведем, по сути дела, незаконно. Таким образом, вся полученная информация автоматически становится секретной.

— Фрэнк, не говори ерунду. Просто я хочу знать о Рое Салливане чуть больше, чем он сам успел мне рассказать, вот и все.

— Тогда почему не говорить отцу?

— Потому что он сделает не правильные выводы.

— Собралась рвать когти?

— Даже если и так — у тебя есть возражения?

— Да нет… Он мне понравился.

Джиллиан мрачно уставилась на стакан с пивом, потом грустно сказала:

— Нет, Фрэнк, не собралась. Боюсь, это не имеет никакого смысла. К тому же там наверняка осталась эта Салли…

Начальник службы безопасности вздохнул и осторожно проговорил:

— Видишь ли, Джилл, по роду службы мне довелось научиться разбираться в людях. Я видел твоего Роя Салливана всего два раза. Посмотрел на него в работе. И помню, с какими глазами он провожал тебя. Не знаю и не хочу спрашивать, какие у тебя планы, но… Он настоящий мужик. И если ты чувствуешь, что вы о чем-то не договорили… Всегда лучше жалеть о том, что сделано, чем о том, что могло быть сделано. У меня все. Держи.

С этими словами крепыш бросил на стол тонкую папку и стремительно покинул кабинет.

Джиллиан Ван Занд осталась одна, наедине с досье на Роя Салливана.

Самым ценным в собранных сведениях были цифры. Номера телефонов, счетов и тому подобное. Из всего этого Джиллиан вызубрила наизусть всего один телефонный номер. Поздним вечером, у себя в квартире она его набрала. На Перли-Бей был проложен только местный телефонный кабель, поэтому соединения пришлось ждать долго, но в конце концов в трубке раздался сердитый женский голос:

— Алло! Кто это? Джиллиан, это ты, змея?!

Оторопевшая Джилл, успевшая отвыкнуть от манеры общения, свойственной Марго Салливан, смогла только проблеять:

— Д-да… Марго, я умоляю, не кричи, я не хочу, чтобы Рой знал»..

— Он здесь больше не живет, так что и не услышит.

Сердце Джилл провалилось прямым ходом в пятки.

— Как — не живет?

— Так! Он перебрался в бунгало, паршивец.

Отлично устроился — я теперь у него за секретаршу. И все это под предлогом, что у нас с Биллом медовый месяц!

— Ой, как хорошо, поздравляю…

— Спасибо. Ну и почему ты не звонила столько времени?

— Марго, я…

— У нас отличная погода, Билла перевели на Нассау, теперь он почти все время ночует дома, белобрысая зануда съехала в тот же день, что и ты, лохматое чудовище не показывается, а вот с моим братцем творятся паршивые дела. Скажи-ка, как ты к нему относишься?

— Я…

— Только не надо блеять в трубку. Мы, девочки, должны доверять друг другу. Просто скажи: мне на него плевать. Или: мне без него плохо; Или: я уже и забыла, кто это такой. Я все пойму и отстану…

— Да погоди ты, Марго! Это ему на меня плевать! Он сам сказал.

— Ну и дура.

— В каком смысле?

— В прямом. Кто же слушает влюбленных мужиков!

— Каких?!

— Ой, перестань. А то ты не знаешь. Короче: мой братец после твоего триумфального отбытия с острова впал в жестокую депрессию, сопровождаемую запоем. От полетов я его временно отстранила, и это пробило серьезную брешь в нашем семейном бюджете. Они с Гоблином торчат в своем бунгало, пьют пиво. То есть Гоблин, конечно, не пьет, но сидит рядом. Еще они регулярно ловят рыбу, а в остальное время тупо пялятся на линию горизонта. Если это не любовное томление, то я уж и не знаю, как оно выглядит.

— Марго, он сказал, что у нас был просто хороший секс, что он не хочет серьезных отношений…

— Отношений, тем более серьезных, нельзя хотеть или не хотеть. Они либо есть, либо нет.

Мой брат спал с лица, два месяца не летает, не вылезает с острова и не кадрит приезжих девок.

— Он…

— Джиллиан, послушай. Это не мое дело, но ты сама позвонила, стало быть тебя это волнует. Серьезно, несерьезно — вы не договорили, и это мешает вам обоим. Больше ни слова не скажу.

— Не говори ему, что я звонила.

— Понятно. Значит, так ты решила… Ладно, твой выбор. Пока.

— Марго…

Отбой. Суровая сестра Салливана повесила трубку. Джиллиан молча слушала гудки и машинально вытирала слезы, катившиеся по щекам.

Господи, сколько она за эти два месяца ревела — уму непостижимо! За всю свою предыдущую жизнь она едва ли столько плакала…

Через два дня Джиллиан приехала в гости к маме. Кьяра обняла дочь и повела ее в тихий уютный садик, где буйно цвели цветы, высаженные ее заботливыми руками за долгие годы одиночества. Две женщины с одинаковыми янтарными глазами присели на скамейку. Кьяра взяла холодную руку Джилл своими теплыми ладонями и пытливо заглянула в глаза.

— Как ты, Джилл?

— Плохо, мамочка. Абсолютно ничто не радует. Одиноко. Тоскливо. Тошно, непривычно, отвратительно. Никакого позитива.

— Бедная моя взрослая дочь! Мы с тобой сидим здесь и отчаянно боимся начать настоящий разговор. Мы обе не привыкли к тому, что можно не просто обмениваться информацией, а изливать душу…

— О, мама, я и про само существование души узнала совсем недавно… А вообще… ты права.

— Тогда начни с самого начала и с чего-нибудь несущественного. Как работа?

— Папу бы удар хватил. Работа — несущественно!

— Уверяю тебя, работа — это отнюдь не самое главное в жизни. Так как она?

— Да никак. Нового ничего, интереса никакого. Я думала, что смогу отвлечься, вернуться к привычному ритму, но ничего не получается.

И я не знаю, в чем причина. Мне совестно говорить об этом папе, он всю жизнь готовил меня к управлению компанией, а я всю жизнь к этому готовилась, но знаешь — не для женщины это дело.

— Рада, что ты это поняла.

— Мама… А что же существенно?

Кьяра улыбнулась, погладила сердитую, раскрасневшуюся от смущения дочь по щеке.

— Любовь, разумеется. Дом. Семья. И чтобы все были живы. Здоровы. Сыты, обуты и одеты.

Чтобы детский смех в доме, собаки и кошки, поцелуи на ночь, чтение вслух, семейные альбомы, уикенды на природе. Разве не так?

В спокойных глазах Кьяры не было тоски, но Джилл едва не разревелась, слушая все эти слова.

— Мама… бедная моя мамочка, как же ты… как же ты была одинока все эти годы! Неужели… неужели ты не обижена на папу?

Кьяра Ван Занд немного помолчала, задумчиво глядя на победительно пылающий костер розового куста. Потом сказала тихо и твердо:

— Я очень люблю твоего отца, девочка. Всегда любила. Не могу похвастаться, что жизнь моя была безоблачной, но что счастливой — это точно.

— Но ведь он… он с тобой…

— Послушай меня, Джилл. Люди, как правило, полагают, что в любви главное — обладание.

Поэтому большинство начинает требовать от своих возлюбленных проявления любви, знаков внимания, постоянного присутствия рядом с собой… уверяю тебя, они даже не замечают при этом, как умирает их любовь.

Я всегда слишком любила твоего отца, чтобы даже намек на мысль о разводе мог прийти мне в голову. Я просто принимала то, что было.

Была с ним рядом — и тем спасалась. Часто мне было горько и одиноко, он не поддерживал меня, даже когда я ждала тебя, то есть — внешне не поддерживал. Я тосковала, состарилась раньше времени, я почти не видела тебя, мою дочь… Но зато я много размышляла.

Знаешь, Джилл, а ведь любить бескорыстно и безответно гораздо приятнее. Это — чистое чувство. При нем невозможны ревность, злоба, обиды. Это — огонь, который горит внутри тебя и помогает жить. Однажды я представила себе жизнь без Дерека — и ничего не увидела.

Пустота. Я просто не смогла бы без него, понимаешь?

— Мама…

— Что касается наших с папой отношений и нашей с ним жизни, то только об одном я жалею по-настоящему. Мне не хватило смелости разговаривать с ним.

— Разговаривать? Не понимаю…

— Да, это так просто, что люди этого даже не понимают. Надо говорить, девочка. Говорить о своей любви, о своих сомнениях, своих чувствах, бедах, радостях… Не добиваться ответных признаний, клятв верности — просто говорить.

Нас всех слишком сковывают условности. Считается, что девушка должна быть скромной и ждать, когда мужчина признается в любви первым. Бывает стыдно говорить о том, что тебе не нравится заниматься любовью, например, в лифте. Ты боишься обидеть того, кто рядом, оттолкнуть его своими словами, а то и потерять, но теряешь-то как раз в результате молчания. Молчание — это ложь. Ложь — это смерть любви.

Джиллиан сидела бледная, молчаливая, судорожно сжав руки. Кьяра, немного запыхавшаяся от непривычного своего красноречия, заглянула в глаза дочери.

— Я помогла тебе хоть немного, Джилл? Прости, я очень неумелая мать.

— Ты — лучшая.

— Правда? Я рада это слышать от тебя, моя маленькая, гордая королева Джилл. Вот что…

Я не спрашиваю, что ты собираешься делать.

Скажу тебе одно: не оглядывайся. Лучше жалеть о том…

–.. О том, что сделал, чем о том, что МОГ сделать, но побоялся. Недавно мне это уже сказали. Полагаю, мне стоит прислушаться к мнению двух умных людей, которых я очень уважаю и люблю.

— Вот и хорошо. А о папе не волнуйся. Со временем он все поймет.

— Вот в этом я как-то не уверена.

— И очень зря. Ты знала отца только в качестве Стального Дерека, хозяина громадной промышленной империи, победителя. А я выходила замуж за честолюбивого, но очень эмоционального юношу. Знаешь ли ты, что когда один из его тогдашних боссов на совете директоров неуважительно отозвался о «секретарше из Кентукки», твой отец выкинул его из кабинета и спустил с лестницы?

— Папа?!

— Папа, папа. Знаешь, он был очень грозен, твой папа, в молодости. И вот, когда мне бывало особенно тошно, я вспоминала тот случай. И улыбалась сама себе, напоминая: он сделал это, защищая меня.

— Мама… Мне, может быть, придется уехать…

— Насколько я знаю, вы договорились с отцом, что ты можешь оставить свой пост в любой момент.

— В том-то и дело. Мама, я не знаю, чем закончится эта поездка…

— Еще один урок от меня, Джилл. Никогда не перестраховывайся. Задумала повернуть судьбу — сожги старые письма, выброси ключ от квартиры и иди вперед. Смешно — учу тебя тому, чего никогда в жизни не испытала сама… Будь счастлива.

— Ох, не уверена…

Три дня спустя, в пятницу, самолет компании «Эйр Америка» уносил Джиллиан Ван Занд из серого и мрачного Нью-Йорка к солнцу и бирюзе Багамских островов.