Подвиньтесь, босс!

16

У служебного входа в «Игуану» нас встречают мои музыканты. Видит бог, не хотела я этого цирка, но Давид меня не спрашивал. Вышел сам, открыл мою дверь и предложил руку.

По сидению отползаю к другой двери, чтобы никто из парней не видел, как босс помогает выйти, но Давид предусмотрительно ловит меня, нырнув внутрь авто.

Укоряющий и одновременно поучающий взгляд говорит лучше слов. Передвигаю попу на прежнее место. Вымученно вкладываю свою ладонь в его и выхожу.

Брови басиста ползут на лоб, гитарист давится дымом сигареты, а ударник делает затяжку неподожженной сигаретой. Через пару секунд они отмирают, и по лицам вижу, что все сегодняшние шуточки будут посвящены мне.

— До свидания, Давид Александрович! — нарочито серьезно проговариваю как можно громче, но босс делает вид, что не слышит. Снова кладет руку на поясницу и подталкивает к двери.

Парни наблюдают за нами, и их лица меняет озарение. Пока не понимаю, что это могло бы обозначать, но что-то здесь не ладно. Подхожу вплотную, но никто не собирается расступаться. Впереди — музыканты, позади — босс.

— Отмираем, мальчики!

Но парни продолжают пялиться на Давида. Именно пялиться, нахмурив брови и пристально всматриваясь в его лицо.

— Дым! Ты что ли? — хрипит ударник и, расправив плечи, делает шаг вперед.

Давид меняется в лице и из сосредоточенного на компании непредсказуемо настроенных мужиков превращается в мальчишку.

— Бой! — басит он и притягивает в свои объятья нашего ударника.

Следом на Давида бросаются остальные парни, и каждый норовит обнять и потрепать моего босса, будто это лучший друг их детства.

Наблюдаю в сторонке. Парни явно не в адеквате от восторга и бурно выражают свои эмоции, ударяя друг друга в плечо и подбрасывая после крепких объятий. Давид принимает участие в этом с видимым удовольствием, и до меня наконец доходит, что они знакомы.

— Ты что, с нашей Ленкой, я не понял? — лыбится гитарист.

— Я не понял, что значит, с вашей, — милота тут же сходит с лица босса.

— Ну так работаем мы вместе! А вы че? Тоже вместе? — без всяких тайных умыслов поясняет он, чему я весьма удивлена. Обычно все шутки Василий доводит до абсурда, а тут, видимо, грозного вида большого босса испугался. Шуточки ниже плинтуса отложил.

Давид бросает быстрый взгляд на меня, а мне так интересно, что же он ответит.

— Тоже вместе… — тянет он, но после паузы добавляет, — работаем.

Ага. Работаем…

Ну если так, то я пошла. Нечего мне тут больше делать. И даже выяснять, откуда все они знакомы, не интересно.

Молча ныряю в служебный выход и чувствую на спине взгляды, сопровождающиеся неловкой тишиной. Плевать.

Дьявол внутри меня призывает Ивана. Глупое желание отомстить боссу, зацеловав до обморока бармена, растет с каждым шагом. Но Вани нет. И я запираюсь в гримерке в полном одиночестве.

Надо бы переодеться и вернуть пиджак босса, но восставшие демоны шепчут на ухо коварный план, которому неукоснительно следую.

Снимаю юбку, меняю обычные черные чулки на крупную сетку, оставшуюся после какого-то из вечеров, поправляю пиджак босса так, чтобы вырез на груди стал поглубже. Рисую губы красным, смотрю на себя в зеркало и улыбаюсь самой коварной улыбкой. Шпилька, чулки, пиджак и алые губы. Идеальная чертовка!

Беру микрофон и выхожу в зал, откуда уже слышны звуки настраиваемых инструментов. Уверенная, что Давид обязательно останется, чтобы пообщаться с приятелями в перерыве между саундчеком и выступлением, дефилирую к сцене, но чуть не падаю.

Давид стоит на месте гитариста и перебирает струны.

Нет! Только не это!

Гитаристы — моя слабость. С самого детства. Вижу мужчину с гитарой — теряю волю. Но только один момент есть. Мужчина красивый должен быть. Поэтому наш Жека, не в счет, у него волосы жидкие и духи пахнут касторкой, вот почему я на него не запала. Но Давид…

Господи! Это нечто.

Даже в офисной рубашке он идеален. Волосы уже взлохмачены, рукава закатаны, а глаза горят! Он на меня так не смотрел, ей богу! Хотя нет, смотрел, когда я была на сцене.

И теперь вот смотрит…

В горле мгновенно пересыхает. Видимо, перестарались черти мои с огоньком. Взгляд босса медленно ползет от щиколоток к коленям, Давид прикрывает глаза, а потом продолжает облизывать взглядом мои бедра, и когда напарывается на край пиджака, который едва прикрывает складки ягодиц, восхищение меняется хмуростью.

Чувствую, что внутри него просыпается тиран, а на языке его вертится какая-то гадость, типа команды одеться. Но кто он такой, чтобы командовать здесь?!

— Что это вы, Давид Александрович, переквалифицироваться в музыканты решили? — миленько улыбаюсь, присаживаюсь на колонку и закидываю ногу на ногу. Эта поза еще выгоднее подчеркивает мои ноги, облаченные в чулки, и мужчины начинают старательно искать себе занятие. Все, кроме одного.

— А вы, Елена Тимофеевна, решили не сдерживать себя в рвении оголиться? — рычит в ответ.

— И ваш пиджак, заметьте, очень подходит для этой цели!

Среди музыкантов смешки и покашливания, но прерывать нас никто не собирается. Кажется, все с удовольствием наблюдают за нами.

— А что же вы играть перестали? — интересуюсь у босса с гитарой, пока тот пускает пар из ноздрей.

Он сжимает челюсти, косясь на ребят, и те мигом занимают места. Переглянувшись, кивают друг другу, и ударник начинает.

Что?

Таращусь на музыкантов, которые самозабвенно качают «Zombie».

Слова знаю, иногда приходится подпевать гостям с повышенной самооценкой, выбравшим эту песню в караоке. Но там особо не стараюсь, голос не надрываю. А здесь Давид! Не могу же я ударить в грязь лицом перед ним. Тем более, вон как смотрит. Ждет, откажусь я или нет!

Не откажусь, конечно! Хоть это и не в моей природе издавать такие звуки, но не зря же я брала столько уроков. Вот и пригодится. К тому же, артист всегда должен быть готов к непредвиденным ситуациям. Особенно не распетый, как я сейчас.

Стойко выдерживаю пять минут йодля и рэтла, искренне кайфуя от вида моего босса с гитарой. Я и представить не могла, что он так виртуозно владеет инструментом.

Аплодировали мы друг другу долго! Внезапное исполнение новым составом неожиданной песни подняло настроение до самого потолка, если бы не одно но.

Появившийся Ваня. Ну а что, просила, получи. Только немножко не вовремя.

Сложив руки на груди, он кривит лицо, и мерзкая улыбка растекается по его лицу. Тут же появляется администратор, явно вызванный барменом, будто случилось нечто страшное. Но музыканты не обращают никакого внимания на все это и уводят Давида в свою гримерку.

— Что у вас тут? — Юрий Евгеньевич почему-то смотрит на меня, а я уже готовая бежать следом за боссом, чтобы все же выяснить, где он научился так играть, вынуждена оставаться здесь.

— Посторонние, — ухмыляется Ваня и уходит к себе за барную стойку. Вот козел! Нет ничего противнее обиженного мужика.

— Лена?

— А я при чем? Ребята на репетицию нового музыканта привели, — ничего лучше придумать не могу.

Админ пожимает плечами, мол, он не сильно-то и против, и сразу становится ясно, кто смуту навел.

Когда вхожу в гримерку музыкантов, попадаю на выяснение причин, почему же парни не узнали друг друга в прошлый раз, когда Давид был зрителем в зале. Стоит мне войти, как Давид встает со стула, предлагая его мне, и только я успеваю сесть, как мне на ноги падает плед с дивана. Чтобы ноги прикрыла.

Ладно. Не место для разборок. Прикрою.

Босс садится рядом на подлокотник кресла и то и дело цепляет меня рукой. Ненавязчиво так, словно невзначай. Едва сдерживаю улыбку. Приятно.

Узнаю, что Давид в юности играл в группе, сочинял песни и даже исполнял их, но из-за учебы за границей, пришлось ему уступить место лидера и распрощаться с мечтой стать звездой рока.

«Да мы с тобой одной крови!» — мне хочется сказать боссу, но молчу, чтобы не упустить ни единого слова. Мне так интересно узнать о нем побольше. Хоть косметику сюда тащи ­­— уходить не хочется, а к выступлению готовиться надо. Вздохнув, поднимаюсь с места

— Ты куда? — берет меня за руку, но тут же, опомнившись, отпускает.

— Через полчаса начало, — пожимаю плечами и, подхватив бутылочку минералки со столика, покидаю гримерку музыкантов. Так и подмывает спросить, останется ли он, но держусь. Уверена, останется.

Вечер проходит спокойно, даже душевно. Пою я в обычном не вызывающем платье, чтобы не провоцировать лишний раз. Потому что мне реакции босса дороже выходят. Того и гляди прямо на сцене меня в тулуп укутает. Тема вечера не задана, поэтому ностальгируем, исполняя любимые мелодии свои и гостей в зале. Давид даже вышел разок с нами, чтобы сыграть что-то из своего, но петь отказался. Надеюсь, побоялся облажаться передо мной. Шутка.

— Ты не перестаешь меня удивлять, — стоит мне выйти в бильярдную, где обычно собираются гости, что любят развлечения потише, Давид усаживает меня за стол и наливает чаю. Судя по нетронутому чайнику и паре кружек, ждет он меня.

— Мы перешли на ты? — улыбаюсь, делая глоток травяного чая.

— После всего, что между нами было, — улыбается босс, — мы просто обязаны перейти на ты.

А было между нами действительно много! Вместе выступать, это вам не водки выпить. Тут родными люди становятся.

— Ладно. Уговорили…рил.

Получаю одобрительный кивок и продолжаю пить чай. Жду, что будет дальше.

— Голодная? Здесь поужинаем, или поедем куда-нибудь?

То есть он уже решил за меня, голодная или нет. С одной стороны, приятно, с другой, слишком самонадеянно. И, спрашивается, чего нам бабам надо? Но образ босса с гитарой затмевает разум. Теперь с ним хоть на край света. А после на сеновал, как и собирались.

— Куда-нибудь…— голос пропал, стоило представить это самое «куда-нибудь», и кажется, Давид думает о том же, — только вещи заберу.

— Я подожду снаружи.

Босс провожает меня взглядом, пока я не скрываюсь за шторкой, ведущей в подсобные помещения. Бегом мчу в гримерку, на ходу стаскиваю с себя одежду, чтобы успеть быстро принять душ.

Умудряюсь уложиться в три минуты и даже не намочить волосы, натягиваю сарафан, давно висящий в моем рабочем шкафу, оцениваю вид в зеркале. Все же не зря на работе храню не только концертные платья и не зря я тогда купила желтый сарафан в ромашках. Романтичненько! И по-деревенски! Все как любит босс!

Пока добираюсь к выходу из бара, не могу понять, как в человеке может быть намешано столько всего несовместимого: любовь к року, к простым деревенским радостям и фешенебельным ресторанам, миллионы денег на счетах, ответственность и желание пахать ради семьи и стремление бросить все это ради своей идеи возродить деревню.

Уже у самого выхода напарываюсь на Ваню. Тот жестко хватает меня за запястье. Бусины браслета до боли впиваются в кость, и на глазах непроизвольно выступают слезы.

— А говорила, непродажная. Дело в цене. Верно?

Глазами ищу хоть кого-то, но в холле пусто. А звать на помощь бесполезно, музыка орет так, что не услышат.

— Что же ты из себя овцу корчила? Понравилось на столе у шефа? Да? Так понравилось, что и на диванчике в гримерной решили развлечься?

— Отпусти! — смотрю в глаза, полные ненависти и обиды. Вроде не пьяный, чего же его несет так?

— Правильно! Потаскух домой не водят. А такие как ты и номера в дешевом отеле не достойны. Вот и трахает тебя твой босс по туалетам!

— Ваня, заткнись! — рычу на него.

Вижу, как Ваня замахивается, и ладонь летит прямо к моему лицу. Легкое жжение касается щеки и губ, и я отлетаю к стене.

Давид уже оттаскивает бармена от меня. Если бы не он, зубов бы точно не досчиталась.

Ваня быстро ориентируется и, перехватив босса, пытается скрутить его.

Мне впервые в жизни страшно смотреть на драку, и я не понимаю, что делать. Они мутузят друг друга со страшной силой, зеркала падают со стен, чудом не раня двух разъяренных мужчин. Ваня выдыхается первым. Давид легко уходит от каждой его попытки ударить, но пара ссадин на виске и нижней челюсти все же есть. Ваня же потрепан как тряпка.

Чудо свершилось минуты через три, когда от входа в заведение остались одни руины. Появляется охрана и администратор, следом музыканты и гости. Но разнимать уже никого не требуется. Бармен выдохся и лишь громко сопит в сторону моего босса. А рядом с ним уже стоит водитель.

— Уладь здесь все, — хлопает по плечу помощника Давид и, молча взяв меня за руку, выводит на улицу.

— Дым, что случилось? — кричит кто-то из ребят, — Лен? Ты в порядке? Может скорую?

— Разберемся. Еще увидимся, — машет приятелям босс, подводя меня к своему авто.

Давид опирается ладонью о крышу и шумно выдыхает.

— Что? Где болит? — разглядываю его лицо, глазами ищу раны и переломы на теле.

— Нормально все, — сквозь зубы отвечает он и вытирает пальцем кровь с виска.

Не жду разрешения, открываю переднюю дверь, лезу в бардачок, чтобы найти аптечку, но там ничего, кроме упаковки салфеток в тубусе.

— Где аптечка?

— У меня дома.

— Слишком самонадеянно не иметь в машине аптечки!

Ругаюсь, пока Давид усаживает меня вперед.

— Я сбегаю в бар! Там должна быть, — пытаюсь выбраться обратно, но мои ноги против воли, возвращают в салон.

— У меня есть. Дома, — хлопает дверью и идет на водительское.

— Но рану обработать надо! — продолжаю истерить, глядя на пострадавшего босса.

— Вот и обработаешь!

Едем домой к боссу. По официальной версии рану обрабатывать, а там как пойдет. А пойдет оно известно куда. Но пока я на адреналине не страшно. Все будто в кино, а в кино же ведь не страшно?

— Так чем же я тебя удивила? — решаюсь нарушить тишину, чтобы не накручивать себя в мыслях.

Босс на секунду отрывает взгляд от дороги, чтобы улыбнуться мне.

— Не отступаешь перед трудностями. Не боишься неизвестности. Быстро ориентируешься в кризисной ситуации.

— Это о песнях, которые приходится исполнять для гостей?

— Еще бы! Не каждая решится, пусть даже в шутку, спеть вот этих…— Давид задумывается, пытаясь вспомнить название группы.

— «Вороваек»!

— Точно! Но образ Дивы тебе подходит больше! Хотя, в особо грустные моменты, я буду вспоминать твое «хоп-мусорок».

Не могу удержаться от смеха. Давид тоже смеется, пытаясь не напрягать лицо. Выходит не очень, и рана снова начинает сочиться кровью.

— Это, как я понимаю, сюда и стычка с барменом уже относится.

Правда, сдачи дать ему вряд ли смогла бы. Да и от удара не увернулась бы, если бы не вовремя подоспевший босс.

— Смелая, независимая, неунывающая. Идеальная!

— Эка тебя понесло, начальник. У тебя там сотрясения нет?

— Возможно! Но это не значит, что я заберу свои слова обратно.

— Все вы так говорите! — машу на него рукой.

— Я исключение! — шутливо бьет себя в грудь.

— Вот! Теперь узнаю своего зазнавшегося босса!

— Зато я умею признавать свои ошибки.

— А точнее? Их было сто-о-олько!

— Я о той, где сравнил тебя с другими женщинами. Прошу прощения, — мы стоим на красный и кажется, будто он сейчас положит свою руку на мою и сожмет. Но, загорается зеленый.

— Принимается, — сжимаюсь от разочарования недополученной лаской.

— Видишь, насколько мы уникальны! Мне кажется, это знак.

Подкатываю глаза, изображая спокойствие и иронию, а саму штормит. Мы все ближе к его дому. Узнаю дорогу к башням.

— Мы к Сержу едем?

— Нет, конечно. Моя квартира рядом.

— Кстати, как он? Катя говорила, что ты обещал быть с ним почаще, чтобы…— не могу произнести это вслух.

— Он и сам неплохо справляется. Видимо, его Катюша, — имя моей подруги он особенно выделяет с интонацией присущей Сержу, — действительно положительно на него влияет.

Молчим. Что сказать, не знаю. С Катей мы последнее время редко общаемся.

— Что еще говорила Катя?

Смотрю, не понимая, к чему он клонит, поэтому молчу.

— Почему ты отказалась прогуляться в выходные? — не унимается босс.

— На работе устала.

— И это все?

— Только это.

— А я подумал, что со мной не хотела встречаться. Наверное, я перегнул с поцелуем. Как считаешь?

Пожимаю плечами.

— Надо было ему сразу морду набить, — подводит черту Давид, а я едва сдерживаю улыбку.

Пока мы едем, я волнуюсь из-за происшествия в баре, да и близость босса заводит. Но в движении чувствовалось, что время до часа «х» еще много. Зато теперь, когда мы поднимаемся в лифте в квартиру Давида, я понимаю, что все. Пути назад нет. Он не отпустит меня просто так, ведь не просто так привел. Обманом затащил, можно сказать. Негодник! Но я как Пушкин…Обманываться рада.

Стоит ли играть наивную девочку, которая не поняла, почему во всем городе аптечка есть только у пострадавшего мужчины дома? Честно, в моменте я и не думала над этим. Ну а теперь уже поздняк метаться.

Молча поднимаемся на нужный этаж. Давид прислоняется ушибленным местом к холодной панели, которыми отделана кабина лифта. Я участливо вздыхаю и морщусь.

Темно-синяя дверь с матовым напылением бесшумно открывается, пуская нас в квартиру. Мне хочется остановиться, чтобы потрогать ее, такая она необычная, но Давид легонько сжимает мои плечи, заводя внутрь.

В квартире прохладно и темно. Кое-где зажжены ночные лампы, тускло освещая немного пространства вокруг себя. Легкий дорогой аромат будто дымком завис в пространстве комнат.

Проходим мимо огромного дивана, обращенного к панорамному окну, мимо консолей со статуэтками геометрических фигур, мимо обеденного стола на восемь персон и останавливаемся у двух кресел, стоящих друг напротив друга в небольшом выступе.

— Вина? Может быть, что-то покрепче? — оборачивается Давид, и в полутьме его глаза сверкают так, что ноги подкашиваются от непристойных мыслей.

Склоняю голову на бок, укоризненно глядя на «жертву любовных боев». Ну хоть бы для приличия аптечку достал! Нет, вот так сразу напоить меня хочет.

— Да. Покрепче. Перекись водорода. Трехпроцентную. Пожалуйста.

Давид вздыхает, будто только что вспомнил о своей ссадине. И оборачивается, обреченно глядя на темные дверцы кухонных шкафов, встроенных в стену.

Понятно. Нет у него никакой аптечки.

— Ну хотя бы водку предложите даме.

— С этим проще! — смеется босс и отходит к морозилке, чтобы достать заиндевевшую бутылку.

От нее идет пар, а пальцы оставляют темный влажный след на стекле. Ставит бутылку на столешницу островка и смотрит на меня, будто ждет указаний. Или действий.

— Стакан, — командую дрожащим голосом.

Давид, немного прищурившись, легко улыбается и тянется за красивым стаканом для виски. И снова ждет.

Взглядом показываю, чтобы налил. Пробка с хрустом поддается. Босс, не сводя с меня глаз, чуть звякнув горлышком о стенки стакана, наливает.

Ищу на столе салфетки, или хотя бы что-то, что могло сойти за ватку или бинт, и нахожу под вазочкой, полной ягод. Тянусь, за ней, наклонившись над столом, но она так далеко, что приходится буквально лечь на нее грудью.

Хватаюсь за краешек ткани и подтягиваю к себе вместе с вазой. Выпрямляюсь, отправляю в рот малину, выдергиваю салфетку и капаю на нее водкой из стакана.

Давид наблюдает за мной, не шелохнувшись. Даже, когда тянусь к его ссадине, неподвижно стоит. Касаюсь кожи, и он закрывает глаза. Дую, чтобы унять жжение, а саму трясет от того, как близко мы друг к другу.

— Так это наружное…— разочарованно вздыхает, нежно обхватывая запястье руки, что бережно вытирает кровь с его виска и челюсти.

Сердце колотится так, что кажется, его удары слышно в радиусе метра от меня. Волнение не дает нормально дышать.

— Для тебя наружное. И вот это тоже.

Беру запотевшую бутылку и прикладываю к его лицу.

— Держи! А я, пожалуй, пока выпью.

И залпом, в пять глотков, опустошаю стакан. Сил моих больше нет эти нервы терпеть.

Зажимаю рот рукой, потому что внутри все печет так, будто я кислоты выпила. Не знаю, зачем я это сделала. Никогда прежде вот так водку не пила, а сейчас как бес попутал.

— Охренеть, ты даешь! — взрывается босс, отбрасывая бутылку в раковину, а сам мигом достает из холодильника стаканчик фрэша, — пей!

Закашливаюсь, хватаю воздух. Он срывает крышку, сминает ее вместе с трубочкой и сам прикладывает стакан к моим губам.

— Пей!

Вкус апельсина мгновенно перебивает горечь водки, и я спокойно вздыхаю.

— Ты не перестаешь меня удивлять…— уже смеется мой босс.

— Это все потому, что у тебя аптечки нет, — улыбаюсь в ответ. А улыбаться хочется все шире. Алкоголь теплом разливается по позвоночнику, и напряжение мигом улетучивается.

Пользуясь моей расслабленностью, босс берет меня за руку и ведет к диванчику. Не отпускает меня, пока не сяду. Расслабленно сбрасывает пиджак, расстегивает несколько пуговиц на рубашке, при этом рассматривая мою реакцию на его легкий стриптиз. Я же не смею шелохнуться, смотрю как кролик на удава, и сглатываю пересохшим горлом. Он стоит чуть сбоку от меня и так близко, что стоит мне чуть наклониться и я губами коснусь его паха.

— Может быть, ты все-таки выпьешь что-то? — его голос немного хрипит, и это еще сильнее будоражит.

— Спасибо. Уже выпила, — с трудом отвожу взгляд, прикрывая лицо рукой. Я, конечно, молодец. Полстакана водки разом…

— Ты же голодна! — спохватывается Давид, — надо поесть, тебе плохо будет!

— Мне хорошо! —мурлычу себе под нос, откидываясь на низкую спинку дивана. Великолепный диван, чем бы на ним ни заняться. Потому, я проведу время отлично в любом случае: и, если высплюсь, и, если займусь на нем любовью.

— Давай я закажу что-нибудь из ресторана? Что ты хочешь? — наклоняется к пиджаку, который лежит рядом со мной, чтобы взять свой телефон из кармана, и меня окатывает сводящий с ума запах босса.

Я на грани. Еще и алкоголь усиливает желание обхватить шею этого мужчины и поцеловать. Остатки разума пытаются пробиться сквозь флер желания, окутывающий нас двоих.

Часто моргаю и стараюсь выдохнуть из легких этот аромат. Понимаю, что близка к тому, чтобы наброситься на Давида. Поэтому, подрываюсь с дивана лишь бы не находиться рядом с ним, не рассчитываю его длину и лечу прямо в руки к боссу.

Да черт! Сама судьба меня бросает к нему в объятья! Чего же я отказываю себе в удовольствии?!

— Давид Александрович…— смотрю в тронутые поволокой глаза, — простите меня.

— За что, Лена? — он прижимает крепче к себе, и я чувствую, как он хочет. Боже, это потрясающе!

— Я вас использую в собственных интересах.

— В каких же?

— В таких.

Ныряю пальцами в его волосы и тянусь к губам. Давид не ждет, когда я коснусь его, он рвется ко мне. Жадно, будто к источнику в жаркой пустыне, мы припадаем друг к другу, чтобы утолить эту жажду.

На губах Давида все еще сохранился аромат чая, который мы пили, и я мгновенно смущаюсь, представляя, что могу пахнуть вовсе не по-девичьи какой-нибудь ванилькой, а водкой. Отстраняюсь, пытаясь выискать в его взгляде отвращение, но там нет ничего кроме непонимания, почему я так резко прервала поцелуй.

Дыхание мужчины напротив сбивчиво, глаза блестят, отражая тусклый свет ламп, горящих где-то за моей спиной, а пальцы нежно поглаживают мое лицо, не давая отстраниться дальше.

На секунду трезвею и пытаюсь быстро сообразить, правильно ли поступаю, но Давид не дает опомниться, жадно сминая и накрепко сжимая в своих объятьях.

Пока целуемся, нащупываю коленями опору и забираюсь на диван. Руки сами тянутся к пуговицам его рубашки. Я так хочу прижаться к горячему телу, окунуться с головой в аромат, источаемый его телом, почувствовать, как соприкасаются наши обнаженные тела.

Дышать тяжелее с каждой секундой. Перед глазами плывет, внизу живота приятно тяжелеет. Пальцы не слушаются и где-то на третьей пуговице случается заминка.

Босс отпускает, делая шаг назад, давая возможность вдохнуть полной грудью, пока сам через голову освобождается от рубашки. Второй раз за день смотрю на это и не могу оторвать глаз.

Тянусь руками к голому торсу, и как только он возвращается, сминаю мышцы его груди пальцами, тихо урча. Давид так и стоит у дивана, и мои губы теперь напротив его сосков. Он больше не наклоняется, чтобы поцеловать, он позволяет рассмотреть себя, поиграть с собой, и я с удовольствием принимаю это.

Зарываюсь носом в короткие густые волоски на груди, наслаждаясь их щекотной жесткостью, концентрированным ароматом кожи. Поглаживая грудь, пальцами цепляю заострившиеся соски и языком провожу влажную дорожку сначала к одному. Обвожу его по кругу, облизываю и втягиваю в рот. Чуть кусаю и переключаюсь на второй. Пока упиваюсь чуть солоноватым, но таким возбуждающим вкусом мужчины, руки живут своей жизнью, и я замечаю их похабно сжимающими упругую задницу босса. Он тем временем нежно копошится в моих волосах, и чувствую, смотрит за каждым движением.

Мне становится жарче, тело требует большего, и я начинаю тереться сосками о возбужденный член Давида, который выпирает внушительным бугром. Если бы не ремень, кажется, его головка бы показалась из-под пояса.

Тут уже он не выдерживает, и волосы на затылке натягиваются.

— Наигралась? — рычит он?

Моргаю, пытаясь сфокусировать взгляд на его лице, но понимаю, что интереснее будет смотреть чуть ниже. Он лихо расстегивает ремень, одним резким движением дергает молнию, и вид мужчины в расстегнутых штанах, с торчащим в разные стороны ремнем и направленным на меня членом, приводит в неописуемый восторг.

Хищно улыбаюсь, поражаясь, откуда во мне столько страсти. Он замечает мою довольную улыбку, ловко подхватывает и опрокидывает на диван, устраиваясь между ног.

Сарафан трещит в нескольких местах, и босс, не хотя, отстраняется.

— Жаль. Красивое было платье! — и стаскивает вниз бретели, оставляя меня по пояс неприкрытой.

Пока его губы заняты моей грудью, руки борются с тканью юбки, задирая ее выше. Чтобы окончательно превратить кусок ткани, ранее покрывающий большую часть моего тела в пояс, Давиду приходится отстраниться, и он с грудным стоном поднимается на руках, до последнего не выпуская мой сосок изо рта.

Смотрю, как тяжело вздымается его грудь, как растрепанные волосы слегка влажные от пота, волнами спадают на лоб, как блестят глаза и губы, и понимаю, что пропала.

Будто тигр, Давид снова набрасывается на меня, подтягивая за ноги к себе, и устроившись между моих ног, забрасывает их на плечи.

— Блядь, как ты пахнешь! — стонет босс, а я улыбаюсь, смущенная такой откровенной пошлостью. Но недолго.

Ноги взлетают еще выше, заставляя полностью раскрыться перед его лицом, и горячий рот накрывает губы. Он лижет то жестко, то нежно, то полностью втягивая в рот все, что только возможно, то слегка порхает языком. Я непроизвольно сжимаю внутренние мышцы, но Давид, будто чувствуя это, растягивает губы в стороны, раскрывая меня еще больше.

Сначала сминаю в пальцах несчастную подушку, тихонько постанывая от удовольствия, но, когда он всасывает клитор, когда играет им так, как делала бы это я сама, я уже не сдерживаюсь и стону во весь голос, зарываясь пальцами в его волосы.

Стоит его губам немного сместиться, и я возмущенно мычу, подмахивая бедрами. Босс смеется и дразнит еще сильнее. Мне не до смеха. Я так близка к тому, чтобы кончить, что от этих игр хочется плакать. И будто прочитав мои мысли, босс обнимает одной рукой мои бедра, чтобы больше не крутила ими, другой рукой придерживает ногу.

— Сама напросилась, — бросает злорадный взгляд и возвращается к заветной точке, чтобы, наконец, дать мне то, чего я так желала.

Оргазм накатывает долго, заставляя замолчать и, предвкушая полет, замереть. Когда сладкие конвульсии сотрясают тело, умелые губы продолжают нежно ласкать клитор.

Секунды спустя мне хочется подтянуть его к себе, уткнуться в плечо и отдышаться, но я по-прежнему крепко зажата, и никто отпускать меня не собирается. Наоборот, он с диким рвением продолжает слизывать мои соки, и каждое движение кажется слишком острым.

— Давид! Боже! — я выгибаюсь в спине, чувствуя, как голова упирается в спинку дивана, — пожалуйста! А!

Он снова использует тот же прием, который довел меня до пика, но на этот раз все намного ярче, чувствительнее.

— Я не могу больше!

— Ты недооцениваешь себя, моя девочка! — ухмыляется он, облизываясь словно кот, и снова втягивает клитор.

— Да…— хочу выкрикнуть его имя, но воздуха не хватает.

Меня снова трясет, и я расслабленно поникаю, распластавшись на бархатной обивке дивана.

Вижу над собой лицо босса и тут же чувствую, как в мягко пульсирующее лоно проникает член шефа.

Мои глаза расширяются по мере того, как этот агрегат все глубже погружается в меня. Мышцы мягкими волнами, вызванными оргазмом, ласкают член, и я чувствую, что снова готова кончить от одного только осознавания того, что он внутри. Со мной такого еще не бывало!

Наслаждаясь безумием в моем взгляде, Давид плавно двигается, почти полностью выходя из меня. И поскольку его член достаточно велик, это длится долго, и кажется, так же заводит босса, как и меня.

Но нарастающее чувство неудовлетворенности, хотя кто бы говорил, вынуждает сжать член босса, когда он полностью входит в меня.

— Терпение? Нет не слышали, — смеется босс и, припав на локти, прикусывает мою шею.

Его бедра начинают двигаться так быстро, что от кайфа не могу даже вздохнуть. Шлепки обнаженных тел, скользкий пот и тяжелое громкое дыхание, перемешанное со стонами, только добавляют масла в наш огонь. Я сцепляю ноги на талии мужчины, буквально висну на нем, прижавшись так крепко, пока тот вгоняет свой член в хлюпающую от влаги вагину.

Боже! Как стыдно и как хорошо!

Пальчики на ногах поджимаются, и я наконец вздыхаю, пока Давид несколько последних раз, почти не вынимая члена, вбивается в меня, и с удовлетворенным выдохом мне на ухо, тяжелым, но таким приятным, грузом, придавливает сверху собой.

Необъяснимое чувство, чем-то похожее на эйфорию, накатывает на меня, вызывая желание заплакать. Это можно сравнить с оргазмом, но тот больше физическое проявление, а то, что происходит со мной сейчас — чистые эмоции.

Я понимаю, что в данную минуту происходит самое страшное.

Я влюбляюсь в человека, с которым по сути не должна была даже в одном кабинете оказаться. И буквально чувствую, как невидимыми нитями меня привязывает к нему. А он…а он ничего мне не обещал.

— Лен? — Давид смотрит внимательно, вытирая слезы, катящиеся по вискам к волосам, — ты плачешь? Тебе было больно?

Его член все еще внутри меня, вкупе с этой заботой и нежностью, это еще больше выводит меня из состояния равновесия, и я уже не сдерживая слез всхлипываю.

— Лена! — тревога в его голосе немного приводит в чувства. И правда, чего это я? Подумает, что дура какая-то. Напилась, сама приставать решила, потом еще заревела. И я вспоминаю главного спонсора моей непредвиденной истерики.

— Все нормально. ПМС. Не обращай внимания.

— Ты уверена? — строго смотрит, так, что не соврешь.

Киваю, шмыгнув носом.

Только, когда он достает из меня свой лишь слегка сдувшийся орган, замечаю, что на нем был презерватив. Красотка, что сказать. Мозги растеряла напрочь, благо он позаботился о безопасности. И становится стыдно за свою беспечность. Опять бью свои личные рекорды.

— Идем в душ? — Давид окончательно сбрасывает штаны, в которых, оказывается был до сих пор, и сжимает мою ладонь, пытаясь увлечь за собой. Я обессилена на столько, что одна мысль о том, чтобы шевелиться, приводит в бешенство.

— У, — качаю головой, отказываясь, — я потом.

К тому же, все эти совместные ванны и души слишком романтично. А мне этого не нужно. Не хочу привыкать.

— Если ты задумала удрать, пока я буду в душе, смею напомнить, что твое платье порвано, — улыбается босс, поглаживая мое бедро.

— Воспользуюсь твоими вещами. Мне не впервой, — пожимаю плечами, а сама поражаюсь мыслям босса. И как он догадался?

— Тебе, кстати, идет! Обещаешь всегда надевать мои рубашки, пока мы дома?

Прикрываю глаза.

Что. Все. Это. Значит???

Всегда? Мы? Дома?

Так, дорогуша! Стоп!

Ничего это не значит. Это ты после трех оргазмов влюбляешься. А парень отлично провел время и просто хочет еще, не вкладывая в это никаких особых смыслов.

— Я подумаю, — еле улыбаюсь, пытаясь прикрыть усталостью обиду.

— Отлично! — Давид наклоняется и целует меня в выпирающую тазовую косточку, — а пока, в моем телефоне приложение, закажи что-нибудь поесть.

И как ни в чем ни бывало, вручает свой мобильный. Ну надо же, какое доверие!

Но настроение безвозвратно испорчено глупыми мыслями, и даже мельком пролистать галерею босса нет желания. Обнимаю большую диванную подушку, надеясь, что это действительно ПМС, ну или алкоголь, прикрываю глаза и…

Открываю их в комнате с приятным молочным светом. Белые шторы задерживают яркий свет, так мягко рассеивая его лучи, что кажется, что я в колыбели. Еще и накрыта чем-то большим, теплым и тяжелым.

Через несколько секунд начинаю соображать и вспоминаю вчерашний вечер. Глаза расширяются, сон как рукой снимает. Медленно поворачиваю голову и вижу спящего босса.

Твою мать.

Это я вчера такая смелая была. А сейчас…

Внимание привлекает странное дыхание Давида. Выползаю из-под его руки, всматриваюсь в лицо. Оно напряжено, губы поджаты. Неужели болят ушибы? Или снится что-то?

Трогаю лоб, может жар? Но нет, кажется, нет.

Босс во сне перехватывает мою руку и прижимает к груди. Невольно улыбаюсь. Даже во сне не хочет меня отпускать.

Глажу его по волосам, художественно растрепанных вокруг лица. Может зря я себя накрутила? Надо же послушать, что по поводу всего этого скажет сам Давид, а после уже выводы делать.

— Мари…— мычит он.

Я напрягаюсь, пытаясь разобрать, что он говорит, но ничего не понимаю. Босс шепчет что-то несвязное и начинает мотать головой.

— Давид! — трясу его за плечо, понимая, что человеку снится кошмар.

— Мари, прости, малыш.

Замираю. Рот открывается в немом крике. Будто нож вонзили в грудь. Мыслей нет. В голове тишина и пустота. Только горечь медленно стекает по горлу.

— Мари, не уходи…

Моргаю, чувствуя, как по щекам не капают, льются слезы.

Освобождаюсь от мужских пальцев, стараясь не разбудить босса. Хочу уйти отсюда, пока он спит. Унижаться и что-либо выяснять нет смысла.

Выбегаю из спальни, но тут же напарываюсь на незнакомую женщину в легком плаще, стоящую в дверях. Неожиданная встреча не вызывает почти никаких эмоций, я и без того на пределе, поэтому казусом больше, казусом меньше…Но осадок, остающийся от порочной связи с боссом, становится еще гуще.

Пытаюсь скрыться за колонной. Сердце грохочет. Еще не хватало разборок с женой, или кто она там ему. Но на жену не похожа, слишком простая. Одежда из масс-маркета, волосы, собранные в пучок, да и фигура, осанка какая-то вымученная что ли.

— Простите! — извиняется она, суетливо отворачиваясь, — не ожидала никого здесь увидеть. Я Людмила, помощница по хозяйству. Могу уйти.

Выдыхаю. Будто целая гора с плеч. Помощница лучше, чем жена. Но все равно неприятно.

— Нет-нет, — короткими шажками мчусь в гостиную, чтобы найти свой сарафан и убраться к черту отсюда, — я уже ухожу.

— Может, я могу предложить вам завтрак? — продолжает Людмила, смущаясь, пока я нагая бегаю по гостиной в поисках своей одежды.

Господи! Вот позорище! Точно доложит этой Мари, что Давид водит к себе баб. А тот мученик, даже во сне угрызениями совести мучается, прощения просит. Как чувствовала вчера, зря я согласилась на это! Знала же, что ничем хорошим это не закончится, но пошла на поводу своих хотелок. Тут же нахожу себе оправдание, что день вчера был такой неудачный, навалилось все сразу, вот я и не устояла. Надо же было как-то стресс снять!

Наконец, вижу сарафан под одеждой Давида, сложенной в корзине у шкафа. На мусорный бак не похоже, может для химчистки? Но это вообще не важно. Ромашки ярким нелепым пятном выглядывают из-под темной ткани делового костюма. Натягиваю платье, нитки которого торчат, но сами швы благо не расползлись. На ходу хватаю туфли — подарок, Давида, сумочку, и устремляюсь к двери. Вот же влипла!

Выбегаю из башни, бросаясь на первое встречное такси, будто за мной погоня. Хотя, кому я нужна? Мужик натрахался и довольный спит. А я сама приду. На работу. Хотя…теперь у меня нет работы. Из «Дримерс» я уже уволена, а в новую компанию Давида еще не принята. И в «Игуану» после вчерашнего цирка возвращаться не хочется. Молодец, Лена. Испортила себе жизнь одним махом. Причем, знала же…

Приезжаю домой и первым делом сбрасываю с себя сарафан. Он насквозь пропах Давидом, впрочем, как и я. Только сейчас вспоминаю о трусиках, забытых у него дома. Надеюсь, Давид не сочтет это за тонкий намек на продолжение или любовную игру, и Людмила избавится от них прежде, чем он проснется.

Платье летит в мусор, я с головой погружаюсь в ванную. Поливаю себя душистой пеной, мочалкой сдирая въевшийся запах секса с бывшим боссом. Чем дольше сижу в горячей воде, тем сильнее кружится голова и ноющая боль внизу живота разрастается по всему телу. Месячные.

Впервые в жизни радуюсь им, и не потому что «не беременная я», а потому что мое состояние в эти дни не позволяет думать ни о чем кроме боли. И это как раз кстати. Я может и пострадала бы по Давиду и своей нравственности, но точно будет не до этого.

Пока живот не разболелся в полную силу, иду на кухню. Выгребаю из ящика с лекарствами нужные обезболивающие и снотворные, случайно цепляю бутылку «Кристалла», и та с грохотом летит аккурат в раковину. Смотрю молча. Красивая была бутылка. И шампанское вкусное. Наверное.

Убирать осколки сил нет. Пусть лежат, в раковине они никому не мешают.

Выпиваю горсть таблеток, выключаю звук на телефоне и ложусь в родную кровать. Которая, к счастью, не пахнет Давидом.

В мессенджере ставлю статус «меня нет», который является своеобразным знаком, для близких, что я ушла в вынужденную спячку. С юности первые дни месячных сопровождались дикой болью, от которой я лезла на стены. И лишь к двадцати пяти годам я смогла подобрать набор таблеток, способных хоть как-то облегчить мое состояние: обезболивающие, успокоительные и снотворные. Все вместе. Вот так, вырубившись и изредка просыпаясь от боли, я хоть как-то могла выживать в эти дни.

Вот и сейчас я лягу спать, а когда проснусь, все покажется сном. А Давид…наверное, он даже обо мне и не вспомнит теперь.