Ведьма и бог. Похищение Цирцеи

Глава III

Особняк Эллы и Деймоса.

Февраль.

Ненавижу проклятый праздник Эроса, который люди называют «Днем святого Валентина» и который Элла хочет отпраздновать, находясь под сильным влиянием внешнего мира.

Мы оказываемся в одной из огромных гостиных нью-йоркского особняка супружеской пары. Все братья и сестры Деймоса и несколько друзей, например, Филофросина – богиня, излучающая доброту. Вино льется рекой, гости в разной степени опьянения общаются на фоне множества воздушных шаров в форме сердца и розовых тортов. Трезвы только Элла и Деймос, поскольку Элла на седьмом месяце беременности.

Не могу оторвать глаз от округлого живота, в котором находится будущая Медея, и рук Деймоса, ревниво лежащих на нем, пока сестра прижимается к нему. Деймос одновременно мне нравится и раздражает. Он украл у меня любимую младшую сестренку и сделал ей ребенка. Разве он не мог немного подождать?

Мероэ громко смеется вместе со своим новым лучшим другом Антеросом. Психее и Эросу было бы лучше удалиться в отдельную комнату, учитывая стадию, на которой они находятся. Филофросина, Гармония и Фобос, более сдержанные, чем остальные, беседуют с Полимнией, музой красноречия, очень стильной и слишком тактичной для такого вечера. Разносящиеся по гостиной песни Эрато и Эвтерпы, муз поэзии и музыки, перекрывают разрозненные и игривые дискуссии.

Гермес тоже здесь, погруженный в беседу с Клио, музой истории. Маленькое, хрупкое божество в очках, с конским хвостом и румяными щеками. «Бла-бла-бла, я прочел всего Геродота, он был моим товарищем, мы вместе путешествовали…» «Бла-бла-бла, знаю, я благословил тебя на нескольких перекрестках… Бла-бла-бла, бла-бла-бла…» Оба такие напыщенные!

Что касается меня, то я веду интенсивный тет-а-тет с бутылкой джина. Впиваюсь ртом в горлышко чаще, чем целуются Эрос и Психея, но пора закругляться. Не теряя ни секунды, осушаю бутылку и ставлю ее на пол. Кружится голова, и становится жарко. Выпрямляюсь, качаюсь пару секунд и выхожу подышать свежим воздухом. Это явно пойдет на пользу!

Выхожу из гостиной, имитируя трезвую походку, но, как только ухожу от возможных взглядов, шатаясь, иду к дверям огромного подъезда и открываю их настежь. Ледяной ветер яростно врывается внутрь. Я забыла, что на улице был мощный снегопад. Это была плохая идея. Вместо этого лучше направлюсь в большую мансарду. В ней буду чувствовать себя так, словно нахожусь на улице, в окружении растений. Мансарда впечатляет. Пол и стены, когда не застеклены, покрыты мозаикой, изображающей времена года. Теперь, когда Олимп снова доступен для богов, мозаика кажется еще более огромной и роскошной. В одном из углов Элла даже создала целую тропическую секцию с орхидеями и банановым деревом среди массы зеленых растений. Требуется всего шаг, чтобы температура и влажность в мансарде изменились.

Сажусь посреди джунглей и наблюдаю за огнями города через окна. Вечеринка навевает тоску… Интересно, насколько наивным надо быть, чтобы верить в настоящую любовь? Такие люди, как Элла – невероятная редкость. Не знаю другой ведьмы, которая пожертвовала бы своей жизнью ради спутника. Готовность сделать все для другого – странная идея. Я, конечно, хочу испытывать желание или чувства к кому-то, но у этого есть границы.

Даже возлюбленные в конце концов умирают.

– Извини. Думал, здесь никого не будет.

Медленно поворачиваюсь, чтобы не завалиться на бок, и смотрю на говорящего.

Гермес входит без приглашения. Он засучил рукава белой рубашки, но оставил черный пиджак и брошь в виде Кадуцея, приколотую над сердцем. Насколько помню, Гермес всегда носил костюмы. Он действительно человек системы. Интересно, как он выглядел в 70-х? Носил ботфорты и широкие галстуки? Прикусываю губу, чтобы не расхохотаться, представив результат. Гермес замечает это, но не комментирует. Останавливается возле меня, достает скрученную сигарету и зажигалку.

– Ты что, куришь?

– Только когда вынужден участвовать в такого рода вечеринках.

Гермес выдыхает первую струю дыма. Он немного маскирует запах Гермеса. Не то чтобы я обязательно его узнаю, но от Гермеса, вопреки ожиданиям, всегда пахнет сельской местностью, перечным бергамотом и смолой. У меня щекочет в животе, когда чувствую, как запах окружает его.

Спокойно вдыхаю, сосредотачиваясь на розово-белой орхидее, склонившейся надо мной. Сейчас не время наслаждаться запахом Гермеса!

– Кто тебя заставил?

– Афина. Одна из ее идей для поддержания мира, – бормочет он, предлагая сигарету.

Или чтобы отвлечь его внимание. У Афины, должно быть, имелся какой-то план, когда она послала Гермеса.

Беру сигарету, затягиваюсь и сразу закашливаюсь. У меня нет привычки курить. А еще, у меня всегда кружится от них голова. Когда возвращаю сигарету, замечаю насмешливую улыбку и чувствую, как внутри вскипает ярость. Быть беззаботным так типично для Гермеса. Он считает себя самым умным, причем с самого рождения. Уверенный в себе, с мускулистым телосложением, матовым цветом лица, высокий и крепкий. Каштановые волосы выглядят взъерошенными, но их внешний вид тщательно продуман. Как и его планы.

Гермес расчетлив. Он ничего не делает случайно.

– Что? Ты смотришь на меня и ничего не говоришь.

Вздрагиваю и отворачиваюсь. Его глаза – пожалуй, самое тревожное в его внешности: светло-серые, как отполированные речные гальки. Но при этом его взгляд схож с доспехами. Или стеной. Он непроницаем.

– Ты всегда во всем винишь Афину.

Гермес устало вздыхает.

– Опять ты об истории с острова Ээя!

– Ты предал Цирцею Первую.

– Я никого не предавал, а предупредил Одиссея об опасности, по просьбе Афины.

– Ты предал Цирцею Первую, которую считал «подругой», – возражаю я, изображая пальцами кавычки.

– Я был лишь посланником. Афина хотела защитить подопечного и попросила меня передать предупреждение, чтобы противостоять силе Цирцеи и не позволить Одиссею превратиться в свинью.

– Именно об этом я и говорю. Ты предал Цирцею Первую.

– Цирцея никогда не подвергалась опасности. Она даже держала Одиссея при себе целый год, ведь наконец-то нашла такого же умного, как и она.

Закатываю глаза и ворчу. Он невыносим.

Ущемленный Гермес поворачивается ко мне.

– За что ты меня так ненавидишь, Цирцея?

Я ощетиниваюсь. Он привык соблазнять окружающих. Ему даже приписывают роман с Афродитой после того, как она покинула Гефеста. Поэтому Арес ненавидит его. Гермес вступает в связь только с нимфами: плеядами, океанидами, ореадами… Но среди его пассий нет людей, а ведьм – и того меньше. Он встречается только с божественными существами. В любом случае, он слишком стар. Он из того же поколения, что Афина и Арес. Не знаю его точного божественного возраста, но, судя по виду, ему от тридцати до тридцати пяти смертных лет, судя по маленьким сексуальным морщинкам в уголках глаз.

Стоит быть полегче. «Сексуальным» – громко сказано. Я не могу позволить себе впасть в подростковую влюбленность. Это слишком стыдное воспоминание.

Когда мне было пятнадцать, до сих пор не знаю почему, я сильно влюбилась в Гермеса. Это продлилось одно лето. Я неловко краснела, когда он появлялся на Поляне, заикалась, как идиотка, и убегала от него, чтобы не опозориться. Надеялась, что он придет, следила за дверью, ждала, чтобы увидеть его. И винила себя за это. С одной стороны, я находила его очень красивым, милым и загадочным, с другой – слышала, как Цирцея Великая и Медея Юная предостерегали меня.

«У Гермеса предательство в крови».

«Гермес – олицетворение двуличия, он покровительствует ворам».

«Гермес никогда не говорит правду».

А однажды я застала его болтающим с древесной нимфой на Поляне, и это положило конец увлечению. Я продолжила подростковую жизнь, больше не фантазируя о нем. Мне открыли глаза на бога-посланника.

– Ты бы предпочел, чтобы я боготворила тебя, как океанида? – отвечаю, скрестив руки и покачиваясь.

– Ты знаешь, что у нас будут официальные переговоры, когда станешь проводницей. Как думаешь, поможешь общине, разговаривая со мной таким тоном?

А он умеет напоминать о будущих обязанностях.

Я сглатываю.

– Я еще не проводница.

Мы молча смотрим друг на друга. Мне кажется, я побеждаю в этом поединке. Что еще он может сказать? Что будет контролировать меня? Он окажется настоящим безумцем, если сделает подобное.

Гермес улыбается, что одновременно и расстраивает, и веселит. Он украдкой смотрит серыми глазами на мои губы, прежде чем взглянуть мне в глаза. Быстрое движение, которое замечаю и которое окатывает неожиданной волной тепла.

– Мхм. От меня эта информация не ускользнула, – признает он, косо поглядывая на меня.

Его низкий, обжигающий голос совсем не помогает. Он также является богом торговли. Его харизма не имеет себе равных в том, чтобы обманывать, тембр его голоса – работа ювелира. Мне лучше быть осторожной, алкоголь всегда меня растормаживает. Сейчас не время совершать опрометчивые поступки или, что еще хуже, предаваться юношескому влечению, которое время от времени дает о себе знать.

А впрочем, выиграла ли я? Он уступает очко, но по-прежнему сосредоточен на мне. Я не осознавала его близости. В неожиданно наступившей напряженной тишине он сокращает расстояние между нами в шаг. Расцепляю руки, чувствуя в горле ком. Я слишком пьяна, чтобы дать пощечину. Просто хочу плыть по течению, даже если совсем ничего в этом не понимаю. Почему он это делает? Что происходит у него в голове? Запах перечного бергамота проникает в ноздри, и его божественная аура касается моей кожи.

Вся эта ерунда с праздником Эроса, проходящим по соседству, кого угодно доведет до бешенства… И меня в том числе. Не позволяю себе дотронуться до него, хотя мне хочется расстегнуть облегающий пиджак и ощутить пульс на его шее… Лучшее, что я могу сделать, – это не двигаться. Таким образом я не препятствую и позволяю проявить инициативу. Меня ни в чем нельзя будет упрекнуть!

Ладно, я не против выпрямиться, чтобы приблизить губы, но не хочу бросаться ему на шею. Клянусь Гекатой, меня лихорадит от окружающей тропической температуры! А серебристые радужки, которыми он осмеливается взглянуть на меня, гипнотизируют. Он немного наклонился или изначально так стоял? Эта медлительность меня погубит!

На нас неожиданно обрушивается завеса дождя. Мы не успеваем отступить. Задерживаю дыхание, удивленная так же сильно, как и он. Над нами образовались облака.

– Гроза Эллы, – объясняю я, заметив, как сильно запыхалась.

У меня дико колотится сердце! Вода стекает по лицу Гермеса, по кончику носа, подбородку и ресницам. Благодаря ей немного лучше видна его шея и золотистая кожа под рубашкой. Я даже вижу, как он вздрагивает, когда сосредотачиваюсь на естественной, забавной и смущенной улыбке.

Издаю взволнованный смешок. Не знаю, кто приблизился первым, но мы оказываемся подвержены одному импульсу. Наши губы встречаются так инстинктивно, что это настораживает. Может быть, потому что я фантазировала об этом моменте тысячи раз. Однако реальность более невероятна. Его губы такие мягкие и теплые. Он опускает одну руку мне на поясницу, другую поднимает к затылку и зарывается в волосы, позволяя большому пальцу поиграть с пирсингом в ухе. Дрожу от каждого движения. Особенно когда он использует это, чтобы углубить поцелуй, скользя языком по моему, заставляя двигаться с безумной чувственностью.

На дрожащих ногах опираюсь на его плечи, стремясь как можно больше прикасаться к нему. Наши тела трутся. Начинаю расстегивать воротник рубашки, пальцами ласкаю его упругую кожу.

О, Геката, все происходит так нежно и так пылко… Я сгораю от желания к нему. Не могу мыслить здраво, нужно восстановить дыхание. С трудом отрываюсь от его губ и пытаюсь поднять отяжелевшие веки. Затуманенное зрение наконец фокусируется, пока остаюсь на цыпочках, прижатая к нему.

От того, что вижу, снова перехватывает дыхание. Его серые радужки стали золотыми. Ихор в кровеносных сосудах вокруг глаз создал сияющую маску, спускающуюся по правому виску и доходящую до волос. Над ухом появилось серебряное крыло. Неужели достаточно невероятного поцелуя, чтобы его обличие изменилось? Ослепительно… Захваченная зрелищем, вздрагиваю, понимая, что его рука покидает мое ухо, чтобы вернуться к щеке, а большой палец задерживается на моих приоткрытых губах.

Издаю нетерпеливый стон.

Чего же мы ждем? Ведь уже пора раздеться и заняться любовью!

– О, Геката!

Нас прерывает голос. Гермес отступает, и я снова беру себя в руки, чувствуя себя дезориентированно.

Мероэ и Антерос стоят у входа в мансарду. Грозовой дождь прекратился. Ошеломленное выражение лица сестры смущает. Чувствую, что объяснение будет долгим. Перевожу взгляд на Гермеса, но он исчез.

Минутку, куда делся это трус?

Оборачиваюсь и вижу, что он растворился в воздухе.

– Я же говорил, что тут происходит что-то пошлое, – говорит Антерос с жестокой насмешкой.

– Подожди, разве он не сказал, что должен уйти, чтобы встретиться с наядой? – неуверенно отвечает Мероэ.

Что за придурок! Он меня провел. Это была манипуляция, а я повела себя как идиотка! Разъяренная, облитая водой, сжимаю пальцы в кулаки и, расталкивая свидетелей, бросаюсь прочь.

– Цирцея, подожди! – догоняет меня сестра. – Так вы наконец решились? Выглядело горячо! Я знала, что между вами что-то есть!

– Между нами ничего не было! И я запрещаю говорить об этом, потому что Гермес использовал меня! В следующий раз превращу его в свинью!

Он больше не застанет меня врасплох.