Поиграй со мной

ГЛАВА 27

ДИСНЕЙЛЕНД ПРОТИВ ИНДИАНА БОУНС

— Что я говорил?

Я с глухим стуком ударяюсь спиной о стену, затуманенный взгляд Гаррета следит за моим. Сегодня вечером они скорее синие, чем зеленые, темные и немного пугающие, как разгневанное море, от которых мое дыхание становится неглубоким, а тело пылает.

Я позволяю своему языку медленно скользить по нижней губе, наслаждаясь тем, как пульс бьется на шее Гаррета, когда он смотрит на меня.

— Что ты скучал по мне.

Он рычит, делая еще один шаг ко мне.

— Нет.

— Но ты это говорил, — возражаю я, подталкивая его еще немного. Я хочу посмотреть, как далеко я смогу завести его, не заставляя сердиться. Или, может быть, я действительно хочу, чтобы он разозлился. В любом случае это будет весело. — Это было довольно мило, Гаррет, — я провожу пальцами по его щеке и целую в подбородок, улыбаясь сквозь легкий пушок, когда у него урчит в груди. — Ты просто мягкая, клейкая булочка с корицей.

Гаррет сильнее прижимает меня к стене, одной рукой берет за оба моих запястья и закидывает их мне за голову, другой рукой сжимает мое горло. Я сделала это. Я освободила его.

— Тебе нравится выводить меня из себя.

— Не будь смешным, Гаррет. Я это обожаю.

Он отпускает мое горло и проводит широким кончиком пальца по поясу моих джинсов.

— Я, блять, ненавижу эти джинсы.

— Я бы тоже могла, если бы мое имя было указано на кредитной карте, которой за них платили. В конце концов, они были дорогими, и я купила три пары.

Хриплый, мрачный смешок срывается с его губ.

— Тогда мне нужно уничтожить две пары.

— Не смей, — тихо предупреждаю я. Моя задница выглядит божественно в этих джинсах; то, как Гаррет и Джексон не могут отвести от нее глаз, когда я надеваю их при этих двоих, говорит мне об этом.

Не отрывая от меня взгляда, Гаррет просовывает руку под пояс обтягивающих джинсов и толкает мои бедра вперед.

— Тогда они должны быть на гребаном полу, потому что только так они мне нравятся.

Мои кончики пальцев танцуют по его бицепсам, по широкой груди, погружаются в его волосы, когда я провожу губами по его губам.

— Тогда, я думаю, тебе лучше приступить к работе, Андерсен.

Я оставляю его в прихожей и иду по коридору, по пути снимая рубашку, бросаю долгий взгляд через плечо, когда оставляю ее позади. Следующими идут джинсы, и я вешаю их на кончик указательного пальца, прежде чем выбросить за дверь своей спальни. Наконец, Гаррет ускоряется, но не настолько быстро, чтобы успеть поймать меня до того, как я исчезну в смежной ванной.

Я здесь ничем не занимаюсь, кроме как любуюсь тем, как мое тело выглядит в подходящем комплекте — бюстгальтере и трусиках из изумрудного атласа и кружева. За время, проведенное с Гарретом, я немного набрала в весе, что несколько лет назад могло бы отправить меня в долгое путешествие саморазрушения. Но сегодня я сжимаю свои сиськи, наслаждаясь их тяжестью, смотрю на себя в зеркало, и восхищаюсь тем, как дерзко эти трусики сидят на моей заднице.

Я запускаю пальцы в свою косу, расплетая густые волны, пока мои волосы не рассыпаются пушистым беспорядком по плечам. Не могу дождаться, когда Гаррет начнет боготворить меня.

Я говорила это раньше и скажу снова: у этого человека самая невероятная хоккейная задница. Он стоит так небрежно, ожидая меня, рукава его рубашки на пуговицах закатаны почти до локтей, зауженные брюки плотно облегают его тонкую талию, идеальную задницу и крепкие бедра.

Он поворачивается ко мне, зрачки расширяются, горло шевелится, когда я сокращаю расстояние между нами.

— Такой красивый, — бормочу я, наматывая его галстук на кулак и дергая за него. Он поддается вперед, хватаясь за мои бицепсы для равновесия. Я сбрасываю шелковый галстук к нашим ногам и расстегиваю пуговицы на его рубашке. — Ты когда-нибудь трахнешь меня в своем костюме?

Его глаза расширяются, кончики пальцев впиваются в мою кожу. Мне нравится, когда мы меняемся ролями, то смелые, то застенчивые. Мы делаем это так легко, как будто всегда были созданы для того, чтобы дополнять друг друга.

— Гаррет? — мои ладони скользят по его груди и плечам, снимая рубашку, пока она не превращается в лужицу на полу. — Я задала тебе вопрос.

— Я сделаю все, что ты, черт возьми, от меня захочешь, Дженни.

Я улыбаюсь, расстегиваю пряжку его ремня, молнию. Когда моя ладонь обхватывает его член через боксеры, и он стонет, моя грудь вздымается от гордости.

— Хороший мальчик, — бормочу я, спуская его штаны до лодыжек. Я опускаю руки за его боксеры сзади, чувствуя, как его задница прогибается под моими прикосновениями, прежде чем сбрасываю их тоже на землю. — Гаррет?

— Да?

— Я хочу, чтобы ты сел.

— Я…

Кладу ладонь ему на ключицу, подталкиваю его к краю кровати. Его губы приоткрываются, язык пробегает по ним, глаза прикованы ко мне, когда я стою у него между ног. Я беру его за руку и провожу пальцами по моеум животу.

— Хочешь потрогать? Или посмотреть?

Он сглатывает.

— Может ли ответ быть и тем, и другим?

Я тихо хихикаю.

— Нет. Это невозможно.

Я открываю ящик прикроватной тумбочки, мои пальцы порхают над моей любимой радугой, прежде чем обхватить ту, которую я ищу. Гаррет сказал, что хочет трахнуть меня этим, но я хочу показать ему, как я могу трахнуть этим себя.

Его дыхание сбивается, когда я поворачиваюсь к нему.

— Дженни, я охуенно трахаюсь, — он медленно проводит руками по лицу, когда я опускаю основание присоски на пол, прямо у него между ног. — Ты собираешься… ты не собираешься… прямо здесь? О боже, я-я-я-я-я… я, кажется, сломался. Короткое замыкание. Обваляй меня в рисе. Сейчас хорошее или плохое время сказать тебе, что я люблю тебя? — он взволнованно смеется. — Черт возьми, я думаю, что сейчас я действительно люблю тебя.

Боже мой, он самый милый человек, которого я когда-либо встречала. Никто не заставляет меня улыбаться так, как он.

Сначала я снимаю бюстгальтер, атласные бретельки соскальзывают с моих плеч и падают на колени Гаррета, прежде чем цепляю большими пальцами трусики и стягиваю их до бедер.

Он прижимает мое нижнее белье к груди, когда я раздвигаю его ноги шире, и, как только я включаю силу на Индиане Боунс, заставляя его танцевать, рука Гаррета сжимает мою, останавливая меня.

— Тебе нужна смазка или что-нибудь еще?

Я провожу его рукой между своих ног, прямо по центру моего возбуждения, где я абсолютно мокрая. Он стонет, и когда я поднимаю его блестящие пальцы, спрашиваю.

— Что ты думаешь, Гаррет? — судя по сдавленному рыданию, срывающемуся с его губ, когда я медленно втягиваю его пальцы в свой рот, я думаю, что он, возможно, умирает. — Мне нужна смазка?

— Нет, — хрипит он.

— Нет, — соглашаюсь я, собираю влагу на кончиках пальцев, медленно поглаживаю игрушку, покрывая ее.

Стоя на коленях между ног Гаррета, я направляю головку члена туда, где больше всего хочу ощущать этого мужчину. Каждая мысль покидает мой мозг, когда я расслабляюсь на нем, постанывая, когда дилдо растягивает меня.

— Иисус, ебанный в рот, — ногти Гаррета впиваются в плоть его бедер. — Я-я… я-я на небесах. Я мертв. Я мертв?

Боже, это так глубоко, и когда это пульсирует внутри меня, достигая того места, я падаю к нему на колени, хватаюсь за его бедра и кричу.

— Гаррет.

— О Боже мой. Я не мертв, — он сжимает мои волосы в кулаке, его глаза безумны, когда я поднимаюсь и падаю, снова и снова, медленно, наслаждаясь каждой мучительной секундой этого. — Насколько, черт возьми, ты реальна?

Найдя свой ритм, я обхватываю кулаком нетерпеливый член Гаррета. Взгляды прикованы друг к другу, я провожу языком по нижней стороне его твердой, как камень, длины, прежде чем проглотить кончик, и мой рот скользит все ниже, пока его член не упирается в заднюю стенку моего горла.

Голова Гаррета откидывается назад, когда он хнычет, а когда он снова выпрямляется, большие руки обхватывают мое лицо, пока он смотрит на меня сверху вниз, наблюдая.

— Ты, черт возьми, шедевр.

Я не уверена, что когда-либо хотела чего-то так сильно, как хочу отдать себя Гаррету. Я отдала ему кусочки; теперь я хочу, чтобы у него было все остальное.

Это было у меня на уме некоторое время. Но я никогда не была уверена, что готова, и это говорило мне о том, что я не готова. И это было нормально. Ему больше ничего от меня не было нужно, только то, что я была готова дать. Впервые в жизни меня самой было достаточно.

Меня никогда не было достаточно ни для кого, кроме меня самой. Гаррет все это меняет. Я никогда не знала, как сильно нуждалась в ком-то вроде него, пока не нашла его, и я не думаю, что он понимает, как я благодарна ему за то, что он у меня есть.

Итак, я собираюсь показать ему.

Мои пальцы находят мой клитор, медленно кружат, пока я седлаю член под собой. Обхватив свободной рукой яйца Гаррета, я слегка массирую их, и с шипением он дергает бедрами вперед. Его член скользит по задней стенке моего горла, заставляя меня задыхаться, и я улыбаюсь ему.

Гаррет стонет, запуская пальцы в мои волосы, сжимая их в кулаках.

— Не смей, блять, так смотреть на меня, пока мой член у тебя во рту.

Я отпускаю его с хлопком и облизываю уголок своего влажного рта.

— Или что?

— Или я покажу тебе, каково это, когда я трахаю тебя, когда ты ведешь себя как чертовка.

Схватившись за основание его члена, я медленно двигаюсь, удерживая его взгляд, пока облизываю его томными движениями вдоль него, кружась вокруг кончика, пока он шипит надо мной. Мои бедра раскачиваются взад-вперед. Я чувствую, что светлюсь изнутри.

— Это должно быть угроза, здоровяк?

О, привет, сердитый Гаррет. Я сорвала джекпот.

В одну секунду я нахожусь между его ног с его членом во рту, а в следующую он уже позади меня, одной рукой обнимает меня за талию, другой крепко сжимает мои запястья за спиной.

Он держит меня неподвижно, наполняя, но не давая мне достичь своего кайфа. Я хнычу, извиваюсь, отчаянно нуждаясь в облегчении.

Его зубы касаются моего уха, теплое дыхание вызывает дрожь желания у меня по спине.

— В чем дело, солнышко? Хочешь кончить?

— Я могу заставить себя кончить.

— Ты, конечно, можешь. Но когда я здесь, я заставляю тебя кончать, — грубая рука сжимает мою грудь, большой палец проводит по соску, прежде чем начинают танцевать вниз по моему животу, находя тот тугой бугорок, который всегда требует внимания Гаррета. Мягкие губы касаются моего плеча. — День, когда мы трахнемся, будет подобен молнии, Дженни. Я собираюсь осветить все твое небо так же, как ты освещаешь мое.

У меня снова что-то сжалось в груди, то, что было там почти месяц назад. Это сжимает немного сильнее каждый раз, когда я с Гарретом. Я не знаю, что с этим делать. Я хочу рассказать ему о своих чувствах, спросить его, что мы будем делать дальше. Потому что я не знаю. Все это так ново для меня, и я чувствую себя неопытной, ошеломленной. Правда в том, что я чертовски напугана.

Боюсь, что секс его не удовлетворит. Боюсь, что ему станет скучно. Боюсь, что это не сработает и мы не сможем остаться друзьями. Боюсь, что это сработает, но кому-нибудь это не понравится.

Я устала бояться. Я просто хочу быть счастливой.

Подбородок Гаррета нежно ложится мне на плечо, его рука на моей челюсти, когда он поворачивает мое лицо к своему. Он улыбается, такой красивый, что, кажется, моя грудь вот-вот разорвется.

— Привет, — шепчет он мне в губы. — Я надеюсь, ты знаешь, что ты прекрасна, — он целует кончик моего носа, яблочко моей щеки, спускается по моей шее, вдоль подбородка. Он останавливается у моего уха, и мои нервные окончания пускаются в пляс, когда он хватает меня за подбородок, удерживая там. — Но я все равно собираюсь показать тебе, каково это — выводить меня из себя.

Крепко схватив меня за бедра, он насаживает меня на резиновый член. Я с криком падаю вперед, царапая когтями пол, и его грудь вибрирует от зловещего рычания. Затем его открытая ладонь ударяет меня по заднице, и когда я кончаю, я снова кричу.

— Хорошая девочка, — мрачно бормочет он, маневрируя моим телом, толкая и притягивая, беря и отдавая. Господи Иисусе, разве мужчина когда-нибудь отдает? Пальцы обхватывают мое горло, притягивая меня к нему, прижимая к своей твердой груди, пока он работает надо мной, толкаясь, погружаясь, двигаясь. — Я не могу дождаться, когда увижу, как идеально ты подходишь к моему члену. Не могу дождаться, когда увижу твое прекрасное лицо, когда впервые войду в тебя.

Покалывание начинается внизу моего живота, распространяясь подобно лесному пожару по каждой клеточке, когда мое зрение затуманивается. Я извиваюсь в его объятиях, когда второй оргазм накрывает меня с головой, и когда он шепчет: «Кончи для меня», — мне на ухо, он делает именно то, что обещал: заставляет мое небо взорваться.

Флуоресцентные цвета проносятся по моему полю зрения, освещая мой мир. Мои слова растворяются, пока не остаются ничем иным, как искаженными, бессмысленными рыданиями, и я падаю на тело Гаррета.

Он подхватывает меня на руки и встает, неся в душ, где нежно моет под теплыми струями. Я не могу найти в себе сил произнести ни единого слова, пока двадцать минут спустя мы не оказываемся завернутыми в одеяла на диване в моей гостиной, поедая кукурузные хлопья, прислонившись спиной к его груди.

— Я купил билет на твой концерт.

Я поворачиваюсь, чуть не опрокидывая его миску себе на голову.

— Купил?

— Мгм. Не могу дождаться.

Я тоже взволнована. Все мои любимые люди будут там, будут смотреть из зала, а Гаррет — мой самый любимый из всех.

— Я знаю, что потом мы пойдем на ужин, чтобы отпраздновать со всеми…

— На день рождения Картера, — уточняю я.

Гаррет закатывает глаза.

— Он говорит, чтобы отпраздновать твой концерт; ты говоришь, чтобы отпраздновать его день рождения. Я думаю, мы можем отпраздновать вас обоих.

— Беккет не занимает центральное место на сцене, Гаррет.

Он тихо посмеивается и, поставив свою миску, забирает у меня, допивая молоко.

— Ну, я подумал, может быть, мы могли бы чем-нибудь заняться потом. Только мы вдвоем.

— Мы всегда делаем что-то только вдвоем.

— Верно. Но это было бы по-другому, — его взгляд отскакивает в сторону, затем возвращается обратно.

— Как по-другому?

— Я хочу что-то, — он пожимает плечом, — особенное.

— Что особенное?

Его горло работает, а глаза следят за прядью моих волос, которую он накручивает на палец.

— Что особенное, Гаррет?

— Может быть, свидание. Как на День Святого Валентина. Если хочешь.

— Если я захочу? — мое сердце скачет галопом, на лице расцветает улыбка. — А ты хочешь?

Он облизывает губы, неуверенно встречает мой взгляд и кивает.

— Да. Я хочу, — он прочищает горло и переходит к делу: словесная рвота, мое любимое его блюдо. — Я знаю, что до этого осталось две недели, но через два дня я уезжаю в очередную поездку, а потом я буду дома только на одну ночь, и мы снова улетаем домой за день до концерта, так что времени немного, и я знаю, что сказал кое-что особенное, но мы никуда не можем пойти, потому что это секрет и все такое, но я подумал, может быть, мы могли бы просто сделать это особенным, например, если мы оба не закажем десерт в ресторане, мы могли бы вместо этого устроить пикник или что-то в этом роде, может быть, со свечами, подушками и я не знаю, и ты не обязана дарить мне подарок или что-то в этом роде, но я подумал, что, может быть, было бы неплохо, например… — он прерывисто вздыхает и говорит это. — Назначить настоящее свидание? — он чешет висок и морщится. — Это было странно, не так ли?

— Это было ужасно, — подтверждаю я. — Но я думаю, что смогу тебя втянуть.

Его глаза опускаются на мои, лицо заливается краской, и он улыбается.

— Да?

Я тоже улыбаюсь.

— Да.

— Отличклассно, — он съеживается. — Черт побери. Это из «Дрянных девчонок» (прим. В «Дрянных девчонках» используется слово grool как соединение слов «great» и «cool»). Я начал говорить отлично, но закончил сухо.

Хихикая, я поворачиваюсь и обвиваю руками его шею.

— Ты устал. Тебе нужно поспать.

Он вздыхает, сжимая мою задницу.

— Ты права.

Я скатываюсь с него, унося миски на кухню. Я нахожу Гаррета в дверях, он надевает ботинки и застегивает брюки.

— Ты идешь?

Он поднимает взгляд и останавливается.

— Я думал…

— Нет, все хорошо. Просто спрашиваю.

— Потому что ты сказала, что я должен поспать, — объясняет он.

— Правильно. Я так и сказала.

— Так что мне, наверное, следует…

— Может быть, ты хочешь…

— О, — брови Гаррета приподнимаются. — Ты что-то сказала?

— Нет. Нет, определенно нет, — я размахиваю руками, чтобы отвлечься от того факта, что понятия не имею, что делаю. — Ты уходишь.

— Я имею в виду… — он потирает затылок. — Если только ты не собиралась сказать…?

— Кто, я? — я показываю на себя. Да, определенно превращаюсь в Гаррета. — Я не собиралась ничего говорить.

Голова Гаррета медленно покачивается.

— Отлично. Классно. Думаю, тогда я… уйду.

Я ухмыляюсь.

— Отличклассно.

Его смех — мой любимый, сердечный, теплый звук, и когда он притягивает меня к себе, сжимая в кулаке мою рубашку, волна эмоций, захлестывающая меня, поистине ошеломляет.

— Отличклассно, — шепчет он мне в губы. — Так что отличклассно.

ГЛАВА 28

ПРАВИЛА? КАКИЕ ПРАВИЛА?

ГАРРЕТ

— Это игра, мальчики, — я провожу рукой по столу, собирая карты.

Картер переворачивает свои карты лицом вниз и скрещивает руки на груди, мрачно нахмурившись.

— Это гребаное дерьмо, вот что это такое.

— Ты знаешь, что говорят, — бормочу я. — Ты должен научиться проигрывать, прежде чем сможешь…

— Если ты скажешь мне, что мне нужно научиться проигрывать, чтобы ценить победу, я выброшу тебя из этого гребаного самолета.

— О, значит, Оливия может это говорить, а я нет? Двойные гребаные стандарты.

— Оливия может говорить все, что захочет! Она растит моего ребенка и сосет мой член!

— Картер, — бормочет Адам, доедая сэндвич, не отрывая взгляда от книги в другой руке. — Перестань быть обиженным неудачником.

— Я не неудачник, — ворчит он, откидываясь на спинку стула.

— Ты неудачник, — мы с Джексоном только что разгромили Картера и Эммета в “юкере” три раза подряд. Изначально мы собирались сыграть только одну партию, потом вторую, а потом… ну, вы уже знаете Картера. — Ты не можешь быть лучшим во всем.

Картер упирается пальцами ног в край моего сиденья.

— Эммет играет дерьмово.

— Эй! — Эммет отрывает взгляд от своего телефона. Возможно, это первый раз, когда он осознает, что игра закончилась. — Я не видел свою жену пять дней, и она присылает мне очень подробные сообщения о том, как она собирается приветствовать меня дома сегодня вечером, — его телефон звонит, глаза становятся дикими, и он резко встает. — Я, э-э… мне нужно… идти. Отлить.

Картер стоит рядом, зевая, вытягивает руки над головой.

— Я тоже пойду. Хочу заняться сексом с Олли, прежде чем мы улетим. Мне нужно немного энергии, чтобы я мог потрясти ее мир, когда вернусь домой. Беременность делает ее очень возбужденной. Иногда за ней трудно угнаться, — он тихо посмеивается, в его глазах читается отстраненность. — На днях она разбудила меня, сказав, что…

— Прекрати, — Адам прикрывается своим сэндвичем, как щитом. — Ради всего святого, Картер, просто прекрати. Мы не хотим знать, и Оливия не хочет, чтобы мы знали. Поверь мне.

Картер кривится, собирая фантики от шоколадок, которые он ел на нервах, когда проигрывал. Он тычет пальцем в книгу Адама.

— Тебе нужно потрахаться. Если тебе нужны советы…

— Мне не нужны.

— Ты уверен? Ходят слухи, что я знаю, как разговаривать с дамами.

Адам переворачивает страницу в своей книге.

— И как Олли так повезло, мы никогда не узнаем.

— Какую книгу ты читаешь сегодня? — спрашиваю я, когда Картер исчезает.

Адам показывает мне обложку, и мы с Джексоном смеемся. «Тонкое искусство пофигизма».

— На что ты хочешь, чтобы тебе было пофиг?

— Я не знаю. Ни на что. На все. Я не знаю, — он прижимает книгу к груди и вздыхает. — Должен ли я сказать: «к черту свидания»? Должен ли я просто взять то, что, кажется, предлагают все девочки?

Я качаю головой, тасуя карты.

— Нет, ты не хочешь этого делать. Это не ты.

— Может быть, так и должно быть. Я не собираюсь валять дурака и ранить чьи-либо чувства. Но никому из них не насрать на меня, так почему я так много даю?

— Потому что ты хороший парень, — говорит Джексон. — И ты, блять, не из тех, кто ни к чему не привязан. Это я, и хотя мне это нравится, и я обычно настоятельно рекомендую это, я не думаю, что это был бы твой путь.

Пальцы Адама погружаются в его кудри.

— Я тоже так не думаю.

Я усмехаюсь.

— Тогда почему ты рассматриваешь это?

Он снимает очки для чтения в темной оправе и трет глаза.

— Наверное, на самом деле я это и не рассматриваю. Может, я просто устал от этой борьбы с свиданиями. Все, что она мне приносит, — это чувство еще большего одиночества.

— Тогда сделай паузу. Ты ведь проводишь свободное время с детьми из детского дома, и тебе это нравится, так?

Его лицо озаряет искренняя улыбка.

— Я действительно счастлив. Это потрясающе — быть частью чего-то, что помогает этим детям выйти за рамки привычного.

— Тогда сосредоточься на этом на некоторое время. Проведи время за тем, что делает тебя счастливым. Я знаю, ты хочешь с кем-то познакомиться, но сейчас тебе это не доставляет удовольствия. Попробуй еще раз через пару месяцев.

Адам прикусывает нижнюю губу, затем кивает.

— Когда ты успел стать таким мудрым?

Правда в том, что разговоры с Дженни помогают в этом. Я всегда пытаюсь показать ей, что я понимаю, и мне нравится помогать ей найти выход из ее проблем с другой стороны. Но я не могу сказать этого Адаму, поэтому я говорю ему другую правду.

— У меня три очень эмоциональные младшие сестры, которые ссорятся из-за каждой мелочи. Иногда мне приходится проявлять мудрость, — хотя порой я бываю совершенно невежественным там, где нужно быть благоразумным. Например, на прошлой неделе, когда, кажется, Дженни намекала, чтобы я остался у нее на ночь.

Думать о ней в последнее время было тяжело. В перерывах между хоккеем и репетициями ее концерта наши графики не совпадали. Поздние беседы — не вариант, когда Адам мой сосед по комнате. Мне повезло, что у меня есть пять минут, чтобы увидеть ее лицо или услышать ее голос.

Она единственный человек, с которым я хочу провести свою единственную ночь дома, поэтому я отправляю короткое сообщение.

Я: Буду дома через час. Зайдешь?

Солнышко: Потому что ты скучаешь по мне?

Я: Потому что я хочу минет.

Солнышко: Скажи правду, Медвежонок Гэрри. Я не общаюсь с лжецами. Я общаюсь только с отличклассными парнями.

Она не оставляет этот инцидент с отличклассно без внимания, но шутка в ее пользу. Мои любимые шутки — те, которыми мы делимся вместе.

Я: Прекрасно. Я скучаю по тебе и хочу минет. Пожалуйста, приходи.

Солнышко: И?

Я: И я хотел бы обнять тебя, потому что прошло уже 5 дней. Пожалуйста, приходи.

Я: И я пощекочу твою спину. Пожалуйста, приходи.

Я: И я тебя покормлю. Пожалуйста, приходи.

Я: Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста.

Солнышко: Боже мой, не нужно так отчаиваться. Я все равно уже здесь.

Я собираюсь спросить ее, что она имеет в виду, когда появляется ее фотография, уютно устроившаяся в моей постели. В зубах у нее поп-тарт и свободной рукой она делает знак мира, каштановые волосы разметались по моей подушке. Я не могу дождаться, когда присоединюсь к ней там, и, если мне действительно повезет, я смогу провести с ней всю ночь напролет.

Солнышко: Твои простыни волшебны, и у тебя есть лучшие закуски. Я пришла поесть и вздремнуть. Я собиралась удивить тебя у твоей двери, не надев ничего, кроме ленты для волос, повязанной вокруг шеи, как подарок, которым я и являюсь.

Господи Иисусе, я никогда ее не отпущу.

— С кем ты там переписываешься?

— С Дж… — мои пальцы останавливаются. Мой взгляд медленно поднимается, найдя Адама с поднятой бровью, пока он ждет, чтобы я продолжил имя, — ексоном. С Джексоном, — я прочищаю горло. — Райли. Джексон Райли. — Заткнись. Гаррет.

— Ты переписываешься с Джексоном, когда он сидит напротив тебя?

Мой взгляд скользит к Джексону. Он ждет, сложив руки на столе между нами, телефона нигде не видно. Черт возьми, попробовать стоит.

— Да?

— Гаррет, — предупреждает Адам себе под нос. — Клянусь Богом, если это Дженни…

— Она просто… она просто… она… она… она… нет, ее просто нужно подвезти, чтобы… Я не… это не… — я сдаюсь, провожу руками вверх и вниз по лицу. — А-а-а-а.

— Ой, да ладно! — Адам бросает книгу на сиденье рядом с собой, закрывая лицо руками. — Гаррет, нет! Ты обещал, что это будет только один раз!

— Ну, Адам, я солгал!

Он задыхается, выражение его лица выражает все то предательство, которого я ожидал.

— Прости. Я не хотел тебе лгать, но не мог сказать тебе. Ты бы заставил меня остановиться.

— Потому что я не хочу терять своих лучших друзей! — кричит он шепотом, проверяя, что никто не слышит, кроме Джексона, который хихикает, как гребаный осел. — Ты был бы на глубине шести футов, а Картер сидел бы в тюрьме за то, что засунул тебя туда!

— Прекрати орать на меня! — я кричу в ответ себе под нос. — Мне это не нравится!

— Блять. Я даже не знаю, что… блять, — он указывает на Джексона. — Ты знала об этом?

Джексон поднимает руки вверх.

— Эй, я случайно увидел то, чего никогда не хотел видеть. А потом она заплакала и…

— Да ладно тебе, — усмехается Адам. — Она плакала? Нет, она играла с тобой, как на чертовой скрипкой, вот что она делала. Она чертова Беккет, Райли. Пойми правила игры.

— Черт возьми, он резок, когда злится. Но я думал, что знаю, когда девушка притворно плачет, — когда я улыбаюсь, он упирается. — Черт возьми, она хороша.

— Вы не можете сказать Картеру, — умоляю я их. — Пожалуйста.

— Сказать ему что? — Джексон бросает взгляд через плечо. Картер сидит на восемь рядов впереди нас, откинувшись на спинку сиденья, в наушниках, лицо Оливии на экране его айпада. — Что ты трахаешь его младшую сестру?

— Нет, это уже не так. Я имею в виду, это было, — я зажмуриваю глаза, мотая головой. — Нет, мы… мы не…

Брови Джексон взлетают вверх.

— Ты ее не трахал?

— Мы занимаемся… другими вещами, — что я делаю? Мне кажется, что это неправильно.

— Правильно. Ради развлечения?

У Адама отвисает челюсть.

— Друзья с привилегиями? Нет. Из всех людей только не с ней, Гаррет.

— Нет. Я имею в виду, да. Я имею в виду, я не… — я потираю затылок. — Так все и началось, простое веселье, с правилами, так что ничего серьезного…

Джексон напевает.

— А теперь ты хочешь наплевать на правила.

Я не хочу того, чего хотел раньше. Ограниченного времени, отсутствия обязательств, свободы уйти, когда этого хочет любой из нас, гребаные правила. И я ненавижу, что рассказываю кому-то другому до того, как расскажу Дженни.

— Она мне действительно нравится, — шепчу я. Слова звучат странно, не потому что это что-то новое, а потому что это совсем не так. А потому что это первый раз, когда я произношу их вслух, я становлюсь честным с кем-то, кроме самого себя. Из-за страха потерять то, что у нас есть, мне приходилось проглатывать эти слова день за днем, хоронить их вместе со своими намерениями, со всеми своими надеждами.

Но теперь все не кажется таким безнадежным.

— Я пригласил ее на настоящее свидание после ее шоу четырнадцатого числа. Она сказала «да», так что… я думаю, я ей тоже нравлюсь. К тому же, она… — мой взгляд перемещается на Адама. Твердость проходит, возвращается сострадание. — Она моя лучшая подруга.

Адам долго смотрит на меня. Я знаю, почему он испытывает страх. По той же причине, что и я. Он вздыхает, вытирая лицо.

— Я хочу, чтобы ты был счастлив. Пока Картер не вышел из себя.

Последнее, чего я когда-либо хотел, это причинить боль Дженни. Я просто не уверен, что этого оправдания будет достаточно для Картера.

Джексон, должно быть, чувствует мое поражение, потому что он вмешивается.

— Ну, ты сказал, что у тебя еще не было настоящего свидания. Сначала посмотрим, что из этого выйдет. Знаешь, убедись, что вы на одной волне и все такое. Когда ты поймешь, что дело к чему-то идет, тогда сможешь поговорить с Картером. Он действительно будет обижаться на тебя, если ты сделаешь его сестру счастливой?

Я не могу сказать, что когда-либо думал, что буду получать советы от Джексона или, что еще лучше, что мне будет это нравиться, но в этом есть смысл. Я не чувствую, что мне нужно ждать и смотреть, наладятся ли отношения между нами, но мне нужно убедиться, что это шаг, к которому она готова. Кроме того, это дает мне немного больше времени, вместо того, чтобы пытаться получить разрешение Картера встречаться с его сестрой на следующей неделе.

В конце концов, я бы хотел посмотреть сольный концерт Дженни, а не наблюдать за прямой трансляцией с больничной койки.

Дверь за мной еще даже не закрылась, а Дженни уже танцует по коридору, прыгая в мои объятия.

— Ты явно скучала по мне намного больше, чем я по тебе, — бормочу я в ее волосы. Она мягкая и теплая, когда прижимается ко мне, пахнет корицей и кофе и немного моим бельем. В ней все мои любимые качества в одном флаконе.

— Пф-ф. Это невозможно. Ты одержим мной, — она скользит вниз по моему телу и поворачивается, покачивая бедром. — Кроме того, я слишком отличклассная, чтобы так сильно скучать по тебе.

— Ты этого так просто не забудешь, да, — бормочу я, наблюдая, как она плавной походкой входит в мою кухню. — Во что ты одета?

Она оглядывается через плечо.

— У тебя проблемы со зрением?

— У меня в голове не укладывается мысль о том, что ты будешь слоняться по моей квартире в одних трусиках и моей футболке, в то время как меня здесь нет, чтобы насладиться этим, — она вручает коробку с пиццей. — И ты заказала ужин?

— Ты всегда голоден, когда возвращаешься домой. Ее принесли десять минут назад, так что она все еще горячая и… — ее веки приоткрываются, когда она вдыхает, — … она так вкусно пахнет.

Я голоден. Но хочу не пиццу.

Я неторопливо подхожу к Дженни, когда она, радостно мурлыкая, отправляет кусочек в рот. Она сглатывает, улыбается, и я хватаю ее за бедра.

— Эй, — шепчу я, прикасаясь поцелуем к ее губам. — Я скучал по тебе. Намного больше, чем ты скучала по мне.

Она откладывает ломтик, обнимает меня за плечи, когда я начинаю вести нас по коридору. Ее улыбка сегодня такая счастливая, глаза такие светлые, крошечные золотые искорки плавают в голубом бассейне.

— Я скучала по тебе. Щекоталка для спины, которую ты подарил мне на Рождество, великолепна, но ничто не сравнится с твоими пальцами.

— М-м-м. Тебе действительно нравятся мои пальцы.

Я стаскиваю с нее футболку — мою футболку — и бросаю ее на пол своей спальни. На ней нет лифчика, и ее соски затвердевают под жаром моего взгляда.

Кончики ее пальцев танцуют на моем галстуке, находят узел на шее, играют с ним, пока она смотрит на меня из-под темных ресниц.

— Эта штука никогда не поглажена, Гаррет, — бормочет она, медленно освобождая красный шелк. Она наматывает оба конца на кулаки и наклоняет мое лицо к своему. — Поцелуй меня.

Прижимая ее к стене, я беру ее за подбородок пальцами, наклоняя ее лицо к своему. На ее щеках играет румянец, теплые каштановые волны обрамляют ее лицо.

Прелестно изогнутые губки приоткрываются, дыхание прерывается.

— Чего ты ждешь?

Я провожу большим пальцем по ее нижней губе.

— Просто смотрю на тебя. Иногда я не могу поверить, что ты существуешь.

Прямо перед тем, как наши губы могут встретиться, я замечаю что-то синее на своей кровати.

— Что, черт возьми, это такое? — я поворачиваю ее голову в сторону гладкого дилдо, с выступом у основания, который делает с ее клитором то, что нравится делать моему рту. — Ты мастурбировала в моей постели?

Ее ресницы трепещут, на щеках появляются ямочки в дерзкой улыбке, когда она дергает за галстук, намотанный на кулаки.

— И что ты собираешься с этим делать, здоровяк?

Я отвечаю ей тем поцелуем, о котором она умоляла минуту назад, затем осторожно отпускаю ее пальцы от галстука, позволяя шелку проскользнуть сквозь ее руку, когда я убираю его.

Взяв ее руки в свои, я наматываю шелк на ее запястья.

— Ты доверяешь мне, Дженни?

— Да, — отвечает она без колебаний.

— Хорошо, — я дергаю за концы галстука, мгновенно затягивая его вокруг ее запястий, соединяя их между собой. Она ахает.

— Что ты делаешь? — слова переполнены удивлением, желанием. Она хочет этого — она, беспомощная; я, контролирующий ситуацию — так же сильно, как и я.

— В данный момент? Ничего, — я заставляю ее лечь на кровать и широко раздвигаю ее ноги. Она прикусывает нижнюю губу зубами, пока я продеваю шелк в изголовье кровати, фиксируя ее руки над головой. — Через минуту? Трахну твою киску, как мне заблагорассудится, пока ты не выкрикнешь мое имя достаточно громко, чтобы услышали соседи.

Ее кожа покрывается гусиной кожей, когда она дрожит, мое имя едва слышно слетает с ее губ.

— М-м-м, что-то вроде этого, — я провожу подушечкой большого пальца вверх между ее раздвинутыми ногами, где темное влажное пятно украшает бледно-розовый хлопок. Жар изливается наружу, и она приподнимает бедра над кроватью, отчаянно желая большего. — Но на полную гребанную громкость.

Вздох пронзает воздух, когда я опускаю руку внутрь, проводя пальцами по ее щели. Дженни дергается вперед, борясь с завязками.

— Тебе больно? — спрашиваю я. Она качает головой, тяжело дыша, когда я стягиваю трусики с ее ног. Я сгибаю ее колено, оставляя дорожку поцелуев на внутренней стороне бедра. — Ты в порядке? С этим? Или тебе было бы спокойнее, если бы я прекратил?

— О, — восклицает она, выгибая спину, когда я прикусываю ее бедро. — Еще, пожалуйста.

Я провожу кончиком языка по ее набухшему клитору и нежно касаюсь его зубами.

— Ответь на вопрос, Дженни.

— Боже, пожалуйста, не останавливайся, Гаррет, — умоляет она, когда я отстраняюсь. — Пожалуйста.

Медленно я ввожу в нее два пальца, наслаждаясь тем, как она сжимается вокруг меня. Я засовываю пальцы в рот, и глаза Дженни закрываются, когда она извивается, ища моего прикосновения, умоляя об этом без слов.

— Чертовски вкусная, солнышко.

Я протягиваю руку через смятые простыни, обхватываю пальцами свою замену. Маленькая палочка оживает, когда я нажимаю кнопку включения. Дженни как-то сказала мне, что это один из ее любимых видов, наравне с Индианой Боунс. Двойная стимуляция, сказала она; ты не можешь превзойти это.

— Сколько раз ты пользовалась этим? — спрашиваю я, проталкивая головку игрушки в ее щель, вращая ею вокруг ее клитора, наблюдая, как она дрожит.

— Один раз.

Я убираю его.

— Три раза, — отчаянно кричит она, и когда я медленно толкаюсь в нее, она стонет, откидывая голову на подушки. — Этого было недостаточно. Никогда ничего не бывает достаточно, если это не ты.

Эти слова нравятся мне больше, чем я готов признать, и когда я проталкиваю игрушку чуть дальше, когда изогнутая головка попадает в то место, которое ей нравится, она ахает и дергает за завязку. Мой большой палец накрывает маленькое дополнение к игрушке, ощущая силу всасывания. Когда я фиксирую его на ее клиторе, глаза Дженни закатываются, слова теряются в сдавленном крике.

Она извивается и стонет, раскачиваясь на игрушке, толкаясь в меня, когда я втягиваю в рот один розовый сосок.

— О ком ты думала? Пока трахала себя?

— О тебе, — всхлипывает она, бедра дергаются, спина выгибается. Она тянет за спинку кровати, пытаясь освободиться. — О Боже, Гаррет.

— О чем именно?

Ее голова откидывается назад, глаза закрываются, а звук вырывается из ее горла, когда я медленно вытаскиваю игрушку, а затем погружаю ее обратно внутрь.

— Я думала о том, как… ты трахаешь меня.

— Моим языком? Или пальцами?

Ее зубы прикусывают нижнюю губу, когда игрушка погружается в нее.

— Будь конкретна, Дженни.

— Своим членом, — визжит она. — Я хотела, чтобы это был ты внутри меня.

Наклоняясь к ней всем телом, я обхватываю пальцами ее шею, наблюдая за выражением ее лица, когда она поднимается к этой вершине. Становится все труднее быть нежным с ней. В последнее время все, чего я хочу, это наклонить ее, трахнуть так сильно, что она забудет собственное имя. Разорвать ее на куски, а потом собрать обратно. Я хочу, чтобы она кричала, что она моя, и я хочу, чтобы она говорила серьезно.

И я тоже хочу принадлежать ей.

— Как ты думаешь, тебе это понравится? — мой рот нависает над ее ртом, когда я толкаюсь сильнее, попадая в то место, от которого у нее перехватывает дыхание. — Когда я возьму тебя, ты хочешь, чтобы я делал это медленно? Ты хочешь, чтобы я был нежным? Милым? — я прижимаюсь губами к уголку ее рта, когда она тяжело дышит. — Или ты хочешь, чтобы я трахнул тебя жестко? Грубо? Ты хочешь, чтобы я показал тебе, как сильно я тебя хочу? Как я хотел тебя, блять, вечность? Как я мечтал об этом каждую гребаную ночь?

Мой взгляд скользит по ее лицу, по всем нежным чертам, которые я люблю, и когда я провожаю линию ее рук до запястий над головой, я обнаруживаю, что ее руки тянутся ко мне.

— Гаррет, — хнычет она, дрожа, когда я отпускаю ее горло и переплетаю свои пальцы с ее, наблюдая, как она балансирует на краю.

— Не волнуйся. Мы можем не торопиться, сделаем все это. Я не собираюсь отпускать тебя за эту дверь, когда ты станешь наконец моей.

Я вытаскиваю игрушку у нее между ног, прежде чем снова ввести ее в нее, и когда ее пальцы на ногах сгибаются, а спина выгибается дугой, я овладеваю ее ртом, проглатывая свое имя, пока она выкрикивает его.

Быстрым рывком за галстук я освобождаю ее от изголовья кровати и переворачиваю на другой бок, отрывая ее бедра от кровати, поднимая ее идеальную круглую попку в воздух.

— Я чертовски далек от того, чтобы покончить с тобой, солнышко.

Это тело обнимало меня столько раз, что я уже давно сбился со счета. Я видел, как ее густые ресницы нежно касаются скул, как размеренно вздымается и опускается ее грудь, пока она спит. Я чувствовал, как ее руки крепко обвивают меня, когда я двигаюсь, и не мог не улыбнуться, наблюдая, как в ее сне чуть хмурятся уголки губ. А потом они слегка поднимаются, когда я провожу подушечкой большого пальца по мягкому изгибу ее нижней губы, нежно касаюсь пальцем ее щеки или оставляю легкий поцелуй на ее лбу.

И все же я понятия не имею, каково это — засыпать с ней в своих объятиях. Крепко спать, когда ее ноги переплетены с моими. Просыпаться утром, когда ее теплое тело все еще прижато к моему, и видеть, как сияет ее лицо в солнечных лучах, льющихся из окна.

Я устал не знать, на что это похоже. Я больше не хочу мечтать об этом; я хочу жить этим.

Я выключаю телевизор и убираю пульт. Дженни шевелится, ресницы трепещут, голубые глаза пристально смотрят на меня. Жар приливает к ее щекам, когда она замечает, что я наблюдаю за ней.

— На что ты смотришь?

Я убираю волосы с ее лба, заправляя их за ухо.

— На тебя.

— Почему?

Почему? Почему, черт возьми, нет? Она красивая, моя лучшая подруга. Она заставляет меня улыбаться, даже когда ни черта не делает, и она живет бесплатно в моей голове двадцать четыре часа в сутки. Кто имел право делать ее такой великолепной?

Когда я смотрю на нее, во мне бурлят тысячи эмоций, и трудно выбрать только одну, чтобы сосредоточиться. Я хотел бы выразить это словами, но не знаю как.

Но есть одна вещь, которую я могу сделать.

Я обхватываю ладонями ее лицо, заставляя ее посмотреть мне в глаза. Она нервничает, нервничает больше меня. Но я не хочу, чтобы она нервничала; Я хочу, чтобы она была уверена.

— Останься, — шепчу я. — Прямо здесь, со мной. Пожалуйста, Дженни. Останься со мной.

Ее широко раскрытые глаза осторожно встречаются с моими. Этот страх начинает рассеиваться, оставляя меня с опустошающей улыбкой, которая разбивает вдребезги ее лицо, разжигает огонь в моей груди и согревает меня изнутри.

— Хорошо, — говорит Дженни. — Я останусь.