— Маша, да вставай уже! — прокаркал над моим ухом Щур.
— Ааа, — простонала я, как же голова болит! Ваня! — встревоженно подскочила на постели.
— Мамочка, я тут, — сразу отозвался сынишка.
— А Иста где? — не унималось мое материнское сердце.
— И я тут, — услышала я тонкий голосок девочки.
Приоткрыв правый глаз и наведя резкость, я обнаружила детей, возившихся на полу с огромным серым холстом, водой и красками. Все вокруг было изрядно заляпано разноцветными детскими ладошками. Дети рядом, дети довольны, значит, меня все устраивает, можно и поспать. Плюхнувшись на подушку и от души потянувшись до характерного хруста, я вновь сладко уснула. Почти!
— Маша, ну ты хоть бабусек пожалей! Они же с пяти утра к тебе прорваться пытаются! — взывал к моей совести ворон. Зря старался, она еще с вчерашней попойки не вернулась.
— А сейчас сколько? — вяло поинтересовалась я.
— Полвосьмого, — отчеканила птица.
— О боги! — я была горда собой, так как смогла подобрать цензурное восклицание на реплику вредного индивида своим плохо протрезвевшим мозгом. — Жалость к противнику унижает последнего, — проворчала я, переворачиваясь на другой бок и закутавшись в одеяло с головой.
— Маша! — не сдавался пернатый.
— А кто старых перечниц ко мне не пускает? — стало очень интересно, кто смог противостоять самым могущественным волшебницам тридесятого царства.
— Химеры и горгульи! — отчитался ворон.
— Что за чудеснейшие создания — эти тварюшки! — восхитилась я.
— Маша, прояви уважение к старшим! — выговаривала мне неугомонная птица.
— Да что у них такого случилось, что эти две престарелые интриганки обо мне вспомнили? — лениво поинтересовалась я.
— Кощей Елисея арестовал и в тюрьму посадил, — объяснил Щур.
— На кой ему наш косенький понадобился? — искренне удивилась я, показав свету божьему свое припухшее личико. — Он же безобиднейшее создание в этой сказке!
Щур стал каркать, стараясь замаскировать свой смех:
— Кощей считает, что согласно пророчеству, он угрожает его личной безопасности.
— Зачем злыдень на мальчонку-то наговаривает? Оболтус и угрозы — понятия несовместимые, это претит его педагогической природе! Елисей где? — решила я прояснить ситуацию.
— Я же говорю, в кощеевой тюрьме, — ворчал ворон.
— Его пытают? — протирая глаза, спросила я.
— Вроде нет, — задумалась птица. — Сидит себе там спокойненько.
— Барышни, астрономии необученные, в кощеевой тюрьме водятся? — откровенно издевалась я.
— Нет! — зло ответил чернявенький.
— Ну, значит, все в безопасности: Елисей — от Кощея, барышни — от Елисея. Можно еще поспать, — я вновь нырнула с головой под одеяло.
Какое блаженство! Можно никуда не спешить! Ванюшка рядом и в безопасности! А остальное может немного и подождать! Тело в обласканной неге требовало сполна прочувствовать это состояние. Губы, истерзанные ночными страстными поцелуями так и растягивались в счастливой улыбке.
— Маша, там Яга рыдает! — не отставал от меня вредный ворон.
— Горько? — попыталась я изобразить сочувствие.
— Старательно! — юморил мой собеседник.
— В ее распоряжении четыре десятка молодых мужчин, вот пусть они ее и успокаивают! На мне двое малолетних детей! Не нужно на меня еще вешать двух престарелых кошёлок!
— Злая ты! — не выдержал пернатый.
— Все правильно! А еще эгоистичная и мстительная! — сияя, согласилась я с чернявым, усугубив его обзывательство еще парочкой определений. — Нужно было вызывать кого-нибудь другого, доброго, покладистого и исполнительного. Я к вам в гости не напрашивалась, сами затащили! — вдохновленная головной болью, отчитывала я говорящую птицу.
— Кар! — громко закричал ворон.
В моей голове разлилось мелодичное звучание колокольного звона, и негу с меня сдуло.
— Ммм! — простонала я, держась за виски. — Щур, поганец, я из тебя суп сварю!
— Какой? — не унимался самоубийца.
— Вкусный! — отчеканила я.
— Что ж ты сморщилась, будто редьки отведала? — укорял меня камикадзе.
— Это я не от редьки, а от вина, — оправдывалась я.
— Какого? — методично вел допрос родственник Каркуши.
— Горынычевского, а этот чешуйчатый паразит даже не предупредил, что оно такое коварное! — слабо негодовала я.
— Чье вино ты пила? — у поражённого отвис клюв.
— Ты головную боль вылечить можешь? — где ж я в этом захолустье таблетки обезболивающие найду?
Ворон взмахнул крылом, меня обдуло ветерком, чудесным образом убирая головную боль.
— Щур, ты кудесник! — с трудом веря в произошедшее, обрадовалась я.
Ворон довольно каркнул, но в моей голове на этот раз колокольного набата не случилось.
— А белочки и зайчики с тобой прибежали? — вспомнила я о Ванюшкиных друзьях.
— Нет, они границу не рискнули пересекать, их химеры и горгульи переловили бы, — снисходительно ответил ворон.
Я уселась на постель и, укрывшись одеялом, стала внимательно разглядывать птичку.
— Тогда, как ты, друг любезный, сможешь объяснить свое здесь появление? — прищурившись, допытывалась я. — И почему тебя тварюшки не тронули?
Птица, замерев, уставилась на меня немигающими глазами.
— Выходит, работаешь на два фронта! — констатировала я. — Говори, шельмец, что Кощей задумал?
— Елисея извести! — даже не задумавшись, ответил Щур.
— И этот врет! — возмутилась я. — Не стыдно?
— С чего ты взяла, что я вру? — пытался оскорбиться чернявенький.
— С того, что если бы Кощей захотел извести оболтуса, то давным-давно это сделал бы. Насколько я помню, еще вчера днем косенький был вполне свободен в своих передвижениях, а ближе к вечеру его арестовали! Почему так? Чем-то другим были заняты? И про царенка забыли! Поздно спохватились! Для отвода глаз в тюрьму засунули! — вела я допрос говорящей птицы. — Я права?
— Тебе виднее, красавица! — пытался отшутиться ворон. — ОЙ! — взвился под потолок пернатый.
Сынулька-таки смог осуществить свою недавнюю мечту: незаметно подкрасться к ворону, вырвать у него из шикарного хвоста перышко, одновременно при этом так удачно отомстив за маму.
— Больно? — оскалившись, поинтересовалась я.
— Да! — честно ответил Щур.
— Будешь дальше врать, и пытки продолжатся! — угрожающе поползла я по кровати в сторону вредной птицы с явным намерением поймать перспективный ужин и ощипать.
— Кар! — вновь прокричал ворон и вылетел в открытое окно.
И этот что-то скрывает! Ситуация, в которой все всё или почти всё знают, все, кроме меня, начинала изрядно бесить. Решив, что продолжать столь чудесное утро с негатива неправильно, потянулась еще один раз и, вспомнив, как жаркие руки моего кареглазого блуждали по телу, улыбаясь и мурлыча себе под нос, отправилась умываться и одеваться. Елисейка мне больше нравился свободным, надо было выручать парня.