Попутчик

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Дверь гаража жужжит и начинает подниматься. Я начинаю пятиться, но дверь в дом открывается. Невозможно избежать ее взгляда, и с каждой секундой она выглядит все более преданной. Я не решался оставить ее, пока не понял, что она заслуживает большего, чем меня, намного большего, чем я когда-либо могу ей дать. Я знал, что должен был сделать. Должен был оставить ее, но был недостаточно быстр. Меня не волнуют деньги или кровавая баня, которую я оставил позади, но не хочу видеть ее лицо. Не могу смириться с ее чувством предательства.

Она слишком долго была предана, и я делаю это с ней снова.

Селена заслуживает того, что Брайс мог ей предложить, но не самого его. Теперь, когда он умер, она может вернуться к нормальной жизни, чувству, которое я никогда не смогу ей дать.

Ненавижу, что вошел в нее и ушел. Она заслуживает гораздо большего, но я знал, что моя решимость ослабнет, если попытаюсь попрощаться. Теперь слишком поздно, и вид предательства даже хуже, чем я боялся. Это заставляет меня чувствовать то, чего не ожидал.

Она бросается вниз по ступенькам. Ее руки и лицо вымыты, но на футболке осталась кровь. В одной руке у нее сменная одежда, а в другой — сумка. Ее глаза сужаются, когда она дергает ручку двери и обнаруживает, что она заперта. Я должен был уехать. Вдавить педаль в пол и оставить ее. Она прикладывает руку к окну, и разбитое отчаяние в ее глазах заставляет меня опустить его.

— Ты собирался уехать без меня? — спрашивает она.

— Ты не можешь уехать, Селена. Я не могу позволить тебе, — говорю ей так твердо, как только могу. Не хочу, но должен. Я не могу взять ее с собой. — Скажи полиции, что он напал на тебя. Самооборона. У тебя синяки. С тобой ничего не случится. — Я пообещал ей безопасность, и она будет в большей безопасности вдали от меня.

— Правда, Лекс? — Она повышает голос. Дверь гаража открыта в идиллический район, и она привлечет внимание, если продолжит в том же духе.

— Понизь свой гребаный голос, кролик, — огрызаюсь я.

Ее губы дрожат.

— Пошел ты! После всего, что мы сделали! Все, что у нас было, это…

— Ради всего святого. — Я разблокировал двери. Она не может продолжать так кричать. — Садись в чертову машину.

Она смотрит на меня мгновение, прежде чем опуститься на пассажирское сиденье внедорожника. Она приседает на полу, когда мы уезжаем от ее старой жизни в мою новую. Новая жизнь, частью которой не хочу делать ее, но сейчас у меня нет выбора.

— Встань с гребаного пола, — говорю я, поднимая ее за руку. Она вздрагивает. — Он причинил тебе боль? — Только когда она садится и позволяет солнцу коснуться ее кожи, вижу синяки, образующиеся на ее руке и щеке. Я борюсь с желанием протянуть руку и прикоснуться к ним.

Я пообещал ей, что не позволю ничему плохому случиться с ней, а в итоге ее избил и чуть снова не трахнул этот кусок дерьма. Это ломает что-то внутри меня. Слышу сокрушительный звук в своей груди.

— Кролик, — шепчу я, — Я бы прибежал раньше, но твоя соседка заносила продукты, и мне пришлось ждать, пока она закроет дверь гаража.

— Все в порядке.

Я качаю головой.

— Это не так.

— Я больше расстроена тем, что ты пытался бросить меня, — говорит она, снимая футболку, обнажая невероятные сиськи, на которые не могу не смотреть, пока пытаюсь вести машину.

Она надевает чистую футболку и протягивает мне что-то из одежды Брайса. Я качаю головой, но она продолжает держать ее повернутой ко мне. Хватаю одежду и заставляю ее держать руль, пока переодеваюсь. Она слишком мала для меня, и мои мышцы растягивают футболку, но пока сойдет.

— Ты не поймешь, Селена, и я не собираюсь обсуждать это с тобой. Мне нужно, чтобы ты выслушала меня.

— Я хочу пойти с тобой, — шепчет она.

Я повышаю голос.

— Ты думаешь, я не хотел взять тебя с собой? Это небезопасно. Это не то, что мы можем сделать вместе. Ты не должна была ничего делать, кроме как изображать скорбящую гребаную вдову. — Я тяжело сглатываю. — И быть чертовски счастливой.

— Я хочу быть с тобой, — говорит она с вызовом в голосе.

Я сворачиваю на обочину и ставлю машину на стоянку. Поворачиваю ее лицо к своему.

— Я никогда ни к кому не испытывал таких чувств, как к тебе, и именно поэтому ты не можешь быть со мной. Тебе нужно быть свободной и счастливой. Мне потребовались все силы, чтобы отпустить тебя. Быть со мной означает быть в тюрьме, ты понимаешь это? Я угнал твою машину. Узнал твой адрес из твоего удостоверения личности. Отвез тебя обратно в твой дом, чтобы ограбить, и в итоге убил твоего мужа. Мои отпечатки пальцев повсюду в машине и в твоем доме. Они на кухонном ноже. — Я вздыхаю. — Если ты не хочешь стать жертвой домашнего насилия, стань жертвой неудачного ограбления. Мне все равно, что, просто будь проклятой жертвой, кролик, пожалуйста.

Как бы это меня не ломало, ей нужно уйти. Быть со мной означает, что она добровольно участвует во всем этом. Она будет так же виновата, как и я. Такая девушка, как она, не выжила бы в тюрьме, и мы оба это понимаем.

Если она откажется быть жертвой, мне придется ее убить. У меня не будет гребаного выбора.

Жду ее ответа, зная, что если меня загонят в угол, дам ей гуманную смерть, прежде чем позволю им поймать ее.

Ее глаза сужаются.

— Я тоже ударила его ножом.

— Я знаю, что ты, блядь, сделала, — говорю я, проводя рукой по волосам.

— Нам нужно ехать, если мы хотим добраться до границы до того, как его найдут. — Она откидывается назад с упрямым раздражением и скрещивает руки на груди. — Я больше не хочу быть жертвой, Лекс. — Она говорит так решительно, что я не говорю больше ни слова. Я могу это понять. По крайней мере, у нее есть кто-то, кто присматривает за ней.

Даже если этот кто-то — я.

— Выбрось свою футболку в окно, — говорю я ей, и она так и делает. Она кажется такой далекой, когда откидывается назад и смотрит в окно. Может быть, она понимает всю серьезность того, что мы сделали. Вместе. От чего я пытался ее спасти.

Мы едем на юг, и я почти ожидаю, что она скажет мне развернуться и отвезти ее домой. Но это больше не вариант. Я достаточно долго оставался в штате, который мне больше всего нужно было покинуть. Покинул, а затем вернулся.

Ради нее.

Я выбрасываю свою окровавленную футболку, как только мы достигаем северной границы Пенсильвании, распространяя наши улики по всему штату. Между нами повисает гнетущая тишина. Не знаю, что ей сказать, и она, черт возьми, точно не знает, что сказать мне. Оглядываюсь, и она смотрит на меня.

— Что у тебя на уме, кролик? — Спрашиваю я. Смотрю в зеркало заднего вида, достаю из кармана кроличью лапку и вешаю ее. Удачно это или нет, но это стало символом наших испорченных маленьких отношений.

Ее глаза сужаются.

— То, что там произошло.

— Подробнее. — Меня раздражает ее уклончивость, когда знаю, что она хочет поговорить об этом.

— Ты странно себя вел. — Она сглатывает. — Как будто ты хотел, чтобы он занялся со мной сексом.

Я качаю головой. Я не хотел, чтобы это произошло, действительно этого не хотел, но когда увидел, как это происходит, больная часть меня хотела, чтобы он продолжал. Сначала смотрел на них, потому что думал, что хочу этого. Представлял это достаточно раз, чтобы, по крайней мере, узнать, что почувствую, когда увижу это на самом деле, но когда понял, насколько это сломало ее, решил сломать его вместо этого.

— Я думал, что хочу посмотреть. Это то, о чем я фантазировал, — говорю я.

Она прикусывает внутреннюю сторону щек и опускает взгляд.

— Оказывается, я этого не хотел. Не мог.

Ее взгляд устремляется на меня.

— Тогда почему ты говорил ему такие вещи?

Я знал, что обвинение ее мужа в том, что он жалкий любовник, заденет его гордость и сокрушит его, прежде чем смогу даже прикоснуться к нему. Когда он узнал, что знаю, как прикасаться к его жене, как доставить ей удовольствие и заставить ее кончить, я знал, что это сломает его. Показав ему пятно от спермы на моих джинсах, он понял, что она была добровольной участницей. Это было вещественное доказательство нашего романа. Однако я зашел с этим слишком далеко. Растворился в тени того, кем был до того, как встретил Селену. Спрятался от света, который она бросила на меня, когда пыталась вытащить меня из темноты. Но потом она ударила его ножом, утащив себя в темноту вместе со мной. В тот момент, когда она проткнула его ножом, я понял, что это из-за меня. Я заставил ее быть женщиной, которая стояла на коленях, нанося удар мужчине, который причинил ей боль. Превратил ее в себя, но не хочу, чтобы она была мной.

Я хотел большего для нее, и именно тогда понял, что у меня есть чувства к ней. Вот почему я пытался уйти от нее. Не хотел, чтобы она была хищницей. Мне нужно, чтобы она была Селеной, милой маленькой крольчихой, которая спала с волком.

Я сжимаю руль.

— Ты, кажется, выборочно забываешь, кто я. Я убийца. Я не собирался просто так убивать твоего мужа. Хотел, чтобы ему было больно, действительно чертовски больно, прежде чем убью его.

— Я просто не понимаю, почему ты говорил ему продолжать, — шепчет она.

— Потому что там был не я. Таким человеком я был до тебя. Думал о причинении боли вместо того, чтобы думать о тебе. — Снова съезжаю на обочину и тянусь к ней, игнорируя ее недоверие. Притягиваю ее к себе. — Ему нужно было знать, что это будет последний раз, когда он будет внутри тебя. Это была ментальная война, и мне жаль, что ты была сопутствующим ущербом в этой войне. — Я прижимаюсь своим лбом к ее лбу. Иногда внутри меня идет такая битва, и не могу объяснить это ей. Не совсем. — В тот момент, когда понял, как это меня разозлило, я ни за что не позволил бы ему трахнуть тебя, кролик. Поверь мне.

— Почему ты перестал трахать меня на кухне? Это было из-за него?

— Боже, нет. — Я ухмыляюсь при мысли о том моменте, когда она превзошла меня так, как никогда не ожидал. Она хотела, чтобы я трахнул ее на глазах у ее умирающего мужа. Это завело меня больше, чем когда-либо прежде. Ее месть была восхитительной, и я был счастлив быть частью этого. Я дал ей то, что она хотела, но не хотел, чтобы на этом все заканчивалось. Мои яйца болели, чтобы разрядиться в нее, и она чувствовалась невероятно, но я хотел трахнуть ее в их супружеской постели. Даже когда был готов разориться, я понял, что ей было лучше без меня, и что мне пришлось оттолкнуть ее. Я не должен был позволять себе кончать тогда, но ничего не мог с собой поделать. Эта больная часть меня хотела оставить ее истекающей моей спермой.

Когда я наклоняюсь к ней, чувствую запах мыла, которым она умывалась, вариации того же цветочного мыла, которым я смывал кровь. Она бы избавилась от всех моих следов, прежде чем сменила штаны. Мне все равно, что она помылась и переоделась, но лучше бы на ней не было трусиков. Она знает, как я к ним отношусь.

Когда моя рука скользит вниз по ее штанам, она издает стон. Между моей рукой и ее киской ничего нет. Хорошая девочка. Я рычу, прежде чем поцеловать ее. У меня на нее планы. Теперь она готова к путешествию, нравится мне это или нет, и я намерен заявить на нее права как на свою — по-настоящему свою — пока смерть не разлучит нас.

— Подожди, пока не стемнеет, кролик, потому что эта киска моя.

Высокие клены окружают нас с обеих сторон, как будто дорога разрезала лес пополам. Я сворачиваю на обочину и припарковываюсь как можно глубже в кустах, пытаясь скрыть машину. Ветки царапают краску, пока мы не окажемся в нашей собственной маленькой нише уединения.

— Садись на заднее сиденье, — говорю я. Она, не теряя времени, перелезает через центральную консоль и растворяется в маслянистой коже сиденья. Я ни за что не перелезу через это, поэтому выхожу и открываю заднюю дверь.

Верхний свет освещает ее, глаза большие и соблазнительные. Забираюсь на просторное заднее сиденье, и свет гаснет, когда закрываю дверь. Темнота окружает нас тяжелой чернотой, которая напоминает мне о первой ночи, когда я спал с ней на заднем сиденье ее другой машины.

— Последний шанс отступить, — шепчу я, склоняясь над ней. Я не могу видеть больше, чем ее силуэт, но наслаждаюсь ее теплом подо мной. Даю ей еще один шанс передумать, прежде чем сделаю ее киску своей навсегда.

— Я не отступаю, — говорит она.

Я расстегиваю штаны и молнию. Провожу рукой по ее шее и груди, просто по памяти. Когда собираюсь снять с нее штаны, она приподнимает бедра, чтобы помочь мне. Упираюсь своим членом в ее киску. Она такая теплая и приветливая, когда пульсирует подо мной. Я наклоняюсь и целую ее.

Она такая мокрая. Все, что нужно, это оттянуть мои бедра назад достаточно, чтобы войти в нее. Я стону, когда глубоко погружаюсь с самого первого толчка, ударяясь о ее конец. Мелодичный стон прорывается сквозь застоявшийся воздух.

— Боже, кролик, ты держишь меня за яйца, знаешь это? — Шепчу я, прежде чем прикусить ее горло.

Я обречен на ад, но ее киска — это рай, и я буду спасен, пока внутри нее. Я омываюсь от своих грехов, пока купаюсь в ее кончине.

Селена стонет, когда наклоняюсь в самый раз, потирая ее всеми способами, которые, как я узнал, ей нравятся. Я знаю, что заставляет ее стонать и посылает ее тело в волны дрожащего удовольствия. Ее ногти царапают мою спину, а бедра двигаются подо мной, приближая меня слишком близко, слишком быстро. Чем больше я пытаюсь продлить это, удлиняя и замедляя свои толчки, тем больше ее киска сжимает меня для большего. Не знаю, почему чувствую необходимость кончить, и чертовски уверен, что не хочу делать это так скоро, но она вызывает у меня чувство эйфории.

Она собирается остаться со мной — она решила остаться со мной — и мои мысли на сто процентов сосредоточены на ней прямо сейчас. Я начинаю представлять себе “нас”. В конце концов, мы стали командой, парой в крови, которую ни один из нас не может смыть.

— Я собираюсь кончить, — говорю я ей. Я не могу этого видеть, но знаю, что на ее лице написано разочарование. Когда ее бедра прижимаются к моим, знаю, что она хочет большего. Черт, я тоже хочу большего, но мои яйца сжимаются, и я кончу, хотим мы этого или нет. Целую ее, пока мои толчки замедляются, и рычание, исходящее из моего горла, вибрирует в воздухе. Так приятно изливаться в нее. Я не хочу, чтобы это заканчивалось, и не допущу этого.

Откидываясь назад, мой член выжат, но все еще тверд.

— Иди сюда, милый кролик. Я с тобой еще не закончил.

Ее силуэт пересекает заднее сиденье, и она оседлает мои колени своими голыми бедрами. Я толкаюсь обратно в нее, преодолевая теплую липкость моей спермы. Обнимаю ее и притягиваю к себе. Она прижимается к моей груди.

Я начинаю смягчаться, теряя свою эрекцию, когда задерживаюсь внутри нее. Впрочем, мне все равно. Все еще так приятно находиться в ее тугой, теплой киске. Теплая капля моей спермы выскальзывает из нее, стекает по моему члену и приземляется на мой таз. Она откидывается назад, и я пользуюсь возможностью, чтобы потереть ее клитор. Она дергается от удовольствия, заставляя стенки ее киски сжиматься вокруг меня.

— Я собираюсь оставаться внутри тебя так долго, как смогу, — говорю я ей, убирая волосы с ее лица. — Пока я не смогу трахнуть тебя снова.

Потираю ее клитор движением большого пальца из стороны в сторону, поглаживая капюшон, пока она не дрожит у меня на коленях. Каждое подергивание ее киски привлекает кровь прямо к моему члену. Она будит меня теплом своего тела на коленях.

Селена опускает голову на изгиб моей шеи, ее грудь тяжело вздымается напротив моей, когда подталкиваю ее к краю. Чем ближе она подходит к оргазму, тем больше она вдыхает жизнь в мой член. Ее невероятные стоны несут кровь по моим венам к моему члену.

— Кончай, милый кролик. Кончай на мой член и сделай меня снова твердым, чтобы я мог трахать тебя до оргазма, — рычу я, когда она садится на мои колени, трется о мои пальцы.

Она стонет мое имя в муках своего оргазма. Все произошедшее стоит того, чтобы услышать это, потому что привело меня прямо к моменту, когда Селена кончает на мой член.

Когда ее тело напрягается и сжимается, дрожь пробуждает мой член, пока я снова не становлюсь твердым, наполняя ее. Встречая ее толчком бедер, она кричит от удовольствия своего оргазма, когда мой член снова растягивает ее.

— Хорошая, блять, девочка, — рычу я, держа ее за бедра и толкаясь сильнее. Влажные звуки нашего смешения усиливаются. Это звук, который я всегда буду помнить, потому что это звуковое представление о том, как хорошо она себя чувствует каждый раз, когда я внутри нее.

Моя сперма стекает по всей длине члена, размазываясь по моей коже, когда вонзаюсь в нее. Протягиваю руку между нами, проводя двумя пальцами по лужице спермы на моем тазу. Я вижу ее лицо, освещенное лунным светом. Стоны срываются с ее отвисших губ. Подношу к ним свои пальцы и толкаю сперму ей в рот. Ее губы смыкаются вокруг моих пальцев, и взгляд, который она бросает на меня, приближает меня к тому, чтобы снова взорваться.

Я хватаю обе стороны ее лица и целую ее, ощущая вкус своей спермы во рту.

— Ты хочешь, чтобы я снова наполнил тебя? — Спрашиваю я, отстраняясь от нее.

Она хнычет в ответ, ее лицо наклоняется к моей шее, когда она опускает рот на мою кожу.

— Твой муж никогда не кончал в тебя, и все же ты у меня на коленях, желаешь, чтобы я наполнил тебя во второй раз.

Она стонет, прижимаясь ко мне, ее тело напрягается при упоминании ее мужа. Я поднимаю ее, чтобы снова положить на спину. Не выхожу из нее, ни на секунду. Хочу остаться похороненным внутри того, что принадлежит мне.

Протягиваю руку между нами и потираю ее клитор, липкий от моей спермы и ее собственной влажности. Каждый раз, когда толкаюсь в нее так далеко, как только могу, все больше переплетенного удовольствия проскальзывает на мой член. Ее стоны — единственный другой звук, на котором я сосредотачиваюсь, растущие крики удлиняются и становятся хриплыми, чем сильнее и быстрее трахаю ее. Она прикрывает рот, чтобы не закричать, и я наклоняюсь и убираю ее руку от лица.

— Я хочу слышать эти звуки, выходящие из твоего рта.

— Боже, Лекс, ты слишком глубоко, — шепчет она, и понимаю, сколько моего члена заставляю ее принять. Каждый гребаный дюйм. Я достаточно глубоко, чтобы чувствовать ее все еще набухший клитор напротив моего таза.

Я отстраняюсь, давая ей немного облегчения.

— На тебя когда-нибудь плевали? — Спрашиваю я.

— Что?

— Твой муж когда-нибудь плевал на твою киску?

Она качает головой достаточно быстро, чтобы я убедился, что с ней никогда не поступали так неуважительно.

Я протягиваю руку и засовываю большой палец ей в рот, оттягивая ее нижнюю губу. Наклоняюсь и плюю на ее киску, теплая влага стекает по клитору и распространяется вокруг моего члена. Это не неуважительный жест. Совсем наоборот. Я никого не уважаю так, как уважаю ее. Она издает тихий стон, который удивляет нас обоих.

— О, кролик, тебе это понравилось?

Не желая сталкиваться с собственным позором, она не отвечает мне. Я снова засовываю большой палец ей в рот и касаюсь ее нижней губы, прежде чем приподнять ее подбородок.

— Открой рот, — говорю я. Моей слюны на ее киске недостаточно, и уверен, что никто никогда не плевал в ее красивый ротик. Она колеблется, и я смотрю на ее полные губы, ожидая, что она сделает, как ей сказали. — Давай, милый кролик, откройся для меня. — Мой голос низкий и насыщенный от удовольствия.

Включаю верхний свет, потому что хочу увидеть все это. Она раздвигает для меня губы, и мой член дергается от этого зрелища. Часть меня хочет опустить ее невероятный рот на мой член, заставить ее попробовать нас обоих, но больше хочу быть внутри ее киски.

Я ухмыляюсь, когда наклоняюсь над ней, мой рот наполняется слюной от предвкушения. Не часто тебе удается совершить такой поступок с женщиной, которая настолько выше тебя. В этот момент не имеет значения, сколько у нее еще денег и власти. Она ниже меня.

Я плюю ей в рот. Испуганный вскрик покидает ее горло, когда слюна попадает на ее язык. Знаю, что она злится, но ясно, что ее телу это понравилось, когда она сжимается вокруг меня.

— Ты примешь все, что я тебе даю, — стону я, толкаясь глубже. Я снова приближаюсь, чувствуя, как стенки ее киски сжимаются вокруг меня. Мысль о том, чтобы снова наполнить ее, дать ей еще одну нагрузку, которая утверждает, что она моя, подталкивает меня ближе к краю.

Что-то в том, что я изливаю в нее свое удовольствие и держу ее на своем члене, пока не смогу трахать и наполнять ее снова, заставляет меня забыть обо всем вокруг нас. Это заставляет меня забыть о наших преступлениях. Забыть, что мы убегаем от закона.

Я кончаю. Низкий и хриплый стон вибрирует у нее во рту, когда целую ее. Кладу руку на основание своего члена, отодвигаюсь от нее и сажусь. Когда почти выхожу, мой кончик все еще дергается внутри нее. След спермы омывает мой член. Так много всего произошло. Она в ужасном состоянии, когда я выхожу из нее. Я собираю столько, сколько могу, кончиками пальцев и толкаю сперму обратно в нее, случайно задевая ее клитор, когда убираю пальцы.

— Ты выглядишь так чертовски сексуально, покрытая моей спермой, — рычу я. Она любит. Она раскрыта для меня, покрыта двумя освобождениями, и у нее на языке моя слюна.

Мы из двух разных миров, но только толстый слой наших остатков объединяет нас сейчас. Мы находимся в месте, где боль и страдания могут быть излечены только удовольствием.

Место, где нет ни правил, ни законов.

Место, где волки спят со своей добычей.