Порочные ангелы

Глава 10

Хавьер

— Ты что, бл*ть, делаешь? — кричу я на Эсте, начиная бежать по подъездной дорожке в их сторону.

В один момент я готовился отчитать Эсте за то, что он вывел Луизу из дома, а в другой она уже ему врезала и понеслась прочь, причем девушка успела довольно далеко убежать, прежде чем он достал чертов электрошокер «Taser» и выстрелил прямо в нее. Даже не представляю, где он взял его: я думал, что оставил «Taser» в своем доме.

Эсте с удивлением смотрит на меня, но в руке он по-прежнему сжимает оружие, провода от которого соединяются с упавшим и дергающимся телом Луизы, находящимся на расстоянии шести метров от нас. Выдергиваю «Taser» из его рук, и электричество сразу же прекращает бежать по проводам.

— Она пыталась удрать, — говорит Эсте, абсолютно не сожалея о своих действиях.

— Без тебя понял, — бросаю я, смотря на ее неподвижное тело, лежащее на земле. — Иисус Христос. — Подбегаю к ней, выбивая патроны из электрошокера и бросая его на землю. Я присаживаюсь перед девушкой и нежно опускаю руку на ее шею, поворачивая ее голову из стороны в сторону. — Луиза? — зову я.

Она не отвечает и не двигается, но я вижу, что ее грудная клетка поднимается, когда она вдыхает, и это успокаивает меня. Аккуратно достаю дротики из ее спины, и из открывшихся ранок начинает бежать кровь. Эти ранки выглядят дешево и жестоко по сравнению с буквами моего имени.

Поворачиваюсь и смотрю на Эстебана, который наблюдает за мной на расстоянии.

— Ты чертов ублюдок! А что, если бы ты случайно ее убил? «Taser» должен был просто повалить ее на землю, а не вырубить. И на хрена ты вообще себя поставил в эту позицию? Твоим заданием было только принести ей завтрак и дать одежду.

Он пожимает плечами.

— Мне плевать, Хави. Я знал, что она может выкинуть что-нибудь подобное, и решил показать ей, с кем она имеет дело. Она пытается сбежать — я стреляю, чтобы она не совершила подобную ошибку дважды.

— Она имеет дело со мной, — говорю я, в то время как моя кровь закипает от гнева. — Не с тобой. Тебе нельзя к ней прикасаться, нельзя водить ее на прогулки и, черт возьми, тем более нельзя жестоко с ней обращаться.

— Думаю, Луиза права. Тебе нужно чаще подвергать сомнению то, о чем ты говоришь. Слышал бы ты, что за чушь вылетает из твоего рта, — он смеется.

Если бы заряды электрошокера можно было использовать снова, я ни капли не сомневаюсь, что все их вольты я направил бы в его крошечные яйца. Глубоко вдыхаю и пытаюсь восстановить свой контроль: нет никакого смысла в том, чтобы потерять его в данный момент.

— Почему бы тебе не свалить отсюда, — говорю я ему. — Проверь Хуанито. Возможно, Сальвадор с ним связался.

Эстебан некоторое время колеблется, как будто собираясь со мной спорить, но, наконец, после того как его мозг включается, мужчина разворачивается и направляется в сторону дома походкой несовершеннолетнего мальчишки. Дегенерат долбаный.

Возвращаю свой взгляд к Луизе и понимаю, что она надела юбку, которую я ей дал, вместо платья. Этот цвет выглядит просто ошеломительно на ее гладкой и загорелой коже, а длинные волосы девушки, светящиеся на солнце, каскадом спадают на землю вокруг нее. Протягиваю руку и пропускаю несколько прядей сквозь пальцы: они мягкие и влажные — скорее всего, она совсем недавно приняла душ. А теперь она снова грязная.

То, что Луиза лежит здесь без сознания, должно вызвать у меня улыбку и успокоить что-то внутри меня. В конце концов, ведь именно этого я и хотел. Но то, что произошло с ней, не одно и тоже: это незапланированно и незаслуженно, и, хоть она и выглядит слабой, я по-прежнему не сделал ничего, чтобы сломать ее. Если бы девушка находилась в сознании, то она боролась бы со мной телом, сердцем и мыслями.

Мне нравится, когда она борется.

Аккуратно беру ее под руки и поднимаю на ноги, отчего ее голова опускается, создавая занавес из волос, скрывающий ее лицо, после чего с легкостью беру девушку на руки и несу в сторону дома. По пути ее голова откидывается назад, открывая моему взгляду красивую ключицу, хрупкую шею и прекрасные черты лица.

Она настолько легкая, что я почти не ощущаю ее вес, пока направляюсь к двери, возле которой стоит Франко. Внезапно, я чувствую, как через меня проносится волна собственничества: я не просто считаю, что она моя, пока находится здесь, но также понимаю, что должен защищать ее. Если я этого не сделаю, то никто не сделает. Эстебан с легкостью выстрелил в нее электрошокером, а Франко смотрит на девушку с такой уродливой похотью, что я делаю мысленную заметку никогда не подпускать его к ней: его способности к истреблению просто огромны.

— Что с ней? — спрашивает Франко, облизывая губы и осматривая ее. — Эсте выглядел рассерженным.

Он протягивает руку и хватает несколько прядей ее волос, что заставляет меня автоматически остановиться и наградить его устойчивым и беспощадным взглядом.

— Не прикасайся к ней, — говорю я твердо и спокойно. — Никогда не прикасайся к ней. Уяснил?

Он медленно встречается со мной взглядом; его глаза дерзкие, а губы на мгновение изгибаются в гримасе, которая тут же исчезает за небрежной улыбкой.

— Как скажете, босс.

Я прохожу мимо него внутрь дома, отношу Луизу в ее комнату, пинком закрывая за нами дверь, и кладу на кровать — я не собираюсь оставлять ее: не тогда, когда она без сознания. В меня никогда не стреляли электрошокером, но я знаю, что иногда после такого бывают осложнения, и некоторые люди даже умирают от этого. «Taser» у меня для пыток, для причинения боли. В конце концов, тут, в Мексике, мы стреляем, чтобы убивать, и пуля отлично срабатывает для данной цели. А вот «Taser», он не убивает… Он только продлевает мучения. Однако я не представляю, какой эффект «Taser» оказывает на женщин.

В утреннем свете, проникающем в комнату через окно, Луиза напоминает ангела, только грязного. Почему-то чувствуя себя виноватым, я смахиваю с нее грязь, проводя руками по ее ногам, бедрам, животу, груди и рукам. Убирая землю с ее лица, я аккуратно провожу пальцем по ее скулам и понимаю, что ее кожа просто убийственно мягкая. Хоть мне и нужно разбудить Луизу, чтобы убедиться, что она в порядке, я также хочу, чтобы она поспала, поэтому подхожу к краю кровати и стягиваю с девушки обувь, позволяя кроссовкам упасть на пол, после чего подкладываю Луизе под голову подушку. Несколько минут я просто стою здесь и упиваюсь видом моей спящей красавицы.

Мне сложно бороться с побуждениями, которые время от времени проносятся через меня: я хочу продолжать ощущать ее, гладить руками ее кожу; я хочу ласкать ее грудь, облизывать соски и делать ее влажной своими пальцами. Я хочу освободить свой член и провести головкой по ее слегка приоткрытым губам, а потом перевернуть девушку и закончить вырезать на ней свое имя. Сегодня будет «Ь».

Но для всего этого она должна быть в сознании. В другом случае, это будет неправильно.

Я стою здесь уже около часа, пока мое тело воюет с мозгом, когда она, наконец, шевелится. Ее голова наклоняется в сторону, девушка слегка стонет, потягиваясь, и я резко втягиваю воздух в предвкушении, когда ее глаза медленно открываются.

Она аккуратно поднимает голову и смотрит прямо на меня, почувствовав мое присутствие. На ее лице отражается разочарование.

— Тебе не удалось сбежать, — говорю я низко.

Несколько мгновений она не сводит с меня глаз, после чего с тревогой опускает взгляд на свое тело, разглаживая руками платье.

— Я не прикасался к тебе, — сообщаю я, изучая ногти на руках и убеждаясь в том, что они чистые. — Не переживай.

— Тогда что ты здесь делаешь?

— Я смотрел на то, как ты спишь.

— Я не спала, — отвечает она. — Я была в отключке.

Хмурюсь.

— Верно. Это Эсте. У него был электрошокер. Но ты попыталась удрать, — встречаюсь с ней взглядом. — Мне жаль.

— Жаль? Тебе действительно жаль, что он выстрелил в меня электрошокером? — спрашивает она язвительно.

Она снова борется со мной, и это возбуждает.

Мирно ей улыбаюсь.

— Да. Мне вовсе не хотелось, чтобы произошло что-то подобное, — замираю. — На что это было похоже?

— Похоже на то, будто ты ударился обо что-то локтем в болезненном месте, только это сильнее, и боль проносится по всему телу до тех пор, пока тебе не начинает казаться, что ты сейчас умрешь, — она со злостью смотрит на меня.

— Звучит ужасно.

— Потому что так и есть, — она кипит от ярости.

Подхожу ближе и наклоняюсь над девушкой, смотря ей в глаза. Они настолько прекрасные и темные, что я почти теряюсь в них, и мне приходится прочистить горло.

— Значит, вероятно, в следующий раз ты не попытаешься сбежать. По крайней мере, не от Эсте.

Она смотрит на меня и сглатывает — я вижу, как двигается ее горло. Ее нежное и деликатное горло.

— А что, если я попытаюсь сбежать от тебя?

— От меня ты сбежать не захочешь. Тебе лучше не знать, что будет, когда я тебя поймаю.

Пристально наблюдаю за ней, ожидая страха, смешанных чувств и апатии, но не вижу ничего, кроме огня, горящего в ее глазах. Я хочу попробовать этот огонь на вкус, трахнуть его и почувствовать всеми возможными способами. Я хочу достать этот огонь из нее.

Но она прячет его глубоко внутри. Она абсолютно удивительна, потому что не сломана и отказывается ломаться, несмотря на все мои усилия.

Хотя я с ней еще не закончил.

— Я вернусь позже, — говорю ей, поворачиваясь, чтобы уйти, и не могу сдержать улыбку, когда слышу ее облегченный вздох: по крайней мере, вид того, как я ухожу, что-то значит для нее.

Всю оставшуюся часть дня Эсте только и делал, что искал причины для ссоры, впрочем, это его вечное состояние, которое он обычно скрывает за наружностью серфера. Этого было достаточно, чтобы я заколебался, когда после ужина он спросил, хочу ли я, чтобы он отнес Луизе еду. Хорошо и то, что он хотя бы спросил: видимо, не все его манеры были смыты в унитаз.

К тому времени, как он вернулся на кухню, мы с Доктором зажгли сигары и наблюдали через открытую кухонную дверь, на которой был экран, не пропускающий комаров, за тем, как ветер выносит наш дым на улицу. Сегодняшняя ночь жаркая и влажная, и я чувствую себя так, как будто начинаю терять контроль над ситуацией.

Все дело в том, что мы по-прежнему не слышали ни слова от Сальвадора. Немного ранее сегодня Хуанито отправился в Кулиакан, чтобы собрать информацию: люди говорят, и он сразу же узнает, обсуждается ли исчезновение Луизы. Эсте просматривал вебсайты в поисках какого-либо упоминания о пропаже девушке, но пока ничего не обнаружил. Создается впечатление, будто ее и в помине нет в комнате наверху, а мы не сидим здесь, раздумывая о том, что с ней делать.

— Ну как? — спрашиваю я Эсте между затяжками, позволяя клубам дыма вылетать из моего рта и наблюдая за тем, как они летят к двери.

— Она ест, — отвечает он. — Хотя ведет себя как стерва.

Доктор тихо фыркает.

— Она имеет полное право вести себя как стерва, — ненадолго сужаю глаза на Эсте.

— О, посмотрите-ка, Мистер Берналь сочувствует своей собственной заложнице, — ухмыляется он, выдвигая стул и садясь на него.

— Не путай понимание с сочувствием, друг мой, — отвечаю я.

— Не путай залог с тем, что можно оставить себе, — говорит он. — Как только Сал заключит с нами сделку, она вернется к нему.

— Хавьер не идиот, — говорит Доктор задумчиво, выдыхая дым через нос. — Сал соглашается — она возвращается к нему. А если он отказывается, то она умирает. Медленно. И болезненно. Так, чтобы все поняли, что мы никогда не шутим, — он многозначительно смотрит на меня. — Так ведь?

— Конечно, — быстро киваю я. — Конечно.

— А если этого не произойдет, — продолжает Доктор, — тогда, новости распространяются быстро, не так ли? Ни один картель, достигший нашего уровня, никогда не показывал подобной слабости, и нам нужно сохранить империю. Империю Хавьера.

Он по-доброму улыбнулся мне — так обычно улыбаются пожилые люди тем, кем гордятся, однако я знаю, к какому типу людей относится Доктор: по отношению ко мне он испытывает не доброжелательность, а терпимость. Сомневаюсь, что человек, являющийся профессионалом в искусстве пыток и переговоров, по-прежнему может быть добрым.

В этот момент я понимаю, что мы все собой представляем: кучку акул, сидящих за столом, ухмыляясь друг другу и подмигивая черными глазами. Если мы прекратим есть и плавать, то просто умрем.

— Никто не сомневается в том, что произойдет с Луизой, если Сальвадор откажется, — говорю я, откидываясь на спинку стула. — Но я считаю, что он согласится.

— Почему бы нам не снять еще одно видео? — предлагает Эсте, двигая бровями. — Предупреждение.

— Да, — соглашается Доктор, — Это не помешает нам, верно?

Нет, это не может нам помешать.

Слегка улыбаюсь и постукиваю пальцами по столу.

— Я думал, что обычно это делают в тех случаях, когда обсуждается выкуп или если похитителей не воспринимают всерьез, а не тогда, когда тот, с кем мы связались, просто не ответил.

— О, Хавьер, — говорит Доктор. — Ты ведешь себя как чудак со всей этой честью и подобной ерундой. Ты же наркобарон, черт возьми. Ты можешь делать все, что пожелаешь, и никто не запретит тебе. Здесь нет понятия чести, — он смотрит на Эсте. — Можно сделать это завтра.

— Как минимум завтра, — говорит Эсте. — Или мы не успеем. А лучше всего сегодня.

У меня возникает чувство, что комната начинает наклоняться, и я опираюсь руками на стол, пытаясь удержаться на месте.

— Подождите, давайте не будем торопиться. Нужно все идеально спланировать.

— Ты и твои вечные планирования, — насмехается Эсте. — По-моему, нужно просто подняться к ней и немного разукрасить кулаками.

— А лучше отрезать у нее какую-нибудь конечность, — добавляет Доктор. — Я знаю, как это правильно сделать.

Моя грудь сжимается. Не уверен, по какой причине мое тело так реагирует.

— Нет, — отвечаю я. — Никто кроме меня к ней не прикоснется. Это моя операция, и она — моя заложница.

— Тогда сам это сделай, — говорит Эсте. — Но действовать нужно быстро. Камеру я могу за минуту установить, — он встает, отталкиваясь от стула, и смотрит на меня. — Или сочувствие и понимание снова перепутались?

— Сядь обратно, бл*ть, — я жестоко ухмыляюсь, указывая на его стул. — Или ты забыл свое место?

Мы сталкиваемся взглядами, и эта битва продолжается до тех пор, пока он не отводит глаз — он всегда это делает. Эсте садится на стул, но его поведение не меняется.

— А может, это ты забыл свое место?

С оружием я быстр, и всегда был. До того, как Эсте успевает что-либо заподозрить, я вытягиваю нож из ботинка и отправляю в него легким взмахом запястья. Крик сообщает мне о том, что нож попал в цель.

Эсте продолжает орать, падая со стула на пол, пока я встаю и подхожу к нему. Нож вошел неглубоко, поэтому я постукиваю по нему ботинком, проталкивая глубже, и ухмыляюсь, когда слышу чудовищный крик Эсте.

— Ты — ничтожество, — говорю я, склоняясь над ним. Его лицо искажено болью, но глаза смотрят прямо на меня. — Твое место именно здесь, на этом чертовом полу. Я бы нассал на тебя, если бы мог, но в данный момент я слегка заведен, — выпрямляюсь и с предупреждением смотрю на Доктора. Перед тем, как развернуться, я протягиваю руку и выдергиваю нож из ноги Эсте. — Ой, забыл, он мне понадобится, — говорю я поверх его крика.

Иду к раковине и промываю нож, после чего вытираю его и возвращаю взгляд к Доктору.

— Давай не будем сегодня брать с собой Эсте. Хотя я уверен, что его крики пригодились бы для видео. Визжит как девчонка.

Он кивает, высоко подняв брови. Я сумел его удивить. Думаю, я показал им, что лучше никогда не подвергать сомнению то, что я, бл*ть, разбираюсь в том, что делаю.

Оставив Эсте корчиться на полу, мы идем за камерой, после чего поднимаемся в комнату Луизы, где я почему-то чувствую, что должен постучать в дверь. Она ожидает меня, но не Доктора с камерой.

Хорошо, что она не в той ситуации, когда может ожидать чего-то.

Открываю дверь и, войдя в комнату, включаю свет.

Луиза сидит на кровати, прижав колени к груди и обернув вокруг них руки. На ней надеты джинсы и серая майка, принадлежавшая кому-то другому, и выглядит она так же, как и любая девушка в ее возрасте. Только она не просто какая-то девушка. Она прекрасна. И она сейчас немного покричит для своего мужа.

— Сегодня мы совмещаем приятное с полезным, — сообщаю ей я, поднимая в воздухе нож, пока Доктор закрывает за собой дверь. — Доктор заснимет на камеру нашу маленькую ночную интерлюдию.

— Зачем? — спрашивает она мягко. — Сал не согласился на сделку?

— Он вообще не ответил, но мы надеемся, что скоро это изменится. Я покажусь камере, чтобы он знал, у кого ты, в том случае, если он не понял, что я чертовски серьезен.

Вижу ли я в ее глазах страх, или это освещение играет со мной в игры? Подхожу к ней и указываю ножом на кровать.

— Ляг на живот.

— Ты покажешь ему, что вырезаешь на мне свое имя? — она не двигается.

Качаю головой.

— Мое имя, скорее всего, навсегда испортит тебя для него, так что нет. Он увидит только то, что ты испытываешь боль.

— Ну, это мы еще посмотрим, — она порочно улыбается, смотря на меня с самодовольством во взгляде.

Хотелось бы мне проигнорировать это, но дело в том, что прежде она не показывала никакой реакции на мои действия. Мне нужно, чтобы в этот раз она отреагировала, потому что в противном случае будет казаться, что я ничего с ней не делаю. Значит, мне придется сделать более глубокую рану и, как бы я не ненавидел признаваться в этом, я вовсе не хочу этого.

— Ложись, сейчас же, — я снова указываю на кровать.

Она делает, как сказано, и я мысленно вздрагиваю, когда вижу следы от электрошокера на ее спине. У нее был хреновый день, и сейчас он станет еще хреновее.

Смотрю на Доктора, который с весельем наблюдает за мной.

— Все готово? — спрашиваю я, раздраженный его взглядом.

— Да, — отвечает он, вставая позади камеры. — Освещение тут не очень, но сойдет и так. Свяжешь ее?

— Она никуда не денется, — смотрю на нее.

— Нет, — признает он. — Но если ты этого не сделаешь, то будет казаться, что она слушается тебя. Позволяет тебе. А это не тот тип сообщения, которое мы хотим отправить Сальвадору. К тому же, она абсолютно не выглядит напуганной. Думаю, ты должен это исправить.

Мне не нравится, когда кто-то говорит, что мне делать, но он прав. Луиза с ожиданием смотрит на меня, и я по-волчьи улыбаюсь в ответ, доставая веревку из кармана. Той веревки, что у меня с собой, хватит только на запястья, и она не очень прочная, но для нашей ситуации сойдет.

Хватая руки Луизы, я быстро связываю их у нее за спиной, после чего залажу на кровать и расставляю ноги по обеим сторонам от девушки.

Наклоняюсь, прикасаясь губами к ее уху.

— В этот раз я причиню тебе больше боли, чем обычно, — сообщаю я ей. — На этот раз ты отреагируешь. Если не для меня, то для камеры.

— Зачем? Чтобы Сальвадор согласился на сделку? Я не хочу возвращаться к нему. Там еще хуже, чем здесь, — она смотрит на меня, повернув голову в сторону.

От ее слов у меня возникает ощущение, будто я проглотил камень. Глубоко вдыхаю и говорю:

— Твои желания значения не имеют, — я смотрю на Доктора, который наблюдает за ней с любопытством.

— Интересно, — говорит он медленно. — Но, Луиза, он прав. Твои желания не важны. Важны наши. И это также касается людей, которые тебе дороги. — Эти слова заставляют ее поднять голову и посмотреть на него, отчего его губы изгибаются в ухмылке. — У тебя же есть родители. Они были на твоей свадьбе. Если Сальвадор не будет считать, что ты в опасности и будет думать, что ты скорее умрешь от рук картеля соперника, чем вернешься домой, как думаешь, что он сделает с твоими родителями? — Чувствую, как ее тело напрягается подо мной, как будто эта мысль только что посетила ее голову. Так вот что больше всего волнует ее: родители. Меня убивает то, что я не знал об этом, в отличие от Доктора. — Просто задумайся над этим, — заканчивает Доктор. — Я сейчас начну запись. Ты говоришь в камеру, Хавьер?

Киваю, входя в роль, и прижимаю нож к ее спине, готовясь сделать надрез, после чего дожидаюсь знака от Доктора и смотрю в камеру.

— Сальвадор, мы немного разочарованы тем, что ты не связался с нами, чтобы обсудить возвращение своей жены домой. Предлагаю тебе как можно скорее ответить, в противном случае ты не получишь Луизу целиком, — хватаю ее за волосы и оттягиваю назад, чтобы ему было видно ее лицо. К моему удивлению, с ее губ срывается крик: я действительно причинил ей боль. Ее реакция вызывает у Доктора, стоящего позади камеры, улыбку, и мне не остается ничего, кроме как тоже улыбнуться. Единственная разница в том, что моя улыбка фальшива. — У тебя прекрасная жена, — продолжаю я. — Очень красивая. Будет обидно, если ты потеряешь ее только потому, что не веришь в серьезность моих намерений. Серьезней быть не может. У тебя есть два дня на ответ, после чего она станет собственностью моего картеля, а что это означает, я уверен, ты знаешь. Это — только начало, — прижимаю кончик лезвия к ее коже, но вместо возбуждения, который обычно испытываю в этот момент, я чувствую, как мои внутренности сжимаются. Несмотря на это, я упорно задвигаю это легкомысленное чувство подальше, и резко ввожу нож в спину Луизы на дюйм.

Она кричит. Не знаю, кричит ли она от боли или мысли о потере родителей, но это именно то, чего мы хотели. Медленно веду лезвие вниз, отчего алые ручейки собираются вокруг металла и стекают по ее спине на покрывало. Луиза продолжает кричать до тех пор, пока Доктор не говорит нам, что съемка закончена.

Ее крики тут же прекращаются. Она тяжело дышит, из раны свободно течет кровь, но Луиза не издает ни звука.

Доктор слегка качает головой и говорит:

— Пойду отправлю запись и проверю Эсте. Сегодня было пролито слишком много крови, даже для такого как я.

Он собирает камеру и покидает комнату. Как только мы с Луизой остаемся наедине, я начинаю чувствовать себя растерянно, и это чувство абсолютно чуждо мне. Развязываю веревку, сковывающую ее запястья, и слезаю с нее, несколько мгновений смотря на бегущую кровь, перед тем как пойти в ванную за полотенцем. Прижимаю полотенце к ее спине, и она вздрагивает от моего прикосновения.

— Ты в порядке? — спрашиваю я. Она не отвечает. Продолжаю держать полотенце у раны и наблюдаю за тем, как красный цвет постепенно сменяет белый. — Этот порез довольно глубокий. Некрасивый. Мне не нравится оставлять некрасивые отметки.

Я ожидаю, что она меня пошлет. Я даже хочу, чтобы она меня послала, но она не проявляет никакой реакции, как обычно. Это чертовски разочаровывает.

— Тебя волнует судьба твоих родителей? — спрашиваю я, ища в ней искру. Ее мышцы напрягаются под моей рукой, и, кажется, девушка задерживает дыхание. Мое сердце танцует. Вот оно. — Я и не представлял, что они так много для тебя значат, — продолжаю я. — Конечно, я вообще ничего не знаю о них, но уверен, что если захочу, то смогу достать их имена и телефоны к завтрашнему дню. Думаю, они не жили с тобой и Сальвадором. Нет, скорее всего, они в Лос-Кабосе, абсолютно без защиты, — наклоняюсь ближе к ней. — Знаешь, дорогая моя, большинство дочерей не бросают родителей ради того, чтобы выйти замуж за наркобарона.

Внезапно, она садится, взметнув волосами, и я вижу ярость в ее глазах, в то время как продолжаю прижимать полотенце к ране так, чтобы девушка находилась близко ко мне.

Бл*ть, я хочу засунуть язык в ее рот и почувствовать этот гнев. Я хочу взять ее ярость прямо на этой кровати, позволяя крови омывать нас.

— Ты не знаешь ничего обо мне или моих родителях, — шипит она. — Так что даже не пытайся.

Хватаю ее за руку и притягиваю еще ближе, так, что она оказывается практически прижатой ко мне.

— О, я попытаюсь. Как это было? Девушка бросила своих родителей ради шанса выйти за мужчину своей мечты и стать женой наркобарона? Держу пари, ты сожалеешь о своем решении.

Она поднимает свободную руку, чтобы ударить меня, но я оказываюсь быстрее и, бросив полотенце, перехватываю ее за запястье. Заставив ее опуститься на спину, я удерживаю ее руки над головой и забираюсь на девушку сверху, несмотря на ее сопротивление.

Смотрю на нее и не могу сдержать улыбку. Было бы так просто трахнуть ее в данный момент, но мне еще больше хочется поиметь ее маленькую милую головку и увидеть, что в ней скрывается.

— Ты нихрена не знаешь! — кричит она. — Я была хорошей дочерью. Все, что я делала, было для них. Выйдя за Сальвадора, я смогла оплатить им сиделку, которая за ними присматривает. Они больны, и я каждый чертов день трудилась не покладая рук, чтобы убедиться в том, что они сыты и счастливы, а это никогда не было гарантией. Я делала все, что было в моих силах, чтобы обеспечить им лучшую жизнь. Мы были бедными, но они многим жертвовали ради меня, и я жертвовала многим ради них. Самой большой жертвой была моя жизнь. Я вышла за него, потому что, когда он спросил меня, знала, что смогу обеспечить своим родителям ту жизнь, которую они заслуживали. Я никогда не ждала от него любви и вообще чего-либо хорошего, но я знала, что с мамой и папой все будет в порядке.

Она не плачет, но я вижу слезы в ее глазах. Хмурюсь, когда ощущаю волну сочувствия к этой сильной девушке, проходящую через меня. Она никогда не жалеет себя и редко злится, хотя в жизни ей выпала та же дерьмовая карта, что и мне.

— Ты так сильно заботишься о своих родителях? — спрашиваю я, осознавая, что вдавливаю ее в кровать. — Ты вышла за Сала ради их счастья? Хотя я не понимаю, как свадьба дочери с этим мужчиной, может сделать родителей счастливыми.

— А тебе что, на твоих родителей наплевать? — ее брови почти соединяются, когда она хмурится, смотря на меня.

— Мои родители мертвы, — отвечаю я просто.

— О, мне жаль, — и, что любопытно, я понимаю, что она говорит искренне.

— А мне нет, — говорю я, не желая ее жалости. — Семья убивает.

Он качает головой.

— Это не по-мексикански. Семья — это все.

— Это проблема Мексики.

— Ты говоришь ужасные вещи.

Верно.

— И я — ужасный человек, — сообщаю я ей гладко.

— Да, — соглашается она. — Так и есть. Но это не то, чем стоит гордиться.

— И вот он я, лежу на тебе, гордясь всеми ужасными вещами, которые делаю. Я долго трудился, чтобы стать тем, кем являюсь. Очень нелегко быть уверенным в том, что делаешь, и слать всех нафиг. Люди думают, что я монстр, потому что я на самом деле являюсь монстром. И мне наплевать.

— Ты не монстр, — она прикусывает губу, и мне хочется сделать то же самое.

— Как скажешь. Тогда я просто ужасный человек.

— Да. Между этими понятиями есть разница. Я жила с монстром, так что знаю, на что это похоже.

Криво улыбаюсь ей и наклоняюсь до тех пор, пока между нашими лицами не оказывается всего несколько сантиметров. С этого расстояния я даже могу видеть золотые искорки в ее коричневато-красных глазах.

— Похоже ли это на нож в спине?

Она удивленно моргает, понимая правду. Монстр, ужасный человек — название не имеет значения. Я не так уж сильно отличаюсь от ее мужа — я просто еще один человек, ведущий свою игру.

Так и должно продолжаться.

Я слезаю с Луизы и подтягиваю ее к краю кровати так, чтобы она села, после чего поворачиваю ее спиной ко мне, чтобы осмотреть рану. Давление от того, что она была прижата к кровати, приостановило кровотечение, но теперь покрывало пропитано кровью.

— Я принесу тебе новые простыни.

— Забей. Мне это даже в какой-то степени нравится, — она смотрит на меня со скучающим выражением лица.

Поднимаю бровь, понимая, что с ней никогда нельзя расслабляться.

— Думаю, кровотечение остановилось. Возможно, Доктор завтра наложит тебе швы.

— Вы накладываете швы на раны, которые вы и причинили? — она почти незаметно качает головой.

А ведь девушка попала в точку.

Меня не должно это заботить. Меня не должны волновать ее боль, ее состояние, ее прошлое или ее чувства. Она нужна мне для выкупа, и я должен использовать ее тело и жизнь, чтобы получить то, что хочу. Меня не должно волновать все то, что происходит с ней.

Но я думаю, что меня это волнует.