Ив Мейсон сидела на огромной кровати в позе лотоса и, закрыв глаза, заставляла себя расслабиться. Она пыталась не обращать внимания на пробивавшийся сквозь жалюзи солнечный свет, а также игнорировать тот факт, что за все это время ни одна живая душа не позвонила по телефону. Но, собственно говоря, что тут удивительного? Она недавно сменила номер, поскольку бесконечные звонки действовали на нервы Дэвиду, особенно когда они лежали в постели. А другие мужчины, те, с которыми она встречалась время от времени, чтобы заполнить пустоту в душе, образовавшуюся после смерти Марка… что ж, они, чувствуя ее равнодушие, вскоре сами теряли к ней интерес.
Ив крепко зажмурилась, стремясь избавиться от напряжения, сковавшего тело. До знакомства с Дэвидом ей это легко удавалось. Дьявол бы его побрал! Но на сей раз она и не подумает отрешаться от мыслей о Дэвиде! Нечего и стараться!
Неизвестно, что нашло на Питера, но на прошлой неделе он не поскупился на добрые и к тому же бесплатные советы, и в частности порекомендовал ей обратиться к так называемому потоку сознания. Смело идти навстречу неприятностям. Подольше думать о Дэвиде. Вспоминать мгновения, проведенные с ним. «Может, в конце концов тебе до такой степени осточертеет этот подонок, что ты плюнешь на него», — заключил Питер.
Совсем недавно Ив стала спать с Питером, но только по субботам и воскресеньям, дням, принадлежавшим раньше лишь Дэвиду. Доктор Питер Питри, самый модный психоаналитик Сан-Франциско. Чертовски деловой мужик. Все время расписано до двухтысячного года. Настолько занятой, что не пожелал принять еще одну пациентку, однако иногда, в приступе великодушия, давал Ив бесплатные консультации. Может быть, конечно, им двигали корыстные побуждения — не дать Ив рехнуться до конца следующей недели, когда ему взбредет в голову вновь перепихнуться с ней.
Питер был другом Дэвида, а Дэвид — ее болезнью, безумием, наваждением. Одержимостью. Ив не смела назвать его своей любовью, поскольку все силы уходили на то, чтобы избавиться от пагубной привычки любить Дэвида. Правда, Питер запрещал ей подобные эксперименты.
— Перестань бороться с этим. Постарайся проанализировать свои чувства, разобраться в них, и тогда станет гораздо легче, — твердил он.
Но возможно ли это — подступаться с микроскопом к собственным чувствам и эмоциям, пытаться разобрать по косточкам то, что терзает сердце?
Ив, идиотка несчастная! Как ты могла втрескаться в парня так бесповоротно, что потеряла стыд и гордость?!
При мысли об этом Ив передернуло. Теперь она по крайней мере обрела способность ощущать отвращение к себе, жалкой, безвольной кретинке, пресмыкавшейся перед Дэвидом, готовой стелиться ему под ноги, несмотря на любые унижения.
— Я подбираю отвергнутых любовниц и возвращаю им утраченное «я», крошка, — признался как-то Питер. — Я создаю их заново, трахаю до бесчувствия, нечто вроде анестезии, понимаешь? Очень скоро они напрочь забывают тех, кто их бросил, превращаются в совершенно других женщин, с обновленным мышлением. Это мой скромный вклад в борьбу женского пола за равноправие.
— Рада слышать, что мой случай поможет лучшей половине человечества, — язвительно бросила Ив. На самом же деле она нисколько не рассчитывала на обещания Питера. Для того чтобы стать новым человеком, ей нужен не психоаналитик. После Дэвида у нее было множество мужчин — ни к чему не обязывающих связей на одну ночь, когда она бесцеремонно выпроваживала своих партнеров, отказываясь дать номер телефона, не обозначенный в справочнике. Забавно! Не так давно она презирала шалав, которым либо все равно, под кем лежать, либо позарез необходимо доказать свои права мужчинам, словно других способов не существует. Господи, в те времена она была такой независимой, такой самоуверенной! И к чему это привело?!
Как-то Ив призналась Марти, соседке, с которой вместе снимала квартиру, что чувствует себя так, будто жизнь необратимо разделилась на две части — все что было до Дэвида и после. Марти — невольная виновница ее знакомства с Дэвидом — ответила Ив мрачным взглядом. Марти возненавидела Дэвида с первой минуты. Терпеть не могла с того вечера, когда он заявился сюда со Стеллой…
Стелла, Стелла, спустившаяся на землю звездочка, платиновая блондинка. Стройная фигурка, влажноватые от жары локоны, обрамляющие прелестное личико, раскинуты по плечам… Стелла, мягкая, скромная, сдержанная Стелла с голосом истинной леди и телом ненасытной шлюхи.
Вначале Ив была уверена, что Стелла принадлежит Дэвиду. Или наоборот. Однако Марти скоро просветила ее на этот счет. Марти была лесбиянкой, а Стелла оказалась ее любовницей, по крайней мере на тот момент. Но Стелла, которая работала также секретарем Дэвида, пуще чумы боялась признаться публично в своих склонностях. Поэтому ей вечно приходилось таскать за собой «прикрытие». На сей раз «прикрытием» послужил ее молодой, весьма снисходительный и либеральный босс, Дэвид Циммер. Мужик что надо. Красавец. Модный прикид. Из тех, кто привык брать все, что понравится. Немного опоздавшая Ив мгновенно заметила Дэвида. И сразу положила на него глаз.
Наверное, отчасти потому, что он был не похож на остальных приятелей Марти, лесбиянок и геев. Обыкновенный парень с нормальными наклонностями. А может, оттого, что Дэвид был таким высоким, с чудесными карими глазами и чувственным полным ртом: при встрече с мужчинами она прежде всего обращала внимание на глаза и рот. И войдя, сразу же наткнулась на него взглядом. Дэвид стоял со стаканом в руке, чуть в стороне от странноватых знакомых Марти.
Тот день выдался особенно тяжелым для Ив — снималась телепередача о возрождении одного из «угасающих» городков Америки. С тех пор как девушка стала телеведущей утренних новостей, ей редко приходилось интервьюировать людей на улицах, и поэтому она с радостью воспользовалась представившейся возможностью. Но ужасно устала и намеревалась сразу же отправиться к себе и лечь спать.
Однако, скинув намявшие ноги туфли, кокетливо попросила Дэвида налить чего-нибудь покрепче. Ив забавлял его изучающий, оценивающий, откровенно раздевающий взгляд. По-видимому, он никак не мог понять, принадлежит ли она к компании Марти.
— Привет.
Голос тоже приятный. Глубокий, бархатистый, мужественный.
— С удовольствием исполнил бы вашу просьбу, но, к сожалению, не знаю, где что находится, — я здесь впервые.
— Это я уже заметила.
В то время, еще не зная как следует Дэвида, Ив без всяких усилий могла быть насмешливой, холодной, язвительной.
— Откройте шкафчик, тот, что у вас за спиной. Кстати, я соседка Марти по квартире.
Дэвид послушно налил ей выпить раз, другой, третий… Ив припомнила, как облегченно он вздохнул, когда наконец набрался смелости выяснить, не относится ли и она к братству геев и лесбиянок.
— Вы не из них? Честно?
Позже они вместе сбежали в ее спальню. Веселье было в полном разгаре, когда Марти объявила, что сама отвезет Стеллу домой, если Ив и Дэвиду так уж не терпится поразвлечься вдвоем…
Пытаясь дышать ровнее, Ив сосредоточенно прикусила губу.
Питер велел вспоминать все подробности. Возвращаться назад. Снова и снова. Легко сказать!
Первая ночь. Почему ей не пришло в голову остерегаться Дэвида, как всех остальных мужчин, с которыми она стала встречаться после Марка? Дэвид донимал ее вопросами о жизни, о работе. Он пару раз видел Ив в новостях и вроде бы узнал ее при встрече, но, как правило, передачи начинались либо слишком рано, либо слишком поздно — Дэвид обычно приезжал в офис к восьми. Он был адвокат.
В этот момент оба ясно сознавали, что проведут вместе остаток ночи. Но Дэвид не торопил события. Казалось, его действительно интересовало, какая она на самом деле, эта известная всему городу Ив Мейсон, популярная телеведущая.
И кто знает, может, именно этим он взял ее, разрушил тот барьер отчужденности и холодности, который она так старательно возводила столько лет? Или все произошло позже, когда они легли в постель? Тогда он словно позабыл о душе и сосредоточился на теле, и столь неожиданный контраст между вежливым, дружелюбным, чуточку отстраненным собеседником и неистовым любовником безмерно возбудил ее. Ив с изумлением обнаружила, что отдается безоглядно и естественно, решаясь на то, о чем и помыслить не могла с любым другим мужчиной, даже с Марком.
— Ив, Ив. Ты достойна своего имени[1]. Настоящая женщина. Мне нравится, что ты ничего не скрываешь. Не пытаешься сдержаться.
— Ты всегда так много говоришь, когда занимаешься любовью?
— Я не часто занимаюсь любовью. В основном трахаюсь. Вставил пистон, отдуплился и свободен. Но ты… ты другая.
Дэвид не открыл Америки, не сказал ничего особенного. Банальный комплимент. Но как он это произнес! Прозвучавшая в голосе неподдельная искренность все изменила. Придала совершенно иное значение ничего не значащим словам. Именно тогда он и признался, что хочет встречаться с ней. Они договорились поужинать вместе завтра же вечером и отправиться в Олбани, на уик-энд, когда Ив будет свободна, чтобы познакомиться с родными Дэвида.
Какая женщина устоит перед таким любовником — красивым, нежным, неукротимым и искусным?
Родители Дэвида погибли четыре года назад в автокатастрофе, и с тех пор он воспитывал брата и двух сестер — семнадцатилетнюю хорошенькую Франси, которая в свои годы знала о жизни гораздо больше, чем полагалось бы в таком возрасте, тринадцатилетнего Рика, ничем не выдающегося подростка, помешанного на бейсболе, и Лайзу, семилетнюю Лайзу, не произнесшую ни слова со дня смерти родителей. Дэвид поспешил объяснить, что Лайза вовсе не умственно отсталая — просто перенесла довольно сильное потрясение. Она регулярно посещает логопеда, который утверждает, что девочка делает успехи и скоро поправится.
По мнению Ив, Лайза больше всего нуждалась в любви и заботе женщины, которая могла бы уложить ее спать, подоткнуть одеяло, прочесть на ночь сказку. Она пыталась объяснить это Дэвиду, но тот только посмеялся.
— Именно поэтому ты уделяешь ей столько внимания? В тебе невероятно развит материнский инстинкт, Ив, несмотря на все карьерные устремления!
Он никогда не заговаривал о женитьбе. Однако в то время Ив была уверена, что рано или поздно счастливый миг настанет. Когда оба будут к нему готовы. Какая дура! Какая беспросветная дура! Теперь-то она это видит. Прозрение пришло чересчур поздно.
Ну и хрен с ним, с Дэвидом! Слишком уж он поспешен в своих суждениях. Но все же нужно признать, Ив почти тоскует по Лайзе, которая только что начала понемногу оттаивать и открывать ей душу. Как она похожа на Патти, сестренку Ив, горько рыдавшую, когда та ушла из дому после безобразного скандала с отцом. Патти — точная копия семилетней Ив: такие же тощие ножонки и непокорные вихры.
— Ах уж эти волосы, — частенько жаловалась мать. — Дорогая, заплети их хотя бы в косы или собери в хвостик, если не хочешь подстричь. Не годится, чтобы они свисали на глаза и скрывали твое милое личико!
Ив действительно пряталась за длинными беспорядочно висевшими прядями от всего мира, намеренно отказываясь зачесать их, уверенная, что плотная завеса надежно отделит ее от всех страхов и ужасов детства. Монстров и чудовищ. Особенно от тяжелой руки и оглушительного голоса отца.
Он на стенку полез, когда Ив, окончив приходскую школу, объявила, что собирается в колледж. Даже мама на этот раз не встала на сторону дочери.
— Но, дорогая, к чему тебе колледж? Аллен Харви прекрасно устроен и со временем унаследует магазин отца.
— Мама, я не собираюсь выходить за Аллена! Ради Бога, неужели так трудно понять? Только потому, что я несколько раз встречалась с ним…
— Не смей произносить имя Господа всуе, дрянная девчонка!
Синяя жила угрожающе вздулась на отцовском лбу. Судя по тому, как он потирал ладони, Ив догадалась, что у него руки чешутся врезать ей по физиономии. Несколько лет назад он не задумываясь так и сделал бы.
— Послушай меня, дочка! В наше время колледжи хуже притонов, но это место, Беркли, что ты выбрала, настоящая выгребная яма! Разве не там собрались все радикалы? От них только и жди пакостей вроде вечных протестов и демонстраций! Клянусь, мое дитя никогда…
— Папа, я хочу заниматься политологией и, возможно, еще и журналистикой. Беркли — один из лучших американских университетов, и я получила стипендию, так что тебе не придется выкладывать ни цента за мое обучение. Пойми же, я всего-навсего поступаю в колледж, а не иду на панель!
— Вот уж не уверен, особенно после того, что слышал об этом заведении!
Ссоры и свары продолжались, пока Ив в один прекрасный день попросту не покинула родной дом. В спину ей летели угрозы, а в ушах стояли вопли отца, кричавшего, что коль скоро семья для нее ничего не значит, то пусть блудная дочь не возвращается под отчий кров, особенно если попадет в беду.
Итак, рассчитывать было не на что. Но она впервые вступила в поединок с отцом и вышла победительницей! Теперь Ив наконец вырвалась из клетки и вольна делать все, что захочет.
К этому времени ее худоба незаметно превратилась в стройность, а фигура приобрела отсутствующие прежде формы и неподдельную грацию. Неукротимые лохмы легли на плечи густой блестящей волной цвета темной меди. «Худышка Ив» расцвела и стала настоящей красавицей, но в душе оставалась все той же застенчивой провинциалкой, терзаемой комплексом неполноценности.
Ив выбрала Беркли главным образом потому, что в те дни он символизировал именно ту свободу, которой она так добивалась. Свободу думать и говорить все, что угодно, не ходить по воскресеньям в церковь, свободу переспать с любым парнем, который привлечет ее внимание, хотя тогдашняя Ив вряд ли отважилась бы на это.
Скоро она поняла, что на свидания и развлечения у нее совершенно не хватит времени. Дни были заполнены лекциями, учебой и работой. Нужно было иметь хоть какие-то деньги в дополнение к скудной стипендии и зубрить предметы, чтобы не лишиться и того, что есть. Несколько случайных встреч с однокурсниками лишь укрепили уверенность Ив в том, что всем им надо одно — перепихнуться в машине или номере мотеля. Но до такого она еще не дошла и, кроме того, не набралась смелости признаться, что в восемнадцать лет по-прежнему оставалась девственницей!
Так все и шло, ровно, скучно, монотонно, без всплесков и волнующих приключений, и девушка уже стала отчаиваться. Неужели это та жизнь, к которой она стремилась, ради которой не на шутку поссорилась с отцом?
Училась она прекрасно и решила специализироваться в области журналистики, обнаружив в себе писательские способности. Но в конце второго курса события посыпались, как из дырявого мешка.
Отец умер. Умер, так и не помирившись с дочерью. С того самого дня, как она покинула дом, он ни разу не заговорил с ней. Надо было помогать матери содержать семью. Ив уже подумывала бросить университет и найти работу. Но на что она могла рассчитывать?
И тут случилось невероятное. Редколлегия журнала «Хороший вкус» вздумала открыть рубрику «Неизвестные красотки американских студенческих кампусов». Фотограф в поисках моделей одним дождливым днем забрел в библиотеку, где и увидел Ив. Редактор отдела мод взяла Ив под свое крылышко, научила стильно одеваться и пользоваться косметикой, но именно фотограф, Фил Мецгер, придал Ив так отличавшее ее впоследствии неотразимое очарование.
— Ты просто идеальная модель, крошка, одна из тех немногих счастливиц, которых Бог наградил всем, что нужно женщине. Ты со своими довольно аппетитными формами на фото кажешься стройной, как лань. Да сознаешь ли ты, как прелестна? Точеная фигурка, идеальное личико. Чего еще желать?!
Во время съемок Фил не жалел усилий, чтобы закадрить Ив, и в последнюю ночь перед отъездом из города она отдалась ему. Он потрясенно вытаращился, обнаружив, что Ив еще девушка.
— Господи! — то и дело повторял фотограф. — В жизни не думал, что на свете осталась хотя бы одна такая! То есть… да неужели эти парни, что крутятся вокруг тебя, все до одного слепые идиоты? Иисусе, девочка, сколько я перепробовал телок, но ты первая вишенка, которую мне удалось сорвать!
Он, правда не слишком горячо, убеждал Ив поехать вместе с ним в Нью-Йорк, но оба понимали, что причиной всему ее только что потерянная невинность, а вовсе не какое-то серьезное чувство.
Девушка вежливо отказалась и почти физически ощутила его облегчение. Возможно, именно потому, что она не попыталась вешаться ему на шею и взывать к его совести, Фил отдал Ив отпечатки лучших снимков, показал, как сделать из них портфолио, и даже написал рекомендательное письмо к Рею Бернсайду, директору модельного агентства в Сан-Франциско.