Потерянное письмо

Глава 2

Хартфордшир, Англия

Весна 1860 года

Себастьан Конрад, граф Рэдклифф, поднял голову от книги, услышав безошибочный звук подъезжающего экипажа. Несмотря на травмы, его слух был таким же острым, как и всегда. Он смог легко различить хруст колес по гравию, звук открывающихся и закрывающихся дверей, а вслед за всем этим — пронзительный смех своей младшей сестры Джулии.

Он сильно нахмурился.

Першинг-холл был огромным домом, наполненным извилистыми коридорами, комнатами разных размеров и проходами, которые вели в никуда. Но когда приезжала его сестра, Джулия, виконтесса Харкер, дом, казалось, уменьшался в размерах. Не было ни тишины, ни покоя. Никакой личной жизни. Себастьян уже жил почти в полном уединении в апартаментах графа. Однако, когда Джулия была в резиденции, он чувствовал себя там как в плену.

В последний раз она навещала его всего месяц назад. Почему она вернулась так скоро? Чтобы раздражать и мучить его, без сомнения.

— Милсом! — крикнул он.

Его горло было частично повреждено ударом сабли, что делало его голос особенно резким, хриплым рычанием. При этом звуке его бывший денщик материализовался в дверях гардеробной. Поджарый парень с острым лисьим лицом, ему было тридцать два года, столько же, сколько Себастьяну, но каким-то образом он умудрялся выглядеть на десятки лет старше.

— Милорд? — спросил он.

— Леди Харкер здесь. Снова.

Милсом знал, что лучше не подвергать сомнению превосходный слух своего хозяина.

— Мне приготовить свежую одежду, милорд?

Плечо и рука Себастьяна болели. Последнее, что он хотел сделать, это надевать проклятый сюртук. Да и почему он должен был это делать? Он не был обязан изображать из себя хозяина поместья. Он не приглашал сюда свою сестру. Если она настаивает на том, чтобы навязать ему свое присутствие, она, черт возьми, может спокойно смотреть на него в рубашке.

— Излишне, — сказал он.

Милсом окинул его критическим взглядом.

— Мне побрить вас, милорд?

Борода Себастьяна беспорядочно росла на той стороне его лица, которая была покрыта шрамами, но на левой стороне у него была хорошая двухдневная щетина. Он знал, что выглядит чудовищно, когда чисто выбрит. С волосами на лице он выглядел настоящим зверем.

— Нет, — холодно сказал он.

В этом не было необходимости. Скорее всего, он даже не увидит свою сестру.

Он снова сосредоточился на своей книге, но не мог снова погрузиться в чтение. Присутствие других людей в доме всегда вызывало у него беспокойство. И как бы он ни любил ее, он с трудом переносил визиты своей младшей сестры. Она была слишком громкой. Слишком эмоциональной. Слишком настроенной вмешиваться в его жизнь.

У нее были добрые намерения, но она понятия не имела, через что ему пришлось пройти в Индии. И он никогда не мог бы довериться ей. Как и многие молодые леди ее круга, она была избалованной и невинной, которая шла по жизни, сжимая в руке бутылочку с солями, чтобы не упасть в обморок при первых признаках чего-то неприятного.

Она упала в обморок, когда впервые увидела его, не так ли? Закричала, упала в обморок, а потом разрыдалась — именно в таком порядке. Как будто он не чувствовал себя достаточно отвратительно.

Он крепче сжал пальцами прядь волос в своей руке. Даже после всех этих лет она все еще была мягкой, как шелк. Он рассеянно погладил ее большим пальцем, знакомое действие успокоило его настолько, что он смог возобновить чтение. Он слышал, как Милсом хлопочет у него за спиной, наводя порядок в гостиной.

— Вы заработаете себе головную боль, милорд, — заметил он.

Себастьян ничего не ответил. Чтение теперь было одним из его единственных удовольствий, и даже это омрачалось частыми головными болями. Напряжение от чтения одним глазом, сказал доктор. Черт бы его побрал.

До того, как Себастьян получил травму, все свободное время он посвящал верховой езде, спорту и учебе. Он даже написал несколько статей для "Аристотелевского обозрения" — довольно малоизвестного научного журнала, посвященного классицизму и античности. Однако его основным занятием была служба в армии. Это был карьерный путь, выбранный всеми вторыми сыновьями графов Рэдклифф, и такая жизнь особенно подходила Себастьяну. Он всегда был организованным и дисциплинированным человеком с серьезным складом ума. Даже слишком серьезным, как ему иногда говорили.

Но у него не было недостатка в мужестве. И хотя он не получал удовольствия от сражений и кровопролития, он обнаружил, что необычайно искусен в этом.

Он думал, что в конце концов вернется из Индии домой, в скромное поместье, которое отец подарил ему на двадцать первый день рождения. Вместо этого его лицо было почти расколото надвое, а когда вернулся в Англию, он узнал, что его отец и старший брат мертвы. Вместо скромного имущества у него теперь было солидное поместье. И вместо второго сына он теперь был графом Рэдклиффом.

К счастью, его младшая сестра была выдана замуж за виконта Харкера два года назад и больше не находилась под опекой Себастьяна. А сам Першинг-холл находился в очень умелых руках управляющего его отца, человека, который управлял поместьем более тридцати лет.

Себастьян был рад оставить управление ему.

Он не мог проявить никакого интереса к изучению бухгалтерских книг и еще меньше к поездке на встречу с кем-либо из арендаторов. Было слишком легко представить их реакцию ужаса при виде его покрытого шрамами лица. Конечно, он знал большинство арендаторов своего отца с юности, но простое знакомство не было гарантией того, что они не отнесутся к нему с жалостью и отвращением. Ему нужно просто вспомнить реакцию своей сестры, чтобы убедиться в этом.

— Это, должно быть, леди Харкер, — сказал Милсом.

Себастьян напрягся при звуке приглушенных шагов, поднимающихся по лестнице и идущих по коридору. Экономка, Джулия, и еще один человек. Возможно, лорд Харкер? Боже милостивый, он надеялся, что нет. В последний раз, когда этот напыщенный осел пришел навестить его в его комнатах, он прочитал ему назойливую лекцию о том, почему джентльмен никогда не должен угрожать задушить свою сестру. Но нет, это явно были экономка и две женщины. Джулия и ее горничная. Или Джулия с подругой. Да помогут ему небеса. Как долго его сестра планировала остаться?

— Я никого не принимаю, Милсом, — сообщил он своему слуге.

— Естественно, милорд, — ответил Милсом. И когда тихий стук — таким анемичным стуком можно было стучаться только в дверь больного — возвестил о присутствии его раздражающей младшей сестры, Себастьян услышал, как Милсом приоткрыл дверь и довольно твердо сказал:

— Его светлость сегодня не принимает, миледи.

— Не принимает! Послушайте, Милсом…

Голос Джулии понизился до жалкого извиняющегося шепота.

— Мы обсуждали это, и вы пообещали, что окажете некоторую помощь! Если вы хоть сколько-нибудь заботитесь о моем брате, вы дадите мне пройти!

Себастьян услышал шорох дорогой ткани, когда Джулия протиснулась мимо его камердинера и ворвалась в комнату. Со вздохом смирения он поднялся со стула и повернулся к ней лицом.

А потом он замер.

Дверь в его комнату была открыта. Джулия шла к нему, Милсом стоял у двери с беспомощным выражением лица. А в холле, ее большие голубые глаза смотрели на него издалека, была Сильвия Стаффорд.

Себастьян внезапно почувствовал, как из его тела вышибло все дыхание.

Он узнал бы ее лицо где угодно. Оно запечатлелось в его мозгу на протяжении каждой ледяной ночи, каждого изнуряющего марша и каждой кровавой стычки. Это было последнее, что он увидел, прежде чем потерял сознание в грязи за воротами Джханси. Единственный образ, за который он цеплялся, когда был уверен, что вот-вот умрет.

И вот теперь оно было перед ним. Это милое, давно заветное лицо. Идеальный овал, очерченный тонкими скулами, прямой, элегантный нос и мягкий, чувственный рот. Однажды он уже целовал эти губы. Целую жизнь назад. И эти тонкие руки, которые сейчас так вцепились в ее шляпку, что побелели костяшки пальцев, когда-то ласкали его лицо.

— Можно мне взять прядь ваших волос, мисс Стаффорд? — спросил он ее в последний вечер, когда они были вместе. Он помнил это так ясно, как будто это произошло вчера. Это было на балу, который давали лорд и леди Мэйнуэринг. Он повел ее на прогулку в сад. Было полнолуние.

— Можно, — сказала она, покраснев. — Но, боюсь, вам придется отрезать ее самому.

Ее густые каштановые волосы были убраны наверх. Он впервые прикоснулся к ним дрожащей рукой, распустив пальцем один блестящий локон.

— Так нормально?

— По ощущениям, это довольно много. Может быть, вы могли бы взять немного меньше?

— Я возьму так много, — сказал он, аккуратно отрезая прядь маленьким перочинным ножом, — что вам нечего будет давать другим своим поклонникам.

Она посмотрела на него с насмешливой улыбкой.

— Неужели вы думаете, что я даю согласаие каждому джентльмену, который просит прядь моих волос?

— Обращались ли другие джентльмены с подобной просьбой?

— Да.

— А вы…?

— Нет, — сказала она. — Вы первый.

И затем она осторожно сняла одну из бледно-голубых шелковых лент со своего платья и дала ему, чтобы перевязать свежесрезанную прядь.

— Что вы будете с ней делать? — спросила она его позже.

— Держать рядом с сердцем, — серьезно ответил он. — И всякий раз, когда мне отчаянно захочется вернуться домой, я буду доставать ее и смотреть на нее. И я буду думать о вас.

Себастьян почувствовал, как его пробрала дрожь. Но это было не просто последствие глубоко печальных воспоминаний. Отчасти это была ярость. Отчасти ужас. Он стоял, пристально глядя на нее, показывая ей свое полное лицо. Как долго? Одну секунду? Две секунды? Достаточно времени, чтобы она могла ясно разглядеть его незрячий глаз и каждый жалкий шрам. Он отвернулся, инстинктивно подняв руку, чтобы прикрыть правую сторону лица.

А потом Милсом закрыл дверь.

— Ты не должен сердиться, Себастьян!

Джулия приблизилась, умоляюще прижав руки к груди.

— Если ты позволишь мне объяснить—

— Ей-богу, мне следовало бы свернуть тебе шею, — прохрипел он.

— И твою.

Он повернулся к своему вероломному камердинеру.

— Черт бы тебя побрал…

— Прошу тебя, не вини Милсома! Я заставила его рассказать мне о ней. У него не было выбора.

Себастьян слышал, как экономка в холле предложила проводить молодую леди в ее комнату. Послышались шаги, когда эти двое уходили. Он напряженно прислушивался к характерному голосу мисс Стаффорд, глубоко стыдясь себя за то, что так отчаянно нуждался услышать его, но вокруг была только тишина.

— И ты не можешь винить меня, — продолжила Джулия.

— Когда я узнала о пряди волос, которую ты хранишь, я не могла успокоиться, пока не услышала всю историю.

Покрытое шрамами лицо Себастьяна побелело от ярости. Он перевел взгляд с Милсома на Джулию и обратно. Что, черт возьми, его камердинер сказал его назойливой сестре? Что еще более важно, что, черт возьми, его сестра рассказала мисс Стаффорд?

— Убирайся, — прорычал он, надвигаясь на нее.

Джулия отступила за стул.

— Я уговорила ее остаться на месяц, — сказала она.

— Это все, на что я была способна. Она не может оставаться дольше из — за детей, понимаешь, и…

— Что?

Джулия неуверенно улыбнулась ему.

— Две маленькие девочки.

Себастьян замер. И снова у него возникло ощущение, что все дыхание покидает его тело.

— Их отец? — сумел спросить он.

— Мистер Клод Динвидди. Торговец. Ты можешь себе представить?

Он вслепую откинулся на спинку стула, умудрившись лишь по чистой случайности обнаружить его под собой. Он откинул голову на кожаную обивку, прерывисто дыша, когда его пальцы крепко сжали прядь волос, спрятанную в его руке.

Почему он никогда не думал..? Никогда не задумывался…? Конечно, она была замужем! Конечно, у нее были дети! И почему, во имя всего Святого, это должно иметь какое-то значение? Прошло три года с тех пор, как он видел ее в последний раз. Знал ли он ее вообще.

Теперь она была для него никем.

— Миледи, если вы оставите нас на минутку, — прошептал Милсом Джулии.

Не обращая внимания на камердинера, Джулия подошла и села на стул напротив брата.

— Опять боли, Себастьян? Сильно больно? О, сделайте же что-нибудь, Милсом!

Милсом предпринял необходимые шаги.

— Пожалуйста, сэр, — сказал он. — Как вы любите.

Себастьян открыл глаза и увидел знакомое лицо своего денщика, нависшее над ним. Он протягивал ему бокал бренди и сложенный носовой платок. Себастьян взял оба, прижимая носовой платок к поврежденной стороне рта, пока пил. Нервы там были напряжены, и он рано понял, что, если он не приложит никаких усилий, чтобы предотвратить это, жидкость вытечет у него изо рта и потечет прямо по подбородку.

Джулия заплакала.

— Мне очень жаль. Я не хотела усугублять ситуацию. Мне отослать ее обратно, Себастьян? Пожалуйста, не заставляй меня. Было так трудно убедить ее приехать. Ей разрешили остаться на месяц. Умоляю, позволь ей остаться, Себастьян. Это первый отпуск, который у бедной мисс Стаффорд был за два года!

На этот раз Себастьян не доверял своему слуху.

— Мисс Стаффорд?

— Конечно, мисс Стаффорд! О ком еще я могу говорить? О боже! Ты ведь не впал в замешательство, не так ли? Это от боли? Или это—

Милсом прочистил горло.

— Если мне будет позволено вмешаться, миледи. Вы создали такое впечатление, что мисс Стаффорд замужем за мистером Динвидди—

— Ничего подобного! Я сказала, что она гувернантка в семье Динвидди.

Джулия замолчала, нахмурив брови.

— Разве я этого не сказала?

— Гувернантка, — повторил Себастьян. — Я в это не верю.

— О, но это правда! Именно там я ее и нашла. В маленьком причудливом домике в Чипсайде. Сначала она понятия не имела, кто я такая, но после того, как я объяснила… Ну… Она не хотела ехать со мной…

— Не сомневаюсь, — едко сказал он, делая еще один глоток бренди.

— Не из-за твоей травмы. Я думаю, что… То есть… Она сказала, что я ошибаюсь. Что она тебе была безразлична. Хотя я не знаю, как это может быть, ведь ты все это время держал при себе ее прядь волос. И я так ей и сказала!

— Ты что?

Джулия отстранилась.

— Я знаю, что не должна была это говорить, но она бы иначе не поверила, что ты хочешь видеть ее, не так ли? Осмелюсь предположить, она разочарована тем, что ты не пришел ей на помощь после смерти ее отца.

Гнев, унижение и глубокое, всепоглощающее страдание боролись в его груди. Он уже почти не понимал, что говорит его сестра. Мисс Стаффорд не была замужем? Мисс Стаффорд была гувернанткой? Ее отец был мертв?

Он был дома почти год, уединенный в деревне, и большую часть времени почти сходил с ума от боли и тоски. Он был не в состоянии читать ежедневные газеты. Действительно, британская армия, восстание сипаев и весь индийский континент были темами, о которых никто в Першинг-Холле не осмеливался произносить ни слова. В результате он пропустил новости о браках, рождениях и смертях. Он полностью оторвался от мира, в котором когда-то жил. И он предпочитал, чтобы все было именно так.

Но теперь…

— Итак, — сказал он, — сэр Родерик Стаффорд мертв.

— О да. С тех пор прошло уже два года.

Джулия понизила голос:

— Боюсь, это было самоубийство.

Боже милостивый! Могло ли это быть? Он встречался с этим человеком только один раз, и с ним обошлись довольно скверно. Сэр Родерик был заядлым игроком, джентльменом, который всегда стремился вперед, к более крупному выигрышу. Так же и по отношению к своей единственной дочери. Второй сын графа — простой солдат — никогда не был бы достаточно хорош для мисс Стаффорд. Не тогда, когда за ней ухаживал барон, виконт и независимо разбогатевший третий сын маркиза.

— Такой скандал, знаешь ли, — продолжала Джулия.

— Мисс Кавендиш написала мне, что большинство друзей мисс Стаффорд прекратили с ней всякое общение. Хотя я не знаю, почему ей пришлось стать гувернанткой. Наверняка у нее были родственники, которые могли бы приютить ее.

Какого дьявола она согласилась приехать сюда? Узнала ли она, что он теперь граф? Решила, что сможет заманить его в ловушку так же легко, как и раньше? Волна душераздирающей горечи захлестнула его. Конечно, так и было. Джулия рассказала ей о пряди волос. Без сомнения, она верила, что он все еще любит ее. Предполагала, что он будет благодарен за любые крохи внимания, которые она ему уделит.

Так ей и надо, если он действительно женится на ней.

Одна только мысль об этом всколыхнула что-то глубоко внутри него. Что-то, что дремало годами.

Будет ли такой бескровный брак таким ужасным? Ему было тридцать два года. Ему давно пора было позаботиться о наследнике. А Сильвия Стаффорд, несомненно, была такой же хорошей кандидатурой на роль следующей графини Рэдклифф, как и любая другая женщина. Имело ли значение, что однажды она отказалась от него? Что любой интерес, который она могла бы сейчас испытывать к нему, был чисто корыстным? Это не должно иметь ни малейшего значения. Брак был деловой сделкой, не более того. И теперь у него было достаточно денег, чтобы обеспечить ее всем, что она пожелает. Прекрасные платья, слуги, даже собственный экипаж и скот, если она того пожелает. В обмен она родит ему детей. И он хотел, чтобы она была рядом. Чтобы смотреть на нее. Восхищаться. Чтобы слушать. Возможно, со временем он даже смог бы убедить ее заботиться о нем.

Убедить ее? Ад и проклятие! Каким жалким он стал? Он рефлекторно провел большим пальцем по пряди волос в своей руке. Было бы лучше отослать их обоих подальше. Он бы так и сделал, если бы мисс Стаффорд его не увидела. Но она видела его. И в его самом худшем проявлении. Не только покрытый шрамами и изуродованный, но и небритый и в простой рубашке.

Он вспомнил, как тщательно одевался когда-то, когда знал, что должен ее увидеть. Начищенные ботинки, отглаженные брюки и безупречного покроя пиджак. Он всегда знал, что некрасив, особенно по сравнению с другими ее поклонниками, но никогда не позволял себе появляться перед ней в менее чем безупречном наряде.

И вот теперь она увидела его таким! Он сжал кулак в безмолвной тоске. Конечно, это была всего лишь одна секунда. Самое большее, два. Едва ли ей хватило времени, чтобы составить тщательный перечень всех его недостатков.

Но она не кричала, напомнил он себе. И она не упала в обморок. Она просто стояла там, сжимая в руках шляпку и пристально глядя на него.

— Осмелюсь предположить, мисс Стаффорд захочет помыться и переодеться с дороги, — сказала Джулия. — А потом мы выпьем чаю в гостиной. Если только ты не присоединишься к нам. В таком случае я прикажу принести его в библиотеку. В это время суток там темнее, и, возможно, ты не будешь чувствовать себя выставленными напоказ.

Она одарила его обнадеживающей улыбкой.

— Ты присоединишься к нам, не так ли, Себастьян? Я знаю, что мисс Стаффорд просто жаждет тебя увидеть.

Себастьян заметил, что Милсом смотрит на него с выражением плохо замаскированного одобрения. Он горько выругался.

— Тогда в библиотеке, — прорычал он. — Через полчаса.