Поверить в счастье

10

Проснувшись на следующее утро, Карина обнаружила, что лежит в постели одна. Повернувшись на бок, она уткнулась носом в подушку и вдохнула сохранившийся в складках запах Мигеля. Его отсутствие ощущалось почти физической болью. Он встал двумя часами раньше, чтобы успеть на какую-то деловую встречу. Но перед тем, как уйти, успел довести ее едва ли не до безумия изощренными, страстными ласками.

Накануне вечером Карина отправилась спать с твердым намерением никогда больше не допускать его в свою постель и не заниматься с ним любовью, но стоило ему заглянуть к ней, чтобы пожелать спокойной ночи и всего лишь поцеловать ее, как в Карине пробудилась страсть и заглушила голос рассудка. Вся ее решимость бесследно растаяла, как кусочек рафинада в горячем чае. Потом все развивалось по уже знакомому сценарию: она отдалась ему с ненасытностью любовницы и забыла обо всем на свете.

Карина глухо, с отчаянием застонала и, перевернувшись на спину, уставилась в белый потолок, словно надеялась найти там вопросы на мучившие ее вопросы. Почему ей не удается противостоять желанию? Почему ее так влечет к Мигелю? Как она дошла до такого унижения? Как позволила мужчине, обошедшемуся с ней, как со старой, отслужившей срок одеждой, взять над ней такую власть?

Иногда ей казалось, что в этой власти есть нечто таинственное, мистическое; что-то такое, что позволяет Мигелю превращать ее в рабыню, в послушную марионетку всего лишь легким мановением волшебной палочки. Одного его прикосновения оказывалось достаточно, чтобы привести в действие темную могучую силу, гнездящуюся где-то в глубинах ее естества.

И что самое странное, после того, как в ней зародилась другая, пока еще слабая жизнь, зависимость ее от Мигеля только усилилась. Это злило и пугало Карину.

Она закрыла и тут же открыла глаза — перед ней замелькали сладостные сцены бурной ночи.

В коридоре послышались осторожные шаги, и в комнату, несмело постучав, заглянула служанка. Улыбнувшись Карине, она поставила на столик у кровати поднос с завтраком, который состоял из вареного яйца, золотистых тостов и тонко нарезанной ветчины. При виде еды у Карины разгорелся аппетит, что в общем-то неудивительно, учитывая огромные энергозатраты минувшей ночи. Съев все до крошки, Карина выпила сока. Тело у нее болело после его неумеренных ласк, а на бедрах темнели синяки. И откуда только у Мигеля взялись силы встать так рано и… Она замерла от страха. А что, если он повел машину сам? Что, если уснул за рулем? Воображение уже рисовало страшные картины: опрокинувшийся автомобиль, вертящиеся в воздухе колеса, черный дым из-под капота, кровь на светлых кожаных сиденьях…

Карина встала с кровати и подошла к окну. Солнце стояло довольно высоко, издалека доносился приглушенный шум давно проснувшегося города, и небо было чистым и голубым до самого горизонта.

Она направилась в ванную, неторопливо приняла душ и, растершись свежим полотенцем, надела необъятный банный халат.

Не надо все драматизировать, с холодной рассудительностью размышляла Карина. Попробуй посмотреть на ситуацию прагматически. Что, в конце концов, изменилось? О том, что Мигель не любит меня, я знала и тогда, когда согласилась выйти за него замуж.

Да, но ты не знала об обещании, напомнило уязвленное сердце.

А разве от этого что-то меняется?

Конечно, меняется. Унизительно осознавать, что на тебе женились по причинам, не имеющим к тебе лично никакого отношения. Разве гордость ничего не значит?

О да. Именно гордость была ее спутницей на протяжении тех долгих, заполненных одиночеством месяцев в Портленде. Помогла ли ей гордость? Спасла ли от зиявшей подобно ране пустоты в душе? Защитила ли от боли? Где была гордость, когда ей так не хватало Мигеля, что даже обида, даже уверенность в том, что он женат на другой, не могли подавить желание быть с ним?

Нет, гордость хороша для тех, кто холоден, для тех, кто умеет ждать и терпеть.

Открыв шкаф и размышляя, что бы надеть, Карина наткнулась взглядом на чемодан с вещами из нью-йоркской квартиры. Мигель сохранил их как напоминание о счастливых временах. Не забыл о них, не выбросил, а привез сюда, в родительский дом, вероятно полагая, что однажды и она сама будет здесь жить. Что ж, у него были на то свои основания, ведь он дал обещание отцу.

У нее оставался выбор. Либо не принять правду и уйти, испортив жизнь и себе, и Мигелю. Либо, признавая реальность, сделать вид, что ничего не произошло. Они останутся семейной парой, похожей на миллионы других семейных пар, обделенных любовью, но связанных другими узами. Сексом. Детьми. Выигрывает ли кто-то от такого союза? Несомненно. Их ребенок. Ее родители. Родители Мигеля. Она сама. Перестав быть Риной Роуз, она стала Кариной Мелроуз, обычной женщиной, о существовании которой знают лишь немногие. В этом смысле оставаться Кариной Гомес намного предпочтительнее.

Но что ждет ее впереди? Долгие, пустые годы безрадостного существования в роли супруги богача, интересы которой ограничиваются домом и детьми? Такая пассивная роль Карину не устраивала.

Что же делать? Она любит Мигеля и знает, что никогда его не бросит. Но и оставаться в тени не входило в намерения Карины. Он сказал, что она получит все, что нужно, чтобы быть счастливой. Интересно, какой будет его реакция, когда он узнает, что она намерена после рождения ребенка вернуться в шоу-бизнес? Что он скажет, если она заявит, что именно это и нужно ей для счастья?

Он не сказал ничего.

Они стояли по разные стороны от кровати, и впервые кровать не сближала, а разделяла их. Мигель уже снял рубашку и брюки, но Карина не замечала ни малейшего намека на желание. И это после двух дней разлуки! От него исходили такие мощные волны чего-то первобытно жестокого и безжалостного, что ей хотелось сжаться в комочек, превратиться в невидимую пылинку. Но она стояла, выпрямившись, гордо вскинув голову и глядя прямо ему в глаза.

— Так ты против того, чтобы я продолжила карьеру после рождения ребенка?

Сжатые кулаки, окаменевшее лицо… Молчание затягивалось, и Карина понимала, что надолго ее не хватит, что она либо даст волю злости, либо ударится в слезы.

— Ты же сказала еще в Нью-Йорке, что не собираешься возвращаться, разве нет?

Она пожала плечами.

— Тогда я была одна. Женщине с ребенком трудно найти время для удовлетворения личных амбиций.

— Значит, ты хочешь, чтобы нашего ребенка воспитывала няня? Ты хочешь предоставить его заботам постороннего человека? — Мигель произнес эту небольшую тираду тоном прокурора, бросающего обвинения недостойному человеческого общества злодею.

Нет, черт возьми, нет. Она хотела совсем другого. Хотела, выходя замуж, получить возможность оставаться дома с малышом. Хотела кормить его грудью. Хотела быть рядом, когда он произнесет первое слово, сделает первый шаг. Что с ней случилось? Что она говорит?

— Я откажусь от гастролей, буду выступать только в одном-двух спектаклях. Никаких премьер, никаких долговременных контрактов.

— В твоей работе нет необходимости. — Мигель посмотрел на нее так, словно намеревался испепелить взглядом. — Ты — моя жена. Ты не обязана работать.

Что-то хрустнуло в ее руках. Карина опустила голову и увидела на полу две половинки изящной костяной расчески.

— Другими словами, ты отказываешь мне?

Мигель потер глаза, и Карина вдруг заметила, что выглядит он уставшим.

— А если откажу, ты разве не поступишь по-своему?

— Если ты хочешь спросить, собираюсь ли я жить так, как считаю нужным, то мой ответ — да.

— А разве ты когда-то поступала против своей воли? — Он откинул простыню и лег, повернувшись к Карине спиной.

Наверное, это следовало понимать как знак того, что дискуссия окончена.

Карина сделала то же самое, но, пытаясь устроиться поудобнее, с удивлением обнаружила, что сделать это не так-то просто. Раньше она находила комфорт в объятиях Мигеля, но теперь кровать казалась слишком широкой, и ей просто не к чему было приткнуться. Глупо расстраиваться из-за таких мелочей, но на глаза навернулись слезы. Сама виновата. Что хотела, то и получила.

Зачем? Зачем она затеяла этот разговор? Возвращаться на сцену ее вовсе не тянуло. Когда-то шоу-бизнес был для нее единственной сферой деятельности, позволявшей реализовать данные природой способности и более или менее сносно обеспечить семью. За почти два года она добилась относительного успеха, но заплатила за него немалую цену. Угроза возвращения была всего лишь попыткой выплеснуть на Мигеля злость и раздражение, местью за то, что он ее не любит.

Ладно, пусть не только местью. Где-то в глубине души у Карины все еще шевелилась малюсенькая надежда на то, что она нужна ему такая, какая есть, а не такая, какой, по его мнению, должна стать. Бросая Мигелю перчатку вызова, она прибегла к последнему средству. И что же получилось? Ничего. Вызов остался без ответа, и ей ничего не оставалось, как униженно подбирать свою никем не замеченную перчатку.

Ей никогда не стать Кариной Мелроуз, потому что на самом деле Карины Мелроуз не существует. Можно быть либо Риной Роуз, либо Кариной Гомес. Певичкой и любовницей или покорной супругой. Горячие слезы выползли из-под ресниц и потекли по щекам. Карина шмыгнула носом. И почувствовала прикосновение Мигеля.

— Не плачь. Я просто дурак. Если хочешь вернуться на сцену, возвращайся. Я не против.

— Мигель?

— Я, а кто же еще? — фыркнул он, поглаживая ее по бедру. — Уж не приснился ли тебе кто-то другой?

— Я не это имела в виду. Ты сказал, что не будешь возражать, если я захочу вернуться. Это… это серьезно?

Мигель выключил свет, а ей так нужно было видеть его лицо! Неужели он не шутит?

— Конечно, серьезно. — Вздох. — У каждого свои привычки, от которых трудно отказаться.

Она улыбнулась.

— Знаю.

— Я часто бываю излишне самоуверенным. Часто иду напролом.

Язвительная реплика уже вертелась у нее на языке, но Карина воздержалась от комментариев, разумно решив, что в данный момент молчание дороже золота.

Не дождавшись ответа, Мигель продолжал:

— Да, мне не нравилось то, чем ты занималась в Нью-Йорке, потому что карьера отнимала тебя у меня. Но нельзя быть эгоистом. Если ты чувствуешь, что для счастья тебе не хватает именно сцены, что ж, так тому и быть. Повторяю, я не стану препятствовать.

Интересный поворот.

— А тебя не будет смущать, что твоя жена выходит на сцену перед сотнями зрителей?

— А почему это должно меня смущать? Ты же не совершаешь ничего предосудительного. Тогда, в Нью-Йорке, я никакого смущения не чувствовал.

— Но тогда и ситуация была иной. Что позволено любовнице, не позволено жене. Я знаю много случаев, когда мужья запрещали своим супругам, например, сниматься в кино.

— Со временем на многое начинаешь смотреть по-другому. Наверное, когда привыкаешь думать не только о себе. Я совершил много такого, о чем сожалею сейчас.

— У моей матери будет истерика.

— Эту проблему я беру на себя. Твоя мать считает меня чуть ли не Богом. Или, по крайней мере, его представителем на земле.

— Еще бы. Ты ведь практически взял ее на содержание! — Карина не выдержала и хихикнула.

— Дело не только в этом.

— Включи свет, — попросила она.

— Зачем?

— Хочу тебя видеть.

— Пожалуйста. — Мигель протянул руку, и мягкий свет лампы рассеял темноту. Карина повернулась к мужу. — Ну, теперь ты убедилась, что это действительно я?

Она нетерпеливо покачала головой.

— Неужели ты и вправду поддержишь меня, если я захочу снова стать Риной Роуз?

Он пристально посмотрел на нее.

— Нет.

— Но… — Карина осеклась.

Вот и все. Она ошиблась. Ему не нужна та, от которой он отказался.

— Я против того, чтобы ты становилась Риной Роуз. Если хочешь выступать, выступай. Но только под своим настоящим именем. Ты — Карина Гомес. И ты не вправе лишать меня законного места в своей жизни.

Наверное, еще десять минут назад это самоуверенное, с душком напыщенности заявление разозлило бы Карину, но сейчас ее сердце всколыхнулось от радости. Мигель не только не встретил ее предложение в штыки, но даже не стал настаивать на том, чтобы она пряталась за вымышленным именем.

Если Мигель и не любит ее, то, по крайней мере, уважает.

— Вообще-то на сцену меня не тянет, — призналась она.

— Что? — Мигель даже не стал скрывать, что удивлен.

— Я хочу остаться дома, с ребенком.

— Тогда из-за чего, черт побери, был весь этот сыр-бор?! — вскипел Мигель. — Ты же только что твердила совсем другое!

— Не кричи на меня!

Он стиснул зубы и, похоже, попытался досчитать до десяти, но дошел, по прикидкам Карины, едва ли до восьми.

— Если тебя не тянет на сцену, то зачем же ты говорила, что хочешь продолжить карьеру? — Из-под скрежещущих зубов только что не летели искры.

— Мне нужно было знать.

— Что тебе нужно было знать?

— Мне нужно было знать, кто я в твоих глазах. Когда я забеременела, ты знал меня как Рину Роуз. Но женился только на Карине Мелроуз. Поэтому…

— Какая разница! И та, и другая — это ты. Я женился на тебе. Сколько можно повторять.

Такой ответ ее не устраивал. Карине требовалась полная ясность.

— Разница есть, ты просто отказываешься ее видеть. Объясняю, Рина Роуз — женщина, которую ты бросил в Нью-Йорке. А другая…

В мире немало умных людей, некоторые способны постичь даже теорию вероятности. Мигель явно принадлежал к числу избранных — он понятливо закивал.

— То есть ты полагаешь, что если вернешься в шоу-бизнес и возьмешь прежнее имя, то я могу снова поступить с тобой так же. Я не ошибся?

— Нет, дело обстоит не совсем так. — Карина замолчала. Только что все казалось простым и ясным и вдруг снова перепуталось. Логическое построение рассыпалось, и разобраться в обломках оказалось невозможным. — Я… не знаю.

Мигель со вздохом упал на подушку и закрыл глаза.

— Ты ведь никогда не забудешь, да? Неужели мы обречены вечно натыкаться на это?

— Что ты имеешь в виду? На что натыкаться?

— На мою глупость. Ты мне не доверяешь и поэтому не позволяешь себе любить меня.

— Что я слышу? Ты же не веришь в любовь, — напомнила Карина, продемонстрировав завидную память.

Мигель открыл глаза, но не повернулся к ней.

— Ты не знаешь, во что я верю, — бесстрастно заметил он, и ее поразила прозвучавшая в его голосе усталость.

— Почему ты ничего не сказал мне о втором обещании? — шепотом спросила Карина. Слова вырвались сами собой, помимо ее желания.

Мигель приподнялся на локтях. В этот момент он походил на поверженного, но не признающего поражения боксера.

— Так вот оно что. Второе обещание. Из-за этого ты и устроила мне ад в собственном доме. А я уж подумал, что тебя действительно потянуло на сцену. Ты ведь всегда ставила карьеру на первое место. Только вот для меня не существует ни второго, ни третьего.

— Я никогда не ставила тебя на второе.

— Неужели? Какая избирательная память. «Извини, я сегодня не могу — у меня репетиция. Извини, я завтра задержусь — у меня запись. Извини, я уезжаю на пару недель — у меня гастроли. Извини, мне завтра рано вставать». И так далее. — Он произносил фразы с жестоким цинизмом, довольно ловко копируя манеру Карины говорить, и поэтому они звучали особенно неестественно и обидно для той, к кому были обращены. — Вспомнила? Так что не пытайся убедить меня в том, что карьера не стояла у тебя на первом месте.

— Мне нужно было работать. Ты прекрасно знаешь, что я не могла не работать. Теперь ты знаешь почему.

— Теперь знаю, а тогда не знал. Ты же меня не просветила.

— Не могла.

— Почему? Что тебе мешало? Молчишь? А я скажу почему. Потому что ты не верила мне. Да, ты согласилась стать моей любовницей, но закрыла для меня душу. — Мигель говорил все быстрее, напористее.

— Неправда! Я любила тебя!

Он вскочил с кровати, нависнув над Кариной подобно мрачному утесу.

— Мне не нужна такая любовь! Я вполне могу обойтись без такой любви. Ты лгала мне каждый день, каждый час!

— Нет! Я никогда не обманывала тебя!

— Ты даже назвалась чужим именем, Риной Роуз.

— Я была Риной Роуз!

Он взмахнул рукой с такой силой, что Карина ощутила колыхание воздуха.

— Ты пытаешься извратить то, что было! Ты готова сказать что угодно, если это отвечает твоим интересам.

— Мне не надо ничего извращать. Есть факты, которые невозможно переиначить. Ты выбросил меня из своей жизни, как мешок с мусором! Ты… — Карина захлопнула рот, поймав себя на том, что сорвалась на крик и готова наброситься на мужа с кулаками.

С Мигелем произошло примерно то же самое, что происходит с воздушным шариком, если ткнуть в него иголкой: плечи опустились, руки бессильно повисли вдоль туловища, даже глаза померкли.

— Я говорил как раз об этом. Мы всегда будем цепляться за прошлое, верно? — глухо сказал Мигель и отвернулся.

Копившиеся на протяжении нескольких месяцев боль, отчаяние и злость сбросили Карину с кровати.

— Не поворачивайся ко мне спиной, свинья!

Он обернулся.

— Как ты меня назвала?

— А как ты назвал меня тогда в баре? — парировала она.

— Никак.

— У тебя короткая память. Избирательная, да? Ты назвал меня шлюхой.

— Что?! Я никогда не говорил ничего подобного!

— Говорил. Если не словами, то поступками. Ты даже на последнюю встречу пришел с той жуткой коробочкой. Прощальный подарок, да? Так поступают со шлюхами.

— Боже, ты опять выворачиваешь все наизнанку! Я купил тот браслет раньше, еще до… ну понимаешь… Просто так совпало.

Ага, значит, там был браслет. Карина так и не открыла футляр.

— И ты думаешь, что я поверю тебе? После всего, что ты тогда сказал?

— Нет. — Мигель покачал головой. — Не думаю, что поверишь. Ты не верила мне раньше, еще до того, как все случилось. Не веришь и теперь. Наверное, не поверишь уже никогда. В конце концов это же я предал нашу любовь.

В голове у Карины творилось Бог знает что, но слово «любовь» каким-то образом проникло в сознание через красную пелену ярости. Карина тряхнула головой, но туман не рассеялся.

— Так я и думал. — Несколько секунд Мигель стоял неподвижно, потом посмотрел на нее. — Хочешь еще что-то сказать?

Что она могла сказать? Все слова были произнесены, чувства выплеснуты. Ее переполняла пустота. Карина покачала головой.

Мигель напрягся, словно она нанесла ему еще один удар, и пожал плечами.

— Ладно. Я уйду. Не могу спать с женщиной, которая меня ненавидит. Не могу обнимать тебя, зная, что каждое мое прикосновение заставляет тебя сжиматься от отвращения. Не хочу, чтобы ты страдала ради нашего ребенка.

В какой-то момент Карине показалось, что невидимая рука сдавила сердце и оно замерло.

— У меня нет ненависти к тебе.

Как Мигель мог такое подумать? Как мог не заметить, что она жаждет его прикосновений, ждет его ласк, забывает обо всем на свете в его объятиях?

Но его глаза ясно говорили, что он ей не верит.

— Я пойду в свою комнату, — обронил Мигель.

Нужно было что-то делать, просить, умолять, но язык Карины отказывался произносить нужные слова. Мигель уже открывал дверь, когда она спросила:

— Почему ты не сказал мне о втором обещании?

— Я знал, что ты поверишь мне только тогда, когда я сам найду тебя и женюсь на тебе.

Дверь за ним закрылась.

«Ты не верила мне раньше… Ты мне не доверяешь и поэтому не позволяешь себе любить меня… Ты ведь всегда ставила карьеру на первое место… Я вполне могу обойтись без такой любви. Ты лгала мне каждый день, каждый час!» Слова Мигеля кружились в голове, как вагончики бегающего по кругу детского поезда.

Любовь. Он сказал, что предал их любовь. Она обвинила его едва ли во всех смертных грехах, а он признался, что любил ее. Тогда, в Нью-Йорке. А сейчас? Любит ли он ее сейчас? Смог ли сохранить столь хрупкое чувство после того, как она столько раз бросала ему в лицо самые неприятные, самые злые слова?

Она все еще любила его.

Любила, но поступала так, как будто не любит. И в Нью-Йорке, и в Портленде, и уже здесь, в Аргентине. Она не рассказывала ему о себе. По крайней мере, не рассказывала всего. У нее были секреты от него, и он чувствовал это. Легко ли жить с человеком, который не допускает тебя в какие-то уголки своей души? Легко ли любить такого человека? Легко ли доверять такому человеку? И что это за любовь без доверия?

Но Карина знала только такую любовь — с тайнами, запретными темами, обставленную условностями. Все эти условности, запретные темы и тайны были рождены ее страхами, но они подтачивали любовь и доверие Мигеля, как вода точит камень. Покинув родительский дом, она унесла с собой его привычки и правила. Теперь это было ясно. Карина стремилась к любви без запретов и тайн, к любви, в которой нет ничего запретного и невозможного. Она хотела, чтобы ее любили самозабвенно и безусловно, но готова ли была сама дать такую любовь? И не слишком ли поздно пришло понимание?

Карина не знала, сколько минут или часов пролежала в постели, вспоминая, анализируя, решаясь.

В доме было тихо. Она давно отвыкла от такой тишины, и сейчас молчание окружающего мира начинало давить на нее. Тишина не позволяет отвлечься, не дает уйти от терзающих мыслей, переключиться на что-то другое. Умолкший, застывший дом словно ждал от нее чего-то. Решения. Действия. В какой-то момент тяжесть тишины стала невыносимой, и Карина заворочалась. Потом встала. Накинула халат. Осторожно, стараясь не шуметь, вышла в коридор.

Она сделала несколько шагов и остановилась перед дверью в комнату Мигеля. Повернула ручку. Никакого результата. К несчастью, Карина не обладала навыками взломщика. Простенький замок превратился в непреодолимое препятствие. Придет утро, и Мигель снова уедет в Буэнос-Айрес. Подавив раздражение, она вернулась в свою комнату и села на кровать. Думай же, думай. Постучать в стену? Нет, так можно разбудить Хавьера и Долорес.

С лоджии дохнуло свежестью, и Карина поёжилась. Она повернулась к окну. Лоджия. А что, если…

Карина вскочила с кровати. Дверь на лоджию была открыта. Оставалось только надеяться, что дверь с лоджии в комнату Мигеля тоже не заперта. Она запахнула халат, сунула ноги в мягкие тапочки и проскользнула на лоджию.

Чуткий слух Мигеля уловил слабый скрип. Он вздохнул и перевернулся на другой бок, прекрасно понимая, что уснуть уже не удастся.

Белая тень бесшумно пересекла комнату и остановилась у кровати.

— Карина?

Она сбросила халат.

— Вернись к себе.

— Нет.

— Черт возьми, ты простудишься. Немедленно надень халат и возвращайся в комнату!

— Возьми меня к себе.

— У меня нет никакого желания продолжать этот бессмысленный разговор.

— Пожалуйста.