Поверить в счастье

11

Все решило это «пожалуйста».

Женщины умеют произносить некоторые слова так, так никогда не научатся делать это мужчины. В мире нет мужчины, сердце которого не дрогнуло бы от обращенного к нему призыва.

Мигель нехотя откинул одеяло.

— Ложись.

Карина прижалась к нему, и он невольно вздрогнул от прикосновения холодных пальцев.

— Ты замерзла.

— Согрей меня.

Он обнял ее одной рукой, притягивая к себе, и вдруг ощутил, как в животе у нее что-то шевельнулось.

Не что-то — их ребенок. Боже, о чем только думает эта женщина!

— Мигель…

— Да?

— Я люблю тебя, — шепнула она, едва шевеля прижатыми к его груди губами. — Я люблю тебя. Прости меня. Это я во всем виновата. Это я виновата в том, что не научилась выражать любовь. Это я виновата в том, что ты мне не верил. Любовь предполагает открытость, а я не смогла открыться тебе. Я боялась, что ты…

— Перестань. Не говори так, любимая. Я не могу это слышать. Тебе не в чем себя винить. Это я обидел тебя. Я не смог оценить и принять то, что ты подарила мне. Не кори себя.

— Ты действительно так считаешь? — Карина чуть отодвинулась и заглянула ему в глаза.

Мигель попытался что-то сказать, но она приложила палец к его губам.

— Нет. Помолчи. Повтори то, что ты только что сказал.

Он повторил, и она снова прижалась к нему.

— Мне так хорошо с тобой. — Ее губы легко касались его груди, напоминая прикосновение крыльев бабочки. — Я люблю маму, но она почти никогда не говорила добрых слов. Только ругала за что-то. А отец… Сколько я себя помню, он никогда не интересовался моими делами. Утром уходил, вечером приходил. Смотрел телевизор. Ложился спать. Он даже не целовал меня на ночь. Не спрашивал, как я учусь, кем хочу стать, когда вырасту. — Она вздохнула. — Я знала, что папа и мама любят нас с Малкольмом и делают для нас все, что могут, но никогда не получала от них совета, не слышала ласкового слова. Они не умели говорить о любви, не умели выражать ее.

Мигель кивнул, и Карина поняла, что он слушает и старается понять.

— Когда мы познакомились, когда я полюбила тебя, то сразу установила пределы, определила какие-то условия. Ты ничего не знал об этом и часто упирался в ту стену, которую я выстроила вокруг себя. Я не говорила тебе всей правды, потому что боялась. О таком мужчине, как ты, мечтает любая девушка. Ты шутил, когда сказал, что моя мать считает тебя богом, но для меня это не шутка. Разве могла я, живя в Гринвуде, мечтать о том, что встречу такого, как ты. Ты щедрый и добрый. Сексуальный. Надежный. Чудесный. Ты такой мужественный. Я просто не могла поверить, что мне так повезло. И, конечно, боялась потерять тебя.

Мигель заботливо поправил на ней одеяло.

— Я была потрясена, когда поняла, что нравлюсь тебе как Рина Роуз, но нисколько не сомневалась, что никогда не понравлюсь тебе как Карина Мелроуз, вырвавшаяся в Нью-Йорк из глубокого захолустья. О чем я могла тебе рассказать? О старом, разваливающемся домике на окраине Богом забытого городка? О матери, мечтой которой было выдать дочь замуж за богача? Об отце, больном, полуслепом молчуне и затворнике, живущем на крошечную пенсию? О попавшем в аварию брате? И, кроме того, я думала, что, сохранив что-то в тайне от тебя, сохраню и тот уголок, в который смогу забиться, когда ты уйдешь.

Мигель молча кивнул.

— Да, ты был прав тогда, в Нью-Йорке. Я не верила, что наши отношения вечны. Я жила в ожидании разрыва. Я знала, что однажды ты придешь и скажешь… — Она всхлипнула. — Я готовила себя к неизбежному, но так и не подготовилась. Раздвоиться невозможно. Нельзя перебежать из одной жизни в другую, оставив в прежней все свои заботы и проблемы. В Портленде мне было так же плохо, как было бы, если бы я осталась в Нью-Йорке.

— Жаль, что ты не осталась. Тогда я нашел бы тебя раньше.

Карина покачала головой.

— Я и не думала, что ты станешь искать меня.

Мигель посмотрел на нее с такой болью, с какой смотрят на людей загнанные звери.

— Знаю. Это моя вина.

Она не стала разубеждать его. Они оба несли на себе часть вины за то, что их отношения закончились столь плачевно. Пришло время признать это и постараться идти дальше.

— Мне нужно было больше рассказывать тебе о работе, о том, куда я езжу, о людях, с которыми встречаюсь. Это я, я сама создала условия для твоего недоверия. Именно поэтому, когда я рассказала о ребенке, ты так легко поверил в то, что у меня есть любовник.

— Нет! Нет, я не поверил! — Слова вырвались сами, потому что слишком долго оставались невысказанными. — Дело в другом.

Мигель замолчал, словно не зная, стоит ли продолжать. Чувствуя его нерешительность, Карина, однако, тоже молчала. Мужчина должен сам принимать решения. Мигель откашлялся.

— Мне давно уже следовало рассказать об этом. Пять лет назад я познакомился с одной девушкой. Это случилось в Хьюстоне, где она училась в колледже на режиссера. Наш роман продолжался почти год. Я только начал работать тогда в Штатах и жил в Нью-Йорке. На каникулах она прилетала ко мне, а я почти каждую неделю летал в Техас, где у меня были и деловые интересы. Мы… Если тебе неприятно это слушать, я не стану рассказывать.

Неприятно слушать? Хорошо сказано! Да она едва не задохнулась от ревности!

— Продолжай.

— Так вот. Мы уже собирались пожениться, но сначала я решил познакомить ее со своими родителями. О Рафаэлле речи тогда еще не было. Что касается родителей моей девушки, то они жили в Европе. По крайней мере, так она мне сказала. — Мигель погладил ее по щеке. — Тебе не холодно?

Вместо ответа Карина прижалась к нему еще теснее.

— И что же помешало тебе жениться на ней?

Мигель невесело усмехнулся.

— Все произошло, как в кино. Я решил преподнести ей сюрприз. Купил кольца, сел на самолет и без предупреждения прилетел в Хьюстон. — В его голосе появились хорошо знакомые Карине горькие нотки. — Если коротко… В общем, она подрабатывала тем, что обслуживала вечеринки у богачей, не ограничиваясь танцами или застольными беседами. На следующий день я вернулся в Нью-Йорк.

— И ты не попытался объясниться с ней. Не выслушал ее. Не дал ей шанса.

— Я был не в том состоянии, чтобы разговаривать.

— Понимаю.

— Когда ты сказала, что забеременела, я почему-то подумал о той девушке. Нет, у меня не было оснований не верить тебе. Ты всегда была такой… отзывчивой, такой искренней в своих чувствах. Мне трудно объяснить, что случилось. Я словно посмотрел на себя со стороны и увидел человека, которого все хотят использовать. Я не мог этого допустить. И тогда… Ты правильно назвала меня свиньей.

— Нет.

— Да. Меня извиняет только то, что тогда я плохо соображал, что делаю. Болезнь матери, настойчивые требования отца, проблемы с бизнесом — все навалилось как-то вдруг, и я сорвался.

— Мы часто срываем злость на тех, кого любим, — философски заметила Карина.

— А самое главное, я был в полном отчаянии от перспективы потерять тебя. Мысли об этом убивали меня на протяжении нескольких дней. Я боялся, что не выдержу нажима отца, а когда я боюсь чего-то, то действую. Совершаю необдуманные поступки. Наверное, действие для меня — это что-то вроде разрядки. Остальное ты знаешь.

— Я так надеялась, что ты найдешь меня, что ты вернешься.

Может быть, говорить об этом и не стоило, но Карине хотелось, чтобы Мигель знал: она любила его так сильно, что ждала даже после того, как оказалась выброшенной из квартиры по его же распоряжению.

— Я просидела в своем номере несколько дней, пока не прочитала в газете о твоей предстоящей свадьбе. После этого я уже не могла оставаться в Нью-Йорке, в городе, где мы были счастливы, где так многое напоминало о тебе. Я позвонила Малколму, и он сказал, что они с Эрикой ждут меня.

Мигель шумно вздохнул, тело его напряглось. Ему было больно. Так же больно, как Карине. И тогда, и теперь. Но эту боль нужно было ощутить, ее нужно было перетерпеть и преодолеть. Только так, через боль, муки, терзания, сомнения и недоверие, через страх и отчаяние человек приходит к осознанию ценности любви. Только любовь, прошедшая через все испытания, очищается от посторонних примесей и становится той силой, которая побеждает время и расстояния и поддерживает человека до самого последнего вздоха.

Мигель закрыл глаза.

— Объявление дал мой отец. Я даже не знал, что он это сделал, пока не увидел газету. Вот тогда я по-настоящему осознал, что совершил самую большую в жизни ошибку. Понял, что, если не верну тебя, дальше все будет только хуже. Я бросился искать тебя, но было уже поздно.

— Я улетела в Портленд, думая, что никогда больше не увижу тебя, не вернусь в Нью-Йорк, не полюблю никого. Когда я сошла с самолета, Эрика даже не сразу узнала меня. Выглядела я, должно быть, ужасно.

— А в это время нанятые мной детективы уже обходили нью-йоркские отели, расспрашивали твоих знакомых и проверяли списки пассажиров. Я не мог спать — меня мучили кошмары. Не мог работать — все буквально валилось из рук. Я ходил по тем местам, где мы с тобой бывали, вглядываясь в лица похожих на тебя женщин.

— В первый месяц в Портленде мне было так плохо, что я, наверное, угодила бы в психиатрическую клинику. Может быть, даже покончила бы с собой. Меня спас наш ребенок. Я постоянно твердила себе, что должна жить ради него, что он не только мое, но и твое продолжение. Ну и, конечно, я бы не выкарабкалась без помощи Малкольма и Эрики. Ведь у меня и денег-то почти не было.

— Боже, что я натворил! Прости.

Карина впервые слышала от него такие слова. Слова, способные залечить любые раны.

— Я люблю тебя. — Мигель поцеловал ее с опаляющей душу страстью.

— Скажи это еще раз.

Он не только повторил, но и счел нужным добавить:

— Я люблю тебя независимо от того, как ты себя называешь и чем занимаешься. Ты — мое сокровище. Ты — мое счастье. Ты — смысл моей жизни.

— Докажи.

Мигель рассмеялся.

— Раз уж ты требуешь доказательств, то позволь и мне кое о чем попросить тебя.

— О чем же?

— Пообещай, что никогда не покинешь меня.

— Никогда! — горячо прошептала Карина.

А потом пришла его очередь предъявлять доказательства, и Мигель, как всегда, сделал это блестяще.

— Тебе пора вставать, — сонно пробормотала Карина. — Хочешь, я сварю кофе?

Мигель рассмеялся.

— Кофе я сварю себе сам. А вот тебе обязательно надо поспать.

— В том, что я не сомкнула глаз, есть и твоя вина, — напомнила она.

— Согласен. У меня есть еще полчаса, чтобы постараться ее загладить.

— Когда ты вернешься?

— Завтра к вечеру. Зато потом в нашем распоряжении целая неделя. — Мигель поцеловал ее в щеку. — Я покажу тебе город.

Карине показалось странным, что он вопреки обыкновению не спешит подниматься.

— Почему ты не встаешь? Тебя что-то беспокоит? — Она повернулась к нему. — В чем дело?

Он пожал плечами.

— Ни в чем. Просто… Я собираюсь рассказать тебе о втором обещании, из-за которого ты так рассердилась вчера. Не хочу, чтобы между нами еще что-то стояло.

— Послушай, Мигель, я вовсе не требую от тебя объяснений. Мне только…

Он поднял руку.

— Нет, я должен все рассказать. Это будет честно.

— Раз ты так хочешь.

Карина отвернулась, чтобы не видеть его напряженное лицо. Какую тайну ей предстоит узнать? Вместе с тем ей было понятно желание Мигеля выговориться, устранить то, что могло стать источником возможных недоразумений в будущем.

— Видишь ли, вскоре после того, как ты исчезла, мне позвонил отец. Он сказал, что сам определил дату нашей с Рафаэллой свадьбы и дал объявление в газеты. Вот тогда я и ответил, что не могу жениться на Рафаэлле.

— Из-за того, что у нее роман с Крисом Рэндольфом, — подсказала Карина.

— Нет. Я рассказал отцу о тебе.

— О том, что я беременна?

Мигель покачал головой.

— Нет. Я сказал, что люблю тебя. Ну а уж потом и о твоей беременности.

— И что же Хавьер?

Мигель усмехнулся.

— Слышала бы ты, как он кричал! Обозвал меня идиотом, трусом и негодяем. Потребовал, чтобы я нашел тебя.

Кое-что оставалось все же неясным.

— Но если ты не знал о планах Рафаэллы и Криса… Ты ведь собирался на ней жениться.

— Я ничего не знал об их планах, но знал, что не женюсь на ней. Я знал это уже в тот день, когда ты сообщила мне о беременности. Но я злился. Злился на тебя, потому что ревновал. Злился на отца. Я был не в себе. Не понимал, что делаю. Опомнился, только когда прилетел в Портленд и встретился с Эрикой и твоим братом.

— Ты и тогда вел себя, как сумасшедший. Напугал Эрику. Она даже хотела вызвать полицию.

— Я ее напугал? Черт возьми! Она же сказала, что ты умерла. Ты хоть представляешь, каково мне было?

Представляла ли она? Тогда — нет. Теперь — да. Если Мигель действительно любил ее — а теперь Карина знала, что он любил ее, — то известие о ее смерти действительно могло лишить его рассудка.

— Мне так жаль. — Карина потянулась к нему. — Тебе пришлось несладко.

— Если бы ты умерла, я не знаю, что бы с собой сделал. До сих пор не могу спокойно об этом вспоминать.

— Пожалуйста, не надо так терзаться. У нас впереди вся жизнь, и я не хочу, чтобы мы постоянно оглядывались. Пусть прошлое останется в прошлом. Не тащи его за собой. Настоящее так прекрасно. В нем есть ты. И я знаю, что ты меня любишь.

Выражение лица Мигеля смягчилось.

— Так ты не сердишься? — настороженно спросил он.

— Нет. Мне даже приятно думать, что такой мужчина, как ты, потерял из-за меня голову. Главное, чтобы ты не потерял ее снова.

— Для меня не существует других женщин, — прошептал он, касаясь губами ее уха. — Ты на шестом месяце, а меня влечет к тебе с прежней силой.

Карине было приятно это слышать, но она постаралась скрыть радость за насмешливым тоном.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что сейчас я выгляжу сексуальнее, чем тогда, когда мы только познакомились?

Мигель посмотрел на нее, как на ребенка, задавшего глупый вопрос.

— Ну конечно! А знаешь, почему?

— Почему?

— Потому что Карина Гомес всегда будет красивее и Карины Мелроуз, и Рины Роуз. Потому что моя жена — самая прекрасная из женщин.

Карина улыбнулась. Уж чего-чего, а самоуверенности ее мужу не занимать.