Поймай Джорджию

Глава 7. Огнев-Фест

Под утро Ваське приснился омерзительный сон, в котором она ехала в лифте вместе с Гошей, а он её не замечал и занимался непристойным делом с другой женщиной. Всё было отчётливо и ярко, включая вздохи и звуки. От боли у Васьки скрутило живот. Критические дни не думали кончаться. Она открыла глаза и поняла, что плачет и, судя по мокрой подушке, уже давно.

«Я схожу с ума. Гоша не мой и никогда не будет моим», – девушка поднялась с постели, накинула халат, взяла чистые вещи и тихонько выскользнула из комнаты. Взгляд как нарочно примагнитился к раскладушке, где спал мужчина, как всегда, на животе, свесив руку и ногу на пол. Одеяло валялось на лестнице. Васька не пошла его подбирать. Она стояла и смотрела на широкие плечи, длинную спину и на то самое, обтянутое боксёрами место, которое испортило сон. Мысли приняли неправильное направление. Злость росла. Васька скрылась в ванной комнате, заперла дверь на задвижку и пустила воду. Слёзы продолжали течь. Жёлтые глаза опять опутала кровавая паутина лопнувших сосудов, веки припухли.

Шум воды разбудил Гошу. Он открыл глаза, посмотрел на своё одеяло и вернул ногу на раскладушку, а потом похолодел от ужаса. Пробуждение было полным. Абсолютно. Он не помнил, что ему снилось, но желание просто убивало. Слетев с постели, Гоша оделся за пару секунд, сложил раскладушку и умчался в дворовый туалет. Это был его второй залёт в старенькую, сквозящую щелями постройку. Запах там присутствовал специфический и мужчина надеялся, что он поможет избавиться от зашкаливающего напряжения ниже пояса.

– Буду спать в машине, – решил Гоша, закрывая скрипучую дверь на жалкий крючок.

Любое прикосновение приносило боль, и никакие ароматы не помогали. Унизительный дедовский метод спасения подействовал безотказно, а заодно мучительно постыдно и безжалостно до дрожи под коленками и мерзкого стона облегчения. Как он ненавидел себя в эту минуту, сильнее стократно, чем в ситуации с лифтом. Никакие уговоры, что это природный утренний «подъём», не помогали. К собственным мыслям присоединились язвительные намёки Джорджии, которая продолжала существовать, как элемент совести.

«Мальчик не сдержался. Слабак. Рохлик», – стучало в голове, пинало под дых. До чего противно было смотреть на свою руку, словно она вымазана нечистотами из выгребной ямы.

– Слышь, Гоша, ты это… не бери в голову, – послышался сочувствующий голос Феди. Туалет стоял возле забора.

Аллигатор лязгнул зубами, поняв, что его стон был отчётливо слышен за пределами огородного нужника.

– У всех бывает. Ты же не железный. Я вот как Джорджию представлю, так вообще удержаться не могу. А её может, и в помине не существует, – не унимался Федя.

– И тебе с добрым утром, – откликнулся Гоша, понимая, что отмалчиваться глупо.

– Я сегодня за газетой в город поеду. Я же ей написал. Вдруг ответила…

Федя пустился фантазировать, а Гоша застегнул молнию на джинсах и вышел под солнечные лучи. Чистый утренний воздух бодрил. Август медленно катился на закат.

– Дяде Гене всё докладываешь? – усмехнувшись, спросил Аллигатор, пролезая сквозь высокую траву к забору.

– Кому? А, Мизинчику? Ну так… частично, – откашлялся Федя, заметив недобрый взгляд соседа. – Не переживай, это чисто между нами. Сам грешен.

– Чего мне переживать? Можешь и доложить. Я здесь ещё пару дней побуду и свалю. Хочу фестиваль посмотреть.

– Тебе понравится. Это батя Васьки придумал. Он же повёрнутый был на развалюхах. Сколько их починил, уйма. Васька в него пошла. А как помер, так она тоже как померла. С тобой вроде ожила. Ты… это… поосторожнее с ней. Мизинчик голову снесёт, не заметишь как. Я уж попал под горячую руку один раз, так до сих пор стороной обхожу. Всё, пора в город. Скоро автобус, – засобирался Вася.

– Не забудь рассказать, чего там Джорджия ответила, – кивнул Гоша, провожая взглядом сутулого Федьку.

В дом идти не хотелось, как и встречаться с Васькой. Теперь Аллигатор боялся за непредсказуемость своей части тела. Ополоснув руки в летнем душе, он уселся на пень и подставил лицо солнцу. Как ни странно, но после разговора с соседом мысли поутихли. Васька наблюдала за Гошей из окна спальни и не знала, что делать. Он отдалялся, словно заранее приучал к тому, что скоро исчезнет. Прошёл час, как постоялец прилип к грязному пню и не собирался с него подниматься. Между тем на кухне остывал кофе, черствели бутерброды. Васька вспомнила про телефон и написала сообщение:

«Завтрак готов».

«Спасибо. Не хочу», – спустя пару минут раздумий ответил Гоша.

«Тогда и я не хочу».

«Вась, забудь о том, что я есть».

«Не могу».

Устало вздохнув, Гоша поднялся на ноги, отряхнул джинсы и направился в дом. Сейчас он мечтал уехать, куда глаза глядят. Пусть в душе огромная дыра и свищет ветер, но всё же не так ломает, как голос, взгляд, молчание. Васька ждала его на кухне, сидя за столом, опустив взгляд в бокал с кофе. Гоша постоял в молчании, а потом сел на свой привычный стул, выпил остывший напиток и отставил чашку в сторону.

– До фестиваля остаюсь, но переезжаю в гараж, – сказал он.

– Зачем? – с привычной прямотой поинтересовалась Васька и хмуро посмотрела на Гошу.

– Так будет лучше.

– Кому?

– Тебе, Вась, – вздохнул Гоша и встретился с ней взглядом. Утреннее досадное приключение готовилось повториться. Васька стала близка настолько, что он чувствовал её дыхание, настроение, боль и отчаяние. – После фестиваля я сразу уеду.

– Понимаю, – кивнула она, а сама едва удерживалась, чтобы не заплакать. Два дня, две ночи и тишина. – Вернёшься домой?

– Пока не знаю. Вась, не смотри так, – не выдержал он и опустил голову, уткнувшись в подставленные ладони.

– Как?

– Никак не смотри, – попросил Гоша.

– Не могу. Ты – единственный, кто понимает меня, – шепнула Васька. – Не бросай меня, пожалуйста. После фестиваля я тебя отпущу. Попробую.

– Ты сама-то веришь в то, что говоришь?

– Нет. Я не хочу тебя отпускать. Это как перестать дышать. Я знаю тебя сотни лет. Наверное, мы были рядом в других жизнях, потому что никак не могу объяснить, почему ты мне близок. А может, кто-то послал тебя ко мне именно сейчас, чтобы я не сошла с ума, – она бессильно уронила руки на стол и задела чашку. Недопитый кофе вылился и растёкся по столу, закапал ей на джинсы. Васька не реагировала. Смотрела, как расплывается пятно на ткани, и не двигалась, снова погружаясь в привычную тьму.

Потом всё же встала, как зомби, и пошла в свою комнату переодеваться. Гоша смотрел на неё и видел себя, раздавленного, потерянного, такого, каким он был, сбегая из прошлого. В памяти всплыла первая встреча в магазине, теперь уже не случайная. Они должны были встретиться, машина сломаться, душа выбраться из скорлупы.

«Расклеился, сопляк? Пожалел себя? Засунь теперь все свои хотелки подальше. Ты нужен ей, – истерически верещала Джорджия в голове, старательно давя на больное место. То ли уже шизофрения подкралась, то ли и впрямь в сознании поселилась совесть с дивным именем, но не отпускала, пинала. – Застегни штаны покрепче и живи дальше».

Гоша подошёл к двери, за которой скрылась хозяйка, и постучал.

– Вась, я зайду?

– Как хочешь…

Он толкнул дверь и застыл. Васька сидела на полу в грязных джинсах, перебирая фотографии в большой коробке из-под обуви. Обычно она проводила так всё время после похорон отца, иногда даже засыпала в обнимку с фотографиями. Гоша неуверенно сделал несколько шагов и опустился рядом.

– Он не вернётся, – шепнула она. – Никогда. Мы были счастливы.

– Ты ещё будешь счастливой, но по-другому. Иди ко мне, малыш. Хватит плакать. Он хотел, чтобы ты радовалась жизни, которую папа тебе подарил. Это сложно пока представить, но у тебя всё будет хорошо. Поверь мне, – шептал он, притянув к себе за плечи.

Постепенно Васька перестала вздрагивать и начала рассказывать, где и когда были сделаны фотографии. С каждой минутой голос становился спокойнее, улыбка мягче, мысли тише. Спустя час Гоша знал о ней всё от рождения до момента знакомства. Между ними снова наступило перемирие, а накануне фестиваля приехал Мизинчик, но в дом не вошёл, а попросил Ваську спуститься вниз. Гоша смотрел из окна, как она села к дяде Гене в машину и подозревал, что речь зашла о нём. Как в воду глядел.

– Привет, крёстный! Что за тайны? – обеспокоенная Васька спряталась в полумраке огромного внедорожника.

– Знаешь, кто он? – спросил Мизинчик, будто раздумывая открывать тайну или нет.

– Журналист.

– Это правда. Он журналист и весьма известный. Гоша Аристархов по прозвищу Аллигатор. Я не поверил, но это правда. Он работал в престижной газете «MacroNews», руководил отделом новостей. Все самые острые материалы, интервью, очерки последних лет принадлежат его перу. Из хорошего – это всё, увы, – вздохнул мужчина, едва сдерживаясь, чтобы не материться при Ваське. – Его выгнали взашей.

– Я знаю, – тихо ответила она, догадываясь, что Мизинчику всё известно.

– А ты знаешь, почему?

– За секс в лифте и голую задницу, ставшую достоянием всей страны.

– Смело. Хочешь взглянуть? – спросил мужчина.

– На что?

– На задницу, – он бросил ей на колени сложенный газетный лист и включил свет в салоне. – Классная фотка. Огонь. Может, позволишь мне его немного поучить уму-разуму?

– Нет, – она покачала головой, разворачивая газету. Половину полосы занимала сочная фотография мужчины от пояса и ниже со спущенными штанами. Васька даже не сразу заметила две женские ноги на высоченных шпильках. – Анаконда.

– Мы её почти нашли, но она ловко ускользает. Шельма.

– Зачем она тебе? – нахмурилась Васька, продолжая изучать фотографию.

– Любопытно, как всё было на самом деле. Кроме тату на ноге, больше никаких данных, – усмехнулся Мизинчик. Для него не существовало очевидного, тем более такого явного. – Ненавижу баб с наколками. Зачем красоту портят?

– Без понятия. Хотят быть в тренде. Лучше скажи, зачем ты мне это привёз?

– Чтобы ты не наломала дров. Слава впереди него чешет.

– Аморальный тип. Ты знал, что девочки выбирают плохих мальчиков? – улыбнулась Васька. Сердце уже ощутило чувствительный укол ревности. Одно дело разговоры и сон, другое – факт.

– Догадывался. Вешаются мне на шею регулярно, а я очень плохой мальчик. Вась, не вздумай в него влюбиться. Он – обычная секс-машина.

– Без понятия, какая он секс-машина. Не проверяла.

– И не проверяй. Не надо. Девочка моя, если он разобьёт твоё сердце, то живым его не найдут. Подумай об этом, – попросил Мизинчик, погладив Ваську по подбородку.

– Ты ничего ему не сделаешь. Даже если я и разобью своё сердце, то сделаю это сама. Завтра он уедет после фестиваля. Не переживай. Мне будет плохо. Очень плохо, но это не его вина. Он должен был появиться. В жизни не бывает случайностей. Ты сам так говоришь. Завтра мы будем вовремя. Люблю тебя, – девушка обняла его за шею и чмокнула в щёку. – Не злись. Ты крокодил, он аллигатор. Зверинец.

– Как нога?

– Ходить не мешает. Через пару дней смогу работать. Пока, – она открыла дверь и аккуратно спрыгнула на землю.

– До завтра…

Васька подождала, пока машина не скроется из вида, а потом пошла в дом. Говорить о газете она не собиралась. Впереди ждала последняя ночь рядом с Гошей, и она не собиралась портить её разговорами о голых задницах.

– Говорили обо мне? – Гоша встретил её возле калитки.

– О ком же ещё, Гоша Аристархов – звезда «MacroNews». Я предупреждала, что он всё разнюхает, – вздохнула Васька, запирая калитку на замок. Августовский вечер обдавал прохладой. Хотелось спрятаться в доме. – Ты бабник и сердцеед. Разобьёшь мне сердце, и тебя тут же кастрируют.

– Заманчивая перспектива, – улыбнулся он. Стало легче, несмотря на угрозы. Ложь не давила на нервы. – Как думаешь, получится?

– Сердце разбить? Кто ж его знает. Завтра проверю, когда помашу тебе рукой.

– Вась, я не хочу уезжать, но и остаться не могу, – горячо зашептал он, останавливая её в полумраке гаража. – Прости.

– Не за что, Аллигатор. Никакой ты не Рохлик, – она повернулась к нему лицом, жадно вглядываясь в сверкающие голубые глаза. Они напоминали звёздочки. – Я всё понимаю. Не принимаю, но понимаю.

– Вась, прости, – прошептал он, склоняя голову.

– За что? – едва слышно спросила она, ощущая на губах горячее дыхание.

– За это, – Гоша накрыл её губы поцелуем, соблазнительно мягким, ласкающим, не требующим ничего, кроме отклика.

Васька вскинула руки, ухватилась за его шею и… пропала, исчезла из мира, а когда вернулась, то всё кружилось, включая машины и верстаки, и станки, и рабочий инструмент.

– Прощаю, – пролепетала она, тая в объятиях. Тело парило и куда-то летело. Это было так странно и непривычно. Её целовали много раз, но до чего разнились ощущения. Ей даже стало немного обидно, когда объятия распались. – Прощальный поцелуй?

– Да. Хочу увезти его с собой.

– Ты не вернёшься.

– Не знаю. Я не хочу обещать того, в чём не уверен, – сказал Гоша, отчаянно сожалея, что всё именно так. – Я поеду домой и постараюсь найти себе место под солнцем.

– Всё получится. Завтра трудный день. Твоя последняя ночь на раскладушке.

– Да уж, этого не забыть никогда. Сколько раз я с неё падал.

– Будет, что вспомнить. Пойдём. Поужинаем…

Вечер получился грустным, ужин тихим. Расходиться никто не хотел, но и говорить стало неловко. Оба сидели, погрузившись в мысли, пока не пробила полночь.

– Доброй ночи, – прошептала Васька, с ужасом осознавая, что больше не скажет этих слов Гоше. Сердце заныло.

– Доброй ночи, – пожелал он.

Вроде всё как обычно, но до ужаса фатально. Шум воды в ванной, меркнущий свет, тишина. Гоша улёгся на раскладушку, закрыл глаза и долго лежал, понимая, что согласен провести всю жизнь на этой неудобной походной кровати, терпеть утренний приток крови к причинному месту, лишь бы Васька была рядом. Как ни странно он уснул и не видел снов до самого пробуждения. Оно опять оказалось ярким, чувственным и донельзя реальным. Аромат женского тела сводил с ума, волосы щекотали лицо, а тонкие пальцы гладили шею и подбородок.

– Гоша, просыпайся. Пора, – доносился до уха желанный голос, и хотелось, чтобы вот так он будил всегда. – Гоша, мы опоздаем.

– Васька, – выдохнул он, прижимая её ладони к себе.

– Угадал. Просыпайся.

– Не хочу, – грустно ответил он и открыл глаза. – Почему?

– Потому что пора, – улыбнулась Васька, поднимаясь с корточек.

Гоша не отпускал её руки и тянулся следом, забыв обо всём. Они едва не скатились по лестнице вниз, когда он вскочил на ноги, забыв, что не одет и чрезмерно бодр ниже пояса.

– Не хочу никуда, – вздохнул он, утыкаясь в изгиб её шеи губами и оттаскивая, ухватившись за талию, подальше от ступенек. Тело вспыхнуло как свечка. – Васька, я погиб.

Его поцелуи становились жарче, покрывали шею, подборок, тянулись к губам. Она не отталкивала, нежно обнимала за шею, закапывалась пальцами в волосах и таяла в ощущениях.

– Останови меня, – попросил он, не представляя, как она это сделает.

– Пусть это утро будет волшебным, – выдохнула она, ощущая накатывающие одна за другой волны желания, сбивая с ног.

– Нельзя, – шептал он, лаская руками податливое тело, скрытое футболкой и джинсами. – Ты будешь жалеть потом.

– Я знаю. Это будет потом. А сейчас подари мне это утро.

– Оно и так твоё. Мы не перейдём границу, потому что иначе мы никуда не уедем. Ты подведёшь людей, которые соберутся в память о твоём отце, – пытался соображать он.

– Тогда поцелуй. Всего один, – попросила Васька, придавленная к стене.

– Один, – согласился Гоша и заставил её трепетать в объятиях, растворяясь в нахлынувшем наслаждении. Это был самый сладострастный поцелуй из всех, что он помнил в своей жизни. И самый долгий, лишающий дыхания. – Мы немножко помяли твою футболку.

– Надену другую, – шепнула Васька, с трудом выбираясь из водоворота нахлынувших чувств. – Мы точно опоздаем…

Но они приехали вовремя. Гоша вёл похожую на корабль «Чайку», не веря, что машине уже не один десяток лет. Двигатель ласкал слух довольным урчанием, руль слушался, педали не подводили, рычаг передач переключался идеально. Но не это восхищало. Рядом сидела Васька, серьёзная и сосредоточенная. Она сильно нервничала и боялась груза ответственности. И всё равно для Гоши девушка была самым желанным человеком на земле. Он бы с удовольствием увёз её с собой домой, но пока не был уверен в том, что сможет предложить ей что-то большее, чем стены квартиры. Это не для Васьки. К её ногам нужно положить весь мир, и Гоша намеревался это сделать.

Огромный полигон, временно превратившийся в площадку фестиваля, уже ждал гостей. Гремела музыка, собирался народ в ожидании шоу, когда по кругу поедут ретро-автомобили и о каждом из них расскажут историю, а потом уже людская толпа ринется фотографироваться, любоваться своим отражением в хромированных деталях, удивляться и восхищаться. Со сцены зазвучат живые голоса исполнителей. Начнётся праздник, который продлится до самого вечера и завершится салютом.

– Боишься? – спросил Гоша, всё сильнее ощущая себя в привычном мире. Взгляд выхватывал яркие моменты, сохраняя в памяти.

– Смертельно, – с дрожью в голосе произнесла Васька, а потом выдохнула, заметив Мизинчика, и опустила стекло. Мужчина стремительно приближался к «Чайке».

– Уф, вовремя, – запыхавшись, выдохнул он, заглядывая в салон. – Нормально доехали? Значит так, открываете, как обычно, первыми. Делаете круг почёта и останавливаетесь на своём месте. Васька, покажешь ему. Когда я позову тебя на сцену, пулей ко мне. Поняла?

– П-поняла, – запнулась она, бледнея на глазах.

– Василиса Огнева, поздно бояться. Теперь это твой фестиваль. Ты продолжишь традицию. Рохлик, вытолкни её из машины, если она упрётся, – Мизинчик как-то странно посмотрел на Гошу, словно хотел добавить ещё что-то, но передумал. Он ощущал некую вину за то, что влез по привычке в чужую жизнь и навёл в ней свои порядки.

– Вытолкну, – кивнул Аллигатор, желая сожрать Крокодила Гену с потрохами.

– Всё. Я побежал дальше выстраивать колонну…

При всей своей мощи мужчина двигался легко и быстро. Какое-то время Гоша наблюдал за ним в боковое зеркало.

– Твой отец был бы горд тобой, – произнёс Аристархов, искренне восхищаясь событием.

– Возможно. Но без него непривычно.

– Он здесь во всех вас. Не подведи отца. Я так понимаю, что скоро дадут сигнал? – Гоша указал на человека с флажком в руке, готовящимся дать отмашку, а потом завёл двигатель. – Васька, запомни этот день.

– Да, – беззвучно произнесла она, думая сразу о двух мужчинах. Как такое забудешь, если один уже покинул, а другой сделает это чуть позже?

О большем думать не пришлось. Всё вокруг пришло в движение. Машины медленно поплыли по кругу под вопли толпы. В небо взвились сотни шаров, в микрофон вещал знакомый голос Мизинчика. Васька, как королева Англии, махала всем рукой, улыбалась и плакала. Даже когда они заняли своё место, успокоение не пришло. Сердце разрывалось от боли утраты и торжественности момента. Машины выстраивались тремя длинными рядами в шахматном порядке. Набалованный подобными мероприятиями, Гоша был приятно удивлён всеобщему единению. Такое встречалось нечасто.

– Вась, тебя зовут, – он легонько толкнул девушку в плечо. – Вылезай.

– Нет, – она вдруг упёрлась и замотала головой.

– Да, – Гоша резко повернулся к ней. – Либо ты выходишь, либо я снова становлюсь гвоздём программы, потому что зацелую тебя на глазах у всех. Мне терять уже нечего.

– Уговорил, – вспыхнула Васька и пулей выскочила из машины.

Она летела по настоящей красной дорожке, не чуя под собой ног. Сердце дрожало на тонкой ниточке. Угроза зацеловать подействовала. Вот чего она не хотела, так это новой славы для Гоши. Хотя в целом идея ей понравилась. Щёки полыхали, мысли путались, глаза слезились, волнение усиливалось. Ей подали руки, помогая подняться на сцену к поджидавшему её Мизинчику.

– Друзья! Сегодня мы открываем пятнадцатый фестиваль ретро-машин. Увы, с нами нет Лазаря Святославовича Огнева, нашего идейного вдохновителя, человека, который объединил нас всех. Каждая вторая машина из всех присутствующих здесь в эту минуту живёт благодаря его таланту, дару от Бога. Друзья, предлагаю переименовать наш праздник в Огнев-Фест! – с жаром и надрывом произнёс Геннадий Петрович. По суровому лицу катились слёзы. Толпа подхватила настрой, машины загудели. Получилась настоящая феерия. У Васьки перехватило дыхание, в ушах застучали молотки. Она готовилась рухнуть в обморок, но Мизинчик не дал, обняв за плечи. – Когда мы открывали первый фестиваль, нашей малышке Ваське было всего десять лет. Лазарь всегда мечтал, что она станет продолжателем его дела. Пусть его мечта сбудется!

Гоша сидел в машине и сходил с ума от всего происходящего. Мысли устроили бунт. Медленно и тяжело он осознавал, что никогда не увезёт Ваську с собой и остаться тоже не сможет. Здесь её корни, её сила и мощь. Вырвать отсюда, значило убить, а он не желал причинить ей боль. С каждым ликующим воплем ему становилось всё хуже и хуже. Чтобы отвлечься он начал набирать текст для статьи. Мозг заработал. Гоша не заметил, как написал больше, чем обычно в такие моменты. Перечитав, он удовлетворённо кивнул и вылез из машины, чтобы сделать несколько фото на телефон. Как он жалел, что нет под рукой фотоаппарата. Телефон не передавал всей атмосферы. И всё же ему удалось запечатлеть историю в нескольких кадрах. Забравшись обратно в «Чайку», Аллигатор написал злобное письмо своему шефу с требованием опубликовать материал в ближайшем номере и непременно под именем Гоши Аристархова. Второй текст он написал для местной газеты, но в этот раз добавил больше тепла и гордости. Адрес электронной почты городской многотиражки в Интернете нашёлся быстро и легко. Довольный проделанной работой, он вновь окунулся во всеобщее ликующее безумие. Спустя пару часов, к нему вернулась Васька, увешенная кульками с едой. Оказывается, где-то в отдалении стояли торговые палатки.

– Держи. Нам ещё тут долго торчать, – выдохнула она и подняла стекло на двери.

– Чего-то боишься? – удивился Гоша, заметив манёвр.

– Нет. Но сейчас ломанутся любители сэлфи. Как-то не очень хочется, чтобы они заглядывали в салон. Обычно многие владельцы разрешают посидеть в своих машинах, потрогать всё руками, но «Чайка» – табу. Это символ фестиваля. Ею можно любоваться издалека, – торопливо сообщала Васька, раскрывая лотки с горячим пловом. – Не отравят, не бойся. Мизинчик, как обычно, свою команду привёл. Там все профи.

– Охотно верю, – хмыкнул Гоша и с удовольствием занялся поглощением обеда.

Васька оказалась права. Феерия длилась до сумерек и завершилась салютом. Домой возвращались в сгущающейся темноте. Гоша остановил машину на обочине в безлюдном месте и вышел на свежий воздух.

– Растягиваешь удовольствие? – вздохнула Васька, присоединяясь.

– Да.

– Останься на ночь. Выспишься, а утром поедешь.

– А смысл? Это ничего не изменит, – он спустился с обочины в холодную траву, успевшую покрыться росой.

– Ты прав. Не изменит. Но я буду вспоминать нашу встречу всю жизнь. Ты помог мне вылезти из тьмы.

– Не заползай в неё обратно, пожалуйста, – попросил он, оборачиваясь.

Васька стояла возле машины, привалившись к двери спиной. Гоша подошёл к ней, нежно очертил пальцами овал лица и прижался к губам. Он не хотел отрываться. Поцелуй становился всё жарче. Васька задрожала, как осиновый листочек на ветру, и обняла Гошу за талию, сцепила руки со всей силы. Всё, что угодно, только не отпускать от себя. Она знала, что придётся, но всё равно цеплялась. Слёзы хлынули из глаз. Гоша собирал их губами, шептал о чём-то, прижимал к себе и снова целовал до боли жарко и отчаянно, ничего не соображая, кроме того, что лишается части себя. Они потеряли счёт времени, не замечали пролетавших мимо машин, холодного ветра.

– Пора, – шепнула Васька. Губы опухли от поцелуев, веки от слёз.

– Да, – ответил Гоша, не желая отрывать её от себя. – Пора домой.

– Жаль, что дома у нас разные…

Они сели в машину и медленно поехали по дороге в полной тишине. Оба переживали последние мгновения, сохраняли их в памяти, любовно приглаживая и расставляя по полочкам в закоулках сознания. Васька перестала плакать. Взгляд смотрел в никуда. В деревню въезжали в полной темноте. Редкие фонари, разбросанные вдоль дороги, светили тускло и уныло, за исключением одного. Он смотрел на хоромы Васьки, словно прожектор. Возле дома стояла машина. Гоша вздрогнул. Этого он никак не ожидал. Похоже, для полного несчастья не хватало только незапланированной встречи. Из машины вышли двое. Свет фар выхватил знакомые фигуры. Страшный сон.