Она пришла с Земли. Практикантка

Глава 28 Я с вами!

Куратор клацилийских студентов забрал закрывающие документы по практике и, мельком заглянув в них, распрощался. Алерайо с некоторой завистью проводил его взглядом: он и сам бы с удовольствием на неделю-другую покинул измученный небывалой жарой Флиминис.

Куратор же альтийцев, дэр Паблиус, напротив, покидать кабинет не спешил. Он нетерпеливо листал бумаги и наконец, найдя нечто нужное ему, остановился. Пробежал глазами до конца страницы и вскинулся:

— Вы засчитали ей практику⁈

Алерайо холодно прищурился. Этот альтиец забыл, что разговаривает с «ваном»?

— Простите, — мгновенно стушевался тот. — Я излишне эмоционально отнесся к тому, что Дартс прошла.

— Вы, и правда, излишне эмоциональны. Впервые вижу куратора, огорченного успехом своего студента.

Дэр Паблиус, ничуть не устыдившись, запальчиво тряхнул бумагами:

— Но вы же согласны, что она не годится в маги⁈ Ее приняли в академию по ошибке!

Алерайо откинулся на спинку кресла и с любопытством воззрился на альтийца. Весь месяц, что шла практика, тот выказывал особый интерес к лии Вэлэри, однако лишь сейчас стало понятно, чего он так ждал: ее провала.

Меж тем, дэр Паблиус, ободренный вниманием Алерайо, продолжал:

— Столь бессильная студентка порочит звание мага. А какой пример подает? Все, кто годится только в сины, сейчас бросятся пробовать себя в испытании, а когда не смогут поступить, начнут возмущаться. Любому мало-мальски дальновидному человеку ясно: Дартс — это помарка. Сбой! Шероховатость!

Прерывая куратора, вдохновленного собственной обличительной речью, Алерайо качнулся вперед:

— А помните клятву мага, которую все мы давали по окончании академии?

Альтиец неуверенно нахмурился:

— Действовать во благо процветания Республики?

— Верно. Видите эту роспись на стенах и потолке? Мне она досталась от предшественника, и я каждые пару лет нанимаю живописца, освежить краски. Поспевшая, налитая пшеница… Разве не прекрасная картина процветания? Но что еще прекрасней, так это дети! Дети — вот настоящие ростки. Они — наше будущее.

— Конечно-конечно, только при чем здесь…

— При том, что лиа Вэлэри, будучи всего лишь первокурсницей, уже выполняет предназначение мага.

— Если вы имеете в виду детей в зернохранилище, так это лэр Маркус…

— Вы прекрасно знаете, что если бы не лиа Вэлэри, лэр Маркус остался бы снаружи и, возможно, погиб. Тогда в хранилище не спасся бы никто.

Дэр Паблиус раскраснелся. Сминая худыми пальцами бумагу и сжимая губы, он постоял молча, видимо беря себя в руки, потом глухо спросил:

— Так вы дали ей допуск, потому что она помогла спастись вашим дочерям?

— Дэр Паблиус, — процедил Алерайо. — Возможно, вы в своей работе руководствуетесь чувствами, но я — нет. Лиа Вэлэри в списке, потому что справилась.

— Но она же не обработала все поле! Еще четверть осталась! Она не выполнила норму!

— Она ее перевыполнила.

Куратор оторопел:

— Как это… «перевыполнила»?

— Вы же видели состояние земель после урагана, — сухо сказал Алерайо. От картин, вставших в памяти, раздражение усилилось: поля, с которых ливень смыл посевы, овраги, возникшие на месте каналов, завалы из деревьев и мусора. Даже крышу откуда-то принесло… — Норму студентам снизили почти вполовину. Посмотрите внимательно список, там всё указано… Лиа Вэлэри выходила ранним утром со студентами, а возвращалась вечером с гильдейскими. В итоге, свою норму перевыполнила.

Давая понять, что на этом разговор окончен, он позвал секретаря. Передав подписанные документы, искоса глянул на дэра Паблиуса, растерянно вглядывающегося в бумаги, — судя по выражению лица и беззвучному шевелению губ, тот повторял одно и то же ругательство.

Интересно все же, чем так не угодила ему Дартс? Конечно, смысл в его словах есть: она действительно может послужить примером для слабых одаренных. Однако разве это забота простого куратора из Альтии? Врет! Причина его злости явно в другом.

Вспомнив утреннюю встречу с «бессильной студенткой», Алерайо усмехнулся.

— Я не успела, — она смотрит угрюмо, исподлобья.

Алерайо оглядывает нетронутую часть поля. Не так уж и много осталось. Он даже не рассчитывал, что она «вспашет» столько.

— Никто не успел, — роняет он. — Но ваш результат лучше, чем у половины сокурсников.

Стиснув в руках фляжку, из которой пила, когда он подъехал, л иа Вэлэри вскидывает голову. Тихо, неверяще спрашивает:

— Так я прошла практику?

— Прошли.

Серые глаза изумленно распахиваются, и вдруг широкая кривая улыбка уродливо искажает девичье лицо. Алерайо отводит взгляд и принимается счищать с обуви налипшую грязь.

— Спасибо, дэр Алерайо! — выдыхает Дартс.

— За что вы меня благодарите? — ворчливо отзывается он. — Я поблажек не даю никому, вы сами трудились целыми днями и сами всего достигли.

Радостный вопль заставляет его отскочить.

— Я прошла! Прошла! — кричит Дартс в небо. Потом поворачивается с той же счастливой и кривой улыбкой. — Я ведь говорила: все будет хорошо!

Алерайо медленно кивает. Так вот, значит, кто… Действительно, это она говорила… В тот ужасный день…

Непривычно смущаясь от собственной нерешительности, он откашливается и наконец произносит то, ради чего на самом деле приехал:

— Лиа Вэлэри, я глубоко признателен вам за спасение Алли и Росы. Если вам что-нибудь нужно…

Она тоже смущается, отчего загар ее становится темнее , а рубцы заметней , и торопливо перебивает:

— Дэр Алерайо! Там все спасали детей! И не надо мне ничего, у меня все есть! Даже, вон, перина в коляске!

Становится смешно.

— Да, перину я не догадался подарить, — улыбается Алерайо. — Но все же … Лэр Маркус написал, что благодарить я должен именно вас. Если бы не вы… — горло внезапно сжимается, и он сглатывает, с трудом проталкивая тяжелый, жгучий комок. — Алли с Росой тоже кое-что рассказали, и Алли не позволила менять лицо своей любимой кукле, просила только зашить. Так что не спорьте — тем более со старшим! — и примите мою искреннюю благодарность!

Стукнула дверь — ушел куратор альтийцев.

Вздохнув, Алерайо потянулся так, что захрустели суставы, и вернулся к бумагам: закончить с писаниной и — в поля. До вечера осмотреть резервные. Их не трогали до сих пор — нынешние земли еще не истощились, — но этой весной во многих районах засухи, поэтому возделали. Только родят ли? Тоже ведь сушь стоит: с того урагана — ни капли. Как в печи.

Альтия встретила тем же раскаленным воздухом, той же пылью, что были во Флиминисе. Если бы не бурлящая на улицах жизнь, Шон подумал бы, что вновь с родителями, на границе с пустыней. Даже песок на зубах ощутил! Под куполом академии оказалось посвежее, но все равно — жарко.

Шон прятался от палящих лучей в тени раскидистого дуба, и поминутно вытирая пот с лица, с беспокойством поглядывал то на вход в женский корпус, то на небо: скоро полдень, пора отправляться к Маркусу, а Ленора никак не выходит. Из Флиминиса они вернулись два часа назад, договорились прогуляться, пообедать вместе… Впереди неделя разлуки…

Ленора была холодна до самого окончания практики. Как она пояснила, он не должен был оставлять ее во время смерча, не должен был бежать к Дартс и рыжему и не должен был рисковать собой. Шон так и не понял, что больше ее злило.

Впрочем, подарки она принимала, значит, его усилия примириться рано или поздно дадут плоды. Но лучше бы рано, потому как мириться оказалось очень утомительно.

Устав стоять, Шон прошелся вокруг толстого, в пять охватов, ствола. Загадал, что когда выйдет из-за него, увидит Ленору, и даже замедлил шаг, чтобы дать ей больше времени, однако, когда вышел, увидел дэра Овидуса и его помощника, направляющихся к мужскому общежитию.

Шон неосознанно отступил глубже в тень. Если эти двое до сих пор что-то проверяют в академии, то возможно, одним увольнением повара не ограничатся.

Интересно, дэр Овидус осведомлен обо всех событиях во Флиминисе? Его должность весьма влиятельна… Хотя, вряд ли стоит опасаться: на все случившееся в зернохранилище не просто закрыли глаза, но и кое-кто из первого круга заплатил свидетелям за молчание. Видимо, среди спасенных детей были весьма родовитые. Диа Мирнон тогда вызвала Шона с Диланом и Вэлэри и сообщила, что вопрос решен и никто наказан не будет: ни сам Шон, принудивший сину активировать щит, ни Дилан, который использовал заклинание второго курса, ни Вэлэри. О той вообще никто не узнал — «воздушный таран» приписали Маркусу. Вполне обоснованно, кстати, если «забыть» о его сломанной челюсти.

За воспоминаниями Шон сделал еще круг, и в этот раз взгляду его наконец предстала Ленора. В золотистом платье, несколько бесстыдно облегающем ее длинные ноги, она стояла на ступенях, и полуденное светило обливало ее жаркими лучами. Она и сама казалась лучом света.

Залюбовавшись, Шон не сразу сообразил, что Ленора его не заметила: выпятив нижнюю губку и сведя брови, она недовольно озиралась.

Он нащупал в кармане цветок нилоции. Не настоящий, всего лишь украшение для волос, но весьма искусно вылепленное. Понравится ли?

Понравилось.

Темно-синяя, с хрусталиком в виде капли росы нилоция на светлых волосах Леноры словно ожила. Сама Ленора тоже, впервые за долгое время, увлеченно о чем-то говорила. О чем, Шон не улавливал: он видел только алые влажные губки, искрящиеся глаза и нежные пальцы, то и дело обводящие лепестки металлического цветка.

Внезапно Ленора остановилась. Судя по вопросительному взгляду она что-то спросила и теперь ждала ответ.

Щеки полыхнули жаром. Признаться в невнимательности было совершенно невозможно, и Шон, надеясь, что загар скроет румянец и фраза придется к месту, задумчиво протянул:

— Сложно сказать.

— Сложно? — округлила рот и глаза Ленора. — Ты же был там! Все об этом говорили, и только ты молчишь, ничего мне не рассказал!

Дернув подбородком, она резко повернулась и пошагала обратно к общежитию.

На секунду замешкавшись, Шон бросился следом. Он был там и об этом говорили все… Единственное, что приходило на ум, — зернохранилище. Боясь все же не угадать, он спросил:

— О чем именно ты хочешь знать?

Ленора замедлила шаг.

— Ходили слухи, что в хранилище были дочери дэра Алерайо. Это правда?

Не понимая, к чему она клонит, Шон осторожно кивнул:

— Он обнимал каких-то девочек, когда мы вышли.

Ленора зло сощурилась.

— Значит, правда…

— И что?

— А сам не догадываешься? У Дартс приняли практику! Дэр Алерайо принял! Она целыми днями копалась на своем поле — даже сегодня утром! — она никак не могла успеть. Но он принял…

— Не думаю, что дэр Алерайо дал бы поблажку кому-либо.

— А вот ей дал! И я хочу знать, за что! Она всего лишь укрыла девчонок от града. Даже не она — рыжий! Значит, что-то сделала в зернохранилище. Что?

— Да ничего… — Шон едва удержался, чтобы не отступить под требовательным взглядом Леноры. — Эти девочки просто сидели с ней рядом… Но при чем здесь они⁈ Говорю же, если Вэлэри засчитали практику, значит, она справилась.

Ленора подняла брови.

— Вэлэри⁈ — От голоса ее повеяло холодом.

Шон сбился с шага. Пески поглоти! По имени Дартс назвал! Все-таки правильно сделал, что не сказал Леноре, с кем едет к Маркусу.

— Я сейчас же поговорю с куратором и дией Мирнон. — Ленора, окончательно забыв об уговоре пообедать вместе, свернула к административному зданию. — Они должны знать, справилась «лепешка» или нет… Да кто она вообще такая?

Зайдя в комнату, Шон раздраженно хлопнул дверью. Прогулка была испорчена, настроение тоже.

Склонившийся над кроватью Дилан мельком оглянулся на стук и продолжил укладывать в сумку свою одежду. Шону же и заняться было нечем: он уже подготовился к поездке. Ну что за день! Думал отправиться с легким сердцем, теперь же приходится лгать Леноре и она снова сердится.

Сделав круг по комнате, он схватил с полки томик «Наставлений юношам». Открыл наугад.

«Дабы ясно видеть следующий шаг, сердце утишьте разумом. Если же и разум смятен, используйте нехитрый, но весьма действенный способ: станьте прямо и свободно и, взмахивая руками, приседайте раз пятьдесят. В случае сильного смятения — сто. Ваше сердце ускорит бег, но бурная река мыслей и чувств превратиться в спокойное озеро. На безмятежной поверхности его вы узрите верный путь.»

Шон захлопнул книгу и сунул обратно на полку. То, что душевную бурю могут победить элементарные приседания, распалило еще больше. Решив, что он способен и «разумом утишить» свое сердце, Шон глубоко вдохнул, затем сцедил воздух сквозь зубы и сел. Чтобы отвлечься от своих неудач, принялся наблюдать за Диланом.

У рыжего ни на столе, ни на стуле, ни в распахнутом шкафу не осталось ни единой вещи, а в изрядно растолстевшую суму он заталкивал оставшиеся с зимы ботинки. Шон удивленно хмыкнул:

— Ты ведь не собираешься поселиться у лэра Маркуса навсегда?

Дилан сильнее вдавил ботинки в сумку, так что та затрещала, и принимаясь зашнуровывать горловину, буркнул:

— Я не поеду.

— Как не поедешь? — оторопел Шон. — До тебя сам наследник ван Саторов снизошел, а ты не поедешь?

— Не поеду.

— Да почему⁈ Если переживаешь из-за денег на переходы, так Маркус же за нами свою коляску пошлет, бесплатно пройдем.

Дилан оставил наконец сумку и, повернувшись, устало опустился на кровать. Лицо его было угрюмым, замкнутым.

В последнее время Шон замечал, что рыжий стал более молчаливым, сдержанным, и думал, что это выпавшее на их долю испытание заставило того относиться к жизни серьезней. Но, похоже, причина была в другом.

— Давно с семьей не виделся, — сказал Дилан, разглядывая свои руки. — Хочу эту неделю дома провести, там помощь лишней не будет.

— Но лэр Маркус…

— Он звал тебя и Вэлэри. Меня так… в довесок. Зачем вообще?

Шон промолчал. Он и сам гадал, зачем Маркусу вдруг понадобился Дилан, но ни одного хоть сколько-нибудь убедительного основания не находил. Сначала Вэлэри, теперь рыжий…

В тишине слышнее стали крики и топот, от которых гудело и сотрясалось общежитие, одномоментно наполненное вернувшимися с практики студентами. Казалось, даже воздух дрожал от радости и возбуждения, царивших кругом, и только в их комнате он загустел, потяжелел. Встав, Шон распахнул окно.

— Дилан, а помнишь, что Вэлэри в зернохранилище говорила?

— Она много чего говорила.

— Вот именно! Тебя не удивляет, что деревенская девушка знает столько необычных слов?

— У нее память хорошая. Прочитала, да запомнила.

— Сам-то веришь? У моих родителей большая библиотека, но я такого не встречал ни в одной книге. И в академии такого нет, во всяком случае, не в нашей. Откуда же в деревне могло взяться что-то подобное? Странно.

— Мне все равно. Благодаря ей мы выжили тогда, остальное не важно… Ладно, мне пора. Увидимся…

Шон растерянно уставился в закрывшуюся за Диланом дверь. Почему-то возникло ощущение, что рыжий попрощался навсегда. Словно недоговорил «увидимся когда-нибудь».

Обычно Дилан взбегал по лестнице, стучал, если было заперто изнутри, и нетерпеливо приплясывал в ожидании того, кто откроет. Чаще это была Кэсси. Сначала слышались ее стремительные летящие шаги, а затем распахивалась дверь и сестренка, смеясь, хватала за руку и тянула его внутрь.

Сегодня все не так.

Остановившись на площадке перед квартирой Дилан глубоко вдохнул. Запахи, неизменно витавшие в узких сумрачных коридорах, привычные и оттого незаметные, сегодня оседали на языке неприятным, даже отвратительным привкусом чего-то горелого с примесью кислятины. На третьем этаже ругались, за стеной кричал ребенок, внизу хлопнула дверь и кто-то прошаркал на улицу… Среди этих звуков тишина в квартире казалась безжизненной.

— Гребаные маги, — пробормотал Дилан и, растянув губы с улыбке, постучал.

Поступь за дверью была похожа на материнскую — такая же усталая, — но открыла Кэсси.

— Дилан! — На мгновенье в глазах ее сверкнула радость.

Дома ничего не изменилось. Разве что вместо ромашкового отвара на столе стояла простая вода.

Дилан жадно выпил кружку. В горле сохло. Слушая Кэсси, которая рассказывала, что мать вновь работает прачкой, а Тертий на складах, он все смотрел на дверь родительской спальни. Отец наверное слышал, ждет… Или спит?

Дилан быстро взглянул на сестру.

— Прости, я без подарка. Не нашел ничего.

— Глупый, — Кэсси обиженно выпятила губу. — Сам жив-здоров — и хорошо. Это лучший подарок.

Она заморгала, сдерживая слезы. Дилан растерянно взъерошил волосы, потом вспомнил о монетах, запрятанных в потайной карман.

— На вот. Это за практику.

Кэсси охнула, увидев два золотых. Дилан сунул монеты ей в руку и одернул тунику.

— Ладно, я к отцу.

Кэсси рассеянно кивнула.

В комнате пахло свежей древесиной, а отец, вопреки ожиданиям, встретил ясным взглядом и улыбкой.

— Хотел уж окликнуть, — произнес он своим прежним, глубоким басом и похлопал рядом с собой: — Иди сюда, покажу кое-что.

В первую секунду показалось, что он здоров. Сердце обрадованно трепыхнулось, но тут же Дилан заметил: двигал отец только руками и головой, остальное тело лежало словно куль с углем.

— На что похоже? — Отец протянул деревянную фигурку, грубо обтесанную, со сколами и заусеницами.

Дилан повертел ее: четыре лапы, морда… На широкой лавке у кровати было с десяток подобных, рядом угловато топорщился мешок с деревяшками.

— На собаку.

— Да? — отец забрал фигурку, задумчиво осмотрел. — Вообще-то я лошадь делал… Ну, будет собака.

Он принялся оживленно рассказывать, что решил вырезать на продажу игрушки и разные мелочи из дерева.

— Руки-то у меня сильные, — говорил он, сжимая кулаки.

Пальцы его были изранены. Некоторые порезы уже зажили, и короста с них отпала, открыв светло-розовые полосы, другие были совсем свежими. Дилан смотрел на эти пальцы, жесткие, твердые, умеющие сгибать гвозди, но не привыкшие к тонкой работе, и молчал.

— Ты надолго домой? — спросил отец.

Дилан пожал плечами:

— Завтра в школу син схожу, узнаю, как и чего там.

— В школу син? — Отец нахмурился, окинул беспокойным взглядом. — Ты не справился с практикой?

— Вот еще! Справился, конечно!

Они посмотрели друг на друга с одинаковым недоумением. Отец выглядел растерянным, и Дилан внезапно понял: он не знает. Он все еще не знает, что Дилан вернулся насовсем. Что он бросил академию. Что не станет магом.

В напряженной тишине раздался треск сухого дерева. Похоже, собако-лошадь не выжила…

— Даже не думай, — хрипло выдохнул отец.

Дилан отвел глаза. Взяв с лавки кошку (или зайца), погладил толстое пузо. В палец кольнула заноза, и он с какой-то яростью надавил на нее, засаживая дальше.

— Просто учись, слышишь? — Отец накрыл его руки своей шершавой, мозолистой ладонью. — Не смей отступать! Дилан… Прошу тебя.

Дилан не ответил. Отец принялся убеждать, что они вытерпят, что он научится вырезать и будет зарабатывать; умолял не уходить из академии; настаивал, что став магом, Дилан сможет помочь сестре и брату…

Дилан все так же молчал. Тогда отец затих, но после недолгой паузы глухо обронил:

— Я уже обуза. Черепок. Обломок. Если ты бросишь учебу, кем я тогда буду? Зачем мне вообще быть?

— Ты не обуза, — исподлобья глянул на него Дилан. — И ты нужен нам.

На это отец швырнул в стену сломанную игрушку и попросил уйти. Уже в спину Дилану крикнул:

— Возможности даются только тем, кто идет вперед, слышишь?

Дилан замер в дверях, потом медленно вышел на кухню.

У окна Кэсси латала выцветшее платье. Ее тонкие пальцы проворно орудовали иглой, прокладывая ровные строчки, стежок за стежком.

Вот и у него так было: стежок за стежком, стежок за стежком… Забыть про магию, стать сином, кормить семью… Отец превратил все его ровные строчки в извивающийся, шипящий клубок змей.

Дилан присел над брошенной сумкой, спиной к Кэсси. Зажмурился и беззвучно, глубоко вдохнул.

Конечно, он мог бы опровергнуть все сказанное отцом… Почти все. Последняя фраза жгла. Он так долго заворачивал себя в кокон смирения, как заворачивает по праздникам мать полосу начинки в тонкую лепешку, но теперь его «лепешка» просто рассыпалась.

«Возможности даются только тем, кто идет вперед». Что, если отец прав? Сделать хотя бы еще один стежок — вдруг что-то изменится?

Обратно в академию Дилан бежал.

Надо было успеть, застать Шона и Вэлэри. Конечно, легче было выловить их у портала в Сивилию, но он не мог ждать! Ни мгновения не мог стоять на месте! Поездка к лэру Маркусу могла оказаться тем самым «стежком»!

И он бежал.

Сумка, из которой он вытряхнул большую часть вещей, прыгала и хлопала его по спине, словно подгоняя, словно широкой мягкой ладонью похлопывая и подбадривая.

В воротах академии едва не налетел на Вэлэри. Она вскрикнула, а он, даже понимая, что напугал, не смог остановиться и, схватив ее за руку, задыхаясь, выпалил:

— Я с вами!

По дороге к городу Лера и Дилан молчали. О чем молчал рыжик, Лера не знала, — сначала оживленный, задыхающийся от бега, рассказывающий, что боялся опоздать, он постепенно погрузился в задумчивость, — сама же она пыталась побороть волнение.

С Маркусом они не виделись три недели, с того самого смерча, и только раз обменялись письмами. А теперь… Два портала и, как сказал Шон, час езды по полям. Совсем скоро.

Почему-то представилось, как ее патрон стоит в каменной арке, увитой цветами и зеленью, и, сложив руки на груди, с покровительственной усмешкой наблюдает, как Лера приближается. Боже, как глупо! И волнительно… Это все дурацкие любовные романы, которые Маркус отправил ей!

Мотнув головой, чтобы вытрясти непотребные образы, она обернулась к Дилану:

— А Шон говорил, ты не поедешь.

Разворошив свои лохмы, Дилан отрешенно пробормотал:

— Передумал… Сам-то он где?

— Просил у портала дождаться. Под окно ко мне пробрался, чтоб сказать… Думаю, от Леноры скрывает, что к Маркусу не один идет, а с нами.

Дилан фыркнул и снова нахмурился.

Шон догнал их раньше, на половине пути до Альтии. Окликнул и, когда они остановились, припустил бегом.

После того, как всей компанией посидели в зернохранилище, или вернее после того, как общими усилиями выбрались из лап смерти, «ботан» перестал корчить из себя пуп мира и снова превратился в нормального человека, сейчас же и вовсе, топоча, как конь, и энергично загребая воздух длинными худыми руками, выглядел смешно. Никто не заподозрил бы в нем патриция.

— Я с вами! — догнав, выдохнул Шон, в точности повторяя фразу Дилана.

Дилан скривился, и Лера прыснула, прикрывая шрамы. Шон сначала недоуменно моргнул, а потом вдруг тоже улыбнулся, легко и искренне, как никогда раньше.

— Рад, что к Маркусу в гости едешь? — спросила Лера, когда они двинулись дальше.

— К лэру Маркусу, — привычно поправил ее Шон и кивнул: — Очень рад! Это лучшее место, что я знаю.

— Лучше, чем дом?

— У меня домов много сменилось — родители часто переезжают.

— Я имела в виду место, где тебя любят и ждут.

— Но родители меня любят, где бы я ни находился, так что можно сказать весь мир — мой дом. К тому же, они всегда выбирают города на краю пустыни… Там не так уж и хорошо… А в поместье Маркуса леса и горы! Там снег на вершинах, представляешь⁈ А луга как цветут по весне! А река! Настоящая, не канал! То широкая, медлительная, то вдруг сузится, забурлит. Мы как-то на одном пороге перевернулись, едва выплыли… — Шон мечтательно улыбнулся.

Образ Маркуса в цветущей арке сменился на другой: теперь Маркус выходил из воды, и по его обнаженной груди стекали струйки воды. Вот же чертовы романы!

Лера прижала ладони к горящим щекам.

— Как жарко! Будто все еще во Флиминисе, правда?

В столице оказалось и жарко, и душно, а вот город, рядом с которым было поместье Маркуса, оправдал свое название: Виридис, то бишь Зеленый. Здесь, и впрямь, улицы были столь густо засажены деревьями и кустарниками, что сквозь их листву дома с дороги едва просматривались. И дышалось просто чудесно.

Под стук копыт и колес, под окрики возниц, щебет птиц и вопли уличных зазывал улицы промелькнули, как увитые плющом стены лабиринта, а затем экипаж выехал за ворота и дорога нырнула в море. В зеленое море, по которому шаловливый ветерок гонял зеленые волны. Поля… Куда ни кинь взгляд — поля… С нежной порослью зерновых.

Лера застонала и ладонью закрыла глаза. За последние полмесяца она этих полей навидалась на всю жизнь.

— Не могу смотреть. — Сквозь пальцы она выглянула на сидящих напротив парней. — Заклинание вспушивания почвы сразу хочется сказать.

Шон снисходительно усмехнулся:

— Не переживай, поместье окружено рощей.

Защищаясь от солнца, Лера поставила руку козырьком. На горизонте, действительно, темнела полоса деревьев. А за ними — горный хребет.

— Красиво…

Дилан, молчавший от самой Альтии, вдруг кашлянул и бросил на Леру напряженный взгляд.

— Вэлэри, лэр Маркус не говорил, почему позвал меня?

— Нет. Позвал и позвал…

— А разве не странно? Шон дружит с лэром Маркусом с детства, ты — клиентка, а я… никто.

— Ты наш друг! — отрезала Лера. — И вообще, в зернохранилище вместе сидели. Может, Маркус поблагодарить хочет! Хоть в газетах и не написали, но половина спасения — за тобой.

— И хорошо, что не написали.

Ненадолго воцарилось молчание. Дилан кусал губы и беспокойно сжимал кулаки, потом беззвучно ругнулся и пробормотал:

— Зря я… Лучше бы дома остался. А то, как репейник посреди роз…

— Я похожа на розу? — Лера выпрямилась с довольной улыбкой.

Шон отвел глаза, но Лера успела заметить в них искорки смеха. Дилан же будто не услышал.

— Может, мне вернуться? — Он поднял смурной взгляд. — Вы сойдете, а я — обратно…

Лера перестала улыбаться.

— Дилан, ты сам на себя не похож. В чем дело? Чем патриции лучше нас? Почему это они розы, а мы репьи? Не выдумывай! И не смей возвращаться! Кто от солнца убегает, тот всегда прозябает, понял?

Дилан открыл рот, но не издал ни звука. Выглядел он озадаченным — куда лучше, чем понурым! — и Лера удовлетворенно откинулась на сиденье: то-то же! А то придумал: сойти, репьи…

— Вэлэри, — ровным голосом вдруг позвал Шон. — Ты не могла бы повторить последнюю фразу?

— Про солнце?

Лера осеклась. Черт! «Солнце»… Вместо «светило» она сказала «солнце»!

— Про солнце, — эхом отозвался Шон. Глаза его превратились в узкие щелочки. — Вэлэри, ты кто такая?