Правда, которую мы сжигаем

— Ты ведь слышала о том что она сделала? Именно по этой причине у нас в этом году новый директор. Она была раздражительной весь второй курс! — Мэри вскидывает руки вверх, на ее губах идеальная гримаса, и клей-карандаш выпадает из ее рук на пол моей комнаты.

— А я в это время тут надрываю свою симпатичную задницу! Я сдаю все предметы, которые они позволяют, веду два клуба, не говоря уже о чирлидинге. Я должна быть президентом студенческого совета, черт возьми!

Последние две недели я только и слышу от нее, как Стейси подделывала результаты голосования в прошлом году после того, как она спала с директором — кажется, вчера это был учитель. Это начинает звучать как скрежет гвоздей на грифельной доске, и, если я не буду осторожна, из моих барабанных перепонок потечет кровь.

— Как будто это имеет значение, Мэри, — белокурый конский хвост Лиз покачивается позади нее, когда она сосредоточенно смотрит на телевизор, на какой-то футбольный матч, идущий во время кризиса в личной жизни нашей подруги. — Президент студенческого самоуправления. Это не конец света.

— Боже мой, Лиззи, я знаю, что ты не просто так сказала это мне. Девушка, которая плакала три дня после победы в отборочной игре штата, потому что не забила?

Бесконечная игра в то, кто кого переплюнет. Направление, в котором она движется, — на юг со скоростью восемьдесят миль в час. Я устала это слышать — если она продолжит в том же духе, это станет ее стимулом в этом году.

— Можете взять себя в руки на пять секунд? — говорю я, глядя на них и жуя свою жвачку с фруктовым вкусом. — Ты, блядь, Таргид, мать твою. Ты вытираешь свою загорелую задницу стодолларовыми купюрами. Смирись с этим.

Жестокая любовь не во всех случаях известна, но она подготавливает тебя к жизни, которую тебе предстоит вести в таком городе, как этот.

Они должны знать лучше.

Я знаю, что Мэри хочет огрызнуться, съязвить каким-нибудь язвительным замечанием, которое она еще даже не придумала, но она этого не сделает. Потому что какой бы злой она ни была, она знает, что я всегда могу стать еще хуже.

Потому что я Сэйдж Донахью.

Богатая сучка закачана прямо в мою пуповину в утробе матери. Я капитан группы поддержки и всеобщая любимица.

Людоедка.

Бессердечная.

Я стала всем, что мне было нужно, чтобы выжить в условиях Пондероз Спрингс, а затем и в некоторых других.

Лиззи Флэнниган и Мэри Таргид были идеальной компанией друзей для мира, в котором я живу. Поверхностные до глубины души, но отлично подходящие для создания определенного образа.

Большинство маленьких девочек ищут друзей со схожими вкусами. Они любят одних и тех же кукол или любят играть в переодевания, но когда вы приучены обращать внимание на то, как вас воспринимают другие, то ищете тех, кому есть что терять.

Моя мама рано научила меня, что образ — это все. Репутация создаст или сломает вас где угодно. Вы делаете то, что должно быть сделано, независимо от последствий.

Улыбаетесь, независимо от того, что они делают с вами. Неважно, какую боль причиняют, потому что всем наплевать.

Даже женщине, которая меня родила.

Я стала очень хорошо скрывать свое внутреннее «я» от окружающих, позволяя им видеть только то, что я хочу, и заслуживаю доверия настолько, что стала своего рода коллекционером.

Знаток тайн, костей, погребенных в чуланах под половицами. У меня есть компромат почти на всех здесь, и они знают, что, если они пересекутся со мной, мне не потребуется времени, чтобы пролить на них свет.

В седьмом классе Лиззи прибежала, рыдая, изливая свои кишки о том, что ее отец — заядлый алкоголик, который тратит слишком много лишнего времени в своих командировках, обязательно останавливаясь во всех незаконных клубах на обратном пути. Она так раскраснелась, была так расстроена, что ее мать просто сидела, зная все это, осознавая каждую неосмотрительность, и никогда не бормотала ни единого слова.

Той ночью она поклялась, что никогда не позволит мужчине проявлять к ней неуважение, отказавшись выйти замуж за того, кто так ее растоптал. Что лично я не считаю проблемой, потому что я также знаю, что Лиззи вообще не нравятся мужчины.

Во время пьяной ночевки, когда Мэри потеряла сознание, Лиз захотелось поделиться еще секретами. Я уважала ее за то, что она могла сказать это, и я ненавидела то, что она знала, что должна это скрывать. Но здесь она будет распята.

А Мэри? О, Мэри.

Она умна как гвоздь⁶, возможно, когда-нибудь станет нейробиологом, если сможет пройти тест на наркотики. Потому что в последний раз, когда я проверяла, считается нежелательным иметь в организме аддерал⁷, если вам его не прописали.

Всю свою жизнь она заботилась о своих оценках, считая свой интеллект выше, чем что-либо еще в ней. Если бы ей когда-нибудь угрожали? Мне было жаль того, кто угрожал. На первом курсе она получила тройку на экзамене по математике. Для кого-то это не так важно, но для нее? Для ее родителей? Это могло быть равносильно исключению из школы.

Поэтому, когда ее глаза отказались открываться от многочасовой учебы, она нашла свой золотой билет. Теперь она исчезает в свободное время, чтобы встретиться с сомнительными дилерами под трибунами футбольного поля.

У всех нас есть груз на плечах, каждый из нас лежит под своим маятником, который качается все быстрее и быстрее каждый раз, когда мы оступаемся.

Именно поэтому они никогда не попытаются свергнуть меня с поста Мисс Пондероз Спрингс. Они боятся, что я раскрою их секреты. Потому что Сэйдж, которую они знают, будет безжалостна, когда дело дойдет до получения того, чего я хочу.

В этом есть своя сила. Знать секреты каждого, всю истину.

Еще больше силы в том, что ни одна душа не знает ничего про меня.

Чем больше у меня секретов всех остальных, тем меньше вероятность, что они узнают мои. А мои останутся похороненными.

— Да, ты права, — она вздыхает, натянуто улыбаясь. — Просто мини-безумие. Это нервирует, — она берет свой клей-карандаш и продолжает приклеивать пластиковые буквы к тонкому белому картону, мысленно промышляя, как бы меня уничтожить. — Не знаю, попаду ли я в Холлоу Хайтс.

Я усмехаюсь.

— Тогда поступай в любой другой колледж Лиги плюща (ассоциация восьми американских университетов, располож. в семи штатах на северо-востоке США

в стране. — Прим. ред.). Он не единственный в мире, Мэри.

— Ты не хуже меня знаешь, что сможешь специализироваться там на уборке помещений и зарабатывать шестизначные суммы. Поступление — это все, Сейдж.

Мне кажется, что я вынуждена протянуть руку и физически держать свои глазные яблоки, чтобы они не выкатились.

Деньги, деньги, деньги.

Это любимое занятие всех здесь. Это все, о чем они заботятся.

Они едят, срут, дышат ими.

Деньги все исправят, потому что они покупают тишину.

—Да, да, Холлоу Хайтс, Холлоу Хайтс. Неужели никто не хочет увидеть солнце? Неужели всем так нравится жить в месте, где всегда серо и сыро? — жалуюсь я, скатываясь с кровати и направляясь в прилегающую ванную комнату.

Я кручу пальцем несколько распущенных локонов в волосах, затем открываю ящик, беру свой любимый бальзам и наношу его на губы. Несмотря на то, что уже вечер, мой макияж все еще на месте: черная подводка создает безупречный взгляд Мэрилин Монро. Красный матовый цвет ложится на мои губы, согревая кожу. Все это находится на моем лице, создавая отполированную маску.

Для девушек я выгляжу самодовольной, когда смотрю в зеркало на свое отражение, но это только для того, чтобы увидеть, могу ли я найти какие-нибудь трещины в фасаде.

— Да ладно, сучка, твоя загорелая задница сгорит, как только ты переступишь порог Орегона, — шутит Лиззи, заставляя меня ухмыляться самой себе в зеркале.

— К чему ты клонишь? — Я поворачиваюсь к ним, положив руку на бедро. — В конце концов, красный — мой фирменный цвет, — говорю я и подмигиваю для убедительности.

Мы смеемся вместе, фальшивым смехом, полным пластика. И этот звук эхом отдается так глубоко в моей груди, что я начинаю сомневаться, действительно ли она такая пустая внутри, как считают люди.

Раздается громкий гул двигателей дорогих спортивных автомобилей. Они урчат и грохочут за французскими дверями моей комнаты, что даже Лиз отводит взгляд от плазменного экрана на стене.

Глаза Мэри загораются.

— Похоже, твоя преступная сторона дома, — хихикает она, вскакивая с пола и подбегая к дверям. Она приоткрывает их настолько, чтобы слышать, что происходит внизу, и заглядывает через панели, чтобы посмотреть. — И она привела своих друзей, — поет она.

Я вытаскиваю телефон из заднего кармана, проверяя время.

— Вау, они умеют определять время. Она не опоздала сегодня к комендантскому часу.

Этого никогда не перестает происходить, и не перестает меня раздражать.

Постоянное напоминание обо всем, от чего я держалась подальше, чего меня заставляли избегать. Вся свобода, которая есть у Розмари, ведь это я нахожусь под микроскопом.

Это я пытаюсь сохранить все вместе. Чтобы не развалиться.

Лиз перемещается к окну рядом с Мэри, и поскольку я позорно любопытна, я следую за ней, заглядывая через их плечи, чтобы посмотреть вниз на мой передний двор и три дорогих автомобиля, которые припарковались по прямой линии у нашего бордюра.

— Черт, — шепчет Мэри, пока мы наблюдаем, как моя сестра выскальзывает из пассажирского сиденья, ожидая Сайласа, который обходит переднюю часть своего Dodge Challenger (маслкар производства компании Dodge. — Прим. ред.) и подходит к ней. Он обхватывает ее за плечи, направляя к нашей входной двери.

— Это чертовски несправедливо, какой он горячий, — ноет она, восхищаясь золотой кожей Сайласа Хоторна, которая безупречна в любое время дня, но ночью в этой белой футболке за нее можно умереть.

— Этому мужчине нужна предупреждающая табличка, — добавляет Лиззи, быстро переводя взгляд на меня, словно желая убедиться, что я не окликну ее.

— Больше похоже на смирительную рубашку (специальная одежда для фиксации рук, а иногда и ног. — Прим. ред.), — бормочу я, раздраженно перебрасывая волосы через плечо.

Видите ли, это происходит каждый раз, когда они приезжают, чтобы забрать Розмари. Как стая голодных собак, никогда не бывает только одного из них. Они все собираются вместе, как бродячие животные в поисках объедков. Однако мои друзья не могут удержаться, чтобы не постоять у окна, так и норовя взглянуть на преступно безумных и убийственно горячих парней Пондероз Спрингс. Конечно, мы бы не смогли заговорить с ними лично, как из-за их безрассудного поведения, так и потому, что, если нас увидят с кем-то из них, это будет черной меткой на репутации любого человека на всю вашу жизнь здесь.

Это социальное самоубийство.

Это не те мальчики, которых вы приводите домой к маме и папе. На них интересно смотреть, но ни в коем случае не трогать.

Это похоже на то, как вы любуетесь дикими животными в природе. Смотрите, оцениваете и оставляете их в покое. Вы не должны брать их домой и держать в качестве домашних животных. Тем не менее, моя сестра-близнец не возражает против того, чтобы один из них загрыз ее, когда она сорвется, потому что все знают, что некоторых существ никогда нельзя по-настоящему приручить.

Мы едва слышим, о чем они говорят друг с другом у входной двери, но прошло уже больше десяти минут, и мне уже становится скучно. Сколько бы Роуз ни пыталась объяснить, я никогда не пойму, почему именно он.

На самом деле, нет, это ложь.

Потому что он — единственный человек, которого она не должна была выбирать, а она всегда старалась делать прямо противоположное тому, чего от нее ждут, в свою очередь превращая мою жизнь в ад. Мои родители махнули на нее рукой, решив, что она не стоит того, чтобы дальше заниматься ею, поэтому много лет назад их внимание переключилось непосредственно на меня.

Я их коронное украшение.

Гудок клаксона отвлекает мое внимание. Я вижу платиново-блондинистые волосы Тэтчера за милю, даже в темноте. Это мечта любой девушки — иметь волосы такого естественного светлого цвета.

— Рози, дорогая, если я обещаю вернуть его целым и невредимым, не могла бы ты отпустить нашего друга на ночь? — его голос быстр и чист, как скальпель против кожи, рассекающий ветер.

Я слышу тихий смех моей сестры, и это почти странно, потому что похоже на то, что я слышу свой собственный настоящий смех, который не вырывался из моего горла уже очень давно.

— Я видела в документальном фильме о преступлениях, что психопатия является генетической, — говорит Лиззи, пока мы наблюдаем за ним.

— Это просто миф, он никогда не был научно доказан. Речь идет об окружении, о том, как вас воспитывали, и о некотором психическом поведении, но вы не можете передать его своим детям, — добавляет Мэри.

— И каким, по-твоему, было его окружение, Мэри? Объятия и вечера семейных игр? — говорю я. — Все знают, что Тэтчер Пирсон скоро превратится в дорогого папочку. Я просто жду, когда кто-то поймает его, сверкающего на солнце.

Они громко смеются над моим комментарием, зная, что я права. Я не верю, что серийные убийцы передают своим детям что-то, кроме психологической травмы. Но по себе знаю, каково это, когда тебя воспитывают так, будто ты чудовище. В конце концов, ты сдаешься и превращаешься в него.

Окна соседней машины опускаются, позволяя мне мельком увидеть Алистера Колдуэлла за рулем.

— Жаль, что он так ненавидит этот мир. Он был бы идеальным трофейным парнем, — говорю я, покачивая головой. Я имею в виду, что его семья владеет большей частью города — все было бы замечательно, если бы он не был пятью оттенками долбанутости.

— Потому что Истон Синклер и так не идеален? Ты видишь девушек, которые облепляют его как мухи, готовые выхватить его прямо у тебя из рук?

— Как ты, Мэри? — я выгибаю идеальную бровь, глядя на нее. Она поворачивает раскрасневшееся лицо, пытаясь придумать способ отступить и отрицать.

Меня не покидает мысль, что Мэри жаждет Истона с дошкольного возраста, и как только мы расстанемся, она будет там, раздвинув ноги, готовая подбирать «мусор». Не то чтобы меня это волновало — Истон здесь по той же причине, что и они.

До окончания учебы.

— Шучу, — добавляю я в конце, слегка ухмыляясь.

Затем, подобно взрыву, которым он является, Рук Ван Дорен просовывает свое тело через пассажирское окно Алистера, зависая снаружи машины, сидя на дверной раме, широко ухмыляясь, со спичкой, свисающей с его розовых губ.

— Ромео, Ромео, где ты, Ромео? — кричит он. — Ты увидишь его завтра. У нас есть кое-какие дела, которые нужно уладить сегодня вечером, — его шутливый голос звенит в воздухе, пока он барабанит руками по крыше машины. Нет ни одной вещи, к которой бы он относился серьезно.

— Да, придурок, это определенно успокоит ее сегодня вечером, — раздается в ответ голос Сайласа.

— Прости, я что, должен был соврать? Мы же не собираемся печь кексы.

Уличные фонари отражаются от его бледной кожи, желто-оранжевый свет согревает его лицо. Вокруг него светится промышленное пламя. Эти черты симпатичного парня делают его таким непритязательным, эти дикие волосы и дерзкий взгляд напоминают мне о диких мустангах. Свободных, безрассудных, опасных. Я слышала, как по крайней мере пять девушек жаловались, как они завидуют его длинным ресницам, обрамляющим его адские глаза.

Я никогда не видела их вблизи, но все называют их именно так.

Карие у кого-то еще, но у него? Они испепелят тебя.

То, что меня всегда восхищало и одновременно выводило из себя в Ру́ке, — это его непредсказуемость.

Ты никогда не знаешь, что получишь от него. Улыбку, коктейль Молотова, нож в спину, смех. Единственный мальчик в их группе, к которому вы не можете подготовиться, — это он. Все знают, что Тэтчер в высшей степени умен и что, если представится возможность, он может запереть вас в своем подвале и играть в доктора Ганнибала с вашими частями тела.

Боже, и, если вы не знали о проблемах Алистера с гневом, вылезьте из-под гигантского гребаного камня, под которым вы спите, и посмотрите на него. Он практически купается в одеколоне с запахом гнева.

И конечно, все знают, что Сайлас — тихоня. Этот шизик мало что говорит, потому что слишком занят собственной головой.

Именно его смогла расколоть моя сестра.

Но Рук, он идентичен тому элементу, с которым так любит себя ассоциировать. Он ничего не делает обдуманно; все всегда по прихоти, вероятно, исходя из того, что ему кажется правильным в данный момент. Этот парень никогда ни о чем не задумывается.

Я восхищаюсь им, потому что у него хватает смелости делать это все. Я считаю это глупым, потому что в итоге он может погибнуть, а быть таким сумасшедшим весело только тогда, когда у тебя есть деньги и власть, чтобы избежать последствий.

Псих.

Мститель.

Шизик.

И Дьявол.

Парни из Холлоу.

Раздраженная и уставшая шпионить, я отхожу от окна.

— Я собираюсь взять что-нибудь выпить. Постарайтесь не испачкать свои трусики до моего возвращения.

Спускаясь по ступенькам вниз и проходя через нашу гостиную, я слышу голос моей матери. Я медленно ступаю, чтобы она не услышала, как прохожу. Иду, пока не дохожу до края входа в кухню и слушаю, как она разговаривает по телефону.

— Я просто не знаю, что делать дальше, Шерри. Я имею в виду, она безнадежна! Она всегда была непокорной в детстве, но спать с Сайласом Хоторном? Боже, я не могу представить, что подумают люди в церкви, когда увидят нас. Она общается с парнем, которого в городе называют Антихристом, — жалобно скулит она.

У меня звенит в ушах, когда она продолжает.

— Мы пытались посадить ее под домашний арест, но она просто ускользает. И вес! Ты бы видела, как она набрала вес с тех пор, как встретила его. Это ужасно!

Вода начинает бурлить у моих ног.

В моей голове раздается предупреждающий сигнал о наводнении, и я знаю, что будет дальше.

Если бы она просто держалась от него подальше, как я ей говорила, этого бы не случилось. Наша собственная мать не говорила бы так о своей дочери. Вода не поднималась бы так быстро, и мои легкие не дрожали бы.

— Сэйдж в порядке. Я имею в виду, по крайней мере, у нас есть один ребенок, который заботится о репутации семьи. Лишь бы она не облажалась. — ее шаги удаляются от меня, подсказывая мне, что она направляется в противоположную сторону, в другую комнату.

Мое сердце колотится в груди, ногти впиваются в ладони. Каждый раз, когда Роуз ошибается, каждый раз, когда она нарушает правила, они как будто толкают мою голову все дальше и дальше под поверхность.

Я тону. Я чувствую это.

Когда происходят ужасные вещи, некоторые люди становятся изящными, мягкими цветочками, которые растут по углам, ожидая, когда их сорвет прекрасный принц.

А некоторые люди становятся воинами.

Они выковывают себя из железа, создавая слои брони, чтобы защитить то, что осталось. Они становятся жесткими.

Суровыми.

Злыми.

Завидуют тем, кто способен восстановить себя без горьких осколков стекла от травмы.

Входная дверь открывается, ветер развевает ее темно-русые волосы, которые на несколько тонов темнее моих от краски для волос, за ее плечами. Ее улыбка осветила бы целую комнату, если бы можно было преобразовать ее в электричество, и это должно радовать меня.

Но не радует.

— Ха, — говорю я, скрещивая руки перед грудью. — Я думала, мусор выносят только по вторникам.

Глаза Розмари поднимаются и находят мои собственные. Огромная толстовка с капюшоном, принадлежащая ее парню, скрывает ее маленькую фигуру. Улыбка спадает с ее лица, и она вздыхает.

— Оставь свои стервозные замечания для своих друзей. — она натягивает капюшон и идет на кухню, чтобы избежать меня, но я следую за ней.

Я знаю, что должна уйти, пока не наговорила чего-нибудь похуже, но не могу себя остановить.

— Забавно. Этот шизик учит тебя быть стойкой, или ты просто чувствуешь себя сегодня дерзкой?

— Не называй его так, — говорит она, захлопывая дверцу холодильника. — Что у тебя вообще за проблема с ними? Они никогда тебя не трогали!

Мой язык становится быстрым, острым, смертоносным в считанные мгновения.

В чем моя проблема? Моя проблема?

— Они отбросы, Роуз. Из-за них наша семья выглядит грязной! — кричу я в ответ.

— Неужели мама настолько засунула руку в твою костлявую задницу, что теперь использует тебя как марионетку? Знаешь, если бы я не знала тебя лучше, я бы сказала, что ты ревнуешь.

— Ревную? Я? К чему? Твоей банде психически неуравновешенных засранцев? Да ладно, — защищаюсь я.

К чему мне ревновать? У меня есть все, что только можно себе представить.

— Ревнуешь, что у меня есть настоящие друзья. Настоящие отношения. В то время как ты проводишь свои дни с фальшивыми парнями и занудами, которые воткнут тебе нож в спину, как только ты обернешься. И все потому, что ты слишком боишься расстроить дорогую мамочку! — огрызается она, качая головой.

— Знаешь, может быть, у меня не было бы проблем, если бы ты перестала расставлять ноги перед уродами из Пондероз Спрингс. Боже, разве ты не видишь, как люди смотрят на тебя? Ты ходячий объект для карнавала! — усмехаюсь я.

Она вздрагивает, отшатывается, как будто я ударила ее по лицу, печаль наполняет ее глаза. Я говорю себе, что она заслуживает такой боли, как я. Вот я тону каждую секунду, проживая эту жизнь, а ей нет до этого дела. Несколько грубых слов не убьют ее.

Роуз подходит ко мне ближе.

— Нет, это твоя проблема, Сэйдж. Может быть, если бы ты перестала заботиться о том, что люди думают о тебе, ты бы не была такой несчастной сукой, — проходя прямо через меня, она задевает меня плечом, когда проходит мимо.

Она бросает меня там, выходя из себя, мое сердце ноет в груди. Я прижимаюсь к стене, мои ноги, кажется, могут подкоситься, но я не даю им этого сделать.

Ледяная вода находится прямо перед моим носом, и я стараюсь не дать ей просочиться в рот. Я отказываюсь делать это прямо сейчас.

Я глубоко вдыхаю и выдыхаю через нос, продолжая этот процесс, пока мой пульс не замедлится, и вода не начнет уходить.

Я повторяю снова и снова:

Я — Сэйдж Донахью.

У меня есть все.

Я не утону.

Я выживу.