Правда, которую мы сжигаем

В средней школе меня очень раздражало, когда люди задавали глупые вопросы о нас с Роуз. Да, мы близнецы, но это не значит, что я могу читать ее мысли.

Постоянные «Где твой близнец?». Они всегда называли «близнецами», даже когда находились порознь.

Только в средней школе мы стали разными людьми. Она двигалась в одном направлении, а я к вершине пищевой цепочки. Нас больше не называли «близнецами». Просто Розмари и Сэйдж.

И бывали моменты, как сейчас, когда луна была высоко и темнота окутывала мою спальню, когда я тосковала по привязанности к ней. Мне не хватало того, чтобы быть рядом с ней на людях, чтобы меня всегда воспринимали как одну половинку целого.

Как по часам, тихие печальные крики Роуз разбудили меня. Это происходит почти каждую ночь, и я не удивляюсь, когда вижу, что зеленые часы показывают 3:34. Я вздыхаю, сажусь, потягиваюсь, затем поднимаюсь. Отработанными движениями я перемещаюсь по комнате, не включая свет, открываю дверь и направляюсь в комнату, расположенную прямо рядом с моей.

Когда-то я слышала, что наши спальни являются прямым отражением того, какие мы внутри, и если это правда, то мы с моей сестрой-близнецом настолько разные, насколько нас представляют люди.

В ее спальне плакаты музыкальных групп, растения в горшках, много одежды черного цвета и ночник, который проецирует звезды на потолок, а моя — розовая, организованная, с большим количеством естественного света и пушистым белым ковром на полу.

Часть меня, которую я держу взаперти, не хочет принимать то, что мы так далеко отдалились друг от друга.

Ее голос напоминает мне о причине, по которой я вообще пришла сюда.

С я легкостью иду к ее кровати, устраиваясь рядом с ней. Мягкие хлопковые простыни окутывают меня, запах дыма и одеколона прилип к кровати от толстовки Сайласа, которую она носит.

Кончиками пальцев я дотрагиваюсь до лица сестры, и ее мышцы на лбу расслабляются. Проводя ими по ее носу, успокаивая ее бодрствование, я даю ей понять, что от какого бы монстра она ни убегала в своей голове, он не реален.

Она шевелится от моих прикосновений, сознание на грани того, чтобы взять верх.

— Это просто сон, Ро, ты в порядке, — шепчу я, ожидая, пока она поймет, что на самом деле она в ловушке кошмара и что в любой момент может покинуть это место.

Что она и делает после еще нескольких минут рисования моего пальца на ее лице. В конце концов, она открывает глаза, и ей требуется мгновение, чтобы привыкнуть к реальности.

— Я разбудила... — зевает она. —… тебя?

Я качаю головой.

— Нет, я была на пути в ванную и услышала, как ты ворочаешься, — вру я.

Схватив верхнюю часть своего одеяла, она накидывает его нам обоим на головы. Мы оказываемся в темноте под ее одеялом, и я переношусь в то время, когда мы были маленькими девочками и отказывались спать в разных кроватях. Когда я еще не была одурманена, а мир все еще был полон возможностей. И это так, только не здесь, не в этом городе. Ночью, когда наши родители спали, мы забирались под одеяла и рассказывали друг другу истории или сны.

Под этими одеялами я могу снять маску и снова стать той маленькой девочкой. Не оглядываться через плечо, чтобы увидеть, кто за мной наблюдает, не оскорблять других, чтобы остаться на вершине. Сейчас мне нечего бояться.

— О чем был кошмар?

— То же самое, что и всегда. Темные коридоры, странные голоса.

Бывают моменты, когда я завидую тому, какая Роуз нежная и открытая. В другие моменты я ненавижу себя за то, что пытаюсь разобраться в этом, потому что я завидую.

Завидую тому, что со мной случаются плохие вещи.

Завидую тому, что у нее все еще есть способность заботиться о других. Видеть в них хорошее.

В то время как я топлюсь в чане с черной смолой, которая, кажется, не хочет меня отпускать.

— Прости меня за грубость на днях в закусочной, — шепчу я, подложив руки под голову и глядя на нее. Свет от ее звезд пробивается сквозь щели на одеяле, давая нам минимум света.

Роуз улыбается, и мое сердце немного болит от того, какая она щедрая и добрая. Как легко она прощает. Это моя самая большая проблема с ней и Сайласом. Что, если один из них причинит ей боль? Что, если он причинит ей боль? А она просто продолжает позволять ему, потому что, когда Розмари любит кого-то или что-то, она любит это так сильно, и неважно, как они к ней относятся.

Наши родители — идеальный пример.

— Все в порядке, Сейдж, — отвечает она. — Я знаю, это потому, что ты чувствуешь, что должна быть злой, чтобы выбраться из этого места, не пострадав. Я просто... я не знаю почему. Раньше ты была такой счастливой и свободной, а потом в один прекрасный день ты просто изменилась. Почему ты не хочешь рассказать мне, что с тобой случилось?

— Мы можем не говорить обо мне? Ты не можешь представить, как сильно я не хочу сейчас говорить о себе.

— Я скучаю по разговорам с тобой. О тебе прежней. Знаешь, о той, которой было все равно, быть ли ей королевой бала или что о ней думает весь мир? Та, которая носила с собой потрепанные сценарии и притворялась, что она Мерил Стрип, получающая Оскар. Ты помнишь ее?

Я помню ее, и однажды я снова стану той девушкой. В тот день, когда я покину это место, я вернусь к себе прежней, и все будет как прежде. Она просто не понимает, что, если я останусь здесь, в этом токсичном городе, он съест меня заживо.

Я буду полностью поглощена сажей, утону в черной смоле несчастья, которая просачивается сюда сквозь трещины.

— Она мертва, ясно? Почему ты не можешь просто оставить все как есть, Роуз? — огрызаюсь я с ненужным гневом, который никогда не должен был быть направлен на нее. Он всегда был направлен на тех, кто превратил меня в такую.

В эти моменты враждебности я больше ненавижу себя за то, что желаю, чтобы именно она прошла через то, что прошла я. Что это я жила беззаботно. Та, которая не страдала от угрызений совести.

И эти мысли не дают мне спать по ночам. Заставляют меня ненавидеть себя еще больше. Потому что я никогда, никогда не хочу, чтобы моя сестра прошла через то, что прошла я.

— Давай поговорим о тебе, хорошо? Как ты? Все ли у тебя в порядке? Твоя работа, похоже, наконец-то собирается.

Когда я говорю «собирается», я имею в виду: «Я понятия не имею, что ты пытаешься создать, но я поддерживаю тебя в любом случае». Розмари неравнодушна к скульптурам из битого стекла, любого вида, но в половине случаев я понятия не имею, что, черт возьми, они должны представлять собой.

—Я… — начинает она. — Я в порядке. Со скульптурами все в порядке. Хотя в последнее время мы с Сайласом часто ссоримся.

Мои брови поднимаются в тревоге.

—Почему? Что он сделал?

—Успокойся. Он не сделал ничего плохого, — она выдыхает. — Клянусь, ты просто ищешь причины, чтобы его ненавидеть.

—Ну, ему это не сложно сделать.

— Мы ссоримся, потому что я не хочу, чтобы он ехал в Холлоу Хайтс. Я хочу, чтобы он уехал. Все парни уезжают на Восточное побережье, и я хочу этого для него. Ты знаешь, что маму и папу хватит удар, прежде чем я пойду в другую школу, но я не хочу, чтобы он оставался здесь. Они не просто упадут в обморок, когда узнают, что я не поеду в эту дыру, даже если они не дадут мне денег на колледж. Я смирилась с тем, что буду жить в коробке, прежде чем поеду туда.

— Расстояние между городами — не вариант? — предлагаю я, хотя мне хочется сказать: «Скажи ему, чтобы пнул гребанные камни». Я знаю, что она любит его, и я не хочу видеть, как она страдает. Никогда. Даже если это я причиняю вред.

— Он не хочет этого делать, когда знает, что мы могли бы быть вместе, но я боюсь, что он возненавидит меня, когда мы станем старше. А что, если мы расстанемся? Тогда он останется здесь без причины, — даже при тусклом освещении я вижу, как слезы скользят по ее щекам, и голос у нее влажный. — Я люблю его, Сэйдж. Я люблю его так сильно, что у меня физически перехватывает дыхание, и я не могу допустить, чтобы он меня ненавидел.

С легкостью я протягиваю руку и вытираю ее слезы большим пальцем.

— Никаких слез из-за парней. Мы слишком красивы для этого.

Она тоскливо смеется.

— Не смешно. Я удивлена, что ты не сказала мне бросить его.

Я прикусила нижнюю губу.

— Что ж, — говорю я.

— Сэйдж! — ругает она, смеясь еще громче, — Я знаю, тебе трудно в это поверить, но Сайлас делает меня счастливой.

Я воздерживаюсь от того, чтобы закатить глаза. Она говорила это с тех пор, как они познакомились в средней школе, всегда пытаясь убедить меня в том, какой он славный, каким милым он может быть. Настолько, что ей было легко не замечать весь остальной ад, который они причиняли.

— Дело не в том, что ты счастлива. Дело в том, чтобы ты была в безопасности.

— Ты уверена, что дело не в моей репутации?

Я щелкнула языком.

— Твоя репутация — это часть безопасности. Что ты будешь делать, когда Сайлас скажет кому-то что-то не то? Что ты будешь делать, когда этот крикливый Рук заведет кого-то слишком далеко?

Мой разум посылает мне вспышки лица Рука, когда он смотрел прямо на Истона взглядом, полным такой ярости, что на секунду я испугалась, что он загорится. Его зеленые глаза превратились в лесной пожар, верхушки потрясающих сосен горели яростным оранжевым пламенем.

Я никогда не видела ничего подобного.

Розмари усмехнулась.

— Я думаю, ты ему можешь понравиться.

Не ожидая такого от нее, я отшатнулась.

— Я была в нескольких секундах от того, чтобы вонзить ноготь ему в глаз. Я собиралась потратить великолепный набор акриловых карандашей для парня из Холлоу. Мы дрались, Ро. Или ты просто не заметила эту часть?

Румянец, согревающий мое лицо, раздражает меня.

Рук Ван Дорен не имеет права заставлять меня краснеть. Так же, как он не имеет права злить меня. Он не видит ничего, кроме того, что я ему показываю.

Рук Ван Дорен не влияет на меня.

— Для него нет разницы. Флирт, драка. Для РВД все одинаково.

Это не должно меня волновать, и не волнует.

Это просто шанс собрать больше секретов, раскрыть больше грязи на парней, которые являются загадкой для всех. Идеальные люди, чтобы иметь рычаги давления.

— Я сделаю вид, что ты не называла его по инициалам. И что это вообще значит? Это не детский сад, где мальчики грубят нам, если мы им нравимся.

Она перевернулась на спину со вздохом.

— О нем я знаю меньше всего. Я знаю, что его мама умерла, и его отношения с отцом ужасны. Но из того, что я видела за все эти годы, я могу сказать, что ему нравится поджигать вещи, и все его эмоции одинаковы. Рук Ван Дорен не уделяет внимания вещам, которые считает скучными. Если он заметит тебя, если ты его заинтересуешь, ты об этом узнаешь, — она смотрит на меня. — И я бы сказала, что он тебя заметил.

— Да, но он может направить свое внимание в другое место. У меня нет никакого желания вступать с ним в контакт когда-либо еще.

Мы погружаемся в приятное молчание, комфорт нахождения рядом друг с другом успокаивает не только ее, но и меня. Под этим одеялом я думаю о том, какой будет моя жизнь спустя годы, после того, как я окончу школу в этом году.

Еще один учебный год, Сэйдж. Продержись еще один год.

И это будет твое лучшее представление.