Неделя с хвостиком до нового года прошли в слезах. Юлька старалась держаться и не плакать, но если днем у нее это получалось, то по вечерам, дома слезы сами лились из глаз пачкая подушку. Новости о Сереже она узнавала у Андрея Викторовича, и они радовали. Ему с каждым днем становилось лучше, хотя зрение так и не вернулось. Но, как только его стало можно перевозить, родители отправили сына в какую-то московскую клинику. С одной стороны Юлька радовалась, ведь там шанс восстановить зрение, наверняка, намного выше, а с другой… с другой сердце замирало в ужасе, от того, что он может теперь и не вернуться. Она скучала по несносному брюнету. И каждый умирающий, несмотря на все усилия, букет причинял невыносимую боль. Скоро у нее не останется ничего… ничего, кроме воспоминаний. Снова.
Тридцать первое декабря был рабочим днем, причем последним на должности секретаря, поэтому Юлька осталась праздновать новый год в городе. Со Светкой и Глебом. Когда она уже собиралась выходить, раздался звонок домофона. Сосед, местный алкаш Валера частенько забывал ключи и звонил ей, поэтому ничего не спросив, она просто нажала на кнопку, впуская его в дом. Хорошо, не надо будет ждать лифт. Схватив сумочку, она вышла и замерла прислонившись к стене.
Сегодня Андрей Викторович дал ей номер телефона Алексея Михайловича, и теперь Юлька мучилась, решаясь позвонить или нет. Все же это такой большой и далекий от нее человек по меркам компании, но в то же время такой близкий, если думать про него, как про Сережиного папу. И еще она прост не знала, как начать разговор. Вдруг брюнет уже про нее и думать забыл?
- Привет, Юленька, - в открывшемся лифте оказался вовсе не Валера.
- П-привет… - машинально прошептала она, глядя на Сережу… сердце совершило кульбит, замерло и… продолжило биться, спокойно и равномерно, - здравствуйте, Сергей Николаевич. Откуда вы знаете мой адрес?
- Мне Марья Ивановна дала, - он улыбнулся той самой улыбкой, которую она так любила когда-то, - она сказала, что ты все еще ждешь меня. Плачешь, - он вышел из лифта и обнял Юльку. Обнял, несмотря на то, что она попыталась вывернуться из его объятий, - зачем ты съехала? Я же оплачивал ту квартиру для тебя все это врем. А вчера приехал, мне хозяйка говорит, что ты давно там не живешь.
- Сергей Николаевич, - холодно, так холодно, что даже сама была удивлена, ответила Юлька, - отпустите меня. И вынуждена вас разочаровать, я жду не вас, и плачу не по вам. Вы поступили со мной низко и подло, и я перестала вас ждать именно в тот момент, когда узнала про вашу подлость.
- Юленька, - Сережа не думал выпускать ее и, несмотря на отчаянное сопротивление, прижал к груди, а я скучал. Никак не мог забыть тебя…
- Так скучал, что даже занес в черный список, - Юлька вдруг разозлилась.
- Увы, Юленька, - Сергей Николаевич тяжело вздохнул, - я пытался тебя забыть, но у меня ничего не получалось. Я каждый день думал о тебе. Вспоминал наши ночи… твою страсть… твою любовь ко мне…
- Это ты меня бросил! Ты! Уехал, даже ничего не сказал! А я как дура, как полная дура, верила тебе.
- Прости, Юленька, - Сережа перешел на шепот, - прости меня, Юленька. Я правда, скучал. Очень. Я каждый день мучился от желания позвонить тебе. Услышать твой голос. Увидеть тебя. Обнять. Поцеловать.
- Я тебе не верю! - Юлька невольно замерла в его объятиях. Таких знакомо теплых и ласковых. Таких уютных.
- Хочешь, я буду просить у тебя прощения каждый день? - прошептал Сережа на ушко. От его дыхания мурашки разбегались по всему телу, как круги на воде.
- Ты меня бросил, - Юлька повторяла эти слова, как заезженная пластинка, - я тебе не верю.
Она хотела сказать, что он, Сережа, рассчитался ее телом за свое повышение, что это низко, подло и грязно, что с теми, кого любят так не поступают. Но не могла. Она забыла все слова, кроме тех, которые твердила как мантру:
- Я тебе не верю… Ты меня бросил…
А Сережа, чувствуя, что почти победил, что еще чуть-чуть и она не сможет сопротивляться, прижимал ее к себе все сильнее, все жарче…
- Юленька, - прошептал он, - девочка моя любимая, прости меня…
От этого признания, от этой мягкости и нежности в голосе того, кого она Юлька, любила всей душой, вдруг защипало в носу, а на глаза навернулись слезы.
А он наклонился и поцеловал ее. Так как раньше. Нежно, мягко, так что колени снова, как тогда подогнулись, словно сдаваясь на милость победителя, а в низу живота мгновенно скрутился тугой узел. Юлька не хотела, но против ее воли губы шевельнулись, отвечая на Сережин поцелуй, руки взметнулись вверх, обнимая его за шею, а тело, предавая хозяйку, само вжалось как можно сильнее в знакомое до мельчайших подробностей тело мужчины.
Реальность поплыла, время сместилось, словно не было этих четырех месяцев, словно не было той подлой игры, словно не было ничего.
- Сережа, - выдохнула Юлька, когда он разорвал поцелуй и потянулась за вторым сама, - Сережа…
Она не слышала, как загудел лифт, поднимая кого-то на этаж, она забыла, что собиралась к Светке… Она прижимал к желанному мужчине и хотела большего, чем объятия в зимней одежде на лестничной площадке. И уже хотела позвать его к себе, как двери лифта разъехались прямо перед ними. И знакомый голос удивленно произнес:
- Юля?