Преданный

ГЛАВА 24

Хадсон

За всю свою взрослую жизнь я не летал коммерческими рейсами и никогда эконом-классом. Но эта поездка возникла в последнюю минуту, и нужно было сохранить ее в тайне от моей семьи. И вот я здесь, зажатый на среднем сиденье без подлокотника, а холодный воздух дует мне прямо в лоб. Более пяти долбанных часов.

Как только приземляемся, я снимаю телефон с режима полета, и он звонит у меня в руке. Нажимаю «Принять» и тут же жалею об этом. У меня нет настроения разбираться с дерьмом Хейса.

— Ты где, блядь, шляешься? — кричит он мне в ухо.

Судя по выражению ужаса на лице пожилой женщины слева от меня и легкой усмешке мужчины справа, я не единственный, кто это услышал.

— Секретарша сказала, что ты взял отпуск по личному делу? — Эту последнюю фразу он произносит так же, как и такие слова, как «поделиться», «смирение» и «второе место». — Клянусь Богом, если услышу от тебя слова «уход за собой», я набью тебе морду.

— Сейчас не самое подходящее время. — Я ерзаю, как могу, в тесном пространстве, пока мы подруливаем к выходу на посадку. Серьезно, эти самолеты предназначены для детей? Или просто для людей с маленькими задницами и короткими ногами.

— О, прости. Мой звонок помешал тебе отпаривать мошонку и отбеливать задницу? Какого хрена, Хадсон?!

Женщина слева от меня крестится.

— Дамы и господа, добро пожаловать в Нью-Йорк. Пожалуйста, оставайтесь на своих местах, пока капитан не выключит знак «Пристегните ремни».

Сжимаю челюсть. Не может быть, чтобы Хейс этого не слышал.

— Твою мать… — выдыхает он. — Ты летал коммерческим рейсом?

Я щиплю переносицу.

— Сначала я был зол. Теперь я волнуюсь. Ты умираешь?

— Нет, конечно, нет, идиот. Но послушай, мне нужно поговорить с тобой кое о чем важном. — Сейчас почти пять часов вечера, и я никак не смогу собрать Августа и моих братьев. — Мы можем встретиться утром? Мне нужно, чтобы Алекс тоже был там.

— Прекрати нести чушь. — В его голосе слышится легкий намек на беспокойство. — У тебя проблемы?

— Нет.

— Ты привез домой невесту по переписке?

Я вздыхаю.

— О, Господи, ты что, поехал за границу и продал почку?

— Это очень важно, не мог бы ты перестать выеб… валять дурака. — Я извиняюсь перед старушкой.

— Я не дурака валяю. Меня тошнит от твоих благодеяний. Не удивлюсь, если ты продашь свой собственный член. — Он фыркает. — Я имею в виду, не похоже, что ты им часто пользуешься…

— Встреча. Организуй ее.

Самолет останавливается, и все встают в унисон, чтобы выйти.

— Во сколько? Я попрошу кого-нибудь подготовить конференц-зал.

— Нет, встретимся в офисе Августа. — Я беру свою сумку. Мышцы спины стонут в знак протеста, когда я наконец выпрямляюсь в проходе. — Ровно в восемь.

Когда выхожу из самолета, в трубке тишина, и я думаю, не прервался ли звонок, пока наконец не слышу Хейса.

— Ты точно в порядке, брат?

Беспокойство в его голосе разрушает лед, который образовался вокруг моего сердца, когда речь заходила о моей семье. За последние двадцать четыре часа холодная ненависть не давала мне спать всю ночь, ставя под сомнение мою преданность и принимая решения для моего будущего.

— Честно? Нет. Не в порядке.

— Хадсон…

— Увидимся завтра.

Я нажимаю «Отбой», прежде чем он успевает возразить.

Набираю номер Лиллиан. Она отвечает на втором звонке.

— Лиллиан, привет. — Я выдыхаю с облегчением. — Я так рад, что ты ответила. — Я пытался позвонить ей пару раз за время своего отсутствия, но все мои звонки попадали на голосовую почту. — Как ты?

— Хорошо. Как прошла поездка? — Ее голос немного натянутый, сдержанный.

— Очень хорошо. — И ужасно. — Ты свободна сегодня на ужин? Есть кое-что, о чем я хотел бы с тобой поговорить.

— О, эм… Я ухожу с работы через час.

— Мы с Кариной выберем… — Я глубоко вдыхаю. — То есть, ничего, если мы с Кариной тебя заберем?

— Конечно. — Я слышу улыбку в ее голосе?

— Отлично, скоро увидимся. О, и Лиллиан?

— Хм?

— Я скучал по тебе.

Лиллиан

Я планировала ждать Хадсона у входа в «Би Инспайед Дизайн» в шесть часов, но, в своей типичной манере, занялась исследованием странного использования таксидермии в дизайне интерьера и попала в дыру, которая привела меня к книжным обложкам из человеческой кожи. Одна книга шестнадцатого века, написанная врачом о девственности и женской репродуктивной системе, была переплетена в женскую кожу.

Увлеченная этой темой, которая имеет все признаки фильма ужасов и совершенно омерзительна, я вскакиваю, когда слышу свое имя.

Хадсон идет ко мне, одетый в джинсы и хенли. Хотя я не давала своему телу разрешения реагировать, оно действует инстинктивно. Я отталкиваюсь от компьютера и прыгаю в его объятия. Мужчина ловит меня на лету, крепко обхватывает меня руками и зарывается лицом в мои волосы.

— Черт, я так скучал по тебе, — бормочет он и целует меня в висок.

Я цепляюсь за него. Мое сердце застряло у меня в горле.

Хадсон опускает меня на ноги, затем берет мое лицо в ладони и изучает его, как будто ищет травму или любой намек на дискомфорт.

— Ты выглядишь прекрасно. Чувствуешь себя хорошо?

Наклонившись к его прикосновению, я улыбаюсь.

— Я чувствую себя прекрасно.

Мне было интересно, как я отреагирую на то, что снова увижу его. Стану ли снова сомневаться в нем? Сомневаться в том, что есть между нами? Или его действия, в сочетании с заверениями Кингстона, уничтожат всякое недоверие?

— Как прошла твоя поездка? — И правда ли, что ты любишь меня?

Свет в его глазах тускнеет.

— Познавательно.

— О?

Он прижимает меня к себе.

— Я расскажу тебе обо всем, но сначала нам нужно поговорить.

— Звучит зловеще.

— Тебе нужно взять свои вещи? — Он отпускает меня и берет за руку.

Я беру свою сумочку и наполовину наполненный большой стакан с кофе, о котором забыла еще в полдень.

— Если это не навязчивый парень, — говорит Кингстон, входя в комнату с ухмыляющейся Габриэллой. — Мы видели Карину на улице. Ты и ее втянул в свое преследование, да?

Габриэлла фыркает.

— О, ничего себе. Серьезно? — Она упирает руки в бедра и смотрит на Кингстона. — И ты называешь Хадсона сталкером?

Кингстон притворяется обиженным.

— Я… ты… ладно, это не одно и то же…

— Просто прекрати. — Она заставляет его замолчать, проведя ладонью по лицу. — Ты сам такой же.

Он с рычанием хватает ее руку и кусает ее ладонь, прежде чем притянуть девушку в свои объятия. Она хихикает, пока он целует все ее лицо.

Моя грудь болит от ревности. Каково это, когда тебя так любят? Словно почувствовав мой вопрос, Хадсон сжимает мою руку.

— Мы оставим вас наедине, — игриво говорит Хадсон.

Я желаю паре спокойной ночи, пока Хадсон тащит меня за дверь и в ожидающую машину.

Он не оставляет между нами никакого пространства, обнимая меня за плечи и крепко прижимаясь своим бедром к моему. Расспрашивает меня о работе, и я теряю счет времени, рассказывая ему истории, в том числе об обнаружении книг в переплетах из человеческой кожи. Не думаю, что когда-нибудь смогу забыть об этом. Хадсон удерживает мой взгляд, кивает, задает вопросы и смеется вместе со мной. Если ему неинтересно то, о чем я говорю, то он невероятный актер. Потерявшись в разговоре, не замечаю, что мы подъехали к зданию Хадсона, пока Карина не ставит машину на парковку.

Он поощряет меня продолжать, пока мы идем к лифту, и как только оказываемся внутри его квартиры, у меня, наконец, заканчивается запас слов.

— Я не могу придумать лучшей работы для тебя, — говорит он, вытаскивая пробку из бутылки вина. — Ты практически светишься, когда говоришь об этом.

Правда? Вспышка смущения овладевает мной, и я потираю щеки, пытаясь унять жжение.

— Мне действительно это нравится.

Хадсон протягивает мне бокал вина, и я смотрю поверх своего бокала, как он снимает пиджак и галстук и расстегивает пуговицу на воротнике. Боже, как же он красив. Мужчина закатывает рукава до локтей, обнажая подтянутые, с выступающими венами предплечья, усыпанные светло-коричневыми волосами. Все в нем говорит о мужской красоте.

— Ты голодна? — спрашивает он из-за открытой дверцы холодильника.

Я должна быть голодна, но мой желудок завязан узлом. С тем, что Кингстон сказал мне, что Хадсон влюблен в меня, и загадочным заявлением Хадсона о том, что нам нужно поговорить, я не уверена, что смогу есть.

— Не очень.

Он смотрит на меня через плечо, затем закрывает холодильник и садится на табурет рядом со мной. Изучает мое лицо до тех пор, пока я застенчиво не опускаю взгляд.

— Ты уже чувствуешь себя лучше?

Я делаю глоток вина, прежде чем встретиться с ним взглядом.

— Я не чувствовала себя плохо. Я просто была напугана.

Он опирается локтем на столешницу и наклоняется ко мне.

— Напугана? Что случилось? Почему ты не сказала мне…

Я прижимаю палец к его губам.

Его плечи опускаются.

— Прости. — Румянец окрашивает его щеки, придавая мальчишеское очарование его лицу. — Продолжай.

— Из нескольких авторитетных источников я слышала, что у тебя есть слабость, — я делаю еще один глоток вина, — к спасению уязвимых женщин.

— Кто…

— Хадсон, — мягко перебиваю я.

Мужчина подпирает подбородок ладонью и при этом прикрывает рот. Возможно, для того, чтобы удержать себя от разговора. Он кивает, чтобы я продолжала.

— Это засело у меня голове. После рождественской вечеринки и того, что произошло в кабинете Хейса, после твоей реакции на мое увольнение, и не знаю, я начала задумываться, может, это все, чем я для тебя являюсь. Жертва с сексуальными преимуществами…

— Господи, Лиллиан. — Отвращение в его голосе не похоже ни на что, что я слышала от него раньше. Он тупо смотрит на столешницу и качает головой. — Почему ты ничего не сказала?

— Я боялась того, что ты скажешь.

Он сжимает челюсть.

— Я бы объяснил.

— Объясни сейчас.

Хадсон поджимает губы, мышцы плеч напряжены. Он проводит рукой по лицу.

— Думаю, сейчас самое подходящее время. — Он поворачивает свой табурет и придвигает мой, пока я не оказываюсь лицом к нему. В его глазах бушует война, пока он наконец не расслабляется. — Помнишь, в Седоне я сказал, что расскажу тебе личную историю о себе, когда у меня будет что-то стоящее? Сейчас я готов рассказать тебе эту историю.

Я придвигаю поближе свое вино для эмоциональной поддержки.

— Твои источники сказали тебе, что я люблю спасать уязвимых женщин? Это правда. Не отрицаю этого. И я всегда был таким. Некоторые люди неравнодушны к детям, другие — к животным. Мне же всегда было невыносимо смотреть, как женщины страдают от рук мужчин. Уверен, что психотерапевт бы просто охреневал, разбирая это дерьмо на части. О том, что я вырос, наблюдая, как Август соблазняет женщин и оставляет их одних и беременных. Или как моя собственная мать пожертвовала всей своей жизнью, чтобы играть роль степфордской жены Августа, пока он трахался с другими прямо у нее под носом.

От боли и гнева в его голосе у меня сжимается в груди.

— Какой бы ни была причина, это не имеет значения. Я не стыжусь того, что делаю, чтобы помочь людям, которые в этом нуждаются. И да, когда увидел тебя на рождественской вечеринке, я хотел помочь. Когда услышал, как Хейс говорил с тобой, мне захотелось схватить тебя и увести от него. И я так и сделал. Ты потрясающая женщина, Лиллиан. Но уверяю тебя, я не испытываю чувств, не целую и не занимаюсь сексом с женщинами, которым помог. Ни с одной. У меня не было желания. Я и предположить не мог, что почувствую что-то к тебе, когда узнаю тебя поближе. Я влюбился в твой ум. В твое чувство юмора. Твою стойкость. И когда ты поцеловала меня в Седоне, мне хотелось поступить правильно и уйти из твоей жизни. Я сказал себе, что могу помочь тебе и оставить тебя в покое. — Он пожимает плечами. — Я ошибался.

— Значит, это правда. Ты влюблен в меня.

— Полностью. — Уголок его рта приподнимается. — Подожди, что значит «это правда»?

— Кингстон сказал мне.

Он подтягивает мой стул ближе за подлокотники, пока мои сомкнутые колени не оказываются между его раздвинутыми бедрами. Его хватка на стуле сохраняется, обхватывая меня, но, как ни странно, я не чувствую себя загнанной в угол или страдающей клаустрофобией. Даже наоборот, я чувствую, что мы слишком далеко.

— Лиллиан… какое у тебя второе имя?

— Вивиан.

Он поднимает брови и ухмыляется.

— Лиллиан Вивиан Джиллингем?

— Это ужасно, я знаю.

Он хихикает.

— Совсем нет.

— А как твое?

— Сайлас. Это семейное имя.

— А как насчет Хейса?

Его ухмылка расширяется.

— Дэмиен.

— Ты шутишь!

— Клянусь Богом.

— Это тоже семейное имя?

— Могу я, пожалуйста, перейти к той части этой истории, где я говорю тебе, что глубоко, безумно тону во всепоглощающей любви к тебе?

Мое дыхание сбивается.

— Я люблю тебя, Лиллиан Вивиан Джиллингем. И я полностью, бесповоротно и безоговорочно влюблен в тебя. — Он прижимается лбом к моему, его глаза закрываются. — Люблю тебя так сильно, что однажды надеюсь разделить с тобой дом и фамилию, — шепчет он. — Если ты когда-нибудь усомнишься в моих чувствах, пожалуйста, спроси. И если я не могу придумать лучшего способа объяснить, насколько я полностью отдаюсь тебе, то потрачу остаток своей жизни, чтобы показать тебе это. Я твой до тех пор, пока ты хочешь меня. И очень надеюсь, что это навсегда…

— Да. — Я едва успеваю произнести это слово, как его губы оказываются на моих.

Мы стонем в унисон, когда наши рты сливаются воедино. Он целует меня со страстью, которая соответствует его признанию, настойчивостью в сочетании с нежностью, от которой я таю. Он отодвигает табурет и поднимает меня с места.

Моя задница ударяется о холодную столешницу острова, и я улыбаюсь ему в губы.

— Вот здесь все и началось.

Хадсон сжимает мои волосы и смотрит на меня из-под полуопущенных век.

— Нет. — Он оставляет дорожки поцелуев на моей шее. — Для меня все началось в ту ночь, когда ты ела напротив меня, не надев нижнего белья. — Проводит зубами по моему горлу. — С тех пор я не мог перестать думать о тебе.

Хадсон завладевает моим ртом. Вместо того чтобы уложить меня спиной на остров, он притягивает меня ближе и обхватывает моими ногами свою талию.

— Не здесь. Я хочу заняться с тобой любовью.

— Ты когда-нибудь…

— Нет.

— Я тоже. Думаешь, будет по-другому?

Его улыбка — чистый секс и грязные обещания.

— Для меня все между нами было по-другому, Лили. Занятие любовью с тобой может убить меня, но я не могу придумать лучшего способа умереть.

Хадсон несет меня в свою спальню. Я целую его лицо, шею и все, до чего могу дотянуться, находясь в его объятиях. Он укладывает меня на матрас с благоговением, от которого у меня щемит в груди. Раздевает меня очень медленно, словно разворачивая драгоценное сокровище. Кончики его пальцев касаются каждого сантиметра моей кожи, пока мужчина шепчет, какая я нежная, какая красивая, и как сильно он любит меня. Наконец, он встает у края кровати, полностью одетый, и его взгляд блуждает по моему обнаженному телу. Мои соски затвердели под его горячим взглядом. Каждое движение его глаз подобно прикосновению к моей коже. Я ожидаю почувствовать себя незащищенной, может быть, даже немного смущенной, пока он изучает меня с такой интенсивностью. Вместо этого чувствую, что поглощена его реакцией на меня. Я выгибаю спину, и его глаза вспыхивают. Раздвигаю ноги, и он облизывает губы. Его руки остаются сжатыми в кулаки по бокам, в то время как выпуклость между бедрами натягивает джинсы.

Я приподнимаюсь на локтях.

— Я хочу увидеть тебя.

Одним движением он стягивает через голову рубашку и майку и отбрасывает их в сторону. Тянется к ремню, и его пальцы дрожат, когда он расстегивает пуговицу и молнию и позволяет штанам упасть на пол. Трусы-боксеры не скрывают его напряженную эрекцию. Я облизываю губы и смотрю, как влажное пятнышко на кончике становится все темнее. Я так возбуждена, а мы еще даже не прикоснулись друг к другу.

— Мне нравится, как ты смотришь на меня, — рычит он. Зацепившись большими пальцами за резинку, он стягивает ткань вниз и тихо стонет. — Я могу кончить, просто глядя, как ты смотришь на меня. — Его эрекция высвобождается. Он сжимает ее в кулак и шипит, мышцы его живота сжимаются с каждым вдохом. — Раздвинь ноги.

Я делаю, как он просит.

— Проклятье. — Он судорожно втягивает воздух и покачивается на ногах. — Ты сногсшибательна.

Не могу представить, что он видит, но чувствую, какая я мокрая.

— Ты собираешься стоять там всю ночь или подойдешь и займешься со мной любовью?

Уголок его рта подергивается.

— Я дам тебе все, что ты захочешь. Мне трудно решить, с чего я хочу начать.

— Тогда я решу за тебя. — Я пододвигаюсь к краю кровати и спускаю ноги на пол. Осторожно отталкиваю его руку от члена, и он всей тяжестью ложится мне на ладонь.

— Лили, детка, — выдыхает он сквозь стиснутые зубы. — Не знаю, как долго я…

Я поднимаю бровь и смотрю на его мускулистый торс и в его глаза.

— Ты сказал: «все, что я захочу», верно?

Он прикусывает нижнюю губу.

— М-м.

Сначала я лижу его плоть нежно, дразнящими движениями касаясь чувствительной нижней части. Соленый вкус на моем языке заставляет меня опуститься ниже, задержаться подольше, пока не беру всю его длину глубоко в рот.

Хадсон инстинктивно подается бедрами вперед.

— Прости. Я… черт… я не могу…. — Его слова растворяются в стоне. — Не останавливайся.

Никогда.

Вот что делает любовь? Превращает сильных, могущественных мужчин в податливый материал в руках возлюбленной? Меня охватывает дрожь.

Я не тороплюсь. Изучаю каждую точку, которая заставляет его стонать. Мужчина сжимает мои волосы, но не пытается контролировать движения, глубину или давление. Он не отрывает глаз от моего рта, шепотом осыпая меня похвалами.

— Мне нужно быть внутри тебя, — говорит он.

Я не сдаюсь.

В его груди раздается рык.

— Пожалуйста. — Его кулак в моих волосах сжимается, но не настолько, чтобы причинить боль. — Я хочу заняться с тобой любовью как следует.

Я была бы идиоткой, если бы отказала ему в этом.

Отпускаю свою хватку. Охваченная похотью и желанием, я едва замечаю, как он опускается на колени между моих ног. Хватает меня за задницу и дергает вперед, придвигая к своему рту. Я падаю спиной на кровать. Мой разум кружится от удовольствия, пока Хадсон жадно лакомится моим телом. Мои бедра раскачиваются в такт его языку. Его пальцы наверняка оставят синяки на моей заднице, но меня это не волнует. Все, к чему я стремлюсь, все, что меня волнует, это достичь вершины, до которой ему удается довести меня очень быстро.

Стону его имя в отчаянной мольбе. Желание кончить глубоко в душе. И я близка… так… близка…

Звук выдвигания ящика его прикроватной тумбочки отвлекает меня. Я чуть не плачу, когда его рот исчезает с моей киски, но эта потеря кратковременна, когда Хадсон переползает через меня и затаскивает на кровать.

— Я люблю тебя, Лиллиан. — Он целует меня, и я чувствую свой вкус на его языке. — Я очень сильно люблю тебя. — Он целует меня снова, на этот раз глубоко, медленно. Если бы любовь можно было передать поцелуем, то это был бы именно этот поцелуй.

Он двигает бедрами медленным, обдуманным движением, которое приближает самую твердую часть его тела к моему центру. Я двигаю бедрами и раздвигаю ноги шире, и он погружается внутрь до упора. Мы глотаем стоны облегчения друг друга от того, что наконец-то соединились. Его рот не покидает мой. Мы целуемся и двигаемся вместе, как хорошо отрепетированная симфония. Он вжимается в кровать, поддерживая себя, а его мощные мышцы направляют движения. С глубиной и под каждым углом, он не оставляет ничего неизведанного, пока любит меня. Я провожу руками по его спине и сжимаю его задницу, а она напрягается при каждом толчке вперед. Боже мой, этот мужчина — совершенство во плоти. От его мягкой кожи до крепких мышц и запаха, я не могу удержаться, чтобы не лизнуть и не пососать кожу на его шее. Химия между нами стихийная, животная. Никто и никогда не заставлял меня чувствовать себя такой уязвимой.

Такой открытой. Или такой свободной.

С ним я не чувствую, что мне нужно стыдиться своей причудливой личности или скрывать свои недостатки. Потому что он видит во мне только достоинства. Хадсон видит необычность и исключительность. Не сломленность, а гениальность.

И он любит меня.

На этой мысли я достигаю края.

— Хадсон, — выдыхаю я, отчаянно цепляясь за него, поощряя его. Глубже. Сильнее. Больше. — Пожалуйста.

— Я здесь, с тобой. — Он толкается бедрами вперед.

— Да. — Я обхватываю ногами его бедра.

— Черт, да. — Его темп ускоряется, толчки становятся почти неистовыми.

Ногтями впиваюсь в его кожу, подстегивая его. Поощряя его довести нас обоих до кульминации вместе. Наша кожа влажная, поцелуи нескоординированные, и он прижимает меня к кровати толчками, которые попадают в те места, о существовании которых я и не подозревала.

Мой рот формирует слова, которые кричит моя душа.

— Я люблю тебя. — Оргазм прорывается сквозь меня, как тысяча трепещущих крыльев. Пульсирующий. Разрушительный. Оказавшись в невесомости, я выкрикиваю его имя.

Хадсон выдыхает проклятия мне в шею, сосет нежную кожу и вжимается в меня бедрами, прежде чем кончить. Его позвоночник напрягается. Он рычит мне в горло, пока его стояк бьется внутри меня.

Движение. Его слова. Чувствительность между моими ногами посылает второе освобождение через меня.

— О, боже мой… — У меня перехватывает дыхание, когда рот Хадсона прижимается к моему. Языки, зубы, он глотает каждый мой гортанный стон.

Опьяненная. Опустошенная. Бескостная, я плыву откуда-то из облаков обратно в кровать Хадсона. В его объятия. Он скатывается с меня и притягивает меня к своей груди. Мы тяжело дышим, отходя от оргазма, и я чувствую, как наши сердца бьются в унисон.

Никто из нас не говорит. Не потому, что не можем подобрать слов или чувствуем себя неловко из-за того, что не знаем, что сказать дальше. А потому что нам действительно нечего добавить к тому, что наши тела сказали физически. Я лежу в его объятиях, ощущая целостность, которую никогда не чувствовала раньше.

Хадсон лениво проводит пальцами по моим волосам, и я чувствую, как время от времени его губы прижимаются к моей голове.

— Знаешь, это не считается, — говорит он с довольной улыбкой в голосе. — Говорить «я люблю тебя» в середине оргазма.

Я улыбаюсь ему.

— Это было не в середине оргазма, а перед этим.

— Действуют те же правила.

Я кладу подбородок на его грудь и смотрю на него сверху. Боже мой, он потрясающий. Его волосы в беспорядке благодаря тому, что я проводила по ним руками, его щеки раскраснелись от напряжения, а губы припухли от моих поцелуев.

— И кто же устанавливает эти правила?

Хадсон откидывает мои волосы с лица, и его взгляд следует за движением его пальцев, прежде чем вернуться к моим глазам.

— Я.

— Хм. — Я прикусываю губу, чтобы не улыбнуться. — Как насчет после оргазма? Тогда считается?

— Зависит от обстоятельств. — Его глаза темнеют. — Ты имеешь это в виду?

Я оседлываю его талию, поднимаю его руки над головой и держу их там. Он легко может освободиться, но позволяет мне держать его в клетке. Мои волосы свисают вокруг нас, как вуаль, создавая ощущение уединения. Мои соски касаются его груди, заставляя нас обоих затаить дыхание. Я удерживаю его взгляд.

— Я люблю тебя, Хадсон. Думаю, что люблю тебя уже давно. Не потому, что ты пытался спасти меня или потому, что очень хорошо готовишь. И не потому, что ты Норт. Вообще-то, именно из-за последнего я сказала себе, что не могу тебя любить.

Он пытается поцеловать меня, но я отстраняюсь. Хадсон рычит, и блеск в его глазах предупреждает, что в ту секунду, когда я отпущу его, он набросится на меня.

— Я люблю тебя, потому что ты единственный человек, который когда-либо принимал меня такой, какая я есть. Полюбил меня именно такой, какая я есть. Я люблю тебя, потому что ты используешь свою боль как мотивацию, чтобы помогать людям, а не как оправдание, чтобы причинять им боль. Я люблю тебя, потому что, когда ты смотришь на меня, то заставляешь меня поверить, что я та женщина, которую ты видишь. Что мне нужно прятаться или прикрываться, что я не ущербная, а исключительная.

Его руки сгибаются в моей хватке.

— Могу я теперь прикоснуться к тебе?

— Зависит от обстоятельств. — Я бросаю ему в ответ его же собственные слова. — Ты веришь мне? Что я люблю тебя.

— Да. Именно поэтому мне нужны мои руки, чтобы я уже мог поцеловать тебя.

— Отлично… Вау! — Я лежу на спине, а рот Хадсона обрушивается на мой в жестоком и прекрасном поцелуе.

— Я собираюсь жениться на тебе, Лиллиан, — говорит он мне в губы.

Мое сердце подпрыгивает в груди.

— Это предложение?

— Пока нет. — Он снова целует меня. — Просто поясняю свои намерения.

— А ты намерен накормить меня в ближайшее время? Я очень проголодалась.

Он опускает взгляд на мое тело, поджимает губы и кивает.

— Конечно. Но мы закажем пиццу. Я не покину эту кровать, пока ты в ней.

— Договорились.

Хадсон

Я слышал, что любовь меняет человека. И полагал, что изменения происходят глубинными путями. В глубине души. Не могу сказать, что ощущаю эти изменения. Я чувствую себя таким же, как и раньше, но гораздо более счастливым. Единственное, что изменилось: до Лиллиан я никогда бы не стал есть в своей постели. И даже не подумал бы о том, чтобы принести еду в свою спальню. И вот я здесь, сижу спиной к изголовью, ноги вытянуты и скрещены в лодыжках, а в руках огромный кусок пиццы «Пепперони». Это не Лиллиан предложила устроить пикник в постели. На самом деле она хотела поесть на кухне. Это я умолял устроить трапезу на простынях. Во-первых, потому что если бы мы пошли на кухню, она бы настояла на том, чтобы одеться. Во-вторых, голые в постели мы ближе к тому, чтобы снова заняться любовью, что я и планирую сделать, как только закончим есть.

Да, любовь меняет человека. До мельчайших, незначительных деталей.

— Теперь, когда ты поела, у меня к тебе просьба. — Я отрываю бумажное полотенце и вытираю жир от пиццы со своих пальцев.

— О, конечно, накормил меня своим телом и сложными углеводами, прежде чем просить об одолжении. — Она отщипывает кусочек сыра от своего ломтика и засовывает его в рот. — Ты действительно отличный продавец.

Я стараюсь не отвлекаться на простыню, сползшую с ее груди и обнажившую полную грудь и пыльно-розовый сосок.

— Мне нужно, чтобы завтра ты поехала со мной в «Норт Индастриз». Всего на час.

— Зачем?

Откусываю кусочек и жую, беря секунду на обдумывание того, как много я могу сказать ей заранее.

— Ты мне доверяешь?

Ее твердый взгляд выдерживает мой, прежде чем она кивает.

— Да. Безоговорочно.

— Значит, ты сделаешь это?

Она откладывает пиццу и делает глоток воды.

— Уверен, что хочешь, чтобы я была там? Не могу гарантировать, что не сболтну чего-нибудь лишнего и не смущу тебя.

— Ты меня никогда не смутишь.

— Это звучит как вызов.

— Испытай меня.

Она отодвигает пиццу и отбрасывает простыни. Мои глаза чуть не вылезают из орбит, когда она встает, полностью обнаженная и не стыдящаяся, в ярком свете моей спальни. Ее светлые волосы волнами ниспадают на спину, а идеальная круглая попка покачивается, когда она подходит к окну от пола до потолка. При включенном свете любой, кто смотрит в этом направлении из другого здания, мог бы ясно увидеть ее. Девушка раскидывает руки и прижимается к стеклу всем телом.

Я бросаюсь к ней… Обхватываю ее за талию и опускаю на пол. Я смягчаю наше падение своим телом, наслаждаясь ощущением ее мягких изгибов на мне.

Ее удивленный визг переходит в смех.

— Мне казалось, ты говорил, что я никогда не смогу смутить тебя?

Скольжу руками по ее бедрам, к ее попке и вверх по спине. Я не могу насытиться прикосновениями к ней.

— О, я не смущаюсь. — Я выгибаю бедра, прижимая свой стояк ко всей этой нежной коже, дразня. — Я возбужден. — Поворачиваю голову к окну и поднимаю подбородок. — Хочешь устроить им шоу? Давай устроим им шоу.

Ее поцелуй горячий, влажный и голодный. Как будто мысль о том, что за нами наблюдают совершенно незнакомые люди, возбуждает Лиллиан. Кто бы мог подумать, что внутри нее живет маленькая сексуальная эксгибиционистка? Интересно, какие еще открытия я сделаю? Какие вещи мы откроем для себя вместе?

До конца наших дней.