Преданный

ГЛАВА 7

Лиллиан

— Знаю, что пришла рано, но… — Мои слова обрываются, когда я замечаю, что Хадсон открыл дверь в одних черных спортивных штанах.

И вдруг осознаю биение собственного сердца, глядя на его плоскую грудь, переходящую в живот, покрытый мускулами. Его кожа темнее, чем я ожидала бы от нью-йоркского руководителя. Он либо завсегдатай солярия, либо, должно быть, часто занимается спортом на открытом воздухе топлес. Не могу представить, что это первое. Каким бы уверенным он ни казался, Хадсон не из тех, кто настолько поглощен собственным имиджем.

— Лиллиан?

Поднимаю взгляд от легкой россыпи темных волос на его груди. И снова сжимаю губы.

— Я пришла пораньше.

Хадсон прищуривает глаза и приподнимает уголок рта.

— Ты уже говорила это.

Чувствую, как на щеках появляется румянец, и стараюсь смотреть куда угодно, только не на его обнаженную грудь.

— Верно.

Он засовывает руки в карманы, привлекая мой взгляд к области между карманами.

— Мне нужна минута, чтобы одеться.

— Я заметила.

Он игриво выгибает брови, а его улыбка расширяется.

— Я имею в виду… — Закрываю глаза. Это единственный способ не попасть под гипнотический взгляд. — Я буду ждать тебя здесь.

— Заходи. Я на минутку.

Он что, смеется? Звучит так, будто смеется.

Мне приходится открыть глаза, чтобы проследовать за ним в его комнату, но держу взгляд опущенным. Направляюсь прямо к окну, чтобы изучить пейзаж. Оставайся на месте! Я борюсь со своими слабыми глазными мышцами, которые так и норовят отправиться туда, где Хадсон достает вещи из своего чемодана. Его широкая, мускулистая спина изгибается при каждом движении.

— Итак…

Наклоняюсь ближе к окну.

— Ты выбрала все черное, да? — Он имеет в виду мои черные брюки и свитер с высоким воротом.

— Это лучшее, что я могла сделать с тем, что у меня было. — Мне пришлось выбирать между черными туфлями на каблуках или моими белыми повседневными слипонами. Я выбрала комфорт. Хотя белый цвет не особо скрытный.

За звуком его босых шаркающих ног следует щелчок закрывающейся двери ванной. Я тяжело выдыхаю, испытывая облегчение от того, что могу ослабить контроль за своими глазными яблоками. Я только что видела своего босса — временного босса — полуголым. Ничего страшного. У каждого есть тело. Просто хотелось бы, чтобы вид его обнаженного торса не приводил меня в такое замешательство.

Хотя нет ничего плохого в том, чтобы полюбоваться идеальным образцом мужчины.

Это все, что я делала. Любовалась.

Не то чтобы я представляла свои руки на всей этой загорелой коже.

Во всяком случае, не слишком сильно.

Его гостиничный номер раздражающе опрятен. Нет ни одного предмета, который был бы не на своем месте. Ни одного грязного стакана или полотенца на полу. Ничего похожего на торнадо одежды и туалетных принадлежностей на каждой поверхности в моем номере.

Звук его телефона, вибрирующего на столе, заставляет меня подскочить. Размышляю над тем, стоит ли ответить. Я ведь его помощник-ассистент. В конце концов, звонок переходит на голосовую почту. Отвечать на его личный телефон — это, наверное, та граница, которую я не должна переступать. Но, видимо, подглядывание — та граница, которую я с удовольствием переступаю.

На определителе номера написано «Х». Просто «Х»? И поскольку фамилия не указана, предполагаю, что это не деловой звонок. Возможно, «Х» это женщина, с которой он встречается. Или может быть «Х» это старый друг по колледжу. У меня был парень по имени Куин, и все звали его Кью. В любом случае, ник, запрограммированный в телефоне, подразумевает уровень близости между друзьями или любовниками.

Дверь в ванную открывается. Я отскакиваю к окну и пытаюсь замедлить свой учащенный пульс. Увидел ли он, что я смотрю на его телефон? Скажет ли что-нибудь, если увидел? Вытираю потные ладони о брюки. Когда поворачиваюсь, то стараюсь придать лицу непринужденное выражение.

Мужчина хмурит брови.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

Оценив свое лицо, я понимаю, что, вероятно, выгляжу как ребенок, пускающий газы.

— Я очень взволнована. Ты готов? — Потом направляюсь к двери, спеша покинуть место преступления.

— Не хочешь взять пальто? — спрашивает он меня сзади. — Там будет холодно.

— Я в порядке.

Хадсон убирает телефон во внутренний карман кожаной куртки, не проверяя экран, совершенно не заботясь о пропущенном звонке. Мужчина одет так, словно его стилизует профессионал: темно-синие джинсы, белая рубашка на пуговицах и коричневые ботинки, которые надевал сегодня. Он проводит рукой по волосам, и независимо от того, в какую сторону падают, они всегда выглядят искусно уложенными. Счастливчик.

— Вот наша миссия, если мы возьмемся за её выполнение, — говорю я, когда мы направляемся в коридор к лестнице, а не к лифту. — Сбежать из отеля незамеченными.

Он открывает передо мной дверь на лестницу. Боже, как же он потрясающе пахнет.

— Ты ведь знаешь, что нам необязательно это делать? Мы можем выйти через вестибюль. Мы никому ничего не обязаны объяснять.

— Конечно, но где же тут веселье. — От него пахнет свежесрубленным деревом и кожей, и я жалею, что не задержалась подольше, чтобы вдохнуть поглубже.

Его низкий смешок эхом отдается у меня за спиной.

— Тогда веди, ноль-ноль-семь.

Мы спускаемся по лестнице на уровень бассейна, и я открываю дверь, чтобы выглянуть наружу, прежде чем выскочить и держаться в тени.

— Я найду нам такси. — Хадсон идет прямо по центру освещенной дорожки, и экран его телефона отбрасывает свет на его лицо.

Я останавливаюсь возле гигантского кактуса.

— Ты не очень-то скрытен, — тихо говорю я.

— Ага. — Он даже не использует шепот. — Я активировал маскировочное устройство. Ты единственная, кто может меня видеть.

— Хорошая идея. — Пальцем зацепляюсь за камень, отчего я кренюсь вперед. К счастью, успеваю сохранить равновесие, прежде чем наесться грязи.

— Наверное, было бы неплохо, если бы ты тоже ходила при свете. — Он сдерживает смех.

Я присоединяюсь к нему на тротуаре, который приведет нас к задней части отеля, чтобы подождать такси.

Повернув за угол, мы сталкиваемся с Альфредом и его дружелюбной улыбкой.

— О, Господи, — вскрикиваю я и отпрыгиваю на шаг назад.

Бэтмен-дворецкий только шире улыбается.

— Я такой страшный?

— Вовсе нет. — Я кладу руку на свое колотящееся сердце, желая, чтобы оно успокоилось. — Просто не ожидала увидеть тебя. — Единственный человек, которого мы пытались избежать. На этих ключ-картах есть устройство слежения? Может, он действительно шпион в костюме дворецкого?

— Вы двое заблудились? — В его взгляде проступает беспокойство.

— Нет. — Хадсон ведет себя естественно и непринужденно. Тем временем я переминаюсь с ноги на ногу, как будто нас поймал директор за прогул школы. — Мы ждем машину, чтобы поехать на фестиваль зимнего солнцестояния.

— Сначала нужно поужинать. — Его лицо светится от возбуждения. — Специальное блюдо от шеф-повара…

— Яйца буйвола, — выпаливаю я. — Мы знаем.

Улыбка Альфреда немного спадает.

— Звучит как кулинарный опыт, который мы бы не скоро забыли, но нам придется это пропустить. — Хадсон поднимает подбородок в сторону машины, направляющейся в нашу сторону. — Похоже, наше такси уже здесь.

— Приятного вечера. — Мужчина не выглядит слишком обиженным.

Хадсон открывает для меня дверь машины.

— Миссия провалена, — говорит он тихо, почти на ухо, когда я протискиваюсь мимо него.

Я немного дрожу от сочетания его глубокого голоса и теплого присутствия.

— Все еще думаешь, что тебе не нужно пальто? — Мужчина придвигается ко мне со знающей ухмылкой.

Похоже, я не так хороша в работе под прикрытием, как думала.

Хадсон

— Я так наелась, — выдыхает Лиллиан перед тем, как сунуть последнюю ложку супа в рот и выбросить бумажную миску в мусорное ведро.

На фестивале мы ели у каждого стенда. Попробовали все традиционные и современные блюда местной кухни — от вяленого мяса бизона и «Маргариты» из кактуса до кукурузных лепешек и супа «Три сестры» с миллионом вариантов между ними.

Температура упала, но атмосфера осталась теплой благодаря обогревателям и теплу тел тысяч посетителей.

— Индейский жареный хлеб? Нужно попробовать. — Лиллиан направляется к столику, где аромат жареного теста и сладкого меда соблазняет всех в радиусе одной мили.

— Я думал, ты сказала, что наелась.

Ее глаза расширяются, когда женщина намазывает мед на горячий хлеб, только что взятый из жаровни.

— Для такой вкуснятины всегда найдется место. — Она расплачивается и берет десерт. При первом же укусе она стонет и закрывает глаза. — Боже мой, — бормочет она с набитым ртом. — Это намного лучше, чем яйца буйвола. — Откусывает еще кусочек, затем передает хлеб мне. — Ты должен попробовать.

— Не хочу.

Она снова подталкивает его ко мне.

— Не будь ребенком. Попробуй.

— Уверен, что это вкусно, но мне не…

— У меня нет венерических заболеваний.

— Я и не думал, что они у тебя есть.

— Вот. — Она переворачивает кусочек на ту сторону, которая не тронута ее ртом, и снова предлагает его мне. — Один кусочек.

— Почему ты кормишь меня насильно?

— Кусай!

— Хорошо! — Я наклоняюсь и откусываю большой кусок, в основном для того, чтобы она от меня отвязалась, и… о, вау… — Святое дерьмо, — говорю я с полным ртом теплого, воздушного теста, — это потрясающе.

— Видишь! Я же тебе говорила.

Мы прогуливаемся по улице, по очереди кусая жареный хлеб и заглядывая в каждый киоск, предлагающий ту или иную вариацию коренной американской кухни. Лиллиан находит способ завязать разговор с каждым. Эта девушка любит поговорить. И я получаю неожиданное удовольствие, наблюдая за ней.

— Давай пойдем в раздел искусств. — Она дергает меня за рукав пиджака. — Я хочу купить сувенир…. О, смотри! Надувной дом! — Она вцепляется рукой в мой локоть.

Я немного вздрагиваю от этого прикосновения, хотя Лиллиан, настолько потерянная в своем волнении, что, кажется, не замечает, что прикасается ко мне.

— Мы должны попрыгать в надувном доме!

— Почему? Нам же не шесть лет.

Она подтаскивает меня ближе к конструкции на тему джунглей с надувными пальмами, обезьянами и бананами, украшающими вход.

— Потому что это будет весело. — Она резко оборачивается, в ее бледно-голубых глазах пляшут огоньки. — Ты ведь помнишь, что такое веселье, да?

— Мое представление о веселье — это не выставлять себя дураком перед кучей детей.

— Почему бы и нет? — Она уже сняла туфли. — Детям все равно, если ты выглядишь как идиот.

— Ты иди вперед.

— Ты пропустишь все веселье, — говорит она, пробираясь через полосы зеленого пластика, сделанные в виде свисающих лоз.

Через минуту она уже смеется с детьми, прыгая, а ее золотистые волосы разлетаются во все стороны. Я не хочу пялиться, поэтому достаю свой телефон, уверенный, что там есть электронное письмо, которое могу просмотреть, но ее смех отвлекает мой взгляд от экрана. Никогда не слышал такого подлинного звука, свободного от ограничений, социальных ожиданий или одобрения. Встречал ли я когда-нибудь человека, который получал бы столько радости от чего-то простого и детского? Лиллиан отказывается от блюд, удостоенных трех звезд Мишлен, и находит заразительную радость в надувном домике.

Она тяжело дышит, когда ведет с детьми обстоятельный разговор о том, во что наряжалась на Хэллоуин и кто победит в схватке между Софией Прекрасной⁸ и кем-то по имени Док Плюшева⁹. Маленькая девочка спрашивает Лиллиан, где ее мама и не хочет ли она завтра с ней поиграть.

— Видишь вон того парня? — Лиллиан показывает на меня своим новым друзьям. — Он боится надувных домиков.

Группа малышей отвечает множеством форм шока.

Злая ухмылка появляется на её губах.

— Я думаю, он мог бы набраться храбрости, чтобы попробовать, если бы вы, ребята, поговорили с ним.

— Да ладно… — ворчу я.

Трое детей, которые, как я полагаю, не старше пяти лет, направляются ко мне.

— Не бойся!

— Даже моя младшая сестра не боится!

— Можешь держать меня за руку. — Маленькая рука проскальзывает в мою ладонь. Маленькая девочка с яркими карими глазами и черными волосами отклоняет голову назад, чтобы посмотреть на меня, и что-то теплое проникает в мою грудь. — Просто держись, хорошо?

Только придурок мог сказать «нет» такому личику.

Я снимаю обувь и позволяю ей тащить меня к надувному домику. Дети все еще выкрикивают слова поддержки, в то время как Лиллиан заливается смехом.

— Не будь слабаком! — кричит один из мальчиков, яростно прыгая.

Отпускаю руку маленькой девочки и иду прямо к Лиллиан. Ее смех затихает, и я наблюдаю, как ее горло сжимается при сглатывании.

— Ты поплатишься за это, — говорю я негромко, чтобы дети не слышали, и от этого мой голос становится хриплым.

В ее глазах загорается искра.

— Сначала тебе придется меня поймать.

Я делаю выпад, но девушка убегает. Пальцами задеваю заднюю часть ее свитера, но она слишком быстра, чтобы схватить ее. Я бегу за ней, стараясь избегать детей, когда они выскакивают у меня на пути. Дети визжат при каждом взмахе моей руки. Девушка виляет, извивается, прыгает и уворачивается, каждый раз едва ускользая от моей хватки. Один ребенок падает перед ней, и Лиллиан перепрыгивает через него. Я разворачиваюсь и перепрыгиваю через его упавшее тело. Мне удается схватить ее за талию. Девушка спотыкается. Поворачивается. Мы падаем вместе, я сверху, одной рукой обхватив ее поясницу, а другой — ее голову. Наши носы находятся менее чем в паре сантиметров друг от друга, и я чувствую запах сладкого меда в ее дыхании.

— Ты меня поймал, — выдыхает она.

Провожу пальцем по ее щеке, отодвигая прилипшие волосы и наблюдая за тем, как он скользит по ее гладкой коже.

— Я же говорил, что поймаю.

Ее теплое, мягкое тело прижато к моему. Она чувствуется раем подо мной. Мышцы моего живота напрягаются от усилия, которое требуется, чтобы не толкнуться бедрами вперед, в поисках более глубокой, более интимной связи. Я жажду трения ее тела с моим. Взлеты и падения ее груди и ее бешеный пульс навевают образы нас вместе с меньшим количеством одежды и без публики.

— Фу, они собираются целоваться по-французски!

Дети разражаются хихиканьем.

Я откатываюсь от улыбающейся Лиллиан.

— Не собираемся мы целоваться.

— По-французски значит «с языком», — кричит один мальчик, а затем двигает языком имитируя поцелуй.

— Ладно, хватит. — Лиллиан толкается, чтобы встать, и протягивает мне руку.

Я хватаю ее, тяну девушку вниз, затем вскакиваю на ноги.

— Расплата.

Девушка делает движение, чтобы встать, но замахивается ногой и сбивает меня с ног.

Я падаю на надутый пол.

— Не могу поверить, что это сработало, — говорит она, смеясь. — Я видела такое только в кино!

На этот раз я встаю на достаточном расстоянии, чтобы она не смогла сбить меня с ног снова. Лиллиан занимает противоположную сторону надувного домика, ее дразнящий взгляд прикован к моему.

Что мы делаем? Флиртуем? Это прелюдия? Потому что трепет, который я чувствую в животе, говорит о том, что, чем бы мы ни занимались, это нечто большее, чем двое коллег, убивающих время на фестивале. Но это все, чем это может быть. Я почти не встречаюсь, а если и встречаюсь, то не с кем-то из своей компании. Это противоречит всему, за что я выступаю. Так почему же не могу выбросить из головы образ Лиллиан и меня, извивающихся и потных в постели?

Все, что я чувствую, неправильно. Неэтично. Разрушительно. Я знаю, что это неправильно, потому что это слишком хорошо, чтобы быть правильным.

Лиллиан

— Я никак не смогу скрытно пронести все это в свою комнату. — Моя попытка пошутить ничем не облегчает неловкость от моих покупок.

Хадсон загружает мои руки пакетами из багажника нашего такси.

— Не думаю, что ты оставила там что-нибудь, чтобы кто-то еще мог купить.

Он преувеличивает, но лишь слегка. Невозможно было ожидать, что я удержусь от великолепного одеяла навахо, сделанного на старинном ткацком станке, или корзинки для мелочей, или глиняного горшка, который станет идеальным домом для моего комнатного растения. Я также хотела привезти домой немного местного меда, голубой кукурузной муки и дикого риса. Но моя самая любимая покупка — это кукла-качина¹⁰ танцующего орла-воина из дерева и кожи, вырезанная вручную, с настоящими крыльями из птичьих перьев, с размахом достигающим полуметра в ширину.

— Может быть, я немного переборщила.

Он протягивает мне небольшой пакет, в котором лежит пара бирюзовых сережек, которые я не забыла купить.

— Хорошо, что мы летим частным рейсом, иначе пришлось бы взять еще один чемодан, чтобы вместить все это. — Он тянется к дну багажника и…

Черт. И ловец снов.

Я тянусь за ним, чувствуя, как краснею от шеи до волос..

— Я помогу. — Хадсон берет несколько больших предметов и свободной рукой закрывает багажник.

Только когда смотрю на свои покупки, на меня накатывает депрессия. Я использовала свою кредитную карту так, будто у меня был бесконечный запас денег. Тратила деньги, которых у меня нет. В то время все это казалось таким приятным, наполняя мой мозг небольшими всплесками дофамина каждый раз, когда я уходила с новой вещью. А когда это чувство исчезало, покупала что-то еще. И вот теперь у меня слишком много красивых вещей, чтобы ими мог владеть один человек, не говоря уже об одной квартире-студии. Тем больше причин, по которым мне нужна собственная квартира.

Я прохожу через вестибюль с опущенной головой, чтобы избежать зрительного контакта с кем-либо, кто мог бы усугубить мои угрызения совести покупателя.

— С нетерпением ждешь завтрашнего дня? — спрашивает Хадсон, отрывая меня от самоистязательных мыслей.

Когда не отвечаю сразу, он уточняет.

— Твой спа-день. — Мужчина поднимает брови в ожидании ответа.

— Конечно, да, — рассеянно отвечаю я. Я не помню, когда соглашалась на спа-день, но не помнить — это типично для меня. — Когда?

Он прищуривается глядя на меня.

— Завтра.

— Я имела в виду, — говорю я и качаю головой, — в котором часу?

— В девять. — говорит он так, будто спрашивает меня: «У тебя с головой все в порядке?».

Мы выходим из лифта, и Хадсон помогает мне достать ключ и открывает дверь. Он входит в мою комнату и кладет вещи, которые нес, на стол.

— Ты тоже собираешься завтра в спа? — спрашиваю я, стоя к нему спиной, пока складываю свою ношу на кровать.

Хадсон усмехается.

— Я не очень люблю спа.

— Не нравятся массажи и сауны? — Не то чтобы я стала его винить. Потому что тоже не самый большой поклонник, но, вероятно, по совершенно другой причине.

Он засовывает руки в карманы.

— Когда обливаешься потом, и к тебе прикасаются незнакомые? Нет. — Его челюсть напрягается под заросшей щетиной кожей. — Мне не нравится быть голым, уязвимым и терять контроль.

Интересное признание.

— Похоже на семейную черту. Не в части с обнажением, а уязвимость и не контролируемость.

Он слегка усмехается и соглашается.

— Верно подмечено. — Хадсон шумно вдыхает и выдыхает. — Мне было весело сегодня, Лиллиан, — говорит он так, будто удивлен.

— Мне тоже. Я… эм… — Я заставляю себя посмотреть на все свои покупки и признать свою ошибку. Мои щеки пылают. — Я немного сошла с ума от сувениров.

— Ты поддержала местные племена. Думаю, это благородно. Но… Если настаиваешь на сожалении, тогда пожалей о том, что заставила тех детей затащить меня в надувной дом.

Воспоминание о нем в том надувном доме смягчает мои плохие чувства по поводу перерасхода.

— Ни за что на свете. Это была лучшая часть вечера. — Особенно та часть, где мы оказались близко. Слишком близко.

Он не отвечает, только наблюдает за мной с задумчивым выражением лица.

— Что?

Хадсон моргает.

— Ничего. Уже поздно. — Он направляется к двери. — Завтра наш последний день. — Открывает дверь и делает полуоборот, чтобы посмотреть на меня. — Постарайся расслабиться. «Норт Индастриз» вот-вот завалят работой, так что завтрашний день может стать последней возможностью вздохнуть спокойно на какое-то время.

Я внутренне стону, но заставляю себя улыбнуться.

— Будет сделано.

Он смотрит на пол, потом снова на меня. Облизывает губы и лениво улыбается.

— Доброй ночи, Лиллиан.

Я тяжело сглатываю.

— Доброй ночи, Хадсон. — Мой голос слегка дрогнул на его имени.

И я с ужасом думаю о том, почему.