Предвыборная страсть

23

Черная «волга» с легким шелестом катила по ночной улице, освещенной резким голубоватым светом фонарей. Борис Агеев развалился на заднем сиденье, тупо глядя в затылок жене, которая сидела впереди, рядом с Геной Бугаевым. Гена решил сам сопровождать мэра домой, опасаясь, как бы снова чего не вышло. Он не задавал лишних вопросов, но Борис чувствовал — Гена сомневается в его искренности.

Это была «волга» Бориса. В 91-м Стригунов, предчувствуя разгон КПСС и подготавливая свой отход на «Импульс», продал часть машин из автопарка горкома сотрудникам завода. Одну из них купил Агеев. Хоть в чем-то не уступает жене! У нее тоже черная «волга», но служебная. А у него собственная! Непривычно ехать в своей машине пассажиром. Но что поделаешь, он крепко выпил, Гена не позволил сесть за руль.

Наверное, он прав. Хотя… Что пил, что не пил — на душе все так же отвратительно. И чем ближе к дому, тем хуже.

Надо было придумать что-то убедительное, объясняя свой дикий поступок днем. Но зачем? Завтра все равно станет ясно, почему он так поступил. Многое завтра станет ясно.

А если прямо рассказать обо всем? Об Анжеле, кассете, условии шантажистов? Чушь! Легче не станет, просто завтра наступит сегодня, сейчас. Ну, и что он выиграет? Черта лысого!

— Я поражаюсь вашему уму, Валерия Петровна, — с восхищением басил Гена. — Гениальная идея! Вашурин распетушился, уже не сомневался, что сейчас всех очарует и поведет за собой. И тут появляетесь вы! Полный триумф! А как он с трибуны сверзился, прямо как результат выборов.

— До выборов еще две недели, Гена, — вздохнула Агеева.

— А Борис Васильевич здорово меня купил. Я уже поверил, что вам нездоровится: лицо опухшее, руки трясутся…

— Так и сказал?

— Именно так! Вы, Борис Васильевич, большой шутник, — Гена повернулся к Агееву.

— Ты лучше на дорогу смотри, — мрачно посоветовал тот. — Все мы шутники… когда приспичит.

— Похоже, тебе здорово приспичило, Боря! — резко бросила Агеева. — Ты видел когда-нибудь, чтобы у меня руки тряслись?

— Не всегда же они у тебя не будут трястись, — после недолгого раздумья пробормотал Агеев.

Гена сердито засопел, но промолчал, глядя вперед. Он давно уже не сомневался, что в мире правит несправедливость. Вот сейчас рядом с ним сидит самая красивая женщина Прикубанска (Гена верил в это с той минуты, когда впервые увидел Агееву), он бы такую на руках носил и каждый день облизывал снизу доверху. Но об этом и мечтать не приходится. Потому что у нее есть муж, какой-то мужик лет сорока, который запросто может сказать о ней любую гадость. И не вмешаешься ведь, не разъяснишь, как нужно разговаривать с этой восхитительной женщиной! Потому что нет в мире справедливости! Подъезжая к дому Агеевой, Гена уже знал, что потом отправится в казино «Кавказ» и там хоть немного восстановит попранную справедливость. Прибьет какого-нибудь сутенера или слишком наглому охраннику выбьет зубы. А если попадется на глаза сам Лебеда, припомнит ему злобный взгляд в вестибюле ДК.

— Спасибо, Гена, — поблагодарила Агеева, когда «волга» остановилась у подъезда. — Борис сам загонит машину в гараж. Кстати, а как ты будешь добираться домой?

— Домой еще рано. Похожу, посмотрю, что в городе творится. Доберусь, не беспокойтесь, меня любой шофер подбросит, куда скажу. До свидания, Валерия Петровна. Вы сегодня были великолепны.

— Спасибо, — еще раз улыбнулась Агеева. — Всего доброго. И вот что, Гена. Пожалуйста, никаких серьезных акций без моего ведома. Сейчас это особенно актуально. Хорошо?

— Конечно, Валерия Петровна, — заверил ее Гена.

Решение посетить «Кавказ» от этого ничуть не поколебалось.

Агеев отпер замки и пропустил жену вперед. Но едва он вошел следом за ней в прихожую, как получил хлесткую пощечину, от которой, казалось, вспыхнула левая щека. Не желая подставлять другую, Агеев отпрянул, прижался спиной к двери.

— Перестань, Лера…

Он видел перед собой бледное лицо, уставшие глаза — такой она стала после танца с Вашуриным. Непонятно, почему она была так ослепительно красива и энергична, неожиданно появившись в ДК. Непонятно, что опустошило ее потом… Сплошные загадки, а времени на разгадки нет.

— Ах, так?! Перестань?! — Она снова размахнулась, но на сей раз Агеев был начеку, перехватил ее руку.

— Прости, я виноват, разнервничался, сам не знаю, что на меня накатило…

— Ты не просто обошелся со мной по-скотски, ты еще и говорил обо мне всякие гадости! Лицо опухло, руки трясутся… Какой же ты негодяй, Боренька!

— Честно тебе скажу, испугался за твою жизнь, Лера…

— И стал говорить про меня мерзости?

— Это ужасно, я даже предположить не мог, что позволю себе такое, но… нервы взвинчены…

— Поэтому всем объяснял, как у меня руки трясутся?!

Борис замолчал. Он вдруг понял, что пытается объяснить, почему связал ее, а она злится за какие-то слова. Ну, сказал, не потому, что хотел выставить ее в неприглядном виде, просто объяснял, какая болезнь, старался быть убедительным… Что, это более обидно для нее?

— Извини, — он пожал плечами. — Все спрашивали, чем ты больна, я и рассказал. У многих больных трясутся руки, а потом это проходит. Не знал, что тебя это волнует, — оторвал спину от двери, прошел мимо жены в свой кабинет и уже оттуда сказал: — Я думал, тебя больше оскорбило то, что я связал: что поступил так отвратительно.

— Как негодяй! Меня оскорбило все твое сегодняшнее поведение!

— А говоришь только о том, что я сказал в ДК.

— Потому что говорить о другом у меня просто нет сил! Это не укладывается в моем сознании!

Она лукавила. Да, то, что он сделал с нею, что ей довелось пережить, было ужасно, однако без этого она не встретилась бы снова с Андреем, не узнала бы правду об их разлуке, не получила такого наслаждения, о котором и не мечтала уже. Сейчас она не думала об идиотском поступке Бориса, его все-таки можно было объяснить: муж испугался анонимного звонка и сорвался. Просто сдали нервы. Но теперь и у нее нервы были на пределе: она ненавидела Бориса!

— Лера… это действительно очень серьезно. — Он плюхнулся в кресло, откинул голову на спинку, прикрыл глаза.

— Я не желаю с тобой разговаривать! Ни об этом, ни о чем-либо другом!

— Почему ты не желаешь разговаривать с мужем?! — истошно завопил Борис. Он не узнавал ее, не понимал ее, и это пугало и злило.

Она шагнула в кабинет, остановилась у письменного стола, с презрением посмотрела на мужа. Он хочет заставить ее вспоминать? Она вспомнит! Не боль, не страх — это женщина еще может простить. Но стыд, унижение — никогда! Он же не просто связал ее, а оставил голой, чтобы не кричала, не звала на помощь. А если бы она не выдержала и все-таки закричала? Прибежали бы соседи, милиция, выломали дверь и увидели ее — не мэра, не кандидата в депутаты Госдумы — женщину! Голую, жалкую…

— А ты не понимаешь, почему?! — крикнула Агеева.

— Не ори на меня! — повысил голос Борис. — Да, не понимаю. В чем-то я ошибся, прошу прощения, но ты и слушать не хочешь! Тебе не интересно, как я страдал из-за этого! Случилось нечто из ряда вон выходящее, мы могли бы поговорить об этом, обсудить и… найти выход.

— Хорошо, — она недобро усмехнулась. — После того, что случилось сегодня, ты мне стал противен, Боря. Я не только говорить с тобой не желаю, но и видеть тебя не могу! Теперь понятно или нужно более подробное объяснение?

— Нужно. Кстати, а как тебе удалось выбраться? По-моему, в одиночку это сделать невозможно было.

— Лейкопластырь оказался некачественным. Удовлетворен? А теперь убирайся отсюда!

— А что нынче качественное? — тоскливо усмехнулся Борис. — Хочешь, чтобы я ушел прямо сейчас? Совсем?

— Да. Надеюсь, у тебя хватит совести никому не говорить об этом до выборов.

— Плевать мне на твои выборы, и на тебя тоже! — заорал Борис. — Много лет рядом со мной была не жена, не женщина, а черт знает что! Политический деятель! Хватит, надоело! — вскочил с кресла. — Я ухожу.

— Есть к кому? — язвительно спросила Агеева.

— Поживу пока на даче, а там видно будет! Не волнуйся, кто-нибудь да найдется. А ты митингуй, командуй, руководи! Генерал в юбке! Дура!

Он бросился в прихожую, стал торопливо одеваться.

Она прошла в ванную, закрыла за собой дверь, не зная еще, что отметает прочь не только нелюбимого мужа, но и всю прежнюю жизнь.

А в ДК продолжалось шумное веселье. Народу поубавилось: кто-то напился так, что и на поросячий визг уже не был способен; кто-то разочаровался, что возбуждающие танцы не имели достойного продолжения — для этого не было условий, — и отправился домой, где можно было дать выход своим сексуальным идеям. Юрий Иванович Лобанкин увез зареванную дочь, так и не добившись от нее, что же случилось во время танцев.

Но те, кто остался, точно с цепи сорвались. Кто ж осмелится делать замечания лучшим людям города, тем более разгонять по домам?

Никто.

Жена Стригунова, сухонькая, надменная старушка Людмила Евгеньевна, тоже порывалась уехать, жаловалась на головную боль и время от времени толкала супруга локтем в бок, с возмущением шепча на ухо:

— Как ты можешь терпеть этот мерзкий балаган, Илья? Сейчас же поехали домой! Отвратительно!

Илья Олегович кивал, соглашаясь, но не спешил вставать из-за стола. Любопытно было понаблюдать за элитой Прикубанска, упивавшейся неслыханной раскрепощенностью. Чего стоил один Вашурин, притащивший за их стол Марину! Ничуть не смущаясь, он лапал ее, то и дело восторженно приподнимал то одну роскошную грудь, то другую, поглаживая их, словно котят. И ведь знал, стервец, кто такая Марина! Когда-то мог лишь комплименты говорить да ручку целовать. А теперь осмелел, никого не боится, под юбку то и дело норовит залезть. А она знай себе хихикает да поглядывает на Стригунова с дерзким укором: мол, что ж ты сидишь, нытье своей старой карги слушаешь? Отправил бы ее домой…

Людмила Евгеньевна все больше возмущалась, все сильнее упирала локоть Стригунову в бок. Но он лишь жмурился, обещая удовлетворить просьбу супруги через минуту. Жена. Как ни крути, отправить ее сейчас домой нельзя, обидится. Вряд ли можно было сосчитать, сколько раз он изменял ей, но если они вместе бывали на каком-то празднике с выпивкой и танцами, вел себя как заботливый, любящий муж. А как же иначе?

Вот Вашурина и присутствие жены не смущает. Совсем одемократился в Москве! Да и жена не отстает, вон, в дальнем углу отплясывает на столе, юбку задрала так, что розовые трусишки сверкают, а рядом у стола Чупров разомлел от похоти, хлопает в ладоши. Под другим столом Федор Аркадьевич Сысоев не то целуется, не то бодается с толстой женой Осетрова, который мирно всхрапывает на стуле. Двое руководителей так сработались за день, что расстаться никак не могут. Правда, жена Сысоева загрустила, хочется мужу отплатить тем же, да Осетров на нее — ноль внимания, посапывает себе. Устал, бедный… Оргия! Но забавно.

Людмила Евгеньевна тоже заметила лихой танец Кати Вашуриной, повернулась к ее мужу, прошипела с негодованием:

— Владимир Александрович, ты бы приструнил свою жену. Что ж она задницей-то сверкает!

— Если есть задница, почему ж ею не посверкать? — удивился Вашурин. — А вот если нету, тогда другое дело.

Он снова прямо-таки демонстративно увлекся Мариной, взвесил на ладони ее правую грудь, восхищенно пробормотал:

— Сколько здесь всего…

Марина радостно захихикала, у нее и в мыслях не было возмутиться. А Вашурин уже забрался под юбку и смачно похлопывал ладонью по пышному бедру.

Стригунов на мгновенье представил, как тот ошибется и ненароком залезет под юбку сидящей рядом с Мариной Людмилы Евгеньевны. И расхохотался.

— Ничего смешного не вижу! — отрезала Людмила Евгеньевна, обиженно поджимая губы. Ты как хочешь, а я не намерена больше терпеть это безобразие! — И решительно зашагала к выходу.

Стригунов пожал плечами, вежливо попрощался и неторопливо пошел следом за женой.

— А ты можешь сплясать на столе? — замаслился Вашурин.

— Поживу в Москве, тогда, может быть… — кокетливо передернула плечами Марина. — Пошли потанцуем, Володя.

— Пошли, — согласился Вашурин, предвкушая, как он будет обжимать ее в темном танцевальном зале.

Подполковник Чупров с восторгом смотрел на белые, полные ноги Кати Вашуриной. Как они возбуждали его, прямо сил не было терпеть!

Лет пять назад он танцевал с этой аппетитной, сдобной блондинкой на каком-то вечере. С виду все было вполне прилично, тогда откровенных непристойностей никто себе не мог позволить, но во время танца Чупров нашептал Кате, какая она красивая и как он был бы счастлив встретиться с ней в своей холостяцкой квартире. Катя, разумеется, напрочь отвергла его предложение, возмутилась, как и полагается уважающей себя даме: что он себе позволяет?! И тогда Чупров тихонечко намекнул ей, что муж, которому такая восхитительная женщина хранит святую верность, отнюдь не ангел в общении с дамами. Если мадам хочет убедиться, пусть заглянет к нему домой да посмотрит на доказательства. Он гарантирует, что даже прикоснуться к ней не осмелится, если сама того не захочет.

Катя не утерпела и пришла. Чупров не блефовал, действительно показал ей такие фотографии ее мужа, третьего секретаря горкома, что она вмиг поняла: ее верность была ужасной ошибкой, — и решила отплатить неверному супругу той же монетой немедленно.

И отплатила.

Три года — раз, а то и два раза в месяц — они тайно встречались, радуя друг друга любовными усладами. Но последние два года Катя жила в Москве, и встречи прекратились.

Соскучился Дмитрий Семенович по этому доброму женскому телу, ох как соскучился! Надо что-то придумать. Тем более, этот козел Вашурин и внимания на жену не обращает, тискает секретаршу Агеевой на глазах у всех. Так нажрался, что забыл о предстоящих выборах. А Катя, Катя что вытворяет!

Нет мочи терпеть…

Чупров подал ей руку, Катя оперлась на нее, спрыгнула со стола.

— Тебе понравилось?

Раскрасневшаяся, возбужденная — конфетка, а не баба!

Думай, подполковник, думай!

— Это восхитительно, Катя. Я в жизни не видал ничего подобного. Может, пойдем малость прогуляемся, а? Ты как?

— Зачем? Давай лучше выпьем.

— Немножко… разочек, Катя… — умоляюще заурчал ей на ухо Чупров. — Соскучился по тебе, честное слово.

— Ты думаешь, Володя не заметит? — озабоченно спросила Катя. Когда женщину волнует лишь вопрос: заметит — не заметит муж, это возбуждает еще сильнее!

— Он танцует с секретаршей Агеевой, небось уже в трусах ее шурует вовсю.

— Грубиян ты какой, Дима, — обиженно надула губы Екатерина Вадимовна.

— Извини… Пойдем, Катя, на третьем этаже есть тихий закуточек, мы быстро, никто ничего не заметит.

— Там же охранники стоят…

— Мои люди! Никто не вякнет, ручаюсь.

— Ну, иди, а я за тобой, — согласилась она.

Подполковник, едва сдерживая себя, так хотелось прямо здесь наброситься на добрую Катю, пошел к выходу.

На третьем этаже в конце длинного коридора был выход на запасную лестницу (с других этажей на нее нельзя было попасть, двери закрыты на ключ, на третьем же замок был сломан). Чупров уже знал, что спустится с Катей на лестничную площадку второго этажа, и там им никто не помешает.

Он стремительно поднялся на третий этаж, увидел в начале коридора молодого незнакомого парня в пятнистой форме и с резиновой дубинкой в руке. До отъезда Агеевой банкет охраняли люди Бугаева, а потом их сменили дружинники и милиционеры. Это даже хорошо, что парень незнакомый: в таких делах знакомые только мешают.

— Как дела, орел, порядок? — сурово осведомился Чупров.

— Так точно, товарищ подполковник! — вытянулся в струнку парень.

— Молодец! Тут вот какое дело. Сейчас поднимется дама, ты ее пропусти в тот конец коридора. А больше — никого. Ясно? — он вынул из кармана пятидесятитысячную купюру, вложил в руку охранника. — И никому об этом.

— Так точно, — козырнул парень.

Понятливым оказался!

Через несколько минут в другом конце коридора появилась Катя Вашурина. Чупров проводил ее по лестнице вниз, еще на ступеньках жадно целуя мягкие, податливые губы. На лестничной площадке второго этажа он прижал ее к стене, задрал юбку, спустил розовые трусы, на мгновенье отстранился, разглядывая белое, рыхловатое тело.

— Давно не видел тебя, Катя, соскучился… — хриплым шепотом сказал Чупров, неистово целуя ее живот, ноги, смятые волоски в низу живота.

Она смотрела на него с тоской затравленного зверя.

Чупров быстро спустил брюки, осторожно повернул Катю лицом к стене, наклонил ее вперед. Тяжело дыша, поразглядывал белые ягодицы, потрогал влажный шелк под ними, поцеловал, а потом со стоном набросился на женщину. Взревел бы! Нельзя. Все-таки могли услышать.

Ему и в самом страшном сне не могло привидеться, что за всеми его действиями сверху, сквозь густую решетку лестничных перил, наблюдает зоркий глазок бесшумной видеокамеры…