Предвыборная страсть

50

Платон неспешно нагнулся, поковырял кочергой в камине. Угасающее пламя с новой силой заплясало на березовых поленьях. Платон снова откинулся на спинку кресла-качалки, блаженно прижмурился.

— Ветра нет, а горит хорошо. Что значит — настоящий мастер сделал. И у нас ведь умеют, если захотят, а, Фантомас?

— Умеют. У нас умеют побольше, чем за бугром. Только порядка нет, а без него любое дело в пшик превращается. Ты форточку открыл, не боишься, что продует?

Платон поднял до пояса клетчатый плед, которым были укрыты ноги, покачал головой.

— Да нет. А свежий воздух — это хорошо. Маловато мы бываем на свежем воздухе.

— Я в зоне, на лесоповале надышался им — на всю жизнь теперь хватит, — сказал Фантом ас.

— Повезло тебе. А из меня Чистопольская крытая чуть доходягу не сделала. Ну да ладно, дело прошлое. Значит, взяли они этого фраера с телевидения. Как думаешь, зачем он Гену «маслинами» угостил?

— Не думаю, а знаю. Не он это.

— Лебеда?

— Кто ж еще. Да это — хрен с ним, не наше дело. Хуже другое: Лебеда пришил Нинку и Барона ранил. Говорят, выживет. Барон мне сам как-то сказанул: отошел от всех дел, вроде как монахом стал, только без монастыря. Даже за Нинку мстить не собирался, хотя и знает, кто ее глухонемой сделал.

— Да? — Платон вцепился в подлокотники кресла, вытаращил белесые глаза на Фантомаса. — Что ж ты молчал, сука?

— Я же сказал — не собирался счеты сводить. Зачем нервничаешь, дорогой?

— Ни хрена себе, не собирался! А теперь, когда Лебеда пришил Нинку, он тоже простит? Да он озвереет совсем, а какой он, когда озвереет, мы с тобой знаем! — У Платона задергалось левое веко. — Лебеда, падла, вроде из нашей компании, а?

— Я тебе о том и толкую, — рассудительно сказал Фантомас. — Без Нинки Барон опять станет бешеным и первым делом обидится на нас. Ему плевать, что мы с Лебедой разошлись.

— Если только выживет…

— Именно так.

— Даже если мы кончим Лебеду, подумает, что убрали исполнителя…

— Обязательно так подумает, дорогой Платон. Мы должны вперед подумать, что…

— Барон не должен выжить, — закончил его мысль Платон и тяжело вздохнул. — Падла он, этот Лебеда, шухер в городе устроил. Ох-хо, и на старости лет покоя нету! Значитца, так я думаю. Этот фраер, которого взял наш куманек бревноватый, пущай тянет на всю катушку. Им же надо отчитываться. Лебеду мы кончим.

— В городе его нет, в Ростов свалил. Мои люди все обшарили — никто его не видел, суку, — злобно сказал Фантомас.

— Мне это известно. — Платон, напротив, успокоился. — Я знаю, где его искать в Ростове. Там деревянный бушлат и наденет за то, что уговор нарушил. Есть у меня там люди, сделают доброе дело… — Он бросил жесткий взгляд на Фантомаса. — У тебя в больнице есть кто-то?

— Обязательно есть, дорогой. Из хороших людей кому больше всего нужен спирт? Да по дешевке, они бедные, да с походом, чтоб и себе осталось? Лепилы знают Ашота Коммунаровича, очень уважают.

— Тогда займись этим. А я — Лебедой. Такой расклад — нормальный?

— Почему нет? Поскорее надо кончать этот шум-гам, надоело. Кто хозяева в Прикубанске? Ты и я. А не можем спокойно отдохнуть, сфаловать по-доброму девочку, все думаем, думаем!.. Барон до утра не дотянет, не сомневайся, дорогой.

— А Лебеда самое много — неделю еще покукарекает. — Платон ухмыльнулся, кивнул. — И будет покой в городе. Вашурина сделаем мэром, этот козел никуда от нас не денется, будет каждую неделю с отчетом приезжать, да перед каждым совещанием совета спрашивать. Хорошо будет!

— Хорошо, — согласился Фантомас.

— За это и выпьем, — сказал Платон и потянулся к бутылке «Прикубанской особой».

В открытую форточку влетел бумажный голубь, покружил над сервировочным столиком и упал Платону на колени. Фантомас бросился к окну, отодвинул в сторону тяжелую штору, вглядываясь в темноту.

— Что такое? — пробормотал Платон, рассматривая странного посланника.

Он взял голубя, развернул листок бумаги. На нем крупными буквами было написано: «Привет от Лебеды».

— Лебеда здесь! — крикнул Платон, нервно комкая бумагу.

— Где?! — Фантомас отшатнулся от окна, уставился на хозяина. — А куда твой козлы смотрят?

— Твои тоже там были, — мрачно сказал Платон, поднимаясь с качалки. — Пойдем отсюда, Фантомас.

Но не успел он сделать и шагу, как в форточку влетел тяжелый предмет, с грохотом покатился по полу к двери мимо оторопевших авторитетов.

— Где твои люди?! — заорал Фантомас, пятясь к стене.

— Граната… — пробормотал Платон, как зачарованный глядя на черную «лимонку».

Это и было последнее слово в его жизни.

Опустив голову, Лера молча шагала за толстым прапорщиком. Скрежетали ключи в замках, с лязгом открывались железные решетчатые двери, гулко стучали каблучки ее сапожек по бетонному серому полу.

Маша осталась в квартире, она совсем раскисла, плакала и умоляла Леру помочь Андрею. Как будто Лера могла думать о чем-то другом в этот долгий, невыносимо трудный вечер!

Помочь Андрею!

Но как?

Разговор с Чупровым получился коротким, ничего нового Лера не узнала, лишь укрепилась во мнении, что подполковник не сомневается в виновности Андрея. И отступаться от этого не намерен, ибо считает, что убийство Стригунова раскрыто, осталось только поймать организатора — Лебеду — и прижать к стенке заказчика — Вашурина.

Чупров сам привез ее к мрачному зданию городской тюрьмы, но в камеру не пошел, остался ждать Леру в машине. Он был вежлив, мягок в разговоре, но непреклонен в оценке случившегося.

Как помочь Андрею, Лера не знала, надеялась, что в разговоре с ним поймет, что случилось на самом деле и что она должна сделать для своего любимого.

Скрипнула железная дверь с круглым «глазком» посередине. Прапорщик жестом остановил Леру, вошел в камеру, закрыв за собою дверь. Лера с волнением ждала. Так хотелось увидеть, услышать, прикоснуться к Андрею! Не верилось, что они расстались всего лишь вчера, что были так безмятежно счастливы вдвоем. Казалось, это случилось целую вечность назад или приснилось…

— Проходите, Валерия Петровна, — жестким, неприятным голосом сказал прапорщик, открывая дверь.

Как будто заскрежетал ключ в замочной скважине и лязгнула тяжелая железная решетка.

Лера шагнула вперед и замерла: на деревянных нарах, накрытых тонким одеялом, сидел Андрей. Губы разбиты, правый глаз почти заплыл, волосы всклокочены… Господи, что они сделали с ним?! Или ей на роду написано встречаться с любимым после того, как его изобьют?

— Оставьте нас, — сказала она прапорщику.

— Извините, Валерия Петровна, но здесь нет условий для свидания. Этот человек очень опасен, и, если я оставлю вас вдвоем, он может…

— Оставьте нас! — крикнула Лера. — И не вздумайте торчать под дверью!

— Хорошо, я буду ждать вас у решетки, — недовольно сказал прапорщик. — Но если что, кричите, стучите в дверь.

Он ушел. Заскрежетал ключ в замке, на короткое время превращая в заключенную и мэра города.

— Андрей… — Лера неуверенно присела рядом, погладила его по щеке. — Что случилось на свалке?

— Я застрелил невинную женщину, она была глухонемая, и лишь улыбалась, когда смотрела на меня… Смертельно ранил Барона, он спрятал меня, успокаивал и вообще относился, как к родному… Потом смертельно ранил Бугаева, он хотел помочь мне, сказал, что его послала… Зря все это, Лера.

Его глухой, безучастный голос испугал ее больше, нежели избитое лицо.

— Но это ведь не так, верно? — допытывалась она. — Это Чупров так думает, а на самом деле…

— Как думает Чупров, так и есть на самом деле.

— Нет, Андрей, нет! — Она обняла его, прижалась губами к его плечу.

Он осторожно отстранил ее.

— Все кончено, Лера. Все против нас. Пожалуйста, забудь меня, выбрось из головы. Ничего не было, нет и не будет.

— Это ты забудь, выбрось дурь из головы! Ну Андрюша, милый мой… любимый мой, ну пожалуйста, я прошу тебя, я умоляю, скажи, что это сделал не ты… — Она с мольбой заглядывала в его глаза, пыталась обнять, но он молча отодвигался, упорно смотрел себе под ноги.

— Зачем ты пришла, Лера? У тебя горе в семье, у тебя выборы скоро. Уходи, забудь обо мне.

— Не уйду! — упрямо сказала она, опуская голову. Теперь оба смотрели себе под ноги. — Я же знаю, что стрелял не ты, а Лебеда. Если Бугаев придет в себя, он подтвердит это. И Барон тоже скажет правду!

— Не смеши меня. Если они что-то и скажут, это услышит лишь Чупров. А ему очень хочется сделать меня козлом отпущения и забыть об этом деле. Он от своего не отступится. Подполковник не может ошибаться. Я страшный злодей, безжалостный убийца — и ничего тут не изменишь.

— Нет! Ты не должен отчаиваться, не должен смириться с дурацким совпадением обстоятельств!

— А ты не должна попусту рисковать своим будущим. Ты умница, Лера, красивая, у тебя блестящее будущее.

— Да нет у меня будущего без тебя, глупый… — прошептала Лера. — Неужели так трудно понять это?

— Есть, Лера, есть. Уходи, я больше не хочу тебя видеть.

— Как это?.. — На мгновение Лера растерялась.

— Просто не хочу и все.

— Не смей так разговаривать со мной, слышишь?! У Меня и так… — она всхлипнула, — послезавтра похороны…

— Вот и уходи. Прими снотворное, выспись, а обо мне не вспоминай. И не надо ничего делать, ты не нужна мне, и твоя глупая помощь — тоже.

— Да? — Она не заплакала, а недобро сощурилась. — И не стыдно? Творческим человеком себя считаешь, а повторяешь банальности из любовных романов. «Утешься, я не люблю тебя!» — так, да? Перестань, Андрей, ты же не Фанфан-Тюльпан.

Он поднял голову, посмотрел на нее, тоскливо усмехнулся:

— Другое ничего в голову не приходит, Лера… Пожалуйста, прошу тебя — уходи. Ты же умница, сама все понимаешь. Взяли на месте преступления, отпечатки, парафиновый тест — все улики против. Чему быть, того не миновать.

Ей показалось, что он понял, как глупо себя ведет, как неуместно его упрямство, похожее на слабость. Еще чуть-чуть, и он снова станет прежним, уверенным в себе, остроумным Андреем Истоминым.

— Андрюша… — Она снова потянулась к нему. — Любимый мой, ну пожалуйста…

И поняла, что ошиблась.

— Что — пожалуйста?! — закричал он. — Зачем ты пришла сюда?! Не видишь разве — мне больно, я никого не хочу видеть, а особенно тебя! Не хватало еще, чтобы ко всем моим преступлениям добавилось еще одно, чтобы я стал виновником краха твоей карьеры!

Нет, нет, нет! С меня хватит! Четыре убийства — вот как достаточно! — Он чиркнул себя ребром ладони по горлу. — Убирайся немедленно, слышишь? Эй, начальник! Начальник!

В коридоре послышались быстрые шаги, и в камеру вошел… Чупров. Лера, обиженно поджав губы, встала с нар. Андрею, похоже, было все равно, кто там, за дверью — тюремный надзиратель или начальник милиции.

— Валерия Петровна пытается убедить меня сознаться во всем и раскаяться, — со злой усмешкой казал Андрей. — Скажите ей, что она не священник, и вообще я не желаю больше видеть эту женщину!

— Дурак! — гневно сказала Лера, брезгливо отряхивая пальто. — Таких идиотов еще поискать надо.

— И не старайтесь, Валерия Петровна, не найдете.

— А я вам что говорил? — покачал головой Чупров, упрекая женщину в излишней мягкости. — Не стоило подвергать себя опасности, он способен на все.

— Ни на что он не способен! — резко сказала Лера. — А вы обещали ждать меня в машине, Дмитрий Семенович. Что, любопытство разыгралось?

— Если бы, — свирепо глядя на Андрея, прорычал Чупров. — Над нашим городом какой-то рок витает, черт побери! Только что получил важное сообщение.

— Что еще у нас произошло?

— Примерно полчаса назад в доме бизнесмена Егора Санько произошел взрыв. Предположительно вместе с хозяином погиб и его кореш Гарибян. У дома — два трупа, видимо, охранники. С ножевыми ранениями.

— Егор Петрович… Ашот Коммунарович?.. — прошептала Лера, с изумлением глядя на подполковника.

— Вот спасибо, начальник, что вовремя арестовали меня, — усмехнулся Андрей.

— Я все делаю вовремя. А за что спасибо, если не секрет?

— Полчаса назад я сидел в этой камере, значит, хоть кого-то из убитых в Прикубанске не повесят на меня. Это, видите ли, внушает некоторый оптимизм. Не такой уж я страшный злодей: всего четырех отправил на тот свет.

— Ты свой черный юмор прибереги на будущее, — мрачно посоветовал Чупров. — Еще не доказано, что это не ты подложил бомбу с часовым механизмом до своего ареста.

— А-а, — понимающе кивнул Андрей. — Виноват, начальник, про бомбу я как-то не подумал.

Отзвучал перестук тонких каблучков за дверью, гулкое эхо ударилось о холодное безразличие казенных стен и смолкло. Но сердце, тревожно бьющееся в груди, поймало эхо, запомнило его. На всю жизнь…

Много ли ее осталось? И жизнь ли это?

Все равно, что бы там ни было: тук-тук-тук — стучат каблучки по серому бетону, дальше и дальше, и дальше уносят его стройную, зеленоглазую красавицу. Его любимую. И все ближе, роднее становится она — женщина из его сладостных снов.

Это был сон. Только бы она думала так же, не пыталась бы что-то изменить… Они оба видели один и тот же прекрасный сон. Пробуждение было страшным. Не надо, чтобы и она страдала! Пусть руководит, организует, у нее это отлично получается, пусть побеждает на выборах и уезжает в Москву. Пусть иногда вспоминает… прекрасный сон.

Он все для этого сделал. Единственное, что мог сделать для нее. Прощай, Лера, прощай, любимая.

Но как же больно слушать нескончаемый перестук ее каблучков! Словно гвозди забивают в его болящее сердце: тук-тук-тук. Не уходи, любимая, я так мало смотрел на тебя, так мало слышал твой голос! Не уходи…

С того мгновения, как захлопнулась тяжелая дверь, Андрей не пошевелился, так и сидел на грязном одеяле, опустив голову. Слезы катились по впалым щекам, по небритому подбородку, падали на грязную рубашку.

Вот и все, что осталось у него: память и слезы.