Предвыборная страсть

4

Черная «волга» лихо, с визгом затормозила у бордюра, разбрызгивая огромную лужу. Высокая девушка в длинном кожаном плаще, стоявшая у края тротуара, испуганно отпрыгнула в сторону.

— Идиот!

Передняя дверца машины распахнулась, оттуда выглянул смуглый мужчина с прической «а-ля усовершенствованный Шумейко» и тонкими, щегольскими усиками. Глаза его скрывали огромные темные очки, весьма странные для ненастной декабрьской погоды.

— Пардон, мадам, — галантно взмахнул он рукой. — Пожалуйте в машину, обещаю вычистить ваш плащ и постирать все, что под ним.

— Вот еще, очень нужно садиться в какую-то паршивую «волгу», — девушка капризно надула губы. — Настоящие мужчины теперь на «мерседесах» и «вольвах» гоняют по Прикубанску.

— Настоящие бандиты, — мягко поправил ее водитель. — А мужчины, они как были на черных «волгах», так и остались. Это вечная взаимная привязанность. Ну, садись, Анжела, или ты хочешь, чтобы нас засекли?

Девушка, подобрав полы плаща, юркнула на переднее сиденье. Пока она устраивалась поудобнее, мужчина, приподняв очки, исследовал взглядом улицу.

— Боишься? — усмехнулась девушка.

На вид ей было лет двадцать: вздернутый носик, губки бантиком, огромные глаза, густые колечки темных волос, падающие на плечи.

— С тобой ничего не боюсь, — уверенно сказал мужчина и, наклонившись, поцеловал девушку в губы. — А вот с некоторыми другими, не стану врать, боюсь. Поэтому и смотрю, нет ли поблизости этих самых других. Кажется, нет, и я рад приветствовать на борту моего лимузина знаменитую Анжелику Петренко, звезду стриптиза казино «Кавказ» и звезду моей души! — торжественно произнес он и еще раз поцеловал девушку.

— Будет врать-то, Боря, — заскромничала Анжела. — Никакая я не звезда никакого стриптиза. Я обычная солистка танцевальной группы казино.

— Это для непосвященных. Но я-то знаю, что после полуночи ты показываешь лучшим пьяным людям города Прикубанска кое-что, предназначенное для сугубо индивидуального обозрения. И очень переживаю по этому поводу. Можно сказать, ревную.

— А вот это ты зря, Боря, — снова капризно надула губки девушка. — Я же не ревную из-за того, что ты каждую ночь спишь голый рядом со своей голой женой.

— Во-первых, я сплю в пижаме. А во-вторых… лапуля, прошу тебя, не вспоминай о моей жене. Иногда мне кажется, что я вот-вот свихнусь от ее бурной деятельности. Выборы, встречи, собрания, штаб, спонсоры, деньги, речи, проекты! А еще городской транспорт, канализация, пенсионеры, пионеры…

— Ну, пионеров-то уже нет.

— Неважно, как это называется, пусть будет проблема молодежи. В последние дни это просто невыносимо, честное слово. Это не женщина, не жена, а гремучая смесь из проблем и нервов… в одном флаконе!

— Скоро все кончится, — нервно передернулась Анжела.

— Что ты имеешь в виду? — насторожился Борис.

— Ну как же… Выберут твою женушку депутатом, укатите вы в Москву, и там будет все спокойно, прилично. Никакой Анжелы рядом…

— А если не выберут? Еще две недели до выборов, всякое может случиться.

— Да уж… Все только и твердят, что Агеева — бесспорный лидер. А маленькую Анжелку — на помойку памяти… — всхлипнула девушка.

— На помойку памяти ты никогда не попадешь, в музей — да. Но это случится не скоро; а может, и вообще никогда. Квартира-то моя здесь останется, и я буду приезжать домой. Тогда не нужно будет торопиться к жене… засвидетельствовать свое почтение, и опасаться некого. Мы с тобой такие ночные оргии станем устраивать, о каких ты, деточка, и понятия не имеешь! — Он победоносно посмотрел на девушку. Увидел, что это сообщение не обрадовало ее, добавил: — Ну, и ты, конечно, будешь приезжать в столицу, навещать меня. Что-нибудь придумаем.

— Все вы так говорите… — протянула Анжела.

Борис Агеев сбавил ход, внимательно посмотрел на девушку.

— Лапуля, ты знаешь, что я тебя люблю. Но если и у тебя сегодня проблемы, лучше нам отложить встречу на потом. Я тебе только что объяснил, в каком кошмарном мире живу, как хочется немного отвлечься, забыть обо всем. С тобой, с моей дивной, жизнерадостной, ласковой кошечкой. Я тебе всегда помогал и буду помогать, но сейчас… Пожалей меня хоть ты!

— Боренька, милый, — Анжела обняла его, прижалась губами к гладко выбритой, голубоватой щеке. — Не надо откладывать, мы уже целых три дня не встречались, я соскучилась без тебя. Я хочу тебя… — смущенно опустила глаза.

— Как это приятно слышать, — довольно засиял Агеев. — И что бы я делал без тебя, лапуля? — Левой рукой придерживая баранку, правой осторожно раздвинул в стороны полы ее кожаного плаща. Глядеть бы не наглядеться на длинные смуглые ноги, едва прикрытые короткой эластичной юбкой; потом задрал и юбку.

— Соскучился? — прошептала Анжела, раздвигая ноги.

— Это чудо, — сладострастно облизнулся Агеев. — Нет, я не могу, — он торопливо запахнул полы плаща и устремил свой взгляд на дорогу. — Когда я вижу пухленький треугольничек трусиков, едва прикрывающий самую великую загадку человечества, я становлюсь сам не свой. О, это восхитительно! Божественно!

— Хочешь прямо сейчас, милый?

— Еще как! Но придется потерпеть. — Сладкая дрожь пронизывала его. — Теперь понимаю, что сглупил — так рано встретился с тобой… Но что поделаешь, рабочий день закончился, не ехать же домой! А вдруг там великая деятельница корпит над очередной речью? Черта с два потом вырвешься…

— А почему рабочий день закончился так рано? — полюбопытствовала Анжела. — Вы же обычно до пяти, а сейчас только начало третьего. Я тоже удивилась, что ты так рано позвонил.

— Опять жена… Тьфу ты, куда ни глянь, везде она! — в сердцах сказал Агеев. — Зима, нагрузки в энергосистеме города возросли, вот она и ввела ограничение. А это значит, после двух выключай все оборудование, останавливай конвейер…

Борис Агеев замолчал. Он работал главным энергетиком на радиозаводе «Импульс». Прежде там собирали электронные термометры для атомных подводных лодок и другую электронику для армии. Но в последние годы пришлось перестраиваться — конверсия! Теперь завод выпускал бытовую радиоаппаратуру, благодаря чему и держался на плаву.

А жена не дает работать. Просто ересь какая-то! Сколько раз объяснял ей, на пальцах доказывал: ограничивай другие заводы, которые на ладан дышат, а нам дай возможность реализовать свой потенциал на полную катушку! Не понимает. О справедливости начинает говорить. Какая, к черту, справедливость?! Рабочие косо посматривают в его сторону: мол, как же так, мужик, не можешь приструнить жену? Директор — ее конкурент на выборах, а мы-то за нее собираемся голосовать, что ж она обижает нас, не дает премии к Новому году заработать?.. Мало того, что дома только и разговоров об этих долбаных выборах, так и на работе без них не обходится. Провалились бы! Агеев мельком посмотрел на Анжелу — нет, не стоит ей рассказывать об этом.

— На всех света не хватает?

— На всех и не должно хватать, лапуля. Но кто-то имеет право на исключение. Как ты думаешь, кто?

— А может, она с кем-то трахается и ему больше света дает? — высказала догадку Анжела.

Агеев нахмурился, а потом вдруг расхохотался.

— Точно, трахается. С господином по фамилии Справедливость. В последнее время они почти не расстаются.

— Надо же! А я думала, такого господина не существует. По крайней мере в этой стране.

— Я тоже так думал, пока не столкнулся с ним. Ты бы видела, какой это урод!

Плотные светло-коричневые шторы наглухо закрывали окно. Мягкий, голубоватый свет торшера заливал правую сторону комнаты, где стояла огромная двухспальная кровать. Темно-коричневая, с яркими красными узорами на спинках и шелковым голубым одеялом сверху, эта кровать занимала большую часть комнатного пространства и была здесь главным предметом — царицей интерьера. Так и должно быть в спальне, а комната, несомненно, была спальней, ибо прочая мебель представляла собой естественное дополнение к царице-кровати: две тумбочки у изголовья; на одной — небольшой импортный телевизор с видеомагнитофоном, на другой — кнопочный телефон. А еще трельяж, гардероб — в одном углу, журнальный столик с двумя креслами и торшер над ним — в другом.

Но Агеева всегда удивляло не то, что это спальня, а то, что другой комнаты в квартире с крохотной кухней и совмещенным санузлом попросту не было. Обычно единственную комнату в однокомнатной квартире не оборудуют под спальню. Ведь нужно где-то и письменный стол поставить, и полки с книгами разместить, и гостей принять… Однако Анжела рассуждала, видимо, иначе.

Он по привычке устроился в кресле и в который уж раз подумал, что, наверное, кровать — это и рабочее место Анжелы, и гостей она принимает на ней… Но расстраиваться из-за этого не собирался.

Здесь ему нравилось. Красивая девчонка без комплексов, уютная спальня и, самое главное, никаких дискуссий о будущем страны, о социальной справедливости, о выборах, будь они прокляты!

Наверное, и другие мужики сюда похаживают. Он видел, как она танцует у шеста. После такого зрелища и трухлявый пень покроется цветочками. А она себе ни в чем не отказывает; и другим — тоже. Такая щедрая натура. Агеев усмехнулся, откупорил принесенную бутылку шампанского, разлил шипучий янтарный напиток в высокие бокалы.

Ну и ладно. Ревности он не испытывал, а в машине сказал, чтобы доставить девчонке удовольствие.

А вот и она, высокая, длинноногая, в короткой эластичной юбке и белой блузке, под которой переливаются, искрятся, как шампанское в фужерах, крепкие, упругие груди. В руках поднос: ему — бутерброды с ветчиной, себе — два апельсина. А как идет, как идет! Как соблазнительно двигаются узкие бедра! Уже оттого, что она идет к тебе, чувствуешь себя настоящим мужчиной.

Анжела опустилась на одно колено перед столиком, осторожно поставила серебряный поднос, обняла колени Агеева.

— Как хорошо, Боренька, что ты пришел ко мне, — прошептала хрипловатым голосом, в котором уже сквозили отголоски нарастающей страсти.

— И мне хорошо с тобой, лапуля… — улыбнулся Агеев и протянул Анжеле бокал с шампанским.

Она отпила глоток, поставила бокал на столик и села к Агееву на колени. Он выпил до дна и тоже поставил бокал на столик. Гибкие руки обвили его шею, Анжела приоткрыла рот, ожидая, когда его губы коснутся ее губ, и кончики языков прижмутся друг к другу. И когда это случилось, плотоядно застонала, извиваясь, прильнув к нему всем телом.

После долгого, страстного поцелуя Анжела неожиданно спроста:

— Милый, ты такой красивый, умный, представительный мужчина! Ну почему не ты, а твоя жена — мэр города, не ты, а она хочет стать депутатом Государственной Думы?

— Потому, что я ленивый, — довольно хмыкнул Агеев. — Люблю наслаждаться жизнью, как сейчас с тобой, люблю, когда меня любят. А она любит свою работу. Суета, беготня, договоры, переговоры, выговоры… Ужас! Она красивая женщина, но злая, черствая, дерганая.

— Наверное, в постели страстная?

— Какая там страсть, Анжела?! Самое лучшее, что можно услышать ночью: ну, давай побыстрее, мне завтра рано вставать, на хлебокомбинате мука кончается, нужно разобраться, а то город без хлеба останется. Ты себе можешь представить такое?

— Ну, и как ты «даешь побыстрее»? Она делает то, что я умею?

— Ты сегодня очень уж любопытная, с чего бы это?

— Ну, интересно же, Боренька, — капризно протянула Анжела, порывисто поцеловала и снова уставилась на него ждущими глазами. — Расскажи.

— Ничего она не умеет, — поморщился Агеев. — В этом вопросе она тебе и в подметки не годится.

— А вопрос-то самый главный, — промурлыкала Анжела.

— Кто же спорит, — Агеев прижал ее к груди. — Я надеюсь, ты не разучилась быть фантастической женщиной?

Он рывком подхватил девушку на руки, вскочил с кресла. Она крепче обняла его шею. Их губы снова слились. Агеев закружил Анжелу перед кроватью, а потом вместе с нею упал на голубое одеяло. Юбка задралась, и в промежутке смуглых ног сверкнула белая полоска трусиков — полоска девственного снега в глубоком ущелье. Правда, этот снег вряд ли был девственным, но от этого не стал менее загадочным и манящим.

Шумно дыша, сплетясь телами, они катались по кровати, не разнимая жадных губ. Анжела постанывала, всхлипывала, приоткрыв губы, извивалась, выгибая спину; ее дрожащие пальцы стали судорожно расстегивать молнию на его брюках. Агеев тоже словно обезумел, хищно, едва сдерживая рычание, срывал с нее одежду, швырял за спину. Он забыл, что она умеет раздеваться упоительно красиво. Ему так нравилось это! И она забыла, что хотела вновь порадовать его своим потрясающим искусством.

— Я лучше твоей жены, милый? Лучше? — яростно хрипела, почти переходя на завывание, Анжела.

— Пожалуйста, не напоминай мне об этой мымре, — взмолился Агеев. — Ты фантастическая женщина, я люблю тебя, Анжела! Только ты властительница моего сердца…

— Тебе хорошо со мною, Боренька?

— Прекрасно… — Он ласково сжал напрягшиеся соски ее грудей, опустил ладонь ниже, погладил упругий, гладкий живот, еще ниже, накрывая удивительный оазис в белом безмолвии. Анжела подняла глаза, вдруг заблестевшие от непрошеных слез.

— И это принадлежит какому-то мэру?.. — Анжела не в силах была оторвать восхищенного взгляда от широкой, поросшей густыми черными волосами груди Агеева.

— Тебе… это все принадлежит тебе, моя королева, моя волшебница…

— Ой, — простонала Анжела и потянулась губами к его животу. И уже добравшись туда, еще раз простонала: — Ой, умираю!

— Не умирай, моя звездочка…