Как ни странно, утро все же наступает. Дождливое пасмурное утро моей погубленной жизни. Настало время решать, как жить дальше. Мэри, проплакав всю ночь, отправляется утюжить мои платья. Хоть как-то отвлечется. В доме тихо. Все спят после вчерашнего бала. Никого не хочу видеть. Больше у меня здесь нет друзей. Итак, что же мне теперь делать?
1. Просить приюта у сестры. Вряд ли я смогу свыкнуться с нравами провинциальной жизни. С утра до вечера мне придется навещать бедных больных прихожан, кормить их с ложки и выносить за ними горшки. Что ж, наконец-то запомню имена моих многочисленных племянниц и племянников.
2. Сменить имя и стать гувернанткой. Придется купить пару скучных платьев (где взять денег?) и засесть за учебники (я все забыла!).
3. Стать скромной белошвейкой. Вышивать крестиком, мастерить бутоньерки или раскрашивать глиняные горшки (ничего этого я тоже не умею).
4. Набрать в карманы камней и утопиться (ну уж нет, очень многие обрадуются).
5. Уехать в Индию, к брату, или в Европу, где, по рассказам, можно прожить на гроши (правда, все равно на дорогу нужны деньги).
6. Поручить кому-нибудь мое разбитое сердце и финансовые проблемы.
Я прохаживаюсь по галерее, разглядывая портреты незнакомых мне людей, развешанные на стенах. Я ловлю на себе их неодобрительные взгляды. Дождь не переставая стучит в окно.
В конце галереи появляется фигура лакея. За ним идут два джентльмена. Должно быть, это гости Оттеруэла. Я не знаю их. Неудивительно, я пропустила бал и ужин. Они приближаются. Теперь мне понятно, что это не гости Оттеруэла. Они похожи на чиновников или приказчиков.
Как же я могла забыть эту незначительную деталь? Мой список заканчивается на цифре «7».
7. Отправиться в долговую яму. Должно быть, они привезли ордер на арест. Тот, что выше и полнее, обращается ко мне:
— Леди Элмхерст?
Они останавливаются в шаге от меня и кланяются.
— Вы ошибаетесь, сэр. Я не леди Элмхерст. Кажется, она уехала на рассвете.
Мужчины переглядываются.
— Да нет, это она, — говорит тот, что стройнее.
Они подходят ко мне еще ближе.
— Сожалею, но если вы не оплатите свои долги, нам придется вас арестовать, — заявляет мистер Дылда.
Бесполезно отпираться. Должно быть, у них достаточно опыта в таких делах. Лакей, должно быть, назвал им мое имя. И все же я предпринимаю еще одну попытку.
— Просто удивительно, как часто меня путают с моей госпожой, сэр. Жаль, что расстроила вас.
— Следуйте за нами, леди Элмхерст, не стоит поднимать шум!
— Почему же не стоит? Лично я не вижу в этом ничего предосудительного!
Я разворачиваюсь и, приподняв юбки, бегу что есть сил к противоположному концу галереи. По пути я успеваю опрокинуть стол и пару стульев. Они спотыкаются, извергая проклятия в мой адрес. Тяжелые шаги за спиной не утихают. Они вот-вот нагонят меня. Добегаю до дверей галереи. Что же мне делать? Скрыться в саду, где мне знакома каждая тропинка, или…
Я распахиваю двери и на бегу налетаю на кого-то. От сильного удара я падаю на пол.
— Я вынужден арестовать вас, леди Элмхерст, — заявляет один из судебных исполнителей, с трудом переводя дух.
— Что, черт возьми, здесь происходит, господа?
— Пожалуйста, посторонитесь, сэр!
Мистер Коротышка наклоняется ко мне. Я натягиваю платье на открытые лодыжки и пытаюсь отползти от него.
— Вы говорите с герцогом Тируэллом, любезный.
Они внезапно останавливаются. Теперь я наконец-то могу рассмотреть своего спасителя. У меня перехватывает дыхание. Передо мной стоит Конгриванс. Да нет, я совсем с ума сошла. У этого джентльмена волосы того же цвета, но глаза голубые, а не серые. Он не так высок и строен. Не так элегантен, как Конгриванс. На нем потрепанный сюртук и видавшие виды сапоги — все, как диктует провинциальная мода. Он стоит, потирая руки. Потом, будто спохватившись, наклоняется и помогает мне встать.
— Надеюсь, вам не больно, мадам?
Я спешу заверить его, что все в порядке, и приседаю в поклоне.
— Так в чем дело, господа?
— Простите, ваша светлость, мы прибыли взять под арест леди Элмхерст. Либо взыскать с нее денежный долг.
— О Боже, — восклицает он. — Это невероятно!
— Произошло недоразумение, ваша светлость. Я собиралась отправиться за деньгами в свою комнату. Через минуту вы получите их.
Судебные исполнители ухмыляются:
— Нас предупреждали, что вы весьма коварная особа. Велите вашей служанке принести деньги.
Герцог, широко улыбаясь, терпеливо наблюдает за нами.
— Леди Элмхерст, по-моему, вы совсем не похожи на опасную преступницу.
— Ах, сэр. — Я вынимаю из рукава платок и прикладываю его к глазам. — Позвольте мне удалиться в часовню лорда Оттеруэла. Я буду молиться и просить у Господа нашего дать мне силы выдержать несчастья, свалившиеся на мою голову.
— Нет, леди Элмхерст. Вы сможете спокойно делать это в тюрьме, у вас будет уйма времени.
— Постойте.
Герцог выхватывает бумагу из рук судебного исполнителя. Он подзывает слугу, все это время стоявшего в дверях, и велит принести чай.
Это тот самый слуга, который помог мне открыть чайный короб леди Оттеруэл.
— Мне очень жаль, миледи, — произносит он тихо, проходя мимо. — Я не знал, кто они. Ни за что не пустил бы их к вам!
— Вы ни в чем не виноваты. Пожалуйста, не беспокойтесь.
Мистер Коротышка, заметив, что мы о чем-то говорим, подбегает и хватает меня за руку.
— Немедленно отпусти меня, негодяй! — достаточно громко кричу я.
— Вам не удастся сговориться со слугами, леди Элмхерст. А ты, — он обращается к слуге, — ступай и делай то, что тебе приказали.
Слуга кланяется и уходит. Не выпуская моей руки (какая наглость!), он подводит меня к столу и велит сесть. Вскоре возвращается слуга с чаем. Слава Богу, пока все идет вполне цивилизованно. По крайней мере меня не заковывают в цепи.
Герцог подзывает слугу, отдает ему очередное поручение, отпускает и снова принимается за изучение документа.
— Да, леди Элмхерст, у вас действительно неважные дела, — замечает он.
Я продолжаю хранить молчание.
Все трое, посмотрев на чайник, переводят взгляд на меня. Любопытно, что даже при этих весьма странных обстоятельствах они ждут, когда я начну разливать чай. В самом деле, как будто у самих рук нет! Им даже в голову не приходит, что я могу использовать чайник с кипятком как оружие. Тупицы!
В галерее появляется человек с письменными принадлежностями. Судя по тому, как он держится, это — слуга герцога. Его хозяин и мистер Дылда поднимаются из-за стола и направляются к нему. Я пытаюсь разобрать, о чем они говорят, а мистер Коротышка при этом глаз с меня не сводит — видимо, опасается, что я вскочу и выпрыгну в окно.
— Знаете что, совсем не обязательно пялиться на мою грудь, сэр! Уверяю вас, я не прячу там оружия.
К моему удовлетворению, он проливает чай на стол, и его лицо покрывается красными пятнами.
Трое мужчин возвращаются за стол. Очевидно, они пришли к какому-то соглашению. Слуга герцога, вернее, его секретарь, что-то быстро пишет на листе бумаги. Жаль, что я не могу разобрать, что именно, — сижу на противоположном конце стола. Тируэлл ставит на бумаге свою подпись и прикладывает кольцо с печаткой.
Оба судебных исполнителя поднимаются из-за стола, кланяются герцогу, слегка кивают мне и уходят.
— Правильно ли я поняла, ваша светлость, что вы оплатили мои долги? Могу я узнать, почему вы сделали это?
— Не пройтись ли нам, леди Элмхерст?
Он подает мне руку.
— Пусть вас не удивляет, что я не спешу благодарить вас. Опыт подсказывает мне, что такое благородство вряд ли бескорыстно.
— Должно быть, вы дама весьма опытная. Что ж… Некоторое время я собираюсь провести в Лондоне. У меня есть дела в Британском музее, неотложные дела. Мне предстоит изучить некоторые экспонаты, которые там недавно появились…
Он начинает рассказывать мне о неких древних артефактах, о своем увлечении археологическими находками. Я терпеливо его слушаю. В свете давно известно, что герцог Тируэлл не на шутку увлечен науками. Говорят также, что он — один из немногих, кто бодрствует во время заседаний парламента.
Судя по всему, герцог решил увлечься чем-то иным, кроме археологии и политики (ведь парламент распущен на лето), и этим новым увлечением могу стать я. Насколько мне известно, в Лондоне у него нет любовницы. В родовом поместье его ждет жена, образец благочестия с лошадиным лицом. Не сомневаюсь, что она хранит ему верность, вышивает крестиком и заготавливает варенье на зиму.
Что-то здесь не так…
— Ваша светлость, — прерываю я его восторженный монолог о зернистости мрамора греческих статуй.
(Что за ерунда! Кого вообще может интересовать вся эта чушь?)
— С какой стати вы решили мне помочь? Кто рассказал вам о моем затруднительном положении?
Он останавливается и с недоумением смотрит на меня.
— Знаете ли, сэр, вызывает некоторое подозрение тот факт, что вы появились как раз в ту самую секунду, когда меня должны были арестовать. Мне нечем отплатить вам, я осталась без средств. Быть может, вы ищете гувернантку?
— С чего вы взяли? К сожалению, у меня еще нет детей. Однако… у меня, как у всякого другого джентльмена, иногда возникают определенного рода желания. Надеюсь, вы понимаете меня, мадам. Иногда я бываю в Лондоне, и мне может понадобиться… приятная компания.
— Я с удовольствием составлю вам компанию и вообще я с радостью стану для вас другом, ваша светлость. В Лондоне проживает кто-нибудь из ваших родственниц, пожилых дам, кто всегда будет рядом и сможет сопровождать меня на балах?
— Наверное, вы не поняли меня, мадам.1 Я редко бываю на балах. Я имел в виду более интимный характер отношений. Например, отношения в постели, — едва слышно произносит он.
— Прошу прощения, сэр. Я не расслышала последнюю часть, соблаговолите повторить.
— В постели, — громко шепчет он, заливаясь румянцем.
— Простите, ваша светлость, громче.
Я прикладываю руку к своему уху, как делают пожилые и очень глухие дамы.
— В моей постели! — орет он, и его голос эхом разносится по галерее.
— Ах это! Так что ж вы раньше не сказали?
Я беру его под руку, и мы продолжаем прогуливаться по галерее. Румянец с его щек постепенно исчезает.
— Подозреваю, здесь не обошлось без пари. Кто-то поспорил с вами, что в Лондоне вам не отыскать хорошую любовницу?
— Что вам сказать… Вы, мадам, необычайно проницательны! На самом деле так оно и было… Почти так и было.
Он принимается кивать с такой силой, что на мгновение мне становится страшно за его шею.
— Но как вы догадались? Надеюсь, я не обидел вас своим предложением. Должен признаться, вы просто очаровали меня и…
— Благодарю, ваша светлость. Так сколько же стоит ваше пари?
— Сколько? Мой секретарь, Бек, наверняка знает это. Что-то я не припомню точную сумму.
— А что, если я откажусь от вашего предложения?
Он останавливается и морщит лоб.
— Но… моя милая леди Элмхерст… вы, как благородная дама, обязаны платить по долгам.
— Вам не кажется странным, что джентльмен просит, благородную даму делать это в постели?
— Что ж, конечно, вы правы, мадам. Но, надеюсь, вы не придаете большого значения условностям. И потом, ваши нынешние обстоятельства весьма необычны. Со своей стороны я обещаю быть весьма учтивым и очень щедрым.
Внешние обстоятельства весьма необычны? В чем же их необычность? От нас, женщин, почти ничего не зависит. Мы часто попадаем впросак с денежными вопросами. Еще довольно часто ошибаемся в тех, с кем оказываемся в кровати. Так устроен мир. Не собираюсь терзаться от стыда, давать обет безбрачия и, раскаявшись, рвать на себе одежду. Не буду утверждать, что целомудренна, чиста и скорее умру, чем стану куртизанкой. В тот момент, когда я позволила полковнику Ротерхиту оплачивать мою квартиру, я стала падшей женщиной.
То, что я позволила Конгривансу, тоже не назовешь поступком целомудренной женщины.
Я поворачиваюсь к терцету, у которого глаза горят так, как у Уилла или Джеймса при виде сладостей.
— Сэр, я принимаю ваше предложение. Мне остается лишь предупредить вас о том, что я люблю другого. Однако пусть вас это не смущает, его я больше не увижу.
— Благодарю вас, мадам. Вот и славно! Я очень ценю вашу откровенность.
Он так светится, будто услышал замечательную новость, затем берет мою руку и горячо пожимает ее.
— Наверное, мой секретарь уже составил документ. Подпишем его?
Все-таки он какой-то странный господин.
Мы возвращаемся к столу. Я пытаюсь разобраться в том, что написано в документе, но буквы пляшут перед глазами. Там что-то сказано о доме в лондонском Хэмпстеде, слугах и содержании, не слишком щедром, на мой взгляд. Хэмпстеде! Что я буду делать в этой дыре? Я настаиваю, чтобы Мэри осталась со мной и получала сорок гиней в год. Конечно, это намного больше, чем платила ей я. Герцог обещает выплатить Мэри все, что я ей должна. Он, кажется, согласен на все, лишь бы поскорее подписать наше соглашение. Мы по очереди ставим свои подписи. Бек, секретарь герцога, заверяет документ.
— Бек отправляется немедленно, чтобы отдать распоряжения слугам. А мы выезжаем после обеда, — сообщает Тируэлл. — Надеюсь, вас это устроит, мадам?
— Конечно. Благодарю, ваша светлость.
Мне совсем не хочется оставаться в доме, где каждый уголок, каждая комната, кроме моей спальни, напоминают мне о Конгривансе. Впрочем, в этой спальне я так много думала о нем! Вчерашние события в лабиринте рассеяли все мои иллюзии.
Как бы я ни приказывала себе забыть Конгриванса, мысли о нем не оставляют меня. С горькой иронией я вспоминаю первые дни нашего знакомства и мои планы, мысли… «Не буду скрывать, Конгриванс очень нравится мне, но можно и прогадать: может статься, среди гостей окажется герцог?»