Прекрасная вдова

Глава 18 Леди Кэролайн Элмхерст

Как я отношусь к овцам? Честное слово, на мгновение мне кажется, что Тируэлл — банальный извращенец. Сейчас в комнату приведут бедное животное на потеху его светлости. Только бы не барана. Что-то мне не хочется принимать участие в веселье.

Слава Богу, я ошиблась. Страсть герцога к античным статуям оказалась не самым большим его увлечением. Он еще питает нежные чувства к овцам. Он относится к ним очень трепетно, с особой нежностью.

Во время ужина он только о них и говорит. Ягнята, бараны, ярки…

— Секунду, сэр. Я не совсем поняла вас. Значит, ярка — это ягненок-девочка?

— Да! — Он с радостью размахивает в воздухе вилкой. — Это овца после первой стрижки, в возрасте от девяти месяцев до полутора лет.

Мне приходится проявлять заинтересованность в этом странном разговоре.

— Насколько я понимаю, они могут быть одновременно и ярками, и суягными овцами?

— Правильно! Если это особь женского пола. Но если это представитель мужского пола, которого кастрировали взрослым, после шести месяцев, то это баран. Бывают еще бараны-годовики…

Кажется, он никогда не замолчит. При этом я не улавливаю никаких грязных намеков. Он продолжает посвящать меня в премудрости животноводства педантично и совершенно серьезно. Он мне смертельно надоел. Я надела свое лучшее платье. Я едва не подвергла себя экзекуции сахарной патокой. И для кого? Для этого помешанного на овцах идиота? Улыбаясь и кивая, я продолжаю внимательно слушать его. Кажется, теперь я знаю все о секретах племенных пород.

— Итак, свейлдейл — это порода длинношерстных овец, с изогнутыми рогами, мясошерстного направления. Текстура шерсти этой породы грубовата, на мой взгляд, но качество пряжи превосходное…

Эта фраза возвращает меня к мыслям о Конгривансе. Вино, изысканная еда и отблеск свечей на фарфоре и серебре действуют на меня успокаивающе. В компании милого джентльмена я вполне смогла бы настроить себя на любовный лад.

— Конечно, Каро, вы согласитесь с тем, что с точки зрения качества шерсти действительно безупречная порода — это шевиот. Ее вывели специально для нашей холмистой местности. Этим овцам не страшны заболевания, такие как копытная гниль или блеклое руно. Хотите — верьте, хотите — нет, Каро. Овцы — создания очень нежные, склонные к самым разным заболеваниям.

— Неужели?

От ужаса я прикрываю лицо ладонями и незаметно зеваю. Еще немного вина, и я усну. Моя улыбка больше похожа на гримасу. Пора бы ему уже перегнуться через стол и уткнуться в мое декольте. Хоть какое-то разнообразие!

Мое восклицание придает ему новые силы. Теперь я знаю названия всех болезней, угрожающих бедным животным. Слава Богу, ужин уже закончен, иначе одно упоминание о зараженности яйцами мух заставило бы меня убежать в туалетную комнату. Он прекращает говорить и внимательно смотрит на меня. Причина проста. Я скинула туфли. Вполне невинно глядя на него, я начинаю поглаживать его ногу. Господи, слава тебе, он замолчал!

А дальше происходит немыслимое. Он нагибается, сбрасывает мою ногу со своей ноги и почти истерично продолжает:

— Больше всего я опасаюсь копытной гнили, которая переходит на член барана и…

— Наверное, мне пора оставить вас и пойти в гостиную. Я прикажу подать вам портвейн.

— Ну что ж. Отличная мысль!

Он встает из-за стола и провожает меня испуганным взглядом.

Господи, я заслужила эту небольшую передышку. Поднимаюсь в гостиную. Сажусь на диван и жду. Часы отбивают четверть часа. С веером в руках в комнату входит Мэри. Она испуганно оглядывает комнату, ожидая увидеть неистового герцога, срывающего с себя одежду.

— Ваш веер, миледи.

— Молодец. Только его пока здесь нет. Придешь позже.

Проходит полчаса. Мок ладони становятся влажными. Наконец он появляется. Его лицо покрыто красными пятнами.

— Прошу, садитесь, ваша светлость.

Я очень стараюсь придать голосу соблазнительные нотки.

Он садится на другом конце дивана и испуганно смотрит на меня. Не могу понять, в чем дело. Это смущение, отвращение или робость? И что же мне теперь делать? Я продолжаю хранить молчание. Он достает платок и громко сморкается. В эту минуту в дверях появляется миссис Тайсон с чаем.

— Сахар? Молоко? — Я не спеша разливаю чай. — Какие милые чашки! Неужели это английский фарфор?

— Французский, мадам.

Он берет со стола чашку с блюдцем и громко кашляет. Мэри стучит в дверь и входит в комнату.

— Ваш веер, миледи. Вы забыли его в спальне.

— Спасибо. Пойди принеси мою нюхательную соль.

Время идет. По крайней мере мне так кажется. Проходит целая вечность, и герцог снова кашляет.

— Ваша светлость?

Он ставит чашку на стол.

— Теперь я готов оценить ваш талант.

О Боже. Он продолжает сидеть. Кажется, я понимаю, чего он хочет. Я опускаюсь с дивана на пол и на коленях, медленно, двигаюсь в его сторону. Дьявол! В корсете это чертовски сложно.

При моем приближении он крепко сжимает колени, приоткрыв от изумления рот.

— Я имел в виду ваш музыкальный талант, мадам.

От смущения я заливаюсь румянцем. Черт, мог бы так и сказать! В эту минуту я согласна на все, лишь бы это скорее закончилось.

В дверь стучат. Широко зевая, в комнате появляется Мэри с нюхательной солью. Я благодарю ее и велю дожидаться меня в спальне.

Она сосредоточенно хмурит брови и делает мне какие-то знаки, повернув голову в сторону холла и часов.

— Ради Бога, Мэри, ступай наверх и жди меня там.

— Слушаюсь, миледи.

Она прикрывает за собой дверь.

Склонившись над фортепиано, я делаю вид, что выбираю ноты. По-моему, это должно служить ему сигналом. Принятая поза дает ему отличную возможность подойти и обнять меня. В прошлом это всегда срабатывало. Я напрасно жду. Ничего не происходит.

Исполнитель из меня никудышный. Вряд ли я смогу произвести на него впечатление. Наверное, он все еще ждет подходящего момента, чтобы подойти поближе. Не буду спешить. Я переставляю подсвечник так, чтобы свет лучше падал на ноты, очень медленно снимаю с запястий браслеты. Не торопясь, я поправляю волосы, особенно долго вожусь с локоном, упавшим на мое декольте. Господи, скукотища какая! Теперь мне следует расправить складки на платье, чтобы ему лучше были видны мои лодыжки.

Я ставлю перед собой сонату Гайдна — довольно нудную, на мой взгляд, вещь. Признаться, выбирать не приходится — когда-то давно мне с трудом удалось ее выучить. В моем исполнении она звучит не так отвратительно, как все остальное из моего весьма скромного репертуара. Не успеваю я доиграть первую часть, как раздаются странные звуки.

Бывало, во время игры я слышала шепот, смех и даже оскорбительные замечания. Но не припомню, чтобы кому-то удавалось заснуть. Я часто ошибаюсь и останавливаюсь — словом, мое исполнение вряд ли может усыпить кого-то. За спиной я отчетливо слышу храп. Осторожно снимаю руки с клавиш и оборачиваюсь.

Тируэлл крепко спит. Несмотря на все старания и уловки, я потерпела полное фиаско. Конечно, мою игру на фортепиано трудно назвать совершенной… но заснуть так бесцеремонно! Быть может, он выпил слишком много портвейна?

Я ударяю по клавишам, затем еще раз. Он даже не шелохнулся. Я подхожу и начинаю трясти его колено:

— Ваша светлость?

Судя по тому, как он краснел и бледнел до этого, сейчас он должен подскочить как ошпаренный. Нет, продолжает спать.

— Сэр, да проснитесь же!

Я подхожу к камину и бью угольным совком о чугунную решетку. Безрезультатно. Герцог продолжает храпеть.

Я раздумываю, как поступить. Честно говоря, я раздосадована. Потратить столько времени и трудов на то, чтобы разгадывать его желания! Похоже, мои старания напрасны, мне придется проделывать все снова в следующий раз. В дурном настроении я выхожу на лестницу и зову Тайсона. Секунду я раздумываю, стоит ли мне растрепать волосы и расстегнуть платье. Черта с два! С какой стати мне защищать его мужскую честь?

— Его светлость заснул, — сообщаю я Тайсону.

— Сейчас подадут карету, мадам.

Кучер Тируэлла, грузный увалень, не сводя своих наглых глаз с моей груди, перекидывает через плечо герцога и относит его в карету. Провожаю наглеца ледяным взглядом.

Поблагодарив Тайсона за чудесный ужин, я отправляюсь в спальню. Мэри помогает мне избавиться от корсета. Она, как сонная муха, еле передвигается по комнате. Я отправляю ее спать и разбираю кровать. В следующий раз надену короткий корсет. При этой мысли мне становится немного легче.

Письмо мистера Конгриванса герцогу Тируэллу

Дорогой брат! Недавно произошло нечто удивительное. Если помнишь, я рассказывал тебе о моем слуге Бартоне, который сбежал, прихватив с собой серьги Кэролайн — мой карточный выигрыш. А сегодня я видел его.

Пару дней назад в деревне появились бродячие актеры. Приходского священника очень обеспокоило это событие. Его тревожит перспектива морального разложения паствы и вероятное появление месяцев через девять целого выводка незаконнорожденных детей. Так вот в качестве твоего законного представителя я и направился в деревню. Надо сказать, что за время, проведенное на чертовой крыше, я так загорел, что и сам стал похож на цыгана.

На краю деревни я увидел характерные цирковые повозки и людей в старых потрепанных костюмах. Под ярким солнцем Италии эти циркачи смотрелись бы вполне уместно, но здесь они выглядят просто жалкими бродягами. На пустыре состоялось представление. Первое, что я увидел, был пляшущий медведь. В его поводыре я и узнал Бартона. Он был со своей любимой фальшивой бородой. Впрочем, ты тоже сразу узнал бы его — он исполнял Пилу в пьесе Оттеруэла.

Я был поражен тем, как он управляется с медведем. Удивительно, но даже внешне они похожи! Медведь беспрекословно выполняет все команды Бартона и ни на шаг от него не отходит. Мне пришлось вести их в пивную. Наутро мы проснулись под столом. Медведь перепил нас обоих и щедро поделился своими блохами.

В общем, я снова решил нанять Бартона. Разумеется, пока без жалованья. Правда, он настоял на том, чтобы оставить медведя. Я согласился, испугавшись, что без Бартона животное просто умрет от тоски. Словом, теперь в имении есть ручной медведь. Я его выменял. Взамен отдал баранину, овощи и четыре булавки с драгоценными камнями — память о благодарных дамах из моей прошлой жизни. Я распорядился, чтобы медведю ежедневно оставляли галлон пива. Его зовут Маком — сентиментальный Бартон очень любит цветы. Пока медведь занят тем, что разоряет и поедает осиные гнезда. Я не верю, что его можно будет приучить пасти овец, как утверждает мой слуга. Мы водили его к стаду, хотели познакомить с овцами, но они испугались и тут же кинулись врассыпную. В любом случае надо будет надеть на него намордник.

Бартон активно начал заниматься моим будущим садом. Сейчас он разбрасывает навоз, а Мак спит неподалеку. Конечно, он был бы полезнее на крыше, но медведь не отпускает его и лезет вслед за ним. Не знаю, как теперь будет складываться интимная жизнь Бартона. Его подружка заснет с ним, а проснется с блохами Мака.,

Перед тем как задать тебе пару вопросов по поводу сбора навоза на удобрение, хочу напомнить о своем обещании. Надеюсь, ты хорошо помнишь, что произойдет с вашей светлостью, если ты хоть пальцем, не говоря уже о других частях твоего тела, коснешься Кэролайн?

Теперь я с легким сердцем продолжу тему навоза и компоста (далее следуют неинтересные подробности по поводу рационального использования органических удобрений на почвах Южно-Шотландской возвышенности).

Письмо Николаса Конгриванса леди Кэролайн Элмхерст (неотправленное)

Любимая! Я сгораю от ревности. Мне кажется, я способен убить своего брата при первой же встрече. Я отдаю себе отчет в абсурдности твоего положения. Надеюсь, герцог открыл тебе наш замысел. Одна мысль о том, что он может в любое время говорить с тобой, смотреть на тебя (надеюсь, он делает это не чаще, чем того требует этикет), сводит меня с ума. Ревность, раздражение и раскаяние не перестают мучить меня с утра до вечера.

Я был глупцом. Самовлюбленным идиотом. Если бы я признался тебе в любви (вообще-то я признавался, но ты не поверила) и предложил выйти замуж, что бы ты ответила? Мне следовало рассказать о своей бедности (а тебе следовало рассказать о своем затруднительном финансовом положении — так что не я один виноват!). Мы могли бы уехать в Европу и спастись от твоих кредиторов. Я бы нашел достойное занятие — к примеру, преподавал бы языки. Мы были бы бедны, но счастливы.

Ты согласишься выйти за меня? Прошу тебя, соглашайся! Мы лгали друг другу, но теперь все в прошлом. Теперь я — управляющий в поместье брата и вскоре получу небольшую часть наследства, которую оставил мне отец. Оказывается, он любил меня. И я по-прежнему люблю его и люблю своего брата, несмотря на наши сложные отношения. Порой он раздражает, даже бесит меня, но я знаю, что по сути он очень благородный и честный человек.

Вот только одно не дает мне покоя: я не хочу, чтобы ты приняла мое предложение помимо своей воли. Прошу тебя, усмири свою гордыню. Верь мне, и я обещаю всегда любить тебя так, как ты захочешь.

Я жду минуты, когда смогу доказать тебе свою любовь. Слава Богу, мне есть чем заняться — целыми днями чиню крышу. Иначе давно сошел бы с ума, думая о тебе (на этом письмо заканчивается).