Василиса
Наши дни
Когда подъезжаем к особняку, на подъездной дорожке припаркованы четыре черных автомобиля. У входной двери стоит мужчина с полуавтоматическим оружием.
— Жди здесь, — говорит Рафаэль, выключая зажигание и выходя из машины. От того смеющегося мужчины, с которым ужинала менее часа назад, не осталось и следа.
Он обменивается несколькими фразами с новичком, затем возвращается и открывает дверь с моей стороны.
— Я отнесу тебя в твою комнату, — говорит он, и его лицо приобретает жесткие черты. — Будет лучше, если ты останешься там до конца ночи.
— Хорошо.
Рафаэль кивает, затем просовывает руки под мои ноги и поднимает меня с сиденья. Я открываю рот, чтобы возразить, но тут же вижу большое темное пятно на гравии у ног Рафаэля. Похоже на разлив моторного масла на подъездной дорожке. Человек с винтовкой держит входную дверь открытой, чтобы Рафаэль мог занести меня внутрь. Я ожидаю, что он поставит меня на землю в любую секунду, пока не замечаю еще больше пятен на полу в прихожей. Теперь вижу, что они не черные, как думала, а скорее темно-красные.
Кровь.
Я крепче прижимаюсь к шее Рафаэля, глядя через его плечо, пока он поднимается по лестнице. Кровавый след тянется от входа к дверному проему, ведущему в винный погреб, где исчезает из виду. Я не чужда крови. Мужчин моего отца часто приходилось зашивать в нашем доме, обычно на кухне. Но никогда не видела столько крови в одном месте.
— Что произошло? — шепчу, пока Рафаэль несет меня в спальню.
— Пока ничего. Они ждут меня.
Лунный свет проникает в темную комнату через открытую балконную дверь, наполняя пространство мягким голубоватым сиянием. Здесь царит тишина, лишь издалека доносится шум волн о берег и наше ритмичное дыхание. Сияние небес отражается в глазах Рафаэля, и это единственное, что я могу разглядеть, так как его лицо частично скрыто тенями.
Но даже при тусклом свете невозможно не заметить грубые неровные шрамы на его лице. Особенно выделяется одна линия, почти три дюйма в длину, которая тянется от подбородка через губы и немного отклоняется в сторону от носа, образуя бугор в покрытой щетиной нижней части лица. Есть еще одна, почти такая же заметная, начинающаяся прямо над ухом и пересекающая левую щеку до рта. Она тянет уголок губ вниз, придавая ему постоянно хмурый вид.
Рафаэль выглядит так, будто кто-то пытался его подлатать, но сделал это крайне неумело. Вдобавок к основному шраму, на его коже есть небольшие поперечные рубцы, напоминающие железнодорожные рельсы. Как будто вокруг мест, где наложены швы, образовались дополнительные рубцы, и теперь его кожа выглядит как бугристая подушка с пуговицами. Находясь так близко к нему, понимаю, почему люди считают его страшным. Но не разделяю этого мнения. Однако то, что он вызывает во мне, пугает меня до глубины души.
Я провожу кончиком пальца по краю его губ, как раз там, где начинается еще один гребень приподнятой плоти, и прослеживаю неровную линию в направлении его скулы. Рафаэль не двигается, просто молча стоит, позволяя мне изучить остальные шрамы на его лице.
— У тебя шрамы остались после автомобильной аварии? — шепчу я.
— Ты первая, кто осмелился открыто спросить, — говорит он. — Нет. Просто операция пошла не так.
— Когда?
— Около двадцати лет назад.
Я скольжу кончиком пальца к его губам, прослеживая форму нижней. Такой жесткий, зловещий рот.
— Пожалуйста, береги себя, — прошу я, наблюдая за тем, как тени играют на лице Рафаэля.
— Как и всегда. — Его глубокий голос прорывается сквозь темноту, и в следующее мгновение он захватывает мои губы своими.
Этот поцелуй — новое землетрясение. Катастрофическое сейсмическое явление, которое сотрясает меня до глубины души, разрушая всё на своём пути. Логика и разум исчезают, стертые его прикосновением. Беспокойство о том, что я позволила себе сблизиться с человеком, на которого должна обижаться, уходит в небытие. Страх, что я влюбилась в своего похитителя, распадается на мелкие осколки, которые уносятся в море. Я не могу думать ни о чём, кроме того, что хочу ещё больше Рафаэля. Прижимаясь к его шее, отвечаю на каждый поцелуй и каждый укус. Всё остальное теряет смысл. Рафаэль зажимает мою нижнюю губу между зубами, в последний раз покусывая её, а затем медленно опускает меня на пол.
— Закрой дверь, чтобы крики не разбудили тебя, — шепчет он мне в ухо.
В следующий миг он уходит.
Закрытая дверь помогает лишь отчасти. Приглушенные крики все еще доносятся до меня через балкон. Видимо, окна подвала оставили открытыми. Я плотнее натягиваю на себя мягкий кардиган и продолжаю грызть ноготь большого пальца.
Пытки как способ получения информации или наказания — не редкость в преступном мире. Я никогда не была свидетелем этого, но мне не нужно находиться там, чтобы знать, что именно это происходит сейчас в подвале. Рафаэль сам проводит пытки, или за него это делает кто-то другой, а он наблюдает? Даже зная его репутацию, мне трудно представить, что он это делает. Человек, который оставляет мне рисунки на липких записках, не стал бы убивать людей у себя дома, верно? Возможно, истории, которые слышала о страшном сицилийце, преувеличены. Или он такой, как о нем говорят, — безжалостный, хладнокровный убийца?
Я открываю дверь спальни и выглядываю наружу. Вокруг никого нет. На цыпочках иду по коридору, стараясь ступать осторожно, чтобы половицы не скрипели и не выдали меня. Слабое эхо хныканья и приглушенных криков, кажется, просачивается сквозь стены.
На полпути вниз по лестнице одна из деревянных ступеней скрипит под моей босой ногой. Я вздрагиваю и оглядываюсь по сторонам, боясь, что кто-то мог услышать. Но в прихожей пустынно.
За исключением старинных бра на стенах, все светильники выключены, что придает помещению зловещий вид. Кровавый след на полу исчез, за исключением нескольких багровых пятен. Избегая их, я быстро пересекаю холл и поворачиваю налево, к лестнице, ведущей в винный погреб.
Останавливаюсь перед толстой дверью погреба и смотрю на ручку. Я совершаю ошибку. Мне совершенно неинтересно наблюдать за сеансом пыток. Но пальцы так и чешутся повернуть эту ручку. Открыть дверь. Увидеть его. Настоящего.
Во мне просыпается желание взглянуть на другую его сторону. Ту сторону, которую он никогда мне не показывал. Я хочу знать о Рафаэле всё. Мне это необходимо. Мне нужно знать всю правду о человеке, который вторгся в мои мысли с того момента, как его встретила. Возможно, увидев его в зверином обличье, я смогу погасить это глупое влечение. Может быть, увидев кровь на его руках, я в следующий раз буду отшатываться от его прикосновений, а не наслаждаться ими. И эта нелепая тяга, которую испытываю к нему, наконец-то, оборвется.
Крики, доносящиеся из-за двери, стихают. Я берусь за ручку двери. Она леденит мои пальцы. Затаив дыхание, я распахиваю дверь.
Одинокий луч света падает со старинной кованой люстры, освещая фигуру, сидящую на шатком деревянном стуле посреди темной комнаты. Он сидит спиной к двери, но знаю, что это Рафаэль. Здесь больше никого нет. Кроме… тел.
Пять человек, их одежда разорвана и окровавлена, лежат на полу по всей комнате. Вонь крови и телесных жидкостей смешивается с запахом дыма, от чего у меня начинается рвотный рефлекс.
— Не ожидал увидеть тебя здесь, vespetta, — голос Рафаэля нарушает тишину. Он по-прежнему сидит ко мне спиной.
— Как ты узнал, что это я? — прошептала я.
— Ты единственная, кто осмелился бы вторгнуться на мою встречу.
Он затягивается сигаретой, затем бросает ее в лицо мертвеца, где та падает с неприятным приглушенным шипением. Затем он молниеносно ударяет рукой по передней ножке деревянного стула, оставляя в нем нож. Прямо рядом со стеклянной банкой, наполненной кровавыми комками… чего-то. Что-то, похожее на… отрезанные человеческие языки.
Рафаэль медленно поднимается со стула и поворачивается ко мне лицом. Рукава и перед рубашки пропитаны кровью настолько, что ткань прилипла к телу.
— Я не знала, что ты куришь, — бормочу, все еще разглядывая багровые пятна на его рубашке. Это единственное, что приходит мне на ум.
— Старая мерзкая привычка, которой я до сих пор время от времени балуюсь. — Он преодолевает расстояние между нами за несколько длинных шагов и останавливается прямо передо мной. — Почему ты здесь?
— Я…Я не уверена. — Сглатываю и встречаю его взгляд. — Ты не собираешься кричать на меня за то, что я спустилась сюда?
— Зачем мне это?
— Потому что… Я не знаю. Ты не хотел, чтобы я это видела? Если бы я увидела, как мой отец делает что-то подобное, он бы с меня шкуру спустил.
— Защищать кого-то, кто тебе дорог, от вреда — это одно. — Он упирается рукой в дверной косяк и наклоняется, чтобы наши лица оказались на одном уровне. На его левой щеке тоже видны пятна крови. — А вот оградить их от реальности — совсем другое дело. Потому что в нашем мире это может привести к смерти.
Я киваю, мой взгляд блуждает по одному из трупов.
— Кто они.
— Коза ностра. Они приехали в Катанию, намереваясь выяснить, что случилось с наркотиками, которые пытались провезти контрабандой через мой порт.
— Тебе пришлось их убить?
— Чтобы сделала Братва, если бы обнаружили, что члены конкурирующей организации торгуют на их территории?
То же самое. Я снова нахожу глаза Рафаэля.
— Эта кровь твоя?
— Тебя бы это беспокоило, если бы это было так?
— Может быть, — почти шепотом отвечаю я, как будто мне трудно осознать это.
Рафаэль усмехается, искривив губы. Медленно он сжимает мой подбородок окровавленными пальцами, заставляя поднять голову.
— Эта кровь не моя, vespetta. — И в тот же миг захватывает мои губы. В его поцелуе нет ни капли нежности, только яростное требование. Я успеваю сделать вдох и хватаюсь за его рубашку, пытаясь удержаться и ответить на поцелуй. Знаю, что не должна этого делать, но не в силах противостоять его завораживающему притяжению. Я прикусываю его нижнюю губу, втягивая её в рот. Рафаэль рычит и проникает языком ко мне в рот.
Ткань под моими руками влажная и липкая, но не могу заставить себя отвлечься от этого. Мой разум плывет, не в состоянии воспринимать ничего, кроме его вкуса, запаха и тепла. Единственный контакт кожи с кожей — это наши губы, но всё моё тело гудит, как провод под напряжением. Никто другой не вызывал у меня таких чувств.
Когда он наконец отпускает мой рот, я тяжело дышу. Как будто мои дыхательные органы вдруг вспомнили, как работать. Я встречаю взгляд жестких зеленых глаз Рафаэля. В них горит явное желание, а Рафаэль возвышается надо мной, такой огромный и зловещий, на фоне кровавых луж и тел. Как будто он темный владыка ада.
— Твои красивые губы на вкус как чистая эссенция греха, — говорит он, проводя большим пальцем по моим губам. — Интересно, ты так же восхитительна будешь на вкус, когда зароюсь с головой между твоих ног.
По спине пробегает дрожь, и тон его голоса сотрясает меня до глубины души. Это звучит не как вопрос, а как обещание. И я с радостью увижу, как он его выполнит.
Развернувшись, бросаюсь вверх по лестнице. Убегаю от Рафаэля Де Санти и предательских чувств, которые он во мне разжигает.