Прекрасный зверь

Глава 5

Рафаэль

Обветшалая таверна, где Калоджеро обычно проводит время после обеда, расположена на тупиковой улице в исторической части Палермо. За все годы здесь ничего не изменилось, за исключением разрушений, связанных со временем и неумолимым средиземноморским солнцем. Та дыра, которую я помню со времен своей юности, все еще выглядит как дыра, с облупившейся краской на фасадах.

Когда открываю шаткую дверь и ступаю в мрачный зал, на меня обрушивается вонь прокисшего пива и прогорклый запах сигарного дыма. Кроме того, из открытой задней двери в воздухе витает запах рыбы с соседнего рынка. Все места в этом убогом заведении свободны. Единственный посетитель заведения сидит за садовым столиком во внутреннем дворике. Ему около семидесяти лет, и он, склонившись над расстеленной газетой, потягивает кофе. Позади него, спиной к стене, но всего в нескольких футах, устроились двое вооруженных мужчин. Их глаза следят за мной, пока я пересекаю пустую таверну и иду к главарю сицилийской мафии.

— Что привело тебя сюда, Рафаэль? — Калоджеро подносит кофейную чашку ко рту, его глаза не отрываются от газеты.

Я сажусь за стол и оглядываю его. Он может вести себя перед своими людьми как могущественный и важный человек, но мы оба знаем, что единственная причина, по которой он сейчас занимает руководящий пост в том, что семья находилась в полной растерянности после того, как я убил предыдущего дона.

— Думаю, ты сам знаешь.

Мой крестный отец наконец поднимает глаза, но его взгляд задерживается на моем лице лишь на мгновение, а затем отводит в сторону.

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь.

Я качаю головой. Ненавижу этого человека всеми фибрами души.

В Италии крестные родители — это настолько близкие люди, насколько это вообще возможно. Кто-то даже считает эти узы более прочными, чем настоящие кровные. В детстве этот человек был для меня примером для подражания. После того как моего отца убили, Калоджеро занял его место. Он взял мою маму, брата и меня под свою защиту. Когда мама и Калоджеро сошлись, я никогда не держал зла ни на одного из них. Я верил, что крестный отец был хорошим человеком. Но на самом деле он трус. Может, сейчас он и дон, но все тот же старый трус, который ничего не сделал, когда его предшественник объявил мою мать предательницей и казнил.

— В следующий раз, когда поймаю одного из твоих людей в Катании, пытающегося подкупить портовых рабочих, я отрежу ему язык, и ты найдешь его труп у своей двери. — Я хлопаю рукой по столу, отчего кофейная чашка и стакан с водой звякают. — Не шути со мной, cumpari. Или закончишь с перерезанным горлом, как Манкузо.

— Ты позоришь свою кровь и семью, Рафаэль, — отвечает крестный отец сквозь зубы. Его взгляд падает на мою левую руку. — Присягнул на верность нашим врагам. Если бы у тебя имелась хоть капля порядочности, ты бы давно избавился от их клейма.

Я наклоняюсь вперед, заглядывая ему в лицо.

— Возможно, для тебя это станет неожиданностью, но некоторые люди сами делают свой выбор.

Калоджеро кривит губы в усмешке.

— Ну, наглости тебе не занимать. Входишь сюда, будто ты здесь хозяин, и угрожаешь мне. Одно мое слово, и ты не выйдешь отсюда живым. А через неделю кто-нибудь найдет твой никчемный труп на пляже. — Он наклоняет голову в сторону телохранителей, стоящих у него за спиной, которые тут же лезут в куртки, доставая оружие.

— Правда? — Я поднимаю руку и щелкаю пальцами.

Воздух пронзает свистящий звук. Двое телохранителей падают на землю с громким стуком.

Еще одна пуля попадает в чашку моего дяди на столе, и та разлетается на мелкие осколки, кофе забрызгивает его потрясенное лицо и намокает газету.

— Только молоть языком и умеешь. — Я встаю и поправляю пиджак. — Держи своих людей подальше от моей территории. Это мое последнее предупреждение.

Я чувствую на своей спине взгляд Калоджеро, когда выхожу из мрачной таверны на улицу. По мощеной дороге спешат мужчины с коробками, доверху набитыми рыбой или овощами, и им нет дела до того, что произошло несколько минут назад, либо, что более вероятно, им вообще на все наплевать. Я никогда не пойму, почему мой крестный постоянно посещает эту помойку. Наверное, потому что здесь вел свои дела дон Манкузо, а Калоджеро всегда слыл человеком традиций.

Взглянув на окно второго этажа напротив, где занимает позицию еще один из моих людей, я киваю ему и направляюсь на соседнюю улицу, к открытому рынку. Это окольный путь к месту, где я припарковал машину, но ощущаю ностальгию.

В детстве мой отец часто брал меня с собой, когда приезжал в Палермо. Будучи солдатом Манкузо, он регулярно отчитывался перед доном, а я часами бегал по рынку — играл и нередко воровал фрукты то тут, то там, — пока отец сидел в таверне. Я частенько засовывал в карман фиги, стоило продавцу отвернуться. Или апельсины, если толстовка была достаточно мешковатой. А еще гроздья белого винограда, который потом ел, прогуливаясь между рядами. И дело не в том, что мы не могли позволить себе эти вкусности. Занимаясь сбором долгов для дона, мой отец хорошо зарабатывал. Но я все равно воровал при любой возможности. Для меня это была игра.

Я останавливаюсь на окраине рынка, возле прилавка с плетеными корзинами, полными спелых красных вишен. Окидываю взглядом толпу местных жителей, снующих вокруг, которые выбирают продукты и смеются. Если бы захотел, то мог бы купить все это место и все вещи, которые выставлены на продажу, вместе с людьми. Жаль только, что это не принесет и малой толики того восторга, который вызвала у меня одна маленькая фига в кармане.

Отвернувшись от красочного ларька, надеваю солнцезащитные очки и иду через рынок. Я чувствую на себе взгляды окружающих, но каждый контакт длится лишь долю мгновения, после чего люди быстро отводят глаза в сторону, и каждый человек, оказавшийся на моем пути, молниеносно исчезает с моей дороги.

Я привык к такой реакции. Даже если частенько прячу травмированное лицо в тени.

Воспоминания о событиях после взрыва на моей последней работе для Душку остаются туманными. Помню, как пришел в себя в машине скорой помощи. Джемин был рядом со мной, направив пистолет на фельдшера. Схватив меня под мышки, он вытащил меня из машины скорой помощи и запихнул на заднее сиденье своей машины. Затем я, видимо, снова потерял сознание. Во время поездки я несколько раз приходил в себя. Боль была мучительной. К тому времени, как мы подъехали к ветхому дому в пригороде, я уже практически отключился.

Джемин крикнул, чтобы двое парней отнесли меня в гараж и положили на стол, где «доктор» несколько часов сшивал меня обратно. Я выжил, несмотря на не слишком стерильные условия, чудом избежав заражения ран. Однако в итоге мышцы лица срослись как попало, а кожа деформировалась.

Неудивительно, что теперь людям противно на меня смотреть. Их тихие пересуды смешиваются с криками возбужденных продавцов. Это какофония противоречий, к которой я уже привык.

Я достаю телефон и набираю номер Онофредо, начальника охраны моего дома.

— Босс?

— Сколько раз? — спрашиваю я.

— Простите, я не понимаю.

— Сколько раз с самого утра наша гостья пыталась сбежать?

— Ни разу.

Я останавливаюсь.

— Что же она тогда делала?

— Рылась. Она рылась в ящиках стола и шкафах в вашем кабинете. Даже заглянула под подушку кресла. А еще она нашла ваш сейф и почти полчаса пыталась взломать комбинацию.

Уголки моих губ подрагивают.

— А потом?

— Она переставляла ваши книги на полках.

— Что?

— Да. Она выстроила их на полу, а потом начала ставить книги обратно на полки в другом порядке. Отто проверял ее пятнадцать минут назад. Она все еще занималась этим.

— И ты уверен, что она не пыталась ускользнуть?

— Абсолютно.

Я хмурю брови.

— Хорошо. Держи меня в курсе.

Толпа продолжает расступаться передо мной, как Красное море, пока я пробираюсь между рядами. Как обычно, продавцы зазывают глянуть на их товары. Молодая женщина слева от меня держит деревянную подставку с нарезанным сыром и вяленым мясом, приглашая покупателей попробовать.

— Синьор? — окликает она меня. — Vuole provare del prosciutto?

Я останавливаюсь и оглядываюсь через плечо. Девушка поднимает блюдо в мою сторону, на ее губах играет кокетливая улыбка. Но как только она видит мое лицо, то вздрагивает. Ее улыбка исчезает, и она быстро отводит взгляд. Все как обычно.

Продолжая прогуливаться по рынку, я вспоминаю свою прекрасную заложницу и то, как мило она выглядела в моей рубашке. Перед тем как уйти утром, я приказал служанке выбросить одежду Василисы в мусорное ведро. Я сказал себе, что это наказание за ее дерзость вмешиваться в мои дела, но сам наслаждался первобытным чувством собственничества, которое овладевало мной, когда я видел ее в своей одежде. Я хотел, чтобы она безоговорочно принадлежала мне. Никогда прежде я не испытывал ничего даже отдаленно похожего по отношению к женщине. С дюжиной мужчин, охраняющих территорию вокруг моего поместья, даже если она не увидит их, как было приказано, это не значит, что они не увидят ее. А то, что моя вздорная принцесса одета в мою рубашку, — достаточно серьезный знак того, что она вне зоны доступа.

Когда подхожу к концу рынка, мой взгляд падает на прилавок с местными фруктами. Персики, помело и клубника украшают плетеные корзины перед продавцом, который работает с покупателем. В углу стоит небольшая миска с зелеными фигами. Не думал, что они уже поспели. Я ускоряю шаг и изменяю свой маршрут так, чтобы пройти совсем рядом с прилавком. И сую один из инжиров в карман.

Василиса

Я кладу последнюю книгу, «Нана» Эмиля Золя, на самую нижнюю полку и делаю несколько шагов назад, любуясь своей работой. Сегодня утром я убрала все книги и рассортировала их по цветам. На это ушло почти четыре часа. Большую часть второй половины дня я провела, слоняясь по вилле, где не было ни одной живой души. Затем вернулась в кабинет Рафаэля и снова упорядочила книги, на этот раз в алфавитном порядке по имени автора.

Реорганизация вещей — это мой способ борьбы со стрессом. Это дает мне ощущение контроля, пусть даже над чем-то обыденным и бессмысленным. А в настоящее время, похоже, ничто в моей жизни не находится под контролем.

Прошлой ночью я не сомкнула глаз. Почти всю ночь я провела, сидя на огромной кровати, завернувшись в одеяло и сжимая в руках нож, который стащила с кухни. На случай, если у этого мерзавца возникнет идея шантажировать меня, вынуждая заняться с ним еще и сексом. Только когда забрезжил рассвет, я позволила себе пару часов беспокойного сна. Проснувшись, я чувствовала себя разбитой, а теперь, после того как переложила все эти тома, мне стало еще хуже. Дважды.

В бумагах, найденных в столе Рафаэля, не оказалось никакой полезной информации. Я наткнулась на документ, похожий на договор аренды склада на имя компании, которую ранее взломала — «Дельта Секьюрити» — предполагаю, что это его компания, но договор подписан кем-то другим. Распечатки спецификаций на какое-то оборудование для наблюдения. И несколько чеков на вещи, которые я не смогла понять, так как они были на итальянском.

Но за одной из картин я нашла сейф, подаривший мне надежду. Правда, открыть его мне не удалось.

Я по-прежнему практически ничего не знаю о человеке, который держит меня в заложниках. Ничего, кроме его имени. И что он любит читать. Много, судя по количеству книг. В общей сложности более девятисот.

Самая необычная коллекция. Классическая литература. Философия. Финансы. Учебники по химии. Несколько томов по анатомии человека, один из которых посвящен исключительно сердечно-сосудистой системе. Собрание из двенадцати томов "Истории заката и падения Римской империи". Даже несколько книг по садоводству и ботанике. От них я удивленно приподняла брови. Я бы никогда не подумала, что Рафаэль интересуется садоводством, но судя по выделенному тексту, и потертым корешкам он им интересуется.

Здесь также имеется несколько десятков романов. Я бы с удовольствием погрузилась в чтение книги и сняла стресс с помощью хорошей истории, но большинство книг Рафаэля на итальянском языке. Единственные две на английском — про мистические убийства, а учитывая мою ситуацию… Нет, спасибо.

Гм… Теперь, когда думаю об этом, Рафаэль не угрожал мне напрямую. Моей семье — да. Но не мне. Ни разу не упоминалось о физической расправе: никаких избиений, отрубания пальцев или угроз смерти, если я не выполню его приказ. Вместо этого он лично отнес меня наверх, обработал запястья, снял с меня обувь и носки, прежде чем уложить в постель. В своей собственной спальне, которую он, похоже, отдал в мое пользование. И все это после того, как я попыталась перерезать ему горло. Я вздрагиваю, вспомнив его перевязанную руку. Я ранила его в целях самообороны, но мне все равно жаль, что причинила ему боль.

Закатав рукава, которые в очередной раз распустились, я забираю пустую тарелку из-под обеда, который принесла горничная, и выхожу из кабинета Рафаэля.

Как и раньше, дом кажется совершенно заброшенным. Не видно ни одного живого человека, пока я прохожу мимо красиво украшенных комнат. Жутковато, но я не могу удержаться и время от времени останавливаюсь, чтобы полюбоваться деревенской элегантностью декора. Даже не имея ни малейшего представления о дизайне интерьеров, я вижу, что каждый предмет мебели и каждый акцент подобран так, чтобы дополнить сдержанную элегантность особняка.

В каждой комнате имеются огромные французские двери или окна, через которые проникают тепло и пьянящие ароматы Средиземноморья, создавая ощущение, что сам дом является частью природного ландшафта. И все же странно находиться в таком большом доме в полном одиночестве. Каждый раз, когда деревянные половицы скрипят под моими босыми ногами, я вздрагиваю.

Огромная кухня встречает меня гробовой тишиной. От горничной, доставившей мне еду, не осталось и следа. Девушка выглядела совершенно испуганной, когда на цыпочках вошла в кабинет и увидела меня, сидящую со скрещенными ногами на полу в окружении стопок толстых твердых переплетов. Она несколько мгновений смотрела на меня, затем оставила тарелку на стопке книг и поспешила прочь со всех ног.

Может, она подумала, что я сошла с ума. Не могу ее винить, если так. Вряд ли это нормальное поведение для заложницы — сортировать книги похитителя, вместо того чтобы пытаться найти способ сбежать. Но бежать для меня не вариант. Уверена, что Рафаэль говорил серьезно, когда угрожал убить мою семью, если я попытаюсь улизнуть. Я отчетливо слышала это по тону его голоса.

Он также сказал, что здесь меня никто не потревожит, и это оказалось правдой. Поэтому я осмелилась поверить, что он отпустит меня, когда разберусь с тем, что натворила. Правда, я до сих пор не уверена, как это произошло на самом деле, но неважно. Я просто хочу покончить с этим делом как можно быстрее и вернуться домой.

И я бы так и сделала, если бы только «тиранический осел» наконец появился бы. Уже десять вечера! Черт возьми.

Я запихиваю в рот холодные цуккини на гриле у кухонного острова, когда звук захлопнувшейся дверцы машины выводит меня из задумчивости. Я бросаюсь к окну, выходящему на подъездную дорожку, и, перегнувшись через подоконник, замечаю огромную мужскую фигуру, шагающую в дом.

Наконец-то, он вернулся. Рафаэль. Всемогущий царь этой странной тюрьмы.

Злость и раздражение бурлят во мне, когда спешу через кухню в прихожую. Этот сукин сын пригрозил причинить вред моей семье, если не выполню его приказ, а потом оставил меня на целый день переживать, прозябая в раю.

Когда я вхожу в прихожую, Рафаэль уже поднялся на второй этаж.

— Ну наконец-то ты появился! — говорю я ему вслед.

Он останавливается и медленно поворачивается ко мне лицом. Несмотря на то, что его окутывает тень, поскольку свет на верхнем этаже не горит, я знаю, что он смотрит прямо на меня. Знаю инстинктивно, как жертва, которая чувствует на себе смертельный взгляд хищника и слишком поздно понимает, что от некоторых судеб невозможно уйти.

— Не терпится приступить к исправлению своей работы? — Его низкий, горловой голос заполняет пространство между нами.

— Очень.

— Иди и возьми у Гвидо мой ноутбук. Я буду ждать тебя в своем кабинете.

Я смотрю вслед его удаляющейся фигуре, вот он исчезает за углом, а я ругаюсь и направляюсь в восточное крыло, в апартаменты его брата.

— Тут полный бардак, — бормочу я, уставившись на экран ноутбука. На то, чтобы избавиться от измененного кода, у меня ушло меньше десяти минут, но катастрофа из пропущенных строк и неправильных команд, на которую смотрю, не может быть результатом моего вмешательства. — В последний раз, когда посещала твою сеть, все выглядело иначе.

— Посещала? Отличный оборот речи для нарушения закона путем взлома закрытой системы, мисс Петрова. Моя компания — это не выставка в галерее.

Я гляжу поверх экрана, фокусируя взгляд на его внушительной фигуре, откинувшейся в кресле на дальнем конце комнаты. Кроме маленькой настольной лампы рядом со мной, весь свет в кабинете выключен. Имеющегося освещения хватает лишь на то, чтобы разглядеть, что Рафаэль снова одет в костюм-тройку, но не больше.

— Сказал парень, который похищает женщин на улице, — комментирую я и возвращаюсь к изучению кода.

Рафаэль уже сидел на стуле, когда я пришла с ноутбуком. Своим хрипловатым голосом он велел мне сесть за стол и приступить к работе. С тех пор он так и остался лишь темной фигурой. По большей части безмолвной.

Он о чем-то размышляет?

Планирует мою смерть? Наблюдает за мной?

Что он скрывает?

— У тебя бешенство, Рафаэль?

— Не думаю. Почему спрашиваешь?

— Уверен? — Я снова смотрю на него. — Нет лихорадки, мышечных спазмов, галлюцинаций? — Я делаю короткую паузу, чтобы дать ему время ответить, но он продолжает молчать. — Потому что у тебя, как мне кажется, повышенная чувствительность к свету. Мне стоит беспокоиться, что ты можешь на меня наброситься? Попытаешься укусить меня?

Из тени раздается глубокий смех, богатый и бархатистый, заполняющий все пространство. Мои пальцы зависают над клавиатурой, когда этот звук окутывает меня, как толстое, теплое одеяло.

— Если у меня возникнут эти симптомы, я дам тебе знать.

Уф. Мало того, что он носит костюмы и потрясающе пахнет, так он еще и умеет шутить за свой счет. Как будто Вселенная получила в руки мой чек-лист «идеального мужчины» и начала ставить галочки напротив всех пунктов. Жаль, что Рафаэль — похититель и шантажист.

И все же мне интересно узнать, как он выглядит.

— Я сделаю все, что смогу, но мне нужно будет проверить твой главный сервер. Он в доме?

— Он находится в моем корпоративном здании, в Таормине.

— Мне нужен доступ к нему. — Я смотрю на него поверх экрана ноутбука. — И мне понадобится одежда. Твоя прислуга, похоже, забрала мои вещи. Я хочу их вернуть.

— Тем не менее, похоже, ты неплохо справляешься. Кстати, это моя любимая рубашка. — То, как он это произносит, с ноткой веселья в тоне, заставляет меня задуматься, нет ли за его словами какого-то скрытого смысла.

— Это какая-то извращенная месть? Странная психологическая пытка, чтобы заставить меня почувствовать себя более беспомощной или что-то в этом роде?

— Возможно. А может, мне просто нравится видеть тебя в моей одежде, мисс Петрова.

Я сглатываю, отмахиваясь от глупого возбуждения, которое накатывает на меня от хриплого, глубокого тембра его голоса. Словно любовник, соблазняющий свою партнершу в постели, каждый слог гладит мою кожу, обещая озорные плотские штучки.

— Я не буду ходить в твоих рубашках размером с палатку. Кроме того, мне нужно нижнее белье, мистер.

— Это можно устроить, — говорит Рафаэль и подается вперед, положив предплечья на колени. Внезапно в комнате становится на двадцать градусов жарче. Я чувствую на себе его взгляд, обжигающий меня из темноты.

Глубоко вздохнув, я подтягиваю рукава одолженной рубашки, которые так и норовят соскользнуть с рук. Запускаю диагностическую программу, настраиваю ее на сканирование системы, затем беру карандаш из ящика стола и начинаю грызть его.

— Зачем ты реорганизовала мои книжные полки?

— Это терапия, — бормочу я, держа во рту старый добрый карандаш, пока на экране всплывают предупреждения. Приложение для выставления счетов в каталоге бухгалтерии отмечено как не отвечающее на запросы. Система хранения данных предупреждает о том, что обновления не установлены. Даже система обслуживания показывает ошибки.

— Этого не может быть, — лепечу я, глядя на список, который продолжает расти. — Мой код был предназначен только для создания черного хода, а не для того, чтобы испортить всю остальную сеть.

— Может, кто-то другой наткнулся на твой «черный ход» и решил саботировать мою компанию. Скорее всего, мой конкурент.

Я бросаю на него взгляд.

— Ты выглядишь ужасно спокойным по этому поводу.

— А зачем мне нервничать? Ты все исправишь.

Карандаш трещит между зубами, поэтому я вынимаю его и переключаюсь на экран ноутбука. Сканирование все еще продолжается. Мой взгляд падает на зеленую фигу, лежащую на столе возле держателя для ручек. Она лежала там, когда я вошла в комнату, и выглядела чертовски аппетитно, соблазняя меня откусить кусочек. Я протягиваю руку и беру плод. В тот момент, когда откусываю, сладость наполняет мой рот, и я стону.

— Нравится?

Я смотрю на своего похитителя.

— Да. Я пробовала инжир только один раз, и он не был и вполовину таким вкусным.

— Знаешь, как говорят: украденный фрукт всегда слаще.

— Ты украл его? — спрашиваю я, надкусывая лакомство. — Зачем? У тебя явно водятся деньжата.

— Старые привычки умирают с трудом.

Я вскидываю бровь, ожидая, что он начнет рассказывать. Он не уточняет. Я пожимаю плечами и возвращаюсь к просмотру диагностической программы. Проходят минуты. Час. Рафаэль молча сидит и наблюдает за мной.

Это тревожит.

Нервирует сверх всякой меры.

Мне нравится.

Но от его пристального взгляда я начинаю волноваться. Желание взглянуть на него усиливается с каждой секундой, и мне все труднее бороться с этим желанием.

Поерзав на своем месте, я хватаю маленький блокнот с желтыми липкими заметками и начинаю черкать на нем испорченным карандашом. Никто никогда не скажет, что я унаследовала мамин художественный талант — Юля — счастливая обладательница этого таланта, — но мне нужно на чем-то сосредоточиться, что позволит мне отвлечься от созерцания массивной тени в дальнем конце комнаты.

Я пытаюсь нарисовать птицу, но меня постоянно отвлекает присутствие Рафаэля. Даже когда мне удается ни разу не взглянуть в его сторону, мое бедное творение в итоге становится похожим на лошадь.

В этой оглушительной тишине, пока процесс сканирования неуклонно продвигается, клянусь, что чувствую, как взгляд моего похитителя буравит меня. Скомкав листок, выбрасываю его и начинаю другой набросок. Я рисую фигуру человека, сидящего на стуле. Ладно, это человечек, одетый в брюки, но идея та же. Я добавляю пиджак и жилетку под ним, которая в итоге выглядит как фартук. Затем — большой широкий рот, полный острых зубов. В завершение я рисую речевой пузырь.

«Исправь свой беспорядок, мисс Петрова!»

Улыбка играет на моих губах, я отрываю липкий листок от блокнота и прикрепляю его к правому верхнему углу экрана ноутбука. На самом деле рисунок ужасный. Юля часами пыталась научить меня рисовать. Почему-то ей всегда удавалось превращать странные цилиндрические формы в лица людей, но я так и не смогла понять как.

Когда поднимаю взгляд, Рафаэль все еще сидит в кресле, скрестив руки на груди. Я не заметила, как он снял пиджак, но теперь тот лежит на подлокотнике. Сочетание белой рубашки и темного жилета, в который он одет, делает его грудь еще шире.

Одиночное пиканье сигнализирует об окончании диагностики, и в окне результатов отображается шестьдесят семь обнаруженных ошибок. Более половины из них отмечены как критические.

— Хорошо. С аналитикой покончено. Утром первым делом займусь бухгалтерской программой. — Я закрываю ноутбук с громким хлопком и наклоняюсь, чтобы выдернуть шнур питания из розетки.

— Ноутбук остается здесь. Мы продолжим завтра вечером. В то же время.

— И что же мне делать весь день до этого?

— Ты можешь делать все, что пожелаешь, если не забываешь о нашем соглашении. Спокойной ночи, мисс Петрова.

Скрежеща зубами, я поднимаюсь и иду к двери, ведущей из кабинета в спальню, где я спала. И обязательно захлопываю ее за собой.

Я направляюсь в ванную комнату, принять душ и почистить зубы, затем надеваю еще одну из модных рубашек Рафаэля и использую ее в качестве ночной рубашки.

Меня немного успокаивает то, что Рафаэль, похоже, не хочет от меня ничего, кроме починки своей чертовой компьютерной системы. Кроме тех нескольких замечаний по поводу моей одежды, он не сказал и не сделал ничего, что могло бы подсказать мне, что я ему интересна.

Странно. Я так привыкла к тому, что парни пытаются затащить меня в свою постель в течение нескольких минут после знакомства. Очевидное безразличие Рафаэля привело меня в легкое замешательство.

Может, я просто не в его вкусе?

Хорошо!

Верно?

Я засыпаю с калейдоскопом образов. Строки кода. Огромный синий простор моря и солнце, отражающееся от сверкающих вод. И скрытое лицо человека, наблюдающего за мной из темноты.