Прекрасный зверь

Глава 14

Василиса

Я просыпаюсь от звуков разбивающихся волн и спорящих голосов, доносящихся откуда-то снизу, а также от легкого намека на знакомый запах. Я моргаю, открываю глаза и вижу красную бархатную коробочку, лежащую на тумбочке.

Прошла неделя с тех пор, как Рафаэль пригласил меня на свою яхту. Семь дней с тех пор, как я погрузилась в неизведанные воды. Вместо того чтобы вынырнуть и обнаружить, что нахожусь рядом с твердым берегом, я дрейфую, как никогда раньше.

Мы по-прежнему проводим «рабочие» вечера в кабинете Рафаэля. Я продолжаю пытаться разобраться со странными неполадками в системах его компании, которые постоянно возникают, несмотря на все мои усилия. Рафаэль продолжает сидеть в своем темном углу, потягивая вино, пока не решит, что на сегодня мы закончили.

Но в этой «новой» норме есть одно важное отличие. Когда я иду в спальню, Рафаэль следует за мной.

И мы занимаемся сексом.

В почти полной тишине. За исключением наших стонов, вздохов и пыхтения. Мы просто занимаемся сексом.

Много-много захватывающего, безумного секса.

Он оставляет меня в таком состоянии, что я не могу проснуться до полудня следующего дня. Когда я наконец поднимаюсь, Рафаэль уже ушел, и единственным свидетельством нашей ночи вместе остаются моя воспаленная вагина и запах кипариса и апельсина в воздухе.

Каждый день на тумбочке рядом с моей кроватью появляется новая бархатная коробочка. Первым подарком стало великолепное золотое ожерелье с бриллиантовым кулоном в форме капли. У меня возникло сильное искушение избавиться от него, бросив в море. Но я сдержалась. Вместо этого швырнула коробку в голову Рафаэля в тот вечер, прежде чем занять свое место за столом. Он даже не отреагировал, просто поймал ожерелье и убрал его в карман.

На следующее утро меня ждала новая бархатная коробочка, чуть больше предыдущей, в которой находились серьги с сапфирами и браслет. Я оставила ее рядом с его бокалом вина, прежде чем покинуть кабинет. Наш секс был полон гнева, но мы не произнесли ни слова.

На третий день я обнаружила еще одно ожерелье, на этот раз из розового золота с огромным круглым бриллиантом-солитером. Оно выглядело великолепно и классически. Я сунула его ему в руку для убедительности, и он без сопротивления принял его, спрятав в карман брюк.

На четвертый день появились наручные золотые часы, усыпанные бриллиантами. На пятый день я получила дизайнерский набор: серьги, колье, браслет и даже брошь — всё в украшенном бриллиантами футляре. А на шестой день — чертову диадему!

Каждый вечер я возвращала ему подарок, не произнося ни слова благодарности. И каждый раз Рафаэль просто убирал его, так же не сказав ни слова и не выразив ни малейшего недовольства. Он лишь давал указания по поводу моего следующего задания.

А затем — секс. Эпический. Грубый. Секс, о котором мы никогда не говорим.

Я откидываю одеяло и сажусь в постели. Что ждет меня сегодня? Еще часы? Еще одно ожерелье? То, что весит половину моего веса в золоте и драгоценных камнях? Вздохнув, я открываю подарочную коробку и смотрю на содержимое, не в силах сделать вдох.

Тонкая цепочка из белого золота — довольно простой дизайн — с маленьким кулоном в форме ландыша. На полированных стеблях висят бриллианты круглой огранки, а на листьях — драгоценные камни формы «маркиз». Я осторожно касаюсь сверкающей формы кончиком пальца, и в груди разливается тепло. Это выглядит изысканно и дорого, но не сравнится с другими экстравагантными подарками.

Она олицетворяет именно меня. Олицетворяет нас. Не его богатство.

Когда достаю цепочку из коробки, с нижней стороны атласной подушечки падает желтая записка. Она приземляется на пол лицом вниз. Нагнувшись, я поднимаю записку и разворачиваю ее, чтобы увидеть, что там написано.

Рисунок меня. Голой. Волосы распущены. На шее — ожерелье из ландышей. Я смотрю на записку в руке, затем на цепочку в другой. Долго разглядывая изящный кулон, я расстегиваю цепочку и надеваю ее на шею.

Звук столовых приборов разносится по тихой кухне, создавая эхо. Игнорируя настороженные взгляды служанок, я открываю еще один ящик и добавляю его содержимое к растущей куче посуды на столе.

Мне потребуется не менее получаса, чтобы все рассортировать. Возможно, даже час, если я не стану спешить. После завершения этой работы мне нужно будет найти что-то еще, чтобы занять себя, иначе я просто сойду с ума, пытаясь справиться с запутанным клубком эмоций, в который попала.

Меня окутывает густой туман неопределенности, в котором видны лишь размытые, искаженные формы. Чувство вины давит на меня. Я чувствую себя лицемеркой за то, что спала с похитителем и наслаждалась каждой минутой. Я радуюсь каждому мгновению, проведенному с ним, и скучаю, когда его нет рядом. Я просто ужасно запуталась во всем. В его чувствах. В своих собственных. Я на самом деле люблю Рафаэля или это стокгольмский синдром? Чувствовала бы я то же самое, если бы он не заставлял меня остаться? Черт его знает. Я не могу доверять своему сердцу, не могу разобраться в своих мыслях, не могу положительно относиться к своим эмоциям, пока не выберусь из этой дымки. Рафаэль — это пелена, которая поглощает меня.

А он? Испытывает ли он ко мне настоящие чувства, или это просто извращенная потребность обладать неуловимой жертвой, которая не поддается на предложенную им позолоченную клетку? Все эти чертовы драгоценности… Я не собираюсь объяснять ему, что мне не нужны его модные побрякушки. Он умный человек, и если я ему действительно небезразлична, должен понять это сам — мне ни к чему его дорогие подарки. Мне нужна свобода. И я хочу, чтобы он больше никогда не угрожал моей семье.

Я опускаю глаза и смотрю на кулон с ландышем на своей шее. Может, он, наконец-то, пришел в себя?

— Мисс? — одна из служанок касается моего плеча. — Отто здесь. У него для вас посылка.

Я поднимаю взгляд от вилок, которые сортирую по размеру.

— Что за посылка?

— От босса, — говорит Отто, подходя к кухонному острову и ставя на прилавок большую прямоугольную коробку. Сверху на ней красуется золотой логотип «Альбини».

Я открываю крышку и отодвигаю белую папиросную бумагу, и передо мной предстает множество золотистого шелка и кружев. Это платье, которое я примеряла, когда Рафаэль водил меня по магазинам.

— Босс сказал, что приедет за вами около восьми, — добавляет Отто.

— За мной?

— Выпить с ним коктейли.

Я приподнимаю бровь.

— А если я не хочу пить с ним коктейли?

— Он упомянул, что вы, возможно, откажетесь. И поручил мне передать, что если вы не согласитесь, то больше не позволит вам звонить.

Прикусив щеку, я закрываю крышку и отодвигаю коробку. У меня есть вилки для сортировки, и мне некогда заниматься этой ерундой.

Соберись, черт возьми. Как можно любить этого человека и одновременно хотеть его придушить?

Рафаэль

— Черт возьми, — выдыхаю я, расстегивая пуговицу на рубашке, чтобы осмотреть порез. Он не глубокий, но довольно длинный, диагональный разрез на левой стороне груди. Кровотечение продолжается. Нужна дезинфекция и хорошая повязка. Я открываю шкафчик с медикаментами над раковиной в поисках аптечки.

Уличная драка. Не могу поверить, что я ввязался в эту чертову драку из-за женщины. Это была просто случайная группа пьяных панков, которые швыряли бутылки в стену переулка. Я мог бы просто проехать мимо, но нет. Я остановил машину и влез в бессмысленную драку с четырьмя молодыми идиотами, чтобы хоть немного развеять свое разочарование.

Что же меня разочаровывает? Маленькая русская принцесса, которая делает вид, что между нами ничего нет. Я согласился с ее просьбой не обсуждать то, что происходит в моей спальне, полагая, что просто заняться с ней сексом будет достаточно. Но это не так. Я не хочу, чтобы она была лишь моим ночным увлечением. Мне нужны наши разговоры, поддразнивания, эти ужасные каракули. Я хочу всего этого и даже больше. Но она все еще настаивает на том, чтобы как можно быстрее починить мои IT-системы, чтобы потом уйти.

Когда обрабатываю порез и дезинфицирую его, я скрепляю кожу специальными полосками и накладываю повязку. Закончив с перевязкой, направляюсь к шкафу в углу гостевой комнаты. Большая часть моей одежды находится в гардеробной спальни, но несколько вещей остались здесь.

Я выбираю рубашку стального цвета и черный пиджак, выхожу из комнаты и иду по коридору к двери Василисы.

Тук. Тук.

Проходит минута.

Я стучу снова, но тишина.

— Василиса. — Я стучу ладонью по двери. Острая боль пронизывает бок.

Еще несколько мгновений тишины, но затем слышу стук каблуков, приближающихся к двери. Она открывается.

У меня перехватывает дыхание.

Я не могу отвести взгляд.

Черт возьми.

— Не волнуйся, твоя собачка уже готова, мистер Де Санти.

Мой мозг отключается, и я продолжаю смотреть, как полный идиот.

Василиса упирает руки в бока и поднимает подбородок.

— Так мы идем или нет?

— Да, — отвечаю я.

Один гребаный слог. Это все, что смогло выдать мое затуманенное сознание. Я слишком ошарашен тем, что вижу. Неважно, во что одета Василиса, ее красота просто неземная. Но видеть ее сейчас… я не могу, черт возьми, дышать.

Мой взгляд скользит по ее стройной ноге, выглядывающей из складок золотистого шелка, по узкой талии и изысканному кружеву, обнимающему грудь и руки, и, наконец, останавливается на ее лице. На ней нет никакого макияжа, кроме теней на глазах. С помощью подводки и черных теней она создала дымчатый взгляд, благодаря которому ее ониксовые глаза кажутся больше и выразительнее. Ее черные волосы собраны в низкий пучок, но несколько прядей свободно обрамляют лицо. Общий эффект просто потрясающий.

— Ты не моя собачка, — с трудом произношу я.

— Серьезно? Значит, я могу отказаться от похода на проклятый коктейль, к которому ты велел мне приготовиться, и не будет никаких последствий?

Я сжимаю зубы.

— Можешь отказаться.

— Удивительно. Значит, я отказываюсь! — рявкает она и захлопывает дверь прямо у меня перед носом.

Я сжимаю кулаки, стараясь успокоиться, и снова стучу в дверь. Через мгновение она открывается.

Василиса стоит на пороге, скрестив руки на груди, а в ее глазах горит не скрываемая ярость.

— Не хочешь ли пойти со мной сегодня на вечеринку? На этот раз это не приказ, vespetta. Просто приглашение.

— Значит, ты не будешь против, если я откажусь?

— Ты можешь отказаться, и я просто уйду. Я не собираюсь тебя заставлять. Но мне бы очень хотелось, чтобы ты составила мне компанию. — Я протягиваю руку и нежно касаюсь ее упрямого подбородка. Прошло много времени с тех пор, как мне приходилось прилагать усилия, чтобы уговорить женщину пойти со мной на свидание.

— Пожалуйста?

Василиса внимательно смотрит на меня, ее зрачки расширены, она прикусывает нижнюю губу. Я снова теряюсь в ее темном магнетическом взгляде, притягиваемый к ней необъяснимой силой. Я провожу пальцем по ее челюсти, затем по шее и останавливаюсь на впадинке между ключицами.

— Тебе не понравилось ожерелье?

— Понравилось.

— Но ты его не носишь, — говорю я, поглаживая гладкую кожу под ее хрупкими косточками, где, по моим представлениям, должно было лежать ожерелье. — Почему?

— Из-за твоих чертовых украшений, Рафаэль… Я чувствую себя дешевкой. Понимаешь? Как будто ты платишь мне за секс.

Я замираю. Никогда не хотел, чтобы она так себя чувствовала. Я просто… хотел, чтобы она меня полюбила. Чтобы она захотела остаться.

— Я даже не думал, что ты так будешь себя чувствовать. Прошу прощения. — Я поднимаю взгляд и встречаюсь с ее темными перламутровыми глазами. — Но мне бы очень хотелось увидеть это ожерелье на тебе.

— И почему это тебе так хочется увидеть его на мне? Ты ни слова не сказал, когда я вернула тебе остальные украшения.

— В отличие от моих предыдущих подарков, у меня не было причин покупать его, помимо желания, чтобы ты его носила.

— А какая была другая причина?

— Чтобы понравиться тебе.

— Дорогие безделушки никогда не заставят меня полюбить человека, угрожающего убить мою семью, если я не буду плясать под его дудку.

— Очень жаль. — Я просовываю руки в разрез ее юбки и хватаю ее за ягодицы, притягивая к себе. — Однако мой член тебе вполне нравится. — Подняв ее, я несу ее в комнату и кладу ее сладкую персиковую попку на антикварный комод. Эта девушка. Она просто убивает меня. Я наклоняюсь вперед, чтобы наши носы соприкоснулись. — Правда, Василиса?

— Ты очень высокого мнения о себе. Смотри не зазнавайся. — Она усмехается сквозь зубы, а потом… стонет, когда просовываю руки под ее трусики.

Я прижимаю большой палец к клитору, потирая его медленными, круговыми движениями. Несколько секунд просто впитываю ее тихие стоны, а затем зацепляю пальцами хлипкие стринги.

— Должен ли напомнить тебе о том, как дрожит твое тело, когда я ласкаю тебя? Или как ты умоляешь меня о большем каждую ночь? Подними свою великолепную попку, детка. — Возможно, она смотрит на меня с презрением, но делает то, что я прошу. Я спускаю кружевные стринги с ее ног и расстегиваю пуговицу на своих брюках. — Или, может быть, мне стоит помочь тебе вспомнить твои восторженные крики, когда я трахаю тебя до потери сознания?

— Обычные физические реакции. Ничего больше.

— Как же я соскучился по твоему ехидству. Меня это так чертовски сильно заводит. — Я хватаю ее за бедра и погружаюсь в нее наполовину.

Василиса ахает и обхватывает руками мою шею, зарываясь пальцами в мои волосы. Мягкий, тихий вздох вырывается из ее слегка приоткрытых губ, пока я приподнимаю таз, загоняя член глубже. Мой порезанный бок кричит от боли, каждое движение вперед срывает повязку. Было бы проще, если бы я вошел в ее тугое влагалище одним махом, но боюсь причинить ей боль.

Мне снятся ужасные кошмары о том, что я могу ее задушить во сне. Она такая хрупкая, но в то же время невероятно дерзкая. Правильно говорят, что самые маленькие создания — это самые ядовитые существа на Земле. Мой ландыш — это мой собственный яд, и противоядия для него не существует. Не для меня. Он течет в моих венах, и ничто на свете не сможет его удалить.

Я проникаю в нее еще на дюйм. С губ Василисы срывается громкий стон. Она пыхтит, подстраиваясь под мой ритм, ее внутренние мышцы сжимают мой член так сильно, что я едва не срываюсь. Переместив руку, я снова начинаю массировать клитор. Мне нужно, чтобы она была рядом со мной.

Василиса смотрит мне в глаза, которые в своей темноте кажутся разрушительно прекрасными. Я не могу понять, почему они так меня притягивают. Возможно, это связано с желанием, которое ясно вижу в их глубине? Здесь нет лицемерия. Она не притворяется. Не закрывает глаза, не пытается скрыться от меня. Она не пытается забыть о чудовище, который приносит ей удовольствие. Не деньги и не дорогие подарки заставляют ее трепетать от моих прикосновений. Только экстаз, который она находит в моих объятиях. Я. Только я. Я так привык расплачиваться за все, что хочу, что забыл, каково это — держать в руках то, что дается безвозмездно.

Но она все еще хочет уйти.

Я беру ее за подбородок и наклоняю ее лицо к себе.

— Теперь ты будешь хорошей девочкой и сделаешь глубокий вдох.

— Зачем? — задыхается она.

— Чтобы я мог дать тебе еще одну «нормальную физическую реакцию», Василиса. Глубокий вдох. Сейчас же.

Она проводит пальцами по моим волосам и вдыхает. Я вхожу в нее до конца. Ее глаза закатываются, она дрожит, ее тело сотрясается в моих объятиях. Когда я отступаю, из нее вырываются тихие стоны, но затем они превращаются в страстные стоны, когда снова вхожу в нее.

Мой бок горит, пока трахаю ее все быстрее и быстрее. Когда кончает, стоны Василисы превращаются в восторженные крики, отражаясь от стен спальни. Я восхищаюсь каждой нотой, каждым прерывистым вздохом, каждым хриплым шепотом. Я глотаю все ее вздохи. Вырываю из ее тела каждую дрожь. Запечатлеваю все это в своей памяти.

Моя прекрасная русская принцесса.

Не сводя с нее глаз, я врываюсь в ее тепло, изливая свое семя, но сохраняя свои секреты.

— Non ti lascerò mai andare, Василиса. (Пер. с итал.: Я никогда тебя не отпущу, Василиса).

На небольшой сцене, расположенной слева от главного входа, выступает струнный квартет. Вместо классических произведений они исполняют популярную музыку из фильмов. В главном фойе расставлены столики, обтянутые черной тканью, с высокими столешницами, на которых стоят чайные лампы в миниатюрных аквариумах. Среди гостей можно увидеть как местных жителей, так и постоянных посетителей. Они одеты в элегантные наряды и перемещаются вокруг столов, их бокалы с коктейлями, никогда не пустующие, отражают свет свечей.

Десятки глаз следят за нами, когда мы проходим дальше в зал. В этом нет ничего удивительного. Моя репутация всегда опережает меня, и мое лицо привлекает внимание. Однако сегодня все взгляды, похоже, сосредоточены на женщине, идущей рядом со мной.

Я должен был это предвидеть. Люди по своей природе тянутся к прекрасному. А Василиса так невероятно красива, что, как только на нее падает искушенный взгляд, его трудно отвести. Примитивные участки нашего мозга не в состоянии осознать, что нечто столь удивительное может быть реальным. Поэтому пристальные взгляды неизбежны.

Тем не менее я не могу с этим справиться. Я остро ощущаю, как каждый мужчина смотрит на Василису, и у меня возникает непреодолимое желание вытащить пистолет и начать стрелять в этих мерзавцев. В каждого. Из. Них. Прямо в лоб.

— Здесь много людей, — комментирует Василиса рядом со мной. — Ты не боишься, что кто-нибудь узнает меня и передаст весточку Братве?

— Не особо. Здешние люди знают, что не стоит совать нос в мои дела, если, конечно, не хотят столкнуться с последствиями.

— У меня отчетливое чувство, что эти последствия не будут включать в себя работу над твоими брандмауэрами.

— Было бы трудно выполнить такую задачу без их рук, — я смотрю на свою маленькую хакершу, — или головы.

— Рафаэль! — раздается мужской голос.

Я крепче обнимаю талию Василисы и обращаю взгляд к источнику голоса. Назарио Бьяджи, сын младшего босса Калоджеро, пробирается сквозь толпу гостей и движется в нашу сторону. Мы учились вместе в школе, и до моего отъезда с Сицилии были лучшими друзьями. Назарио никогда не был частью семьи, выбрав карьеру в строительстве вместо мафиозной жизни. Именно поэтому ему позволили оказаться на моей территории.

— Как я рад видеть тебя сегодня, — говорит он с самодовольной улыбкой, приближаясь. — Особенно в такой прекрасной компании.

Взгляд Назарио направлен на Василису, его глаза словно поглощают её. Ярость и ревность, как расплавленный металл, бурлящий под поверхностью, разрываются в моей груди, когда наблюдаю, как он тянет к ней руку.

— Тронешь ее, и я сверну тебе шею, — говорю по-итальянски, затем притягиваю Василису ближе к себе и перехожу на английский. — Это Назарио Бьяджи. Один из моих деловых партнеров.

Глаза Назарио вспыхивают от удивления, но он быстро скрывает это и расплывается в соблазнительной улыбке.

— Всегда приятно познакомиться с очередной… конфеткой Рафаэля. Не скажешь, как зовут твою прекрасную даму?

Красная пелена стоит перед глазами, пока я с трудом сдерживаю желание ударить его по лицу за то, что он осмелился улыбнуться моей женщине. Назарио всегда был ловким ловеласом, но я никогда не обращал внимания на его взгляды на моих спутниц или на его ухмылки. Да, он богат, магнат строительной отрасли, но его состояние даже не сравнимо с моим. Я могу в одно мгновение купить все, что ему принадлежит. Ни одна женщина не оставит меня ради него. Кроме нее. Похоже, мои деньги ее совершенно не волнуют.

— Рада познакомиться с вами, мистер Бьяджи, — щебечет Василиса, ее приторный тон режет меня прямо в сердце.

Он ей понравился. Ну еще бы. Назарио всегда нравится женщинам, даже не будь у него ни гроша за душой. Похоже, этот мелкий гад действительно привлекателен. Зависть охватывает меня когтями, разрывая изнутри.

— Даму зовут Мишка Гамми, но я кисленькая, — с улыбкой продолжает Василиса. — И я была бы очень признательна, если бы вы перестали пялиться на мою грудь.

Я вскидываю голову.

— Ты пялился на грудь моей женщины? — грозно произношу я, снова переходя на итальянский.

— Нет, вовсе нет. — Назарио делает шаг назад и прочищает горло. — Мой отец просил меня передать сообщение. Около недели назад несколько человек из коза ностра были найдены мертвыми в Палермо, у них отрезаны языки. Отец опасается, что ты, возможно, к этому причастен.

— Да неужели? Он поделился своими опасениями с доном?

— Да. Калоджеро заверил его, что их убила банда из Трапани. — Он качает головой, глядя на меня с подозрением. — Значит, это все-таки не твоя работа?

— Я бы убил людей своего крестного отца только в том случае, если бы он нарушил условия нашего соглашения. Но дон никогда бы не пошел против своего слова, не так ли?

— Конечно, нет. — Он кивает, и его голос понижается. — Но если что-то подобное случится, мой отец хотел бы узнать об этом первым.

— Что ж, передай отцу, что так и будет. — Я крепче сжимаю талию Василисы и делаю движение в сторону бара. — Пойдемте выпьем.

Василиса

— Мишка Гамми? — спрашивает Рафаэль, когда мы подходим к бару.

— Мне показалось, что это подходящее название для конфеты, которую разглядывают. — Я пожимаю плечами. — О чем вы говорили? Звучало довольно серьезно.

— Назарио деликатно сообщил мне, что мой крестный отец, похоже, теряет поддержку некоторых членов козa ностра.

— Они собираются отстранить его от власти?

— Если он облажается, то да. — Он передает мне напиток, протянутый ему барменом.

— В мире коза ностра никогда не бывает без драм. — Я делаю глоток своего напитка. — Виноградный сок? Серьезно?

— Я заметил, что у тебя проблемы с алкоголем. — Он кладет руку мне на спину и направляет нас обратно к толпе.

Эта коктейльная вечеринка проходит в холле исторического здания. Величественное фойе с куполообразным потолком украшено изысканными сценами ручной росписи, изображающими райские сады. Внимание к деталям ощущается повсюду: на стенах, колоннах и инкрустированном цветном мраморе.

Мой взгляд скользит по кафельному полу с удивительной цветочной мозаикой, затем проходит вдоль витиеватых окон от пола до потолка и останавливается на лепном декоре и огромных старинных картинах.

— Мне кажется, я никогда не была в таком красивом здании, — шепчу я.

— В прошлом это был летний особняк дворянина семнадцатого века, разбогатевшего на торговле шелком, — говорит Рафаэль. — Он проиграл его в карты, и в течение следующих четырехсот лет поместье несколько раз переходило из рук в руки. Когда два года назад дом был выставлен на продажу, он представлял собой практически руины. Полная реставрация заняла почти полтора года.

— Не могу поверить, что они сохранили все в прежнем виде. Даже настенные росписи?

— Они называются фресками. И да, их тоже восстановили.

Мой взгляд возвращается к нему.

— Ты знаешь нового владельца?

— Довольно хорошо, вообще-то. Беспринципный ублюдок. Но он питает слабость к культурным реликвиям, — Рафаэль проводит костяшками пальцев по моей щеке, — наследию… и… к дерзкой маленькой хакерше, что постоянно отвергает его подарки.

Музыканты переходят к более медленной мелодии, очень эмоциональной пьесе со скрипкой в главной роли. Все прекрасно проводят время, но я лишь отчасти замечаю людей, движущихся вокруг нас. Я полностью сосредоточена на Рафаэле, поглощенном двойными зелеными лучами, которые, кажется, пронизывают меня насквозь.

— Должна ли я воспринимать это как комплимент? Когда тебя называют слабостью, это не очень похоже на слабость, — шепчу я.

— Все зависит от твоего взгляда на подобные вещи. — Его рука движется по моему подбородку. — Допустим, кто-то откроет огонь прямо сейчас. Вероятность этого высока, учитывая количество моих врагов. Если бы я был один, то просто достал бы пистолет и нейтрализовал угрозу. Если бы мне пришлось броситься в погоню, я бы это сделал. Здесь нет ничего, что могло бы отвлечь меня от выполнения этой задачи. Однако, поскольку ты сегодня со мной, я поступлю иначе. Твоя безопасность для меня на первом месте. Устранение нападающих имеет важное значение, но только для того, чтобы гарантировать твоё благополучие. Преследовать их, если это приведет к тому, что я оставлю тебя одну, менее приоритетно. То есть, Василиса, ты — мой главный приоритет и неотъемлемая ответственность.

— Так зачем ты меня привел, если я такая обуза? — Я задыхаюсь.

Глаза Рафаэля слегка подрагивают в уголках, а на губах играет улыбка. Он наклоняется ко мне и обнимает за талию, медленно поднимая и прижимая к себе. Я хватаюсь за его плечи в поисках опоры, тревожась о том, что он удерживает весь мой вес лишь одной рукой. Но, похоже, это совсем не беспокоит Рафаэля. Его взгляд не отрывается от моих глаз, пока он поднимает стаканчик в другой руке и небрежно делает глоток.

— Потому что, хочешь верь или нет, — говорит он, ставя пустой бокал на стол рядом с собой, — мне слишком нравится твое общество. И я скучал по нашим беседам.

Я задыхаюсь, не в силах отвести взгляд от его глаз. Наши лица так близко, что его теплое дыхание касается моей кожи. Моих губ.

— Ты рискуешь получить пулю, чтобы поговорить со мной где-нибудь, где я не смогу просто проигнорировать тебя?

— В любой день, — рычит Рафаэль, прежде чем его рот опускается на мой.

Его вкус проникает в меня, словно огонь, который разливается по венам, сжигая изнутри. Боже, как же я по нему скучала.

Я пыталась отвлечься от мыслей о нем, надеясь, что выполнение повседневных дел поможет ослабить те опасные и беспорядочные чувства, которые испытываю к Рафаэлю. За последнюю неделю я двенадцать раз переставляла его вещи в комнате, ведь прикосновение к ним приносило мне успокоение. Мы не прикасались друг к другу, кроме как в постели. Никаких поцелуев вне спальни.

Я пыталась убедить себя, что это влечение — всего лишь физическое желание. Но это не так. И этот поцелуй подтверждает это. Когда отвечаю ему, все остальные чувства теряются. Здравый смысл. Самосохранение. Удушающее чувство вины. Ничто не имеет значения, кроме него. Когда его губы покидают мои, наши глаза остаются закрытыми, и внезапно мне начинает не хватать воздуха.

— Считаются ли поцелуи на публике неуважительными в Сицилии? — спрашиваю я, когда он опускает меня обратно на пол. В комнате воцарилась неожиданная тишина. Никто не разговаривает. Все просто смотрят на нас. — Почему все смотрят?

— Они смотрят с того момента, как ты вошла в комнату. Сначала это было любопытство и удивление. Теперь я уверен, что они просто боятся тебя.

Я не успеваю спросить, какого черта он имеет в виду, говоря о том, что люди боятся меня, потому что мой взгляд останавливается на темно-красном пятне, расползающемся по рубашке Рафаэля.

— Рафаэль… — Я берусь за край его пиджака и отодвигаю его. Большой участок на его левом боку пропитан кровью. — Боже правый. Что случилось?

— Небольшая оплошность с моей стороны. Я ошибочно предположил, что нет надобности в швах. — Он поправляет пиджак и застегивает пуговицы, как будто нет никаких проблем. — Гвидо позаботится обо мне, когда мы вернемся. — Его тон остается спокойным, но в его зеленых глубинах теперь плещется что-то еще. — Скоро должен появиться певец, который даст небольшое представление, а слуги вынесут торт кассата. Думаю, тебе понравится.

— Мы не будем ждать чертов торт, пока ты истекаешь кровью! — шепчу я.

— Это сицилийское блюдо. Ты должна его попробовать.

Я смотрю на него в шоке.

— Тебе нужен врач.

— Гвидо подлатает меня. Не в первый раз.

— Я имела в виду твою голову, pridurok!

Губы Рафаэля кривятся в коварной ухмылке.

— Это русское уменьшенного ласкательные имя, vespetta?

— Это значит «придурок»! — рычу я сквозь зубы, хватаю его за руку и тяну к выходу.

На нас смотрят шокированные лица, а люди расступаются, пропуская нас. Рафаэля, похоже, не беспокоит тот факт, что я, по сути, тащу его через холл отеля. На его лице мелькает легкая ухмылка.

— Полагаю, это означает, что мы не останемся на торт? — спрашивает он, когда мы выходим на улицу.

— Ты правильно догадался.

— Угу. Мне кажется, я все-таки могу тебе понравиться, Василиса, хотя бы чуть-чуть. Пропустить десерт ради меня? Я чувствую себя особенным.

Уф. Этот мужчина. Я внимательно наблюдаю за ним, бросая частые взгляды, пока мы идем по парковке к внедорожнику Рафаэля, ища признаки беды. Кажется, он в порядке. Это нормально? Сколько крови он уже потерял?

Когда мы подходим к «Мазерати», я дергаю Рафаэля за лацкан пиджака.

— Наклонись, пожалуйста. Мне нужно проверить твои зрачки.

Рафаэль упирается рукой в крышу машины и наклоняется вперед, пока его лицо не оказывается прямо напротив моего. Я обхватываю ладонями его лицо и слегка наклоняю голову в сторону, к свету фонаря. Боже мой, какие у него красивые глаза. В них есть блеск, напоминающий мне о морском стекле, которое я нашла на берегу. Опаловый. И нагло устремлены на меня. И когда он смотрит на меня так, как сейчас, у меня создается впечатление, что он хочет проглотить меня целиком. Каждый раз от этого у меня слабеют колени.

— Зачем ты проверяешь мои зрачки, Василиса? — спрашивает он, его голос хриплый.

— Не знаю. Врачи постоянно делают это в кино. — Я убираю прядь волос с его лба.

— Зрачковый тест проводится, чтобы проверить, не поврежден ли мозг. Это не имеет никакого отношения к кровотечению.

— Ну, я проверяю их независимо от этого. Не двигайся.

Его глаза кажутся мне нормальными. Но его кожа горячая. Я касаюсь его виска кончиками пальцев, затем щеки тыльной стороной ладони. Черт, я не могу понять. Приподнявшись на цыпочки, прижимаюсь губами к его лбу.

Рафаэль застывает, как доска, каждый его мускул напряжен.

— Что ты делаешь? — спрашивает он. Тон его голоса странный. Я вижу, что ему не по себе, но не знаю почему.

— Проверяю жар. — Я перевожу губы на его висок. Затем возвращаюсь к его лбу. Нет, температура в норме. Пока что. Я провожу костяшками пальцев по его скуле. — Нам нужно поторопиться. Тебе нужно принять антибиотики.

Рафаэль качает головой в сторону и опускается ниже, его глаза буравят меня.

— Я уже принял несколько. Но если это поможет тебе меньше волноваться, я приму их снова.

— Не думаю, что лекарства помогут, — выдавливаю я, завороженная опасным блеском в его глазах.

— И я не ожидал, что ты будешь беспокоиться о моем самочувствии.

— Конечно, беспокоюсь! Мы находимся практически в глуши. До поместья не меньше получаса езды. Как ты собираешься вести машину в таком состоянии?

— В каком состоянии?

— Истекая кровью! — кричу я, пока в уголках моих глаз собираются слезы.

— Я справлюсь, даже истекая кровью, vespetta.

С моих губ срывается разочарованное всхлипывание. Я вытираю слезы тыльной стороной ладони, затем хватаю его за руку и трясу.

— Как ты можешь быть таким спокойным? Ты же ранен! Что, если у тебя будет шок? Или сильная кровопотеря? Я не знаю, как оказывать первую помощь, Рафаэль! А что, если мне нужно будет отвезти тебя в дежурку, а ты потеряешь сознание? Я даже не знаю твою группу крови! Или есть ли у тебя аллергия на лекарства. Что, если…

Рафаэль прижимаются губами к моим. Как обычно, когда он целует меня, я забываю обо всем, кроме него.

— Ты можешь сесть за руль, — бормочет он мне в губы. — Или мы можем сесть в машину, и ты оседлаешь мой член. И ты убедишься в том, что моя кровь перенаправлена в другое место.

Я прикусываю его нижнюю губу. Сильно. Затем заставляю себя разорвать поцелуй.

— Ключи.

Глаза Рафаэля сужаются в ухмыляющиеся щелочки, пока он достает ключи из кармана и кладет их на мою протянутую ладонь. Я забираюсь на водительское сиденье и тянусь к рулю. Но он и педали, похоже, находятся в другом часовом поясе.

— Эмм… Где… — начинаю спрашивать я, но уже скольжу вперед.

— Вот, — говорит Рафаэль, держа переключатель на внешнем крае основания сиденья. — У меня нет дополнительных подушек, — продолжает он, нажимая на другой регулятор, чтобы поднять сиденье, — но впредь я позабочусь о том, чтобы они были в машине.

— Подушки?

— Да. — Он обходит машину и садится с пассажирской стороны. — С дополнительными подушками тебе будет легче видеть из-под руля.

Я качаю головой. Сицилиец только что дразнил меня?

— У тебя есть GPS? — спрашиваю я, заводя двигатель. — Я не могу найти дорогу по этим чертовым извилистым грунтовым дорогам.

— Мне нравятся извивающиеся грунтовые дороги. Одна из основных причин, по которой я обожаю район Таормины в том, что здесь не так много автомагистралей.

— А что плохого в хорошем шоссе?

— Они портят пейзаж.

Я украдкой смотрю на него краем глаза.

— Как ты себя чувствуешь?

— Странно.

В моей голове мгновенно срабатывает сигнализация.

— Что не так?

— Я еще никогда никому не давал водить свою машину.

— Почему?

— Как уже говорил, я не люблю, когда трогают мои вещи. Это касается и моих машин. Моей одежды. — Он включает GPS, затем встречает мой взгляд. — Моей кровати.

Прикусив нижнюю губу, я быстро смотрю на дорогу перед нами. Я ношу одежду Рафаэля с тех пор, как приехала сюда. На самом деле, он приложил немало усилий, чтобы заставить меня носить только его одежду в течение нескольких дней после моего приезда. И все это время я спала в его постели.

— Почему? — спрашиваю я.

— Потому что много лет назад я потерял всё, что у меня было, и у меня нет ничего, что можно было бы назвать моим. Всё, что я имею сейчас, я добыл кровью и потом и при этом пожертвовал большей частью души. — Легкий ритм его слов меняется, и тон становится более резким. — Я не готов делиться тем, за что мне пришлось заплатить своей душой, Василиса.

— Но ты делился ими со мной.

— Да. — В уголках его игривых глаз появляются морщинки. — Потому что ты тоже моя.

Это такая шовинистическая фраза. Но вместо того, чтобы потревожить меня, его чувство собственничества посылает приятное тепло в мою грудь. От его слов я таю. Боже, помоги мне. Я нахожусь в нескольких мгновениях от того, чтобы свернуться калачиком у него под боком и мурлыкать, как счастливый котенок.

— Я не твоя, — бормочу я и сворачиваю на главную дорогу. — Из-за потери крови ты бредишь.

— Значит, будешь моей. — Рафаэль открывает бардачок и достает пачку сигарет.

— Да что с тобой не так? — Я таращусь на него.

— Что?

— Курение может увеличить вероятность кровотечения, а также повлиять на заживление раны, вот что. — Я вырываю пачку у него из рук и бросаю ее в открытое окно.

— Ты ведь понимаешь, что если я умру, ты сможешь вернуться домой? — Он кладет теплую ладонь мне на бедро, на голую кожу в разрезе моего платья. — Знаешь, я живо представляю себе твое прекрасное обещание о том, где собаки будут грызть меня и обгладывать мои останки. Это, пожалуй, самая интригующая угроза смерти, которую я когда-либо получал.

Я крепче сжимаю руль и не свожу глаз с дороги. Он прав. Если его не будет, я обрету свободу. Такая возможность даже не приходила мне в голову. На самом деле, одна мысль о том, что с ним может случиться что-то плохое, вызывает ощущение тяжести в желудке.

Я сильнее нажимаю на педаль газа.

Рафаэль скользит рукой по моему бедру, затем поднимает выше.

— Ммм… Я и не знал, что быть пассажиром так приятно.

Кончики его пальцев слегка касаются моего лобка под трусиками.

— Рафаэль. — Я втягиваю дрожащий воздух. — Я веду машину.

— И ты отлично справляешься. — Еще одно нежное поглаживание, и давление его пальцев усиливается. — Как тебе внедорожник?

Дрожь пробегает по моему позвоночнику, и я едва не съезжаю с дороги, слишком близко подойдя к придорожному барьеру.

— Ощущение, будто управляешь танком. Я предпочитаю машины с более низкой посадкой.

— Хорошо. Я закажу для тебя спортивный кабриолет.

— Я не хочу, чтобы ты покупал мне машину! Пожалуйста, убери руку.

— Нет. Не уберу.

Его прикосновения становятся все более уверенными, а давление усиливается. Несмотря на тонкое кружево, которое мешает прямому контакту кожи, его ловкие пальцы проникают в мои складочки. Шершавая ткань на моей чувствительной коже лишь усиливает мою реакцию. Навигатор сообщает, что до поместья осталось менее пяти минут. Но я не смогу оставаться в сознании так долго, если он продолжит свои нежные ласки.

— Я остановлю машину, — задыхаюсь я.

— И позволишь мне истечь кровью до смерти? У меня внезапно появилось головокружение. — Быстрым движением он отодвигает трусики в сторону и вводит в меня палец. — Ты вся мокрая, Василиса.

Я задыхаюсь, едва не потеряв контроль над проклятым автомобилем. Его большой палец обводит мой клитор, сладкая мука заставляет меня хныкать. Мои ногти впиваются в кожу руля, когда я сжимаю его сильнее. По моим нервным путям пробегают разряды электрического тока, пока Рафаэль продолжает настойчиво дразнить мою нежную плоть. Медленные движения внутрь и наружу, затем еще более энергичные. А потом он меняет угол наклона запястья и проталкивает палец глубже.

— Мы сейчас разобьемся. — Мои внутренние стеночки спазмируют. Я сойду с ума, если он не прекратит.

В конце дороги показалось поместье. Я собираю остатки здравомыслия и самообладания в кулак и сосредотачиваюсь на железных воротах, которые слишком медленно открываются. Мы врежемся в эту дурацкую штуку. Я нажимаю на клаксон, как сумасшедшая, которой, очевидно, являюсь в данный момент.

«Мазератти» проносится сквозь зазор в считанных дюймах от ворот и шокированного охранника. Моя вагина плачет в сладчайшей агонии, а Рафаэль продолжает свои ласки, вытаскивая палец почти полностью, только чтобы ввести его еще глубже.

Когда мы подъезжаем к дому, я уже настолько выбилась из сил, что едва успеваю нажать на тормоза. От толчка мое тело подается вперед, насаживаясь на палец Рафаэля. Перед глазами вспыхивают белые звезды, когда я кончаю на его руку.

Воздух с хрипом выходит из моих легких. Все, что я могу сделать, — это держать руль в смертельной хватке, когда Рафаэль наконец убирает руку и начинает расстегивать брюки.

— Твои навыки вождения на высоте, vespetta, — говорит он и расстегивает оба ремня безопасности. — Посмотрим, как ты справишься с верховой ездой.

Огромные руки хватают меня за талию, и в мгновение ока я оказываюсь на нем, с твердым членом, дразнящим мой вход.

— Ты сумасшедший, — задыхаюсь я, опускаясь и принимая его внутрь. — Если истечешь кровью, это будет полностью твоя вина.

Глаза, полные похоти, щурятся от смеха, когда Рафаэль погружается в меня снизу.

— Ты станешь моей смертью, Василиса. Так или иначе.

Я держусь за шею Рафаэля, сидя на нем верхом, наклоняя бедра так, чтобы вобрать в себя больше его. Моя вагина трепещет, и я уже на грани того, чтобы кончить снова. Его левая рука прижимается к моему лицу, а другой он дразнит меня, надавливая большим пальцем на заветное местечко. Это сводит меня с ума. Звуки моего дыхания наполняют джип, когда я позволяю себе потеряться в глазах Рафаэля. Безумие. Это сладкое безумие, от которого я никогда не захочу оправиться.

Грудь Рафаэля вздымается и опускается, дыхание учащается, становится все более прерывистым. Смотреть на то, как он раздевается, — само по себе эротическое наслаждение, но когда он тянет меня вперед, прижимаясь своим ртом к моему в диком, одержимом поцелуе, я полностью теряю себя. Блаженство поглощает меня, сжигая последние остатки стен, которые воздвигла вокруг своего сердца в тщетной попытке не дать Рафаэлю Де Санти завладеть им.